Согласно Марксу, первопричину всех социальных изменений следует искать не в человеческом сознании, а в изменениях в способе производства. В данной работе Алана Вудса, написанной в 2015 году дается исчерпывающее объяснение марксистского метода анализа истории.
Что такое история?
Соглашаясь с тем, что вся вселенная, от мельчайших частиц до самых отдаленных галактик, а также процессы, определяющие эволюцию каких-либо видов, управляются закономерностями, мы, тем не менее, по какой-то странной причине, делаем исключение для истории. Марксистский метод позволяет проанализировать главную движущую силу, которая лежит в основе развития человеческого общества, начиная с самых ранних племен и вплоть до сегодняшнего дня. Способ, с помощью которого марксизм прослеживает этот извилистый путь носит название материалистической концепции истории.
Те, кто отрицает существование каких-либо закономерностей, подчиняющих себе развитие человеческого общества неизбежно подходят к истории с субъективной и морализаторской точки зрения. Помимо изолированных фактов, необходимо распознавать общие тенденции, переходы от одной общественной системы к другой, выделять фундаментальные движущие силы, которые определяют такие переходы.
До Маркса и Энгельса большинству людей история виделась как серия не связанных друг с другом событий, или, говоря философским языком, «случайностей». Не существовало какого-либо общего объяснения, история представала не подчиненной никакой внутренней закономерности. Установив тот факт, что в основе своей все развитие человеческого общества зависит от развития производительных сил, Маркс и Энгельс впервые поставили изучение истории на научные рельсы.
Данный научный метод позволяет нам понять историю не как серию непредсказуемых и оторванных друг от друга событий, но как часть ясно понимаемого и взаимосвязанного процесса — как серию действий и реакций на них, охватывающих политику, экономику и весь спектр общественного развития. Установить имеющееся сложное диалектическое соотношение всех этих феноменов друг с другом — такова задача исторического материализма. Человечество постоянно изменяет природу с помощью труда, и в процессе этого изменения, изменяет и себя.
Карикатура на марксизм
Наука в капиталистическом обществе имеет склонность становится тем менее научной, чем ближе она стоит к рассмотрению общества. Так называемые общественные науки (социология, экономика, политика), а также буржуазная философия, как правило не применяют вовсе подлинно научные методы, и в итоге приходят лишь к плохо скрываемой попытке оправдать капитализм или, как минимум, дискредитировать марксизм (что сводится в итоге к тому же самому).
Несмотря на претензии буржуазных историков на «научность», изложение истории неизбежно отражает ту или иную классовую точку зрения. Факт состоит в том, что историю войн, в том числе и войн классовых, пишут победители. Другими словами, отбор и интерпретация этих событий определяется фактическим исходом этих конфликтов. Влияя на историка они, в свою очередь, оказывают влияние на его представление о том, что читатель хотел бы прочитать. Более того, в конечном счете на эти представления всегда будут иметь влияние интересы того или иного общественного класса или группы.
При рассмотрении общества марксисты не претендуют на беспристрастность, но открыто отстаивают интересы эксплуатируемых и угнетенных классов. Все это, однако, не отменяет научной объективности. Хирург, занятый сложной операцией сходным образом стремится спасти жизнь своего пациента. Он совсем не нейтрален относительно исхода операции. Но именно по этой самой причине он с чрезвычайным вниманием будет проводить различие между теми или иными частями организма. Также и марксисты будут стремиться прийти к наиболее научно-верному анализу протекающих в обществе процессов, с тем, чтобы иметь возможность успешно влиять на их исход.
Очень часто делаются попытки дискредитировать марксизм путем создания карикатуры на его метод исторического анализа. Нет ничего более простого, чем соорудить соломенное чучело и сразить его одним ударом. Обычное искажение здесь заключается в том, что Маркс и Энгельс «сводили все к экономике». Данная карикатура не имеет ничего общего с марксизмом. Если бы это было действительно так, мы были бы избавлены от мучительной необходимости бороться за изменение общества. Капитализм рухнул бы, и новое общество само пришло бы ему на смену, как спелое яблоко падает на колени спящему под деревом человеку. Исторический материализм, однако, не имеет ничего общего с фатализмом.
Ответ на этот очевидный абсурд был дан в следующем отрывке из письма Энгельса Блоху:
Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. (Ф. Энгельс, Письмо Й. Блоху, 21 сентября 1890 года)
В «Святом семействе», написанном до «Коммунистического манифеста», Маркс и Энгельс высмеивали идею «истории», мыслимой отдельно от мужчин и женщин, объясняя, что это не более чем пустая абстракция:
История не делает ничего, она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах»! Не «история», а именно человек, действительный, живой человек — вот кто делает всё это, всем обладает и за все борется. «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека. (К.Маркс, Ф.Энгельс, «Святое семейство»)
Марксизм объясняет, что индивидуум играет свою роль как часть данного общества, как подчиненный определенным объективным законам и, в конечном счете, как представитель интересов определенного класса. Идеи не имеют ни независимого существования, ни собственного исторического развития. «Не сознание определяет жизнь, — пишет Маркс в «Немецкой идеологии», — а жизнь определяет сознание».
Свободная воля?
Мысли и действия людей обусловлены общественными отношениями, развитие которых не зависит от их субъективной воли, но протекает по определенным законам. Эти общественные отношения, в конечном счете, отражают потребности развития производительных сил. Взаимосвязь этих факторов составляет сложную сеть, которую часто трудно разглядеть невооруженным глазом. Изучение таких связей составляет основу марксистской теории истории.
Если люди ни марионетки «слепых исторических сил», не являются они и произвольно действующими агентами, способными определять свою судьбу безотносительно существующих условий, установленных уровнем развития экономики, науки и техники, которые, в конечном счете, определяют жизнеспособность социально-экономической системы. В работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» Маркс писал:
Люди сами делают свою историю, но они её делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых […]
Позже Энгельс выразил ту же самую идею иными словами:
Каков бы ни был ход истории, люди делают ее так: каждый преследует свои собственные, сознательно поставленные цели, а общий итог этого множества действующих по различным направлениям стремлений и их разнообразных воздействий на внешний мир — это именно и есть история. (Ф.Энгельс, «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии»)
Марксистское утверждение (и это утверждение вряд ли кто-то способен отвергнуть) состоит в том, что в конечном счете жизнеспособность той или иной социально-экономической системы определяется ее способностью развивать средства производства, то есть материальные основания, на которых зиждется общество, культура и цивилизация.
Представление, согласно которому развитие производительных сил является основой, от которой зависит все общественное развитие, на самом деле настолько самоочевидная истина, что порой удивительно, что некоторые люди по-прежнему ставят ее под сомнение. Не требуется большого ума, чтобы понять, что, прежде чем мужчины и женщины получают возможность развивать искусство, науку, религию или философию, они должны сначала иметь пищу, чтобы есть, одежду, чтобы ее носить, и дома, в которых можно жить. Все это должно быть кем-то и неким образом произведено. И столь же очевидно, что жизнеспособность любой социально-экономической системы в конечном итоге будет определяться ее способностью создавать подобные вещи.
В работе «К критике политической экономии» Маркс объясняет соотношение между производительными силами и «надстройкой» следующим образом:
В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил… Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. He сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание.
Маркс и Энгельс старательно показывали, что участники исторического процесса могут не всегда осознавать движущие ими мотивы (вместо этого стремясь их рационализировать тем или иным образом), но эти мотивы существуют и имеют основу в реальном мире.
Здесь мы приходим к тому, что течение истории и ее направление формировалось и формируется борьбой общественных классов, стремящихся переделать общество в соответствии со своими интересами, а также вытекающими отсюда конфликтами. Как напоминают нам первые строки «Коммунистического манифеста»: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». Согласно историческому материализму, движущая сила истории — это классовая борьба.
Маркс и Дарвин
Наш вид — продукт чрезвычайно долгого периода эволюции. Безусловно, эволюция — это не некий грандиозный замысел, целью которого являлось создание таких существ, как мы. Не может идти речи о существовании какого-то предопределенного плана, связанного либо с божественным вмешательством, либо с некой телеологией. Ясно, что развитие от простых форм жизни к более сложным определяют законы эволюции, присущие природе.
Самые ранние формы жизни уже содержат в себе зачаток всех будущих изменений. Можно объяснить развитие глаз, ног и других органов, совершенно не прибегая к ссылке на какой-либо заранее разработанный план. На определенном этапе мы имеем возникновение центральной нервной системы и мозга. Наконец, вместе с Homo sapiens мы приходим к человеческому сознанию. Материя начинает осознавать себя. С момента появления органического вещества (жизни) из неорганического вещества не было более значительного революционного события.
Чарльз Дарвин указывал, что виды не неизменны и что у них есть прошлое, настоящее и будущее, что они меняются и развиваются. Точно так же Маркс и Энгельс объясняли, что та или иная общественная система не является чем-то вечным и неизменным. Эволюция показывает, как различные формы жизни, преобладавшие на планете в течение чрезвычайно продолжительных периодов, вымерли, как только изменились материальные условия, определявшие их эволюционный успех. На смену этим ранее доминирующим видам пришли другие виды, которые казались незначительны, и даже те виды, у которых, казалось, не было никаких шансов на выживание.
В наши дни идея «эволюции» стала общепринятой, по крайней мере, среди образованных людей. Идеи Дарвина, столь революционные для своего времени, воспринимаются сегодня почти как трюизм. Однако эволюция обычно понимается как медленный и постепенный процесс без разрывов и бурных потрясений. В политике подобные аргументы часто используются как оправдание реформизма. Увы, это не имеет под собой основания. Реальный механизм эволюции даже сегодня остается для некоторых книгой за семью печатями.
В этом нет ничего удивительного, поскольку его не понимал сам Дарвин. Лишь совсем недавно, в 1970-х годах, с новыми открытиями в палеонтологии, сделанными Стивеном Дж. Гулдом, создателем теории прерывистого равновесия, было продемонстрировано, что эволюция не является постепенным процессом. Существуют длительные периоды, при которых не наблюдается крупных изменений, но в определенный момент линия эволюции прерывается взрывом, настоящей биологической революцией, характеризующейся массовым вымиранием одних видов и быстрым восхождением других.
Мы можем наблюдать аналогичные процессы при подъеме и падении различных общественно-экономических систем. Аналогия между обществом и природой, конечно, здесь только приблизительная. Но даже самый поверхностный анализ истории показывает, что интерпретация ее в духе постепенности безосновательна. Общество, как и природа, знает длительные периоды медленных и постепенных изменений, но так же и здесь прямая линия прерывается взрывными событиями — войнами и революциями, при которых процесс изменений чрезвычайно ускоряется. По сути, именно эти события выступают в качестве главной движущей силы исторического развития. А первопричина революции заключается в том, что определенная социально-экономическая система достигает своих пределов и не может как прежде развивать производительные силы.
История не раз давала нам примеры кажущихся могущественными государств, которые приходили в упадок за очень короткий промежуток времени. И она также демонстрирует нам, как политические, религиозные и философские взгляды, которые почти единодушно отвергались и осуждались , превращались затем в общепринятые взгляды новой революционной власти, занявшей место старой. Поэтому тот факт, что идеи марксизма являются взглядами небольшого меньшинства при данном обществе, не должен вызывать беспокойства. Каждая великая идея в истории всегда начиналась как ересь, и это применимо к марксизму сегодня в той же мере, как и к христианству 2000 лет назад.
«Эволюционные приспособления», которые первоначально позволили рабству сменить варварство, а затем феодализму прийти на смену рабству, в конце концов превратились в свою противоположность. Теперь те же самые черты, что позволили капитализму вытеснить феодализм и стать господствующей общественно-экономической системой, становятся причинами его разложения. Капитализм демонстрирует все симптомы, свойственные общественно-экономической системе, находящейся в состоянии окончательного упадка. Во многом это напоминает период упадка Римской империи, описанный в трудах Эдварда Гиббона. В период, который разворачивается перед нами в настоящий момент, капиталистическая система движется к своему концу.
Социализм, утопический и научный
Применяя метод диалектического материализма к истории, нам сразу становится очевидно, что история человечества имеет свои законы и, следовательно, ее можно понять как процесс. Взлет и падение различных общественно-экономических формаций можно объяснить научно с точки зрения их способности или неспособности развивать средства производства и тем самым расширять горизонты человеческой культуры и усиливать господство человечества над природой.
Но каковы те законы, что обуславливают исторические изменения? Подобно тому, как эволюция жизненных форм имеет свои внутренние закономерности, которые можно объяснить, что сделал изначально Дарвин, а в последнее время делается благодаря стремительному прогрессу в изучении генетики, так и эволюция человеческого общества имеет свои собственные внутренние закономерности, объяснение которым дал Маркс и Энгельс. В «Немецкой идеологии», написанной до «Коммунистического манифеста», Маркс писал:
Первая предпосылка всякой человеческой истории — это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, — телесная организация этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной природе. (…) Людей можно отличать от животных по сознанию, по религии — вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к жизни, — шаг, который обусловлен их телесной организацией. Производя необходимые им средства к жизни, люди косвенным образом производят и самое свою материальную жизнь.
В работе «Развитие социализма от утопии к науке», написанной много позже, Энгельс дает нам более проработанное выражение этих идей. Здесь мы видим блестящее и четкое изложение базовых принципов исторического материализма:
Материалистическое понимание истории исходит из того положения, что производство, а вслед за производством обмен его продуктов, составляет основу всякого общественного строя; что в каждом выступающем в истории обществе распределение продуктов, а вместе с ним и разделение общества на классы или сословия, определяется тем, что и как производится, и как эти продукты производства обмениваются. Таким образом, конечных причин всех общественных изменений и политических переворотов надо искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена.
В противоположность идеям утопического социализма Роберта Оуэна, Сен-Симона и Фурье, марксизм базируется на научном видении социализма. Согласно марксистскому объяснению, ключевым элементом развития каждого общества является развитие производительных сил: рабочей силы, промышленности, сельского хозяйства, науки и техники. Каждая новая общественная система (рабовладение, феодализм и капитализм) продвигала человечество вперед путем развития производительных сил.
Главная идея, лежащая в основе исторического материализма заключается в том, что решающим источником человеческого развития является развитие производительных сил. Таков наиболее важный вывод, и лишь только благодаря ему мы приходим к научному пониманию истории. Согласно марксизму, развитие человеческого общества на протяжении миллионов лет представляет собой прогресс в смысле увеличения власти человечества над природой и создания тем самым материальных условий для достижения подлинной свободы для мужчин и женщин. Однако оно никогда не шло по прямой линии, как ошибочно представляли викторианцы (имевшие вульгарный и недиалектичный взгляд на эволюцию). В истории присутствует как восходящая, так и нисходящая линия.
Как только мы отвергаем материалистическую точку зрения, единственной движущей силой исторических событий, которая у нас остается, это роль индивидов — «великих мужчин» (или женщин). Другими словами, мы остаемся с идеалистическим и субъективистским взглядом на исторический процесс. Такова была точка зрения социалистов-утопистов, которые, несмотря на свою блестящую проницательность и разящую критику существующего общественного строя, не смогли понять основных законов исторического развития. Для них социализм был исключительно «хорошей идеей», которую можно было помыслить тысячу лет назад или сегодняшним утром. Изобрети его человечество тысячу лет назад, оно избавило бы себя от множества проблем!
Историю невозможно понять, опираясь на субъективные интерпретации ее главных действующих лиц. Приведем один пример. Первые христиане, ожидавшие конца света и Второго пришествия Христа в любой момент, не верили в частную собственность. В своих общинах они практиковали своего рода коммунизм (хотя коммунизм их носил утопический характер и основывался на потреблении, а не на производстве). Их ранние эксперименты с коммунизмом ни к чему не привели и не могли привести к чему бы то ни было, потому что развитие производительных сил в то время не позволяло развиться настоящему коммунизму.
Во времена Английской революции Оливер Кромвель горячо верил, что борется за право каждого человека молиться Богу сообразно его совести. Но дальнейший ход истории доказал, что кромвелевская революция явилась решающим этапом в восхождении английской буржуазии к власти. Конкретный этап развития производительных сил в Англии XVII века не допускал иного исхода.
Вожди Великой французской революции 1789-93 гг. сражались под знаменами «свободы, равенства и братства». Они полагали, что борются за режим, чьим фундаментом станут вечные законы Справедливости и Разума. Однако, независимо от своих намерений и идей, якобинцы подготовляли почву для господства буржуазии во Франции. Опять же, с научной точки зрения, на той стадии общественного развития невозможно было получить иной результат.
Этапы исторического развития
Вся история человечества как раз и состоит в борьбе человечества за то, чтобы подняться над животным уровнем. Эта продолжительная борьба началась семь миллионов лет назад, когда наши далекие предки впервые встали на ноги и смогли освободить конечности для ручного труда. С тех пор фазы общественного развития сменяли друг друга на основе изменений в развитии производительного труда, то есть в увеличении нашей власти над природой.
Человеческое общество прошло через несколько четко различимых этапов. Каждый из этих этапов имел своей основой определенный способ производства, который, в свою очередь, находил выражение в определенной системе классовых отношений. Они, в свою очередь проявляли себя в определенном мировоззрении, психологии, морали, законах и религии.
Соотношение между экономическим базисом общества и его надстройкой (идеологией, моралью, законами, искусством, религией, философией и т.д.) не являются простым и прямым, но чрезвычайно сложным и даже противоречивым. Невидимые нити, связывающие производительные силы и классовые отношения, в смутном и искаженном виде отражаются в сознании мужчин и женщин. А идеи, берущие свое начало в первобытном прошлом, могут сохраняться в коллективной психике весьма долго, упорно держась еще долгое время уже после того, как реальная основа, на которой они возникли, исчезла. Религия — яркий тому пример. Взаимосвязь здесь имеет диалектический характер. Это ясно объяснил сам Маркс:
Что же касается тех идеологических областей, которые еще выше парят в воздухе — религия, философия и т. д., — то у них имеется предысторическое содержание, находимое и перенимаемое, историческим периодом, — содержание, которое мы теперь назвали бы бессмыслицей. Эти различные ложные представления о природе, о существе самого человека, о духах, волшебных силах и т. д. имеют по большей части экономическую основу лишь в отрицательном смысле; низкое экономическое развитие предысторического периода имеет в качестве дополнения, а порой в качестве условия и даже в качестве причины ложные представления о природе. И хотя экономическая потребность была и с течением времени все более становилась главной пружиной прогресса в познании природы, все же было бы педантизмом, если бы кто-нибудь попытался найти для всех этих первобытных бессмыслиц экономические причины. История наук есть история постепенного устранения этой бессмыслицы или замены ее новой, но все же менее нелепой бессмыслицей. Люди, которые этим занимаются, принадлежат опять-таки к особым областям разделения труда, и им кажется, что они разрабатывают независимую область. И поскольку они образуют самостоятельную группу внутри общественного разделения труда, постольку их произведения, включая и их ошибки, оказывают обратное влияние на все общественное развитие, даже на экономическое. ское. Но при всем том они сами опять-таки находятся под господствующим влиянием экономического развития. (Ф.Энгельс, Письмо Конраду Шмидту в Берлин, 27 октября 1890 год).
И далее:
Но как особая область разделения труда, философия каждой эпохи располагает в качестве предпосылки определенным мыслительным материалом, который передан ей ее предшественниками и из которого она исходит. Этим объясняется, что страны, экономически отсталые, в философии все же могут играть первую скрипку (там же).
Идеология, традиции, мораль, религия и т. д. — все это играет важную роль в формировании убеждений различных людей. Марксизм не отрицает этого очевидного факта. Вопреки мнению идеалистов, человеческое сознание в целом очень консервативно. Большинство людей не любит перемены, особенно внезапные и резкие. Они будут цепляться за то, что знают и к чему привыкли: за те или иные идеи, религию, общественные институты и мораль, за лидеров и партии прошлых времен. Рутина, привычки и обычаи — все это свинцовым грузом лежит на плечах человечества. По всем этим причинам сознание отстает от хода событий.
Однако в определенные периоды великие события заставляют мужчин и женщин подвергать сомнению свои старые убеждения и предположения. События вырывают их из старого апатичного безразличия и заставляют взглянуть в лицо реальности. В такие периоды сознание может меняться чрезвычайно быстро. Именно это и есть революция. И линия общественного развития, которая в течение долгих периодов может оставаться довольно ровной и непоколебимой, бывает прервана революциями, которые являются необходимой движущей силой человеческого прогресса.
Ранние человеческие общества
Если мы взглянем на протекание истории и предыстории человечества, первая вещь, которая поражает — это та невероятно медленная скорость с которой шло развитие нашего вида. Постепенная эволюция человека и человекообразных существ в направлении от животного существования к подлинно человеческому заняло миллионы лет. Первым решающим скачком здесь стало отделение первых человекообразных от своих ближайших предков.
Слепой эволюционной процесс, конечно, не имеет какой-либо объективной или конкретной цели. Однако наши предки-гоминиды, сначала научившись прямохождению, затем использованию рук для манипулирования орудиями и, наконец, изготовлению их, нашли свою нишу в определенной среде, что дало толчок их развитию.
Десять миллионов лет назад обезьяны являлись доминирующим видом на планете. Они существовали в большом разнообразии: обитатели деревьев, наземные обитатели, множество промежуточных форм. Они процветали в преобладающих тогда климатических условиях, которые создавали идеальную для них тропическую среду. Потом все изменилось. Около семи или восьми миллионов лет назад большинство этих видов вымерло. Причина этого остается до конца неизвестной.
Долгое время изучение происхождения человека омрачалось идеалистическими предрассудками, в соответствии с которыми упорно утверждалось, что, поскольку главное различие между людьми и обезьянами — это мозг, наши самые ранние предки, должно быть, были обезьянами с большим мозгом. Теория «большого мозга» безраздельно господствовала в ранней антропологии. Исследователи потратили немало десятилетий на безуспешные поиски «недостающего звена», которое, по их убеждению, должно было быть ископаемым скелетом с большим мозгом.
Они были настолько в этом убеждены, что научное сообщество всецело поверило в одну из самых экстраординарных фальсификаций в истории науки. 18 декабря 1912 года фрагменты ископаемого черепа и челюстной кости были названы фрагментами «недостающего звена — Пилтдаунского человека». Известие это приветствовали как великое открытие. Но в 1953 году группа английских ученых разоблачила Пилтдаунского человека как сознательную фальсификацию. Было обнаружено, что возраст фрагментов черепа совсем не миллион лет, а всего 500, челюсть же в действительности принадлежала орангутангу.
Почему научное сообщество так легко позволило себя одурачить? Потому что им подарили то, что они ожидали найти: череп раннего гуманоида с большим мозгом. Собственно говоря, именно прямохождение, а не размер мозга, освободившее руки для труда, явилось решающим поворотным моментом в эволюции человека.
Это уже предвидел Энгельс в своей блестящей работе о происхождении человека: «Роль труда в превращении обезьяны в человека». Знаменитый американский палеонтолог Стивен Джей Гулд писал, что очень жаль, что ученые не обратили внимания на то, что писал Энгельс, поскольку это избавило бы их от ошибок на ближайшие сто лет. Обнаружение Люси, окаменелого скелета молодой самки, принадлежавшей к новому виду под названием Australopithecus Afarensis, показало правоту Энгельса. Строение тела ранних гоминидов похоже на наше собственное (таз, кости ног и т. д.), что доказывает их прямохождение. Но размер их мозга ненамного больше, чем у шимпанзе.
Наши далекие предки были небольшими по размеру и не такими быстрыми по сравнению с другими животными. У них не было мощных когтей или зубов. Более того, человеческий младенец, который рождается только раз в год, при рождении оказывается совершенно беспомощным. Дельфины рождаются умеющими плавать, крупный рогатый скот и лошади могут начать ходить в течение нескольких часов после рождения, а львы способны бегать через 20 дней после появления на свет.
Сравните это с человеческим младенцем, которому требуются месяцы, чтобы просто научиться сидеть без поддержки. На развитие более продвинутых навыков, таких как бег и прыжки, у недавно рожденного человека могут уйти годы. Таким образом, мы, как вид, оказались в невыгодном положении по сравнению с нашими многочисленными конкурентами в саванне Восточной Африки. Ручной труд вместе с кооперативной социальной организацией и связанное с этим возникновение языка стали решающим элементом в эволюции человека. Производство каменных орудий дало нашим предкам важнейшее эволюционное преимущество, положившее начало дальнейшему развитию мозга.
Первый период, который Маркс и Энгельс называли дикостью, характеризовался крайне низким уровнем развития средств производства, наличием каменных орудий и образом жизни охотников-собирателей. Благодаря этому линия развития оставалась практически неизменной в течение очень длительного периода. Способ производства, свойственный охотникам и собирателям первоначально олицетворял универсальное состояние человечества. Те уцелевшие остатки, что до недавнего времени можно было наблюдать в определенных частях земного шара, дают нам важные подсказки и понимание давно забытого образа жизни.
Неверно, к примеру, утверждение о том, что люди от природы эгоистичны. Если бы это было так, наш вид вымер бы более двух миллионов лет назад. Те группы объединяло сильное чувство сотрудничества перед лицом встававших перед ними невзгод. Они заботились о маленьких детях и их матерях, проявляли уважение к пожилым членам родовой общины, сохранявшим в своей памяти ее коллективные знания и верования. Наши ранние предки не знали, что такое частная собственность. Как отмечает Энтони Барнетт:
Контраст между человеком и другими видами становится равным образом очевиден, если мы сравним территориальное поведение животных с отношением к собственности со стороны людей. Занятые территории поддерживаются формальными сигналами, общими для всего вида. Каждая взрослая особь или группа каждого вида занимает определенную территорию. Человек не проявляет такого единообразия: даже в пределах одного сообщества огромные территории могут принадлежать одному человеку, тогда как другие не обладают ничем. И сегодня люди имеют отношения собственности. Но в некоторых странах частная собственность ограничена личной. В некоторых племенных группах даже небольшие наделы находятся в общем владении. Фактически, у человека не больше «инстинкта владения собственностью», чем «инстинкта воровства». Конечно, легко воспитать детей в духе приобретательства; тем не менее, форма приобретения и степень, в которой она санкционируется обществом, сильно различаются от страны к стране и от одного исторического периода к другому. (Anthony Barnett, The Human Species, p. 142.)
Возможно, слово «дикость» в наши дни выглядит неуместно из-за того негативного смысла, который оно приобрело. Английский философ XVII века Томас Гоббс описывал жизнь наших ранних предков как жизнь «постоянного страха и опасности насильственной смерти, жизнь человека одинокого, бедного, неопрятного, жестокого и ограниченного». Несомненно, их жизнь была тяжела, но слова эти вряд ли воздают должное образу жизни наших предков. Кенийский антрополог и археолог Ричард Лики пишет:
Точка зрения Гоббса о том, что у не знающих сельского хозяйства людей «нет общества» и они «одиноки», в высшей степени ошибочна. Быть охотником-собирателем — значит жить весьма социальной жизнью. Что касается того, что у них «нет искусства» и «нет букв», верно, что люди, занятые собирательством, обладают очень немногим в плане материальной культуры, но это лишь следствие их потребности в мобильности. Когда племя кунг переходит из лагеря в лагерь, они, как и другие охотники-собиратели, берут с собой все свои мирские блага: обычно они составляют в общей сложности 12 килограммов веса, что чуть больше половины обычной нормы провоза багажа в большинстве авиакомпаний. Таков неизбежный конфликт между мобильностью и материальной культурой, и поэтому кунг несут свою культуру в своей голове, а не на спине. Их песни, танцы и истории составляют культуру столь же богатую, как и любого другого народа.(Richard Leakey, The Making of Mankind, pp. 101-3)
Далее у него у него же: «Ричард Ли [антрополог и автор книги The !Kung San: Men, Women, and Work in a Foraging Society, 1979] считает, что женщины не чувствуют там себя эксплуатируемыми: «Они обладают экономическим престижем и политической властью, положение, в котором отказывают многим женщинам в „цивилизованном“ мире»». (Ibid. p. 103)
В таких обществах классы в современном их понимании были неизвестны. Не было государственной или организованной религии, существовало глубокое чувство коллективной ответственности и соучастия. Эгоизм и себялюбие считались глубоко антиобщественными и морально неприемлемыми. Акцент на равенстве требовал соблюдения определенных ритуалов, когда успешный охотник возвращался в лагерь. Цель этих ритуалов — преуменьшить значение события, чтобы не допустить высокомерия и тщеславия: «Правильная манера поведения для успешного охотника, — объясняет Ричард Ли, — это скромность и преуменьшение своего участия».
И далее:
У кунг нет ни вождей, ни лидеров. Проблемы в их обществе в основном решаются задолго до того, как они перерастают во что-то, что может угрожать социальной гармонии. (…) Беседы людей являются общим достоянием, и споры легко разрешаются с помощью коллективного добродушного подшучивания. Ричард Ли однажды спросил Твигум, есть ли у кунг начальники. «Конечно, у нас есть начальники», — ответил он, к большому удивлению Ричарда Ли. По сути, мы все здесь начальники — над самими собой! Твигум посчитал этот вопрос и свой остроумный ответ отличной шуткой. (ibid. p.107)
Основной принцип, который руководит каждым аспектом их жизни — это принцип, требующий делиться. У кунг, когда животное убито, начинается сложный процесс деления сырого мяса на основе родства, союзов и обязательств. Ричард Ли решительно подчеркивает этот момент:
Привычка делиться глубоко укоренена в поведении и ценностях собирателей кунг, внутри семьи и между семьями, и распространяется до границ их социальной вселенной. Подобно тому, как принцип прибыли и рациональности занимает центральное место в капиталистической этике, так и совместное использование играет центральную роль в отправлении социальной жизни в обществах собирателей. (Ibid.)
Хвастовство порицалось, скромность, наоборот, поощрялась, как показывает следующая выдержка:
Мужчина из племени кунг описывает это так: «Скажем, один человек охотился. Он не должен приходить домой и заявлять, как хвастун: «Я убил большого зверя в буше!». Сначала он должен сесть в тишине, пока кто-нибудь другой не подойдет к его огню и не спросит: «Что ты видел сегодня?». Тот тихо ответит: «А, я не годен для охоты. Я вообще ничего не видел… Может быть, совсем небольшого зверя». Затем я улыбаюсь про себя, потому что теперь знаю, что он убил что-то большое. Чем больше добыча, тем больше она преуменьшается». (…) Шутки и преуменьшение строго соблюдают, опять же, не только кунг, но и многие другие собиратели. В результате, хотя некоторые люди там, несомненно, являются более опытными охотниками, чем другие, никто не приобретает особый престиж или статус из-за своих талантов (Leakey, pp. 106-7.).
Данная этика не ограничивается только кунг, такова общая черта охотников-собирателей. Однако подобное поведение не рождается автоматически; как и в случае большей части человеческого поведения, ему нужно учить с детства. Ричард Ли пишет, что каждый человеческий младенец рождается со способностью делиться и способностью быть эгоистичным. «Взращивается и развивается то, что каждое отдельное общество считает наиболее ценным». В этом смысле этические ценности этих ранних обществ значительно превосходят ценности капитализма, которые учат людей быть жадными, эгоистичными и противостоящими обществу.
Конечно, нельзя с полной уверенностью сказать, что такова точная картина раннего человеческого общества. Но схожие условия имеют тенденцию давать схожие результаты, и одни и те же тенденции можно наблюдать во множестве различных культур, находящихся на одном и том же уровне экономического развития. Как говорит Ричард Ли:
Мы не должны думать, что именно так в точности жили наши предки. Но я считаю, что то, что мы наблюдаем у кунг и других собирателей, — это модели поведения, которые имели решающее значение для раннего развития человечества. Из нескольких типов гоминидов, живших два-три миллиона лет назад, одни из них — линия, которая в конечном итоге привела к нам, — расширила свою экономическую базу, делясь едой и включив в свой рацион больше мяса. Развитие экономики в виде охоты и собирательства стало мощной силой в деле превращения нас в людей. (Quoted in Leakey, pp. 108-9.)
Сравнение ценностей обществ охотников-собирателей и ценностей нашего времени, не всегда оборачивается в нашу пользу. Просто сравните, к примеру, современную семью с ее отвратительным послужным списком включающим жестокое обращение с женщинами и детьми, существование сирот и проституции, с коллективным воспитанием детей, практиковавшимся человечеством на протяжении большей части его истории; то есть до появления того странного социального устройства, которое люди любят называть цивилизацией:
Вы, белые люди, — говорил один коренной американец миссионеру, — любите только своих детей. Мы же любим детей племени. Они принадлежат всем людям, и мы заботимся о них. Они кость от наших кости и плоть от нашей плоти. Мы все для них отцы и матери. Белые люди — дикари; они не любят своих детей. Если дети остаются сиротами, людям нужно платить, чтобы они заботились о них. Нам не знакомы такие варварских идеи.(M. F. Ashley Montagu, ed., Marriage: Past and Present: A Debate Between Robert Briffault and Bronislaw Malinowski, Boston: Porter Sargent Publisher, 1956, p. 48.)
Однако у нас не должно быть идеализированного взгляда на прошлое. Жизнь наших далеких предков оставалась тяжелой борьбой, постоянной борьбой против сил природы за выживание. Темпы прогресса были крайне медленными. Первые люди начали изготавливать каменные орудия примерно 2,6 миллиона лет назад. Древнейшие каменные орудия, известные как олдувайская культура, существовали около миллиона лет. Только примерно 1,76 миллиона лет назад, первые люди стали делать действительно большие сколы, продолжая затем придавать им форму, откалывая более мелкие куски по краям, что привело к появлению нового типа инструмента — топора. Эти и другие виды крупных режущих инструментов характеризуют ашельскую культуру. Подобные базовые инструменты, в том числе различные новые формы камня, продолжали изготовляться в течение значительного периода времени, закончившегося в разных местах примерно от 400 000 до 250 000 лет назад.
Неолитическая революция
На протяжении большей части истории человечества, вышеописанный процесс протекал мучительно медленно. Как отмечал The Economist в канун нового тысячелетия:
Практически на протяжении всей истории человечества экономический прогресс протекал настолько медленно, что был незаметен в пределах одной человеческой жизни. В течение столетий годовые темпы экономического роста были равны почти полному нулю. Когда рост действительно имел место он был настолько медленным, что являлся незаметным для современников и даже в ретроспективе он выглядит не как повышение уровня жизни (что подразумевается под ростом сегодня), а лишь как постепенный рост населения. На протяжении тысячелетий прогресс, для всех, кроме ничтожной по численности элиты сводился к следующему: постепенно становилось возможным жить большему количеству людей при минимальном уровне существования. (The Economist, 31 декабря 1999 г.)
Прогресс человечества начинает свое ускорение в результате первой и наиболее важной из великих революций — перехода от примитивного способа производства охотников-собирателей к земледелию. Это заложило основу для оседлого существования и возникновения первых городов. То был период, который марксисты называют варварством, то есть переходный этап от первобытного коммунизма к раннеклассовым обществам, когда начали формироваться классы, а вместе с ними и государство.
Продолжительный период первобытного коммунизма, самой ранней фазы развития человечества, при которой не существовало классов, частной собственности и государства, уступает место классовому обществу, как только люди становятся способны производить излишки, перекрывающие потребности повседневного выживания. С этого момента разделение общества на классы становится экономически возможным. Из разложения старой коммуны возникает варварство. При нем общество впервые становится разделенным отношениями собственности, а классы и государство находятся в процессе формирования Возникая исключительно постепенно, эти явления переходят из зачаточной стадии в классовое общество. Начало данного период происходит примерно 10-12 тыс. лет назад.
В широком историческом масштабе появление классового общества было событием революционным, поскольку оно освободило привилегированную часть населения — правящий класс — от бремени физического труда, что дало ему необходимое время для развития искусства, науки и культуры. Классовое общество, несмотря на его безжалостную эксплуатацию и неравенство, явилось дорогой, по которой человечество должно пройти, для того, чтобы создать необходимые материальные предпосылки для будущего бесклассового общества.
Здесь мы имеем зародыш, из которого выросли города (например, Иерихон, который датируется примерно 7000 г. до н.э.), письменность, промышленность и все остальное, что заложило основу того, что мы называем цивилизацией. Период варварства представляет собой весьма внушительную часть истории человечества и делится на несколько более или менее отчетливых периодов. В целом характеризуется он переходом от способа производства в виде охоты и собирательства к скотоводству и земледелию, то есть переходом от палеолитической дикости к варварству неолита, и далее к позднему варварству бронзового века, стоящему на пороге цивилизации.
Данная поворотная точка, которую Гордон Чайлд называл неолитической революцией, представляла собой большой скачок вперед в развитии производственного потенциала человечества и, тем самым, его культуры. Вот что писал Чайлд: «Наш долг перед дописьменным варварством велик. Каждое культурное растение, имеющее сегодня какое-либо значение, было открыто в свое время неким безымянным варварским обществом». (G. Childe, What Happened in History, p. 64)
Земледелие берет свое начало на Ближнем Востоке около 10 000 лет назад и представляет собой революцию в человеческом обществе и культуре. Новые условия производства предоставляют мужчинам и женщинам больше свободного времени — времени, необходимого для сложной аналитической мысли. Это находит свое отражение в новом искусстве, состоящем из геометрических фигур — первом в истории образце абстрактного искусства. Новые условия порождают новый взгляд на жизнь, общественные отношения и отношения, связывающие мужчин и женщин с миром природы и вселенной, секреты которой раскрываются невиданным до того образом. Понимание природы становится необходимым из-за потребностей сельского хозяйства и медленно развивается до такой степени, что мужчины и женщины фактически учатся побеждать и подчинять враждебные силы природы на практике — посредством коллективного труда в больших масштабах.
Культурная и религиозная революция отражает великую социальную революцию — величайшую за всю историю человечества до настоящего времени — которая приводит к распаду первобытной общины и установлению частной собственности на средства производства. И эти средства производства являются в то же время и средствами самого существования.
Большим шагом вперед стало внедрение металлических орудий в сельское хозяйство. Это способствовало росту населения и появлению более крупных и сильных сообщества. Прежде всего, создалось большое количество прибавочного продукта, который могли присваивать семьи, занимавшие ведущее положение в сообществе. В частности, появление железа ознаменовало качественное изменение процесса производства, поскольку железо намного эффективнее меди или бронзы как в изготовлении инструментов, так и оружия. Оно было гораздо доступнее старых металлов. Впервые оружие и война приобрели демократичный характер. Самым важным оружием того времени был железный меч, первое появление которого зафиксировано в Англии около 5000 г. до н.э. Каждый человек мог теперь иметь железный меч. Таким образом, война теряла свой преимущественно аристократический характер и становилась массовым явлением.
Использование железных топоров и серпов изменило сельское хозяйство. Об этом изменении свидетельствует тот факт, что один акр обрабатываемой земли теперь мог кормить в два раза больше людей, чем раньше. Однако денег по-прежнему не существовало, экономика носила бартерный характер. Произведенные излишки не реинвестировались, так как это было невозможно сделать. Часть излишка присваивал вождь и его семья. Часть его расходовалась на пиршества, играющие центральную роль в этом обществе.
За одно такое застолье можно было накормить от 2 до 300 человек. В останках от одного подобного пира были обнаружены кости 12 коров и большого количества овец, свиней и собак. Эти собрания были не только поводом для излишеств с едой и питьем — они играли важную социальную и религиозную роль. В ходе подобных церемоний люди благодарили богов за избыток пищи. Они позволяли кланам сблизиться и помогали ведению общих дел. Такие щедрые пиры также давали вождям возможность продемонстрировать свое богатство и власть и тем самым повысить престиж соответствующего племени или клана.
Из подобных мест собраний постепенно складывалась основа для постоянных поселений, рынков и небольших городков. Важность частной собственности и богатства возрастает вместе с ростом производительности труда и растущим излишком, который представлял соблазнительную цель для набегов. Поскольку железный век был периодом непрерывных войн, междоусобиц и набегов, поселения часто укреплялись огромными земляными сооружениями, такими как Девичий замок в Дорсете и Дейнбери в Хэмпшире.
Результатом войн стало появление большого количества военнопленных, многие из которых продавались в рабство, а в поздний период служили товаром в торговле с римлянами. Как писал географ Страбон: «Эти люди отдадут вам раба за амфору с вином». Так начался обмен на периферии этих обществ. Через обмен с более развитой культурой (Рим) постепенно вводились деньги, причем самые ранние монеты основывались на римских образцах.
Господство частной собственности принесло с собой впервые в истории концентрацию богатства и власти в руках меньшинства. Это привело к резкому изменению отношений между мужчинами и женщинами, а также их потомками. Вопрос о наследовании теперь приобрел особую важность. В результате началось возникновение впечатляющих гробниц. В Британии такие гробницы начинают появляться примерно за 3000 лет до нашей эры. Они сигнализируют утверждение власти правящего класса или правящей касты. Они также обеспечивают утверждение прав собственности на определенной территории. То же самое можно увидеть и в других ранних культурах, например, у равнинных индейцев Северной Америки, подробные сведения о чем появились в XVIII веке.
Здесь мы имеем дело с первым серьезным примером отчуждения. Сущность человека отчуждена от него в двойном или тройном смысле. Во-первых, частная собственность приводит к отчуждению продукта, который присваивается другим. Во-вторых, контроль над жизнью и судьбой присваивается государством в лице царя или фараона. И последнее, но не менее важное: это отчуждение переносится из нынешней жизни в следующую — внутренняя сущность («душа») всех мужчин и женщин присваивается божествами загробного мира, чьим расположением необходимо постоянно заручаться посредством молитв и жертвоприношений. И так же, как служба монарху составляют основу богатства высшего класса мандаринов и знати, так и жертвоприношения богам составляют основу богатства и власти касты жрецов, стоящей между людьми и богами с богинями. Здесь мы видим зарождение организованной религии.
С ростом производства и повышением производительности труда, ставшего возможным благодаря новым формам труда, произошли новые изменения в религиозных верованиях и обычаях. Здесь опять же общественное бытие определяет общественное сознание. Вместо поклонения предкам и каменных гробниц для отдельных людей и их семей мы теперь видим гораздо более амбициозное выражение веры. Строительство каменных кругов поразительных размеров свидетельствует о впечатляющем росте населения и производства, что стало возможным благодаря организованному использованию коллективного труда в больших масштабах. Следовательно, корни цивилизации следует искать именно в варварстве а также в немалой степени в рабстве. Развитие варварства заканчивается рабством или также тем, что Маркс называл «азиатским способом производства».
Азиатский способ производства
Поистине взрывной рост цивилизации происходит в Египте, Месопотамии, долине Инда, Китае и Персии. Другими словами, развитие классового общества совпало с массовым подъемом производительных сил и, как следствие, человеческой культуры, которая достигает ранее небывалых высот. К настоящему моменту полагают, что возникновение городов, а также предшествовавшего ему сельского хозяйства произошло в разных местах примерно в одно и тоже время — в Месопотамии, в долине Инда, в долине Хуанхэ, а также в Египте. Произошло это в четвертом тысячелетии до нашей эры. В Южной Месопотамии шумеры построили Ур, Лагаш, Эриду и другие города-государства. Это были грамотные люди, оставившие после себя тысячи глиняных клинописных табличек.
Основные черты азиатского способа производства таковы:
1) Городское общество с аграрной базой.
2) Преимущественно сельскохозяйственная экономика.
3) Общественные работы, которые часто (но не всегда) связаны с необходимостью орошения, содержания и распространения канальных и дренажных систем.
4) Деспотическая система правления, часто с богом-самодержцем на вершине.
5) Обширная бюрократия.
6) Система эксплуатации, основанная на налогообложении.
7) Общая (государственная) собственность на землю.
Хотя рабство по-прежнему существовало (военнопленные), по факту эти общества не были рабовладельческими. Трудовая повинность не была бесплатной, и те, кто ее выполнял, не были рабами. Существовал элемент принуждения, но главную роль играли привычки, традиции и религия. Сообщество служило богу-королю (или королеве). Последний служил храму. Все это было увязано с государством, им оно и являлось.
Мы имеем здесь смешение истоков государства с религией, и подобная религиозная аура сохраняется до сих пор. Людей учат смотреть на государство с чувством трепета и благоговения, как на силу, стоящую над обществом, над обычными мужчинами и женщинами, которые должны слепо ему служить.
Деревенская община, базовая клетка этих обществ, была почти полностью самодостаточной. Немногочисленные предметы роскоши, доступные для населения, ведущего натуральное хозяйство, приобретались на базаре или у странствующих торговцев, живших на задворках общества. Деньги были известны мало. Налоги государству уплачивались натурой. Не было связи между одним селом и другим, внутренняя торговля была слаба. Настоящая сплоченность исходила от государства.
Практически полностью отсутствовала социальная мобильность, что в некоторых случаях поддерживалось кастовой системой. Акцент делался на группе, а не на личности. Преобладал эндогамный брак, то есть люди обычно вступали в брак строго в рамках своего класса или касты. В экономическом отношении они были склонны следовать профессиям своих родителей. В индуистской кастовой системе это, по факту, имело обязательный характер. Отсутствие мобильности и социальная ригидность помогали привязать людей к земле (деревенской общине).
В качестве примеров такого рода обществ мы можем привести египтян, вавилонян и ассирийцев, династию Шан или Инь (традиционно датируемую примерно с 1766 по 1122 года до нашей эры), которая была первой китайской династией, о которой имеются записи, и цивилизацию долины реки Инд (Хараппа), существовавшую примерно с 2300 по 1700 год до нашей эры в Индии. Совершенно отдельно от них развивавшиеся доиспанские цивилизации Мексики и Перу, хотя и с некоторыми вариациями, демонстрировали поразительно схожие черты.
Налоговая система и другие способы эксплуатации, такие как обязательная трудовая повинность в пользу государства (барщина), носили угнетательский характер, но воспринимались как неизбежный и естественный порядок вещей, санкционируемый традициями и религией. Барщина — это подневольный труд, часто никак не оплачиваемый, налагаемый на народ либо аристократом-землевладельцем, как при феодализме, либо, как в данном случае, государством. Но в то время как система отработочной ренты была похожа на систему западного феодализма, система собственности на землю была совсем иная. И действительно, британским правителям Индии было очень трудно это понять
Города и городки возникали обычно вдоль торговых путей, на берегах рек, в оазисах или близ других основных источников воды. Города становились административными и торговыми центрами для деревень. Там находились торговцы и ремесленники: кузнецы, плотники, ткачи, красильщики, сапожники, каменщики и т. д. Были там и местные представители государственной власти, единственные, с которыми была знакома масса населения: чиновники низшего ранга, писцы, а также полиция или солдаты.
Появляются также заимодатели, взимающие проценты с крестьян, которые по очереди обираются сборщиком налогов, купцом и деревенским ростовщиком. Многие из этих древних элементов сохранились до наших дней в некоторых странах Ближнего Востока и Азии. Но приход колониализма раз и навсегда разрушил этот старый азиатский способ производства. В любом случае это был исторический тупик, дальнейшее развитие на этом направлении было невозможно.
В этих обществах кругозор людей был чрезвычайно ограничен. Самая могущественная сила в их жизни — это семья или клан, которые воспитывают и дают им знания об истории, религии и традициях. О политике и мире в целом они знают мало или вообще ничего. Их единственная связь с государством — это деревенский староста, ответственный за сбор налогов.
Что поражает в этих ранних цивилизациях, так это, с одной стороны, их долголетие, с другой — чрезвычайно медленное развитие производительных сил и крайне консервативный характер присущих им воззрений. Это была по сути своей статичная модель общества. Те изменения, что все-таки были, становились результатом периодических вторжений, например кочевых варваров степей (монголы и т. д.) или периодических крестьянских восстаний (Китай), приводящих к смене правящей династии.
Однако смена одной династии другой не несла с собой никаких ощутимых перемен. Социальные отношения и государство оставались нетронутыми в ходе произошедших наверху изменений. Конечный результат всегда был один. Захватчики поглощались системой и та продолжала работать, как и раньше.
Восходили и падали империи. Происходил непрерывный процесс синтеза и деления. Но несмотря на все политические и военные изменения, для крестьянских низов ничего принципиально не менялось. Жизнь продолжала свой, казалось бы, вечный (и установленный Богом) распорядок. Азиатская идея бесконечного цикла в религии — отражение подобного положения дел. В основании у нас имелась древняя деревенская община, базирующаяся на натуральном сельском хозяйстве, практически неизменная на протяжении тысячелетий. Из-за преобладания сельскохозяйственного производства, в ритме ее жизни преобладал вечный цикл времен года, ежегодные разливы Нила и т. д.
В последние годы в определенных интеллектуальных и квазимарксистских кругах возникло много шума по поводу азиатского способа производства. Но хотя Маркс и упоминал об этом, он делал это редко и обычно в качестве отступления. Он так и не разработал в полной мере этого вопроса, что он, безусловно, сделал бы, если бы посчитал это важным. Причина, по которой он этого не сделал, заключалась в том, что речь шла об историческом тупике, сравнимым с местом неандертальцев в человеческой эволюции. Это была форма общества, которая, несмотря на свои достижения, в конечном итоге не содержала в себе семян будущего развития. Они были посажены в другом месте: на землях Греции и Рима.
Рабовладельческое общество
Древнегреческое общество возникло в условиях отличных от условий существования более ранних цивилизаций. Небольшим городам-государствам Греции не доставало огромных просторов возделываемых земель, великих равнин Нила или долин Инда и Месопотамии. Окруженные бесплодными горными хребтами, они примыкали к морю, и это определило весь ход их развития. Плохо справляясь как с сельским хозяйством, так и с промышленностью, они устремили все свое внимание в сторону моря, начав играть роль торговой нации и посредника, как это произошло ранее с финикийцами.
Древняя Греция обладала иной социально-экономическую структурой и, следовательно, иным духом и мировоззрением по сравнению с более ранними обществами Египта и Месопотамии. Гегель писал, что на Востоке господствующим духом была свобода для одного (то есть для правителя, бога-короля). Но в Греции это была свобода для многих, то есть свобода для афинских граждан, которым не выпало жребия быть рабами. Но рабы, которые выполняли большую часть работы, не имели вообще никаких прав. Не имели их также женщины и иностранцы.
Для свободных граждан Афины являлись наиболее развитой демократией. Этот новый дух, проникнутый человечностью и индивидуализмом, повлиял на греческое искусство, религию и философию, которые качественно отличались от тех, что были в Египте и Месопотамии. Когда Афины являлись госпожой всей Греции, у нее не было ни казны, ни регулярной системы налогообложения. Это полностью отличалось от азиатской системы в Персии и в других ранних цивилизациях. Но все это было основано в конечном итоге на труде рабов, которые сами являлись частной собственностью.
Главное разделение пролегало между свободными людьми и рабами. Свободные граждане обычно не платили налогов, что считалось унизительным (как и физический труд). Однако в греческом обществе шла ожесточенная классовая борьба, определяемая резким разделением между классами по признаку собственности. Рабы, как движимое имущество, которое можно было покупать и продавать, являлись предметом производства. Римское слово для обозначения раба было instrumentum vocale, говорящее орудие. Эти слова говорят сами за себя, и, несмотря на все изменения, произошедшие за последние 2000 лет, реальное положение современного наемного раба с тех пор принципиально не изменилось.
Можно возразить, что Греция и Рим возвышались на фундаменте рабства, являющегося отвратительным и бесчеловечным институтом. Но марксисты не смотрят на историю с точки зрения морали. Кроме того, следует сказать, что не существует такой вещи как внеисторическая мораль. Каждое общество обладает своей собственной моралью, религией, культурой и т. д. Последние соответствуют определенному уровню развития и, по крайней мере, в период, который мы называем цивилизацией, также и интересам определенного класса.
Определять, была ли та или иная война хорошей, плохой или вовсе не имеющей никакого значения, нельзя с точки зрения количества жертв и тем более с абстрактной моральной точки зрения. Мы можем категорически не одобрять войны в целом, но нельзя отрицать одно: на протяжении всей истории человечества все серьезные вопросы в конечном итоге решались именно таким образом. Верно это как в случае конфликтов между нациями (войны), так и в случае конфликтов между классами (революции).
Наше отношение к определенному типу общества и его культуре не может определяться морализаторскими соображениями. В определении того, является ли данная социально-экономическая формация исторически прогрессивной или нет, играет роль прежде всего ее способность развивать производительные силы, то есть реальную материальную основу, на которой возникает и развивается вся человеческая культура.
Гегель, этот удивительно глубокий мыслитель, писал: «Человечество было освобождено не столько от порабощения, как скорее посредством порабощения» («Лекции по философии истории»). Несмотря на свой чудовищно репрессивный характер, рабство знаменовало собой шаг вперед, поскольку способствовало дальнейшему развитию производительных сил общества. Всеми замечательными достижениями современной науки мы обязаны Греции и Риму, то есть, в конечном счете, труду рабов.
Римляне использовали грубую силу для порабощения других народов, продавали целые города в рабство, убивали тысячи военнопленных для развлечения на арене и ввели такие изощренные методы казни, как распятие. Да, все это совершенно верно. Нам это представляется чудовищным отклонением. И все же, когда мы подходим к рассмотрению того, откуда происходит вся наша современная цивилизация, наша культура, наша литература, наша архитектура, наша медицина, наша наука, наша философия, и даже во многих случаях наш язык, ответ таков — из Греции и Рима.
Упадок рабовладельческого общества
Рабовладение содержало в себе внутреннее противоречие, которое привело к его разрушению. Хотя труд отдельного раба был не слишком производителен (рабов необходимо было принуждать к работе), совокупность большого количества рабов, как, например, в рудниках или на латифундиях (крупных сельскохозяйственных единицах) в Риме в последний период Республики и в период Империи производила значительный излишек. В период расцвета Империи рабов было много и они были дешевы, а войны Рима представляли собой главным образом масштабную охоту на рабов.
Но на определенном этапе такая система достигла своих пределов, а затем вошла в длительный период упадка. Поскольку рабский труд продуктивен только тогда, когда используется в крупном масштабе, предварительным условием его успешного применения является достаточное количество рабов по невысокой цене. Но рабы в неволе размножаются очень медленно, и поэтому единственный способ гарантировать достаточное количество рабов — это непрерывные войны. Когда Империя при Адриане достигла пределов своей экспансии, это становилось все труднее.
Начало кризиса в Риме можно наблюдать уже в последний период Республики, в период, отмеченный острыми социальными и политическими потрясениями и классовой войной. С самого начала в Риме шла жестокая борьба между богатыми и бедными. В трудах Ливия и других присутствуют подробные свидетельства борьбы между плебеями и патрициями, которая закончилась нелегким компромиссом. В более поздний период, когда Рим уже стал господином Средиземного моря после поражения своего самого могущественного соперника Карфагена, там началось то, что по факту являлось борьбой за дележ военной добычи.
Тиберий Гракх потребовал, чтобы богатства Рима были разделены между свободными гражданами. Его целью было сделать Италию республикой мелких фермеров, а не рабов, но он потерпел поражение от знати и рабовладельцев. В конечном итоге это стало катастрофой для Рима. Разоренное крестьянство — костяк республики и ее армии — перебралось в Рим, где они составили люмпен-пролетариат, непроизводительный класс, живущий за счет подачек государства. Несмотря на обиду на богатых, они, тем не менее, разделяли общий интерес к эксплуатации рабов — единственного действительно производительного класса в периоды Республики и Империи.
Великое восстание рабов под руководством Спартака явилось славным эпизодом в истории античности. Картина того, как эти самые забитые и угнетенные поднимаются с оружием в руках и наносят поражение за поражением армиям величайшей державы мира — одно из самых невероятных событий в истории. Если бы им удалось свергнуть римское государство, ход истории изменился бы существенно.
Основная причина, по которой Спартак в итоге потерпел поражение, заключалась в том, что рабы не наладили связь с пролетариатом в городах. Пока последние продолжали поддерживать государство, победа рабов была невозможна. Однако римский пролетариат, в отличие от современного пролетариата, был не производительным, а исключительно паразитическим классом, живущим за счет труда рабов и зависимый от своих хозяев. В этом кроется неудача революции в Древнем Риме.
Поражение рабов привело к гибели римского государства. В отсутствие свободного крестьянства государство было вынуждено полагаться на армию наемников в своих войнах. Тупик в классовой борьбе привел к ситуации, схожей с современным феноменом бонапартизма. Цезаризм — такое название носит его римский эквивалент.
Римский легионер больше не был верен республике, но становился верен своему командиру — человеку, который гарантировал ему зарплату, часть добытого в походах и земельный участок, когда тот уходил в отставку. Последний период Республики характеризуется обострением классовой борьбы, где ни одна из сторон не могла одержать решающей победы. В результате государство (которое Ленин характеризовал как «группы вооруженных людей») начало приобретать все большую независимость, подниматься над обществом и выступать в качестве верховного арбитра в продолжающейся борьбе за власть в Риме.
Появляется целая череда военных авантюристов: Марий, Красс, Помпей и, наконец, Юлий Цезарь, блестящий полководец, умный политик и проницательный делец, который фактически положил конец Республике, хотя на словах раздавал ей похвалы. Его престиж, разросшийся благодаря военным триумфам в Галлии, Испании и Британии, позволил ему начать концентрировать власть в своих руках. Хотя он и был убит консервативной фракцией, которая хотела сохранить Республику, старый режим был обречен.
После того, как Брут и другие потерпели поражение от триумвирата, Республика была формально признана, и представление это поддержал первый император — Август. Сам титул «император» (по-латыни imperator) — это военный титул, придуманный, чтобы избежать титула короля, который так оскорблял республиканцев. Но королем он был во всем, кроме имени.
Формы старой Республики сохранялись после того еще долгое время. Но они были всего лишь пустыми формами без реального содержания, пустой оболочкой, которую в конце концов могло унести ветром. Сенат был лишен реальной власти и авторитета. Юлий Цезарь в свое время шокировал уважаемое общественное мнение, сделав галла членом сената. Калигула преуспел в этом еще больше, сделав сенатором своего коня. Никто не видел в этом ничего плохого, а если и видел, то держал рот на замке.
В истории часто случается, что отжившие свое институты способны еще долго существовать после того, как исчезла причина их существования. Они ведут жалкое существование, как дряхлый старик, цепляющийся за жизнь, пока их не сметет революция. Упадок Римской империи длился почти четыре столетия. Процесс этот не был непрерывным. Были периоды выздоровления и даже блеска, но общая линия шла по нисходящей.
В такие периоды присутствует общее чувство беспокойства. Преобладают настроения скептицизма, отсутствия веры в будущее и пессимизма Старые традиции, мораль и религия — все эти вещи, которые действуют как мощный цемент, скрепляющий общество, — теряют всякое доверие. Вместо старой религии люди ищут новых богов. В период упадка Рим был охвачен эпидемией религиозных сект с востока. Христианство было лишь одной из них, и, хотя в конечном итоге именно ему способствовал успех, ему приходилось бороться с многочисленными соперниками, такими как культ Митры.
Когда люди чувствуют, что мир, в котором они живут, сотрясается, что они теряют всякий контроль над своим существованием и что их жизни и судьбы определяются неведомыми им силами, тогда начинают преобладать мистические и иррациональные тенденции. Люди верят, что конец света близок. Ранние христиане горячо верили в это, но и многие другие подозревали что так случиться. На самом деле то, что тогда двигалось к концу, был не мир, а лишь определенная форма общества — рабовладельческое общество. Успех христианства был основан на том, что последнее было связано с этим общим настроением. Мир полон зла и греха. Необходимо было отвернуться от мира и всех его забот в ожидании следующей жизни после смерти.
Почему победили варвары
К моменту вторжения варваров вся структура Римской империи стояла на грани краха не только экономического, но и духовного с моральным. Неудивительно, что рабы и более бедные слои общества приветствовали варваров как освободителей. Они лишь довершили уже ранее почти сделанную работу. Нашествия варваров явились исторической случайностью, через которую нашла свое выражение историческая необходимость.
Когда Империя достигла своих пределов и противоречия, присущие рабовладению, начали проявлять себя, Рим вступил в длительный период упадка, длившийся столетиями, пока не был захвачен варварами. Массовые миграции, приведшие к краху Империи, были обычным явлением среди кочевых скотоводческих народов в древности и происходили по разным причинам — нагрузка на пастбища в результате роста населения, изменения климата и т. д.
Одна за другой волны варваров хлынули с востока: готы, вестготы, остготы, аланы, лангобарды, свевы, алеманны, бургунды, франки, тюринги, фризы, герулы, гепиды, англы, саксы, юты, гунны и мадьяры ворвались в Европу. Всемогущая и вечная Империя обратилась в пепел. С удивительной быстротой она рухнула под ударами варваров.
Упадок рабовладельческой экономики, чудовищно деспотическая природа Империи с ее раздутой бюрократией и хищными сборщиками налогов, уже подрывали всю систему. Происходил неуклонный дрейф в сторону деревни, где уже закладывалась основа для развития иного способа производства — феодализма. Варвары просто нанесли coup de grâce гнилой и умирающей системе. Здание ее шаталось и все что им требовалось — нанести ему последний сильный толчок.
В «Коммунистическом манифесте Маркс и Энгельс писали: «Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов» (мой курсив).
Случившееся с Римской империей — яркая иллюстрация последнего варианта. Неспособность угнетенных классов римского общества объединиться для свержения жестоко эксплуататорского рабовладельческого государства привела к внутреннему истощению, к долгому и болезненному периоду социального, экономического и культурного упадка, который подготовил почву для победы варваров.
Непосредственным следствием вторжения варваров стало уничтожение цивилизации и отбрасывание на тысячу лет назад общества и человеческой мысли. Производительные силы были сильно подорваны. Города были разрушены или заброшены. Захватчики были земледельцами и ничего не знали о городах. Варвары в целом враждебно относились к городам и их жителям (психология, распространенная среди крестьян во все времена). Этот процесс опустошения, грабежа и насилия продолжался веками, оставив после себя ужасное наследие отсталости, которое мы называем Темными Веками.
Тем не менее, хотя варварам удалось завоевать римлян, они сами были довольно быстро ассимилированы, утратив даже свой собственный язык и начав в конечном итоге говорить на диалекте латыни. Так, франки, давшие название современной Франции, были германским племенем, говорящим на родственном современному немецкому языке. То же самое произошло с германскими племенами, вторгшимися в Испанию и Италию. Это то, что обычно происходит, когда более отсталый в экономическом и культурном отношении народ завоевывает более развитый. В точности то же самое произошло позже с покорившими Индию монгольскими ордами. Они были поглощены более развитой индуистской культурой и основали в итоге новую индийскую династию — Моголов.
Феодализм
Подъем феодальной системы после распада Рима сопровождался длительным периодом культурной стагнации во всей Европе к северу от Пиренеев. За исключением двух изобретений: водяного колеса и ветряных мельниц, настоящих открытий не было около тысячи лет. Спустя тысячу лет после падения Рима единственными пристойными дорогами в Европе были те, что достались от него в наследство. Другими словами, наблюдалось полное затмение культуры. Таков был результат краха производительных сил, от которых зависит в конечном счете культура. Вот что мы имеем в виду, говоря о нисходящей линии истории. И не стоит воображать, будто нечто подобное не способно повториться.
Вторжения варваров, войны и эпидемии означали, что прогресс прерывался периодами регресса. Но в какой-то момент хаотическое состояние, которое принесло с собой падение Рима, было сменено новым равновесием: феодализмом. Упадок Римской империи вызвал резкое ослабление городской жизни на большей части Европы. Варварские захватчики постепенно были поглощены, и к десятому веку Европа медленно вступила в новый период подъема.
Конечно, говорить об этом можно только относительно. Культура не достигла сравнимого с античностью уровня вплоть до начала эпохи Возрождения в конце XIV и XV веках. Образование и наука были строго подчинены авторитету Церкви. Человеческая энергия поглощалась либо постоянными войнами, либо религиозными мечтаниями, но постепенно нисходящая спираль подошла к концу и сменилась долговременным подъемом.
Нарушение путей сообщения привело к коллапсу торговли. Денежная экономика была подорвана и все более заменялась бартером. На смену интегрированной международной экономике на основе рабовладельческой системы Империи пришло распространение небольших изолированных сельскохозяйственных сообществ.
Основа для феодализма была заложена уже в римском обществе, когда рабы освобождались и превращались в привязанных к земле колонов, которые впоследствии становились крепостными. Этот процесс, происходивший в разное время и принимавший в разных странах различные формы, был ускорен варварскими завоеваниями. Германские вожди становились хозяевами завоеванных земель и их жителей, предлагая взамен военную защиту и определенную степень безопасности в обмен на присвоение труда крепостных.
В эпоху раннего феодализма атомизация знати позволяла существовать относительно сильным монархиям, но позже королевская власть столкнулась с противодействием со стороны мощных сословий, способных бросить ей вызов и даже свергнуть. У баронов были свои собственные феодальные армии, которые они часто выводили в поле друг против друга, а также против короля.
Феодальная система в Европе в основном была децентрализованной. Аристократия ограничивала власть монархии. Центральная власть обыкновенно была слаба. Центром притяжения феодала, опорой его власти были его надел и имение. Государственная власть была слаба, а бюрократии не существовало. Слабость центра — это то, что позже позволило обрести независимость городам (королевские хартии) и появиться буржуазии как самостоятельному классу.
Романтическая идеализация средневековья основана на мифе. Это был кровавый и беспокойный период, характеризовавшийся большой жестокостью, варварством, и тем, что Маркс и Энгельс называли «грубой демонстрацией силы». Крестовые походы были отмечены необычайной жестокостью и бесчеловечностью. Германские вторжения в Италию имели совершенно бесполезный характер.
Последний период средневековья был смутным временем, отмеченным непрерывными потрясениями, войнами и гражданскими войнами — сходная с нашим временем ситуация. Старый порядок был во всех отношениях уже мертв. Хотя он по-прежнему вызывающе стоял на ногах, его существование больше не считалось чем-то нормальным — чем-то принимаемым как неизбежное.
На протяжении сотни лет Англия и Франция вели кровопролитную войну, которая превратила большую часть Франции в руины. Битва при Азенкуре была последней и самой кровопролитной битвой средневековья. Здесь, по сути, две соперничающие системы встали друг против друга на поле битвы: старый феодальный военный порядок, основанный на знати и идеях рыцарства и служения, столкнулся с новой армией наемников, основанной на наемном труде.
Французское дворянство было истреблено, позорно разгромлено армией наемных простолюдинов. В первые 90 минут сражения 8000 человек, цвет французской аристократии, были убиты и 1200 взяты в плен. В итоге, не только вся французская знать лежала мертвой или истекала кровью на поле битвы, но и сам феодальный порядок.
Все это имело важные социальные и политические последствия. Власть французского дворянства начала ослабевать. Последовавшее затем изгнание англичан из Франции произошло в результате народного восстания, возглавляемого крестьянской девушкой Жанной д’Арк. Находясь среди обломков своей жизни, всего того хаоса и кровопролития, французский народ осознал свою национальную идентичность и начал действовать соответственно. Буржуа начали требовать себе прав и привилегий, и новая центральная монархическая власть, опираясь на буржуазию и народ, начала брать бразды правления в свои руки, создавая национальное государство, из которого, в итоге, появилась современная Франция.
Черная смерть
Когда та или иная социально-экономическая система вступает в кризис и упадок, это отражается не только в стагнации производительных сил, но и во всех других областях. Закат феодализма явился эпохой, когда интеллектуальная жизнь была мертва или находилась при смерти. Мертвая рука Церкви парализовывала всякую культурную и научную инициативу.
Феодальная структура имела вид пирамиды, где Бог и Король стояли на вершине сложной иерархии, каждый сегмент которой был связан с другими посредством так называемого служения. Теоретически феодалы «защищали» крестьян, которые в свою очередь приносили им одежду и еду на стол, кормили их и давали им возможность жить роскошной и праздной жизнью; священники молились за их души, рыцари защищали их и так далее.
Такая система просуществовала весьма продолжительное время. В Европе это продлилось около тысячи лет: примерно с середины V до середины XV веков. Но к XIII веку феодализм в Англии и других странах уже достиг своего предела. Рост населения поставил всю систему в колоссальное напряжение. Приходилось возделывать малопродуктивные земли, а большая часть населения еле сводила концы с концами на небольших участках земли.
Это была ситуация «на грани хаоса», когда все неустойчивое здание могло быть обрушено достаточно мощным толчком извне. И какой толчок мог быть более мощным чем пандемия чумы? Разорения Черной смерти, унесшей в могилу от трети до половины населения Европы, обнажили несправедливость и страдания, невежество, интеллектуальную и духовную темноту XIV века.
Сегодня считается общепризнанным, что Черная смерть сыграла важную роль в подрыве феодализма. Особенно ярко это проявило себя в случае с Англией. Летом 1348 года чума уже убила половину населения Европы и распространилась на Англию. По мере того как болезнь распространялась вглубь страны на деревни сельской Англии, население подвергалось ужасающему истреблению. Погибали целыми семьями, иногда целыми деревнями. Как и на материковой части Европы, там погибло около половины населения. Однако те, кому удавалось выжить, часто получали в руки довольно большие участки земли. Создавался новый класс зажиточных крестьян.
Колоссальные человеческие жертвы привели к крайней нехватке рабочей силы. Рабочих для сбора урожая или ремесленников для выполнения всех прочих важных задач просто не хватало. Закладывались предпосылки глубоких социальных преобразований. Чувствуя свою силу, крестьяне требовали и получали более высокую плату и более доступную аренду. Если лорд отказывался удовлетворить их требования, они всегда могли уйти к другому хозяину, который был готов пойти им навстречу. Некоторые деревни оказывались полностью заброшены.
Старые оковы сначала были ослаблены, а затем разбиты. Когда крестьяне сбросили ярмо феодальных повинностей, множество из них устремилось в города в поисках удачи. Это, в свою очередь, привело к дальнейшему развитию городов и, как следствие, способствовало подъему буржуазии. В 1349 году король Эдуард III ввел, вероятно, первый в истории закон о заработной плате: Статут о рабочих. Последний устанавливал, что заработная плата должна оставаться на прежнем уровне. Но закон с самого начала был мертвой буквой. Законы спроса и предложения уже были сильнее любого королевского указа.
Повсюду царил новый бунтарский дух. Прежняя власть была уже подорвана и дискредитирована. Все прогнившее здание грозило рухнуть. Казалось, один хороший толчок положит ему конец. Во Франции произошла целая серия крестьянских восстаний, известных как Жакери́я. Еще более серьезным было крестьянское восстание в Англии (1381 г.), когда повстанцы заняли Лондон и какое-то время удерживали в своей власти короля. Но в конечном счете эти восстания успехом не увенчались.
Данные восстания явились лишь преждевременным отблеском буржуазной революции в то время, когда условия для нее еще не созрели. Они выражали тупик феодализма и глубокое недовольство масс, но они не могли указать выхода. В результате феодальная система, хотя и претерпев существенные изменения, просуществовала еще какое-то время, проявляя все симптомы упадочного общественного строя. Последний период средневековья был неспокойным временем, отмеченным непрерывными потрясениями, войнами и гражданскими войнами, — схожая ситуация проявляется и в наше время.
Ощущение близкого конца света присуще каждому историческому периоду в тот момент, когда та или иная социально-экономическая система находится в состоянии необратимого упадка. Это был период, когда большое количество босых мужчин, одетых в траурные лохмотья, выходило на дороги, где они пороли себя до крови. Секты флагеллянтов ожидали конца света, приход которого они с нетерпением ждали с часа на час.
В конечном итоге произошедшее стало не концом света, а лишь концом феодализма, и наступило не второе пришествие Христа, а всего лишь приход капиталистической системы. Но не стоило ожидать, что люди вполне это поймут. Всем было ясно одно. Старый мир находился в состоянии быстрого и неуклонного разложения. Людей раздирали противоречивые тенденции. Их убеждения были разбиты, а сами они оказались брошенными на произвол судьбы в холодном, бесчеловечном, враждебном и непонятном мире.
Восхождение буржуазии
Когда все прежние убеждения были опрокинуты, казалось будто был удален стержень, на котором держался мир. Результатом была ужасающая турбулентность и неопределенность. К середине XV века старая система верований начала расползаться. Люди больше не искали в Церкви спасения, утешения и успокоения. Вместо этого во многих разных формах возникали религиозные разногласия, выступавшие прикрытием для социального и политического противостояния.
Крестьяне бросали вызов старым законы и ограничениям, требовали свободы передвижения и утверждали ее, мигрируя в города без разрешения. Современные хроники отражают негодование лордов из-за нежелания трудящихся подчиняться приказам. Были даже забастовки.
Среди всей этой тьмы пробуждались новые силы, предвещающие рождение новой силы и новой цивилизации, постепенно растущей в утробе старого общества. Рост торговли и городов принес с собой новый восходящий класс: буржуазию, которая начала бороться за положение и власть с правящими феодальными классами: аристократией и Церковью. Рождение нового общества было предвосхищено в искусстве и литературе, где в течение следующих столетий проявляли себя новые тенденции.
Старый порядок был во всех отношениях уже мертв. Хотя он по-прежнему вызывающе стоял на ногах, его существование больше не считалось чем-то нормальным — чем-то принимаемым как неизбежное. Общее понимание (или, скорее, ощущение) того, что приближается конец света, не было полностью ложным. Только это был не конец света, а конец феодального строя.
Рост городов, этих островков капитализма в море феодализма, постепенно подрывал старый порядок. Новая денежная экономика, появившаяся на задворках общества, подтачивала основы экономики феодальной. Старые феодальные ограничения превратились теперь в невыносимые путы, недопустимые препятствия на пути прогресса. Их нужно было разбить, и они были разбиты. Но буржуазии победила не одним махом. Для окончательной победы над старым порядком, потребовался длительный период времени. Лишь постепенно в городах появилась новая искра жизни.
Медленное восстановление торговли вело к подъему буржуазии и возрождению городов, особенно во Фландрии, Голландии и Северной Италии. Начали возникать новые идеи. После взятия Константинополя турками (1453 г.) проснулся новый интерес к идеям и искусству классической античности. В Италии и Нидерландах появились новые формы искусства. «Декамерон» Боккаччо может считаться первым современным романом. В Англии произведения Чосера пышут жизнью и красками, отражая новый дух в искусстве. Ренессанс делал свои первые нерешительные шаги. Новый порядок постепенно возникал из хаоса.
Реформация
К XIV веку капитализм прочно утвердился в Европе. Нидерланды стали фабрикой Европы, и торговля вдоль Рейна процветала. Города Северной Италии стали мощным локомотивом экономического роста и коммерции, особенно в связи с открытием торговли с Византией и Востоком. Примерно с V по XII век Европа состояла в значительной степени из изолированных экономик. Больше такого не было! Открытие Америки, огибание мыса Доброй Надежды и всеобщее расширение торговли дало новый импульс не только к накоплению богатства, но и к развитию человеческой мысли.
В таких условиях старый интеллектуальный застой был более невозможен. Почва была выбита из-под ног консерваторов и реакционеров. Как объясняли Маркс и Энгельс в «Коммунистическом манифесте»:
Открытие Америки и морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле деятельности. Остиндский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен с колониями, увеличение количества средств обмена и товаров вообще дали неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие революционного элемента.
Неслучайно подъем буржуазии в Италии, Голландии, Англии, а затем и во Франции сопровождался необычайным расцветом культуры, искусства и науки. Революция, как однажды сказал Троцкий, всегда была движущей силой истории. В странах, где буржуазная революция победила в XVII-XVIII веках, развитие производительных сил и технологий дополнялось параллельным развитием науки и философии, что навеки подорвало идеологическое господство церкви.
В эпоху подъема буржуазии, когда капитализм еще представлял собой прогрессивную историческую силу, первые идеологи этого класса были вынуждены вести тяжелую борьбу с идеологическими бастионами феодализма, и прежде всего с католической церковью. Задолго до сокрушения власти феодалов-помещиков буржуазии нужно было сломить философскую и религиозную оборону, построенную ради защиты феодальной системы вокруг церкви и ее вооруженной руки: инквизиции. Эта революция была предвосхищена восстанием Мартина Лютера против церковной власти.
В течение четырнадцатого и пятнадцатого веков в Германии произошел отход от полностью аграрной экономики и начался подъем новых социальных классов, которые вошли в столкновение с традиционной феодальной иерархией. Нападки Лютера на Римско-католическую церковь выступили искрой, зажегшей революцию. Бюргеры и мелкая знать пытались сломить власть духовенства, вырваться из тисков Рима и, что ничуть не менее важно, обогатиться за счет конфискации церковной собственности.
Но в недрах феодального общества бушевали другие, неудержимые силы. Когда до ушей немецких крестьян дошли воззвания Лютера против духовенства и идеи о христианской свободе, последние выступили мощным стимулом для подавленного гнева масс, которые долгое время молча переносили угнетение со стороны феодалов. Теперь же они поднялись, чтобы обрушить на всех своих угнетателей ужасное возмездие.
Начавшись в 1524 года, Крестьянская война в течение 1525 года и до ее подавления в 1526 году распространялась по германским регионам Священной Римской империи. Затем произошло то, что в последующей истории часто повторялось. Столкнувшись с последствиями своих революционных идей, Лютер вынужден был выбрать сторону, и он примкнул к бюргерам, знати и князьям в деле их сокрушения крестьян.
Крестьяне нашли лучшего лидера в лице Томаса Мюнцера. В то время как Лютер проповедовал мирное сопротивление, Томас Мюнцер нападал на духовенство с яростными проповедями, призывая людей восстать с оружием в руках. Так же как и Лютер, для оправдания своих действий он приводил цитаты из Библии: «Разве не говорил Христос:”Не мир пришел я принести, но меч”»?»
Наиболее радикальным крылом этого движения были анабаптисты, которые уже начали ставить под сомнение частную собственность, взяв за образец описанный в Деяниях Апостолов примитивный коммунизм ранних христиан. Мюнцер утверждал, что Библия не была непогрешимой, и что Святой Дух был способен сообщаться напрямую через дар разума.
Лютер пришел в ужас и написал печально известный памфлет «Против разбойников и убийц — бунтующих крестьян». Восстание было подавлено с невыразимой жестокостью, отбросившей Германию на века назад. Но волна буржуазного бунта, отразившаяся в подъеме протестантизма, теперь была неудержима.
Те же страны, где реакционные феодальные силы раздавили зародыш нового общества еще до его рождения, были приговорены к кошмару долгого и бесславного периода вырождения, упадка и разложения. Пример Испании здесь наиболее нагляден.
Буржуазная революция
Первая буржуазная революция приняла форму национального восстания — Нидерландов против деспотического правления католической Испании. Чтобы добиться успеха, богатые голландские бюргеры нашли опору в людях, не имеющих собственности: в отважных отчаянных людях, набранных в основном из самых бедных слоев общества. Ударные войска Нидерландской революции презрительно именовались ее врагами «гезами», то есть буквально «нищими».
Это описание не является совсем уж неточным. Они были бедными ремесленниками, рабочими, рыбаками, бездомными и неимущими — все те, кого тогда считали отбросами общества, но, воспламененные кальвинистским фанатизмом, они наносили одно поражение за другим силам могучей Испании. Именно это положило начало возникновению Голландской республики и современной процветающей буржуазной Голландии.
Следующий эпизод буржуазной революции был еще более значительным и далеко идущим по своим последствиям. Английская революция XVII века приняла форму гражданской войны. Возникло двоевластие, где королевская власть, опирающаяся на привилегированные классы или высшие круги этих классов — аристократов и епископов, базирующихся в Оксфорде, — противостояла буржуазии, мелким землевладельцам и плебейским массам, собранным вокруг Лондона.
Английская революция увенчалась успехом только тогда, когда Оливер Кромвель, опираясь на самые радикальные элементы, то есть на вооруженных плебеев, оттеснил буржуазию в сторону и развязал революционную войну против роялистов. В результате король был схвачен и казнен. Конфликт этот закончился чисткой парламента и диктатурой Кромвеля.
Нижние чины армии под руководством левеллеров — крайне левого крыла революции — пытались продвинуть революцию дальше, ставя под вопрос существование частной собственности, но были сокрушены Кромвелем. Причину этого поражения нужно искать в объективных условиях того периода. Промышленность еще не достигла уровня, на котором она могла бы дать фундамент для социализма.
Пролетариат находился тогда в зачаточном состоянии. Сами левеллеры же представляли низшие слои мелкой буржуазии и поэтому, несмотря на весь свой героизм, не могли иметь свой собственный, независимый исторический путь. После смерти Кромвеля буржуазия пришла к компромиссу с Карлом II, который позволил ей удерживать реальную власть, сохраняя при этом монархию как оплот против любых будущих революций против частной собственности.
Американская революция, принявшая форму войны за национальную независимость, увенчалась успехом лишь потому, что вовлекла массу бедных фермеров, которые вели успешную партизанскую войну против армий короля Англии Георга.
Французская революция 1789–1793 годов находилась на гораздо более высоком уровне, чем Английская революция. Это было одно из величайших событий в истории человечества. Даже сегодня она представляет собой бесконечный источник вдохновения. И если Кромвель сражался под знаменем религии, то французская буржуазия подняла знамя Разума. Еще до того, как обрушились грозные стены Бастилии, были обрушены невидимые, но не менее грозные стены Церкви и религии.
На каждом этапе движущей силой Французской революции, преодолевающей все препятствия, было активное участие в ней масс. И лишь только такая активная вовлеченность масс пошла на убыль, революция остановилась и двинулась вспять. Это и привело к реакции, сначала термидорианской, а затем бонапартистской.
Враги Французской революции без конца пытаются очернить ее образ обвинениями в насилии и кровопролитии. На самом деле насилие масс является неизбежной реакцией на насилие старого правящего класса. Истоки террора следует искать в ответе революции на угрозу насильственного свержения со стороны как внутренних, так и внешних врагов. Революционная диктатура была результатом революционной классовой войны и являлась лишь выражением последней.
Под властью Робеспьера и якобинцев полупролетарские санкюлоты довели революцию до ее успешного завершения. Фактически, массы подтолкнули лидеров пойти гораздо дальше, чем те планировали. Объективно же революция эта носила буржуазно-демократический характер, поскольку развитие производительных сил и пролетариата еще не дошло до того момента, когда можно было бы поставить вопрос о социализме.
В какой-то момент этот процесс, достигнув своего предела, вынужден был двинуться вспять. Робеспьер и его фракция сначала нанесли удар по левым, а затем сами были уничтожены. Реакционеры-термидорианцы преследовали и подавляли якобинцев, в то время как массы, измученные годами жертв и лишений, начали впадать в пассивность и безразличие. Маятник резко качнулся вправо. Но это не восстановило старый режим. Основные социально-экономические достижения революции остались нетронутыми. Власть помещичьей аристократии была сломлена.
За гнилой и коррумпированной Директорией последовала столь же гнилая и коррумпированная личная диктатура Бонапарта. Французская буржуазия боялась якобинцев и санкюлотов с их эгалитарными и уравнительными тенденциями. Но еще больше ее пугала угроза роялистской контрреволюции, способной лишить ее власти и вернуть часы к состоянию до 1789 года. Продолжались войны, также имели место и внутренние восстания реакционеров. Единственным выходом было восстановление диктатуры, но уже в форме военного правления. Буржуазия искала спасителя и нашла его в лице Наполеона Бонапарта.
С поражением Наполеона в битве при Ватерлоо угасли последние тлеющие угольки костров, зажженных революционной Францией. Продолжительный период серости опустился на Европу толстым слоем удушающей пыли. Силы торжествующей реакции, казалось, прочно сидели в седле. Но это была только видимость. Под поверхностью крот истории был занят своим делом — подготовкой новой революции.
Победа капитализма в Европе заложила основу для колоссального подъема промышленности, а вместе с тем и для усиления того класса, которому суждено свергнуть капитализм и ступить на новую, более высокую ступень общественного развития — социализм. Маркс и Энгельс писали в «Коммунистическом манифесте»:
Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские.
Эти слова описывают реакционную систему, которая была установлена Венским конгрессом после поражения Наполеона в 1815 году. Задача ее заключалась в том, чтобы навсегда устранить риск революции, навсегда изгнать призрак Французской революции. Казалось, что жестокая диктатура «сил старой Европы» будет длиться вечно. Но рано или поздно все перевернулось с ног на голову. Под поверхностью реакции постепенно вызревали новые силы, и новый революционный класс — пролетариат — разминал свои мускулы.
Контрреволюции положила конец новая революционная волна, захлестнувшая Европу в 1848 году. Эти революции происходили под знаменем демократии — тем же знаменем, что было поднято над баррикадами Парижа в 1789 году. Но и здесь, и там ведущей силой революции была не трусливая реакционная буржуазия, а прямой потомок французских санкюлотов — рабочий класс, начертавший на своем знамени революционный идеал нового типа, идеал коммунизма.
Поражение революций 1848-1849 годов стали результатом трусости и предательства буржуазии и ее либеральных представителей. Реакция вновь начала свое господство вплоть до 1871 года, когда героический пролетариат Франции «штурмовал небо» в ходе Парижской коммуне. Именно тогда впервые в истории рабочий класс сверг старое буржуазное государство и начал создавать государство нового типа — рабочее государство. Этот славный эпизод длился всего несколько месяцев и в итоге был потоплен в крови. Но он оставил ценное наследие и лег в основу Русской революции 1917 года.
Русская революция
Для марксистов большевистская революция является величайшим событием в человеческой истории. Под руководством партии большевиков, партии Ленина и Троцкого, рабочий класс сумел свергнуть своих угнетателей и, по меньшей мере, начать выполнять задачу социалистического преобразования общества.
Однако революция произошла не в развитой капиталистической стране, как ожидал Маркс, но в условиях ужасающей отсталости. Чтобы приблизительно представлять те условия, которым противостояли большевики, нужно держать в уме, что только за один 1920 год, шесть миллионов человек умерли от голода в Советской России.
Маркс и Энгельс давно объяснили, что социализм, бесклассовое общество, требует подходящих материальных условий для своего существования. Отправной точкой социализма должна стать более высокая точка развития производительных сил, чем у наиболее развитого капиталистического общества (например, США). Только на основе высокоразвитой промышленности, сельского хозяйства, науки и техники можно гарантировать условия, необходимые для свободного развития каждого, начиная со значительного сокращения рабочего дня. Предварительным условием для этого является участие рабочего класса в демократическом контроле над обществом и в управлении им.
Энгельс давно объяснил, что в любом обществе, где искусство, наука и управление являются монополией меньшинства, это меньшинство будет использовать свое положение в собственных интересах, будет злоупотреблять им. Ленин быстро распознал опасность бюрократического перерождения революции в условиях всеобщей отсталости. В книге «Государство и революция», написанной им в 1917 году, он выработал программу, опирающуюся на опыт Парижской Коммуны. В ней он объясняет базовые необходимые условия — не для социализма или коммунизма, а для первого периода после революции, переходного периода между капитализмом и социализмом. Они включают в себя:
1) Свободные и демократические выборы, право отзыва должностных лиц.
2) Чиновники не должны получать заработную плату выше, чем квалифицированный работник.
3) Отсутствие постоянной армии, вооружение народа.
4) Постепенный переход к тому, чтобы задачи управления государством выполнялись рабочими по очереди: каждый является «бюрократом», тем самым бюрократом не является никто.
Такова законченная программа рабочей демократии. Она прямо направлена против бюрократической опасности. Она в свою очередь явилась основой для программы партии большевиков 1919 года. Другими словами, вопреки клевете врагов социализма, Советская Россия во времена Ленина и Троцкого была наиболее демократичным режимом в истории.
Однако режим советской демократии, установленный Октябрьской революцией не смог выжить. К началу 1930-ых годов все пункты, указанные пункты, были упразднены. При Сталине рабочее государство претерпело процесс бюрократического перерождения, итогом чего стало установление чудовищного тоталитарного режима и физическое истребление ленинской партии. Решающим фактором в становлении сталинистской политической контрреволюции была изоляция революции в отсталой стране. То, каким образом протекала данная политическая контрреволюция исчерпывающе объясняется в работе Троцкого «Преданная революция».
Для общества не представляется возможным перейти непосредственно от капитализма к бесклассовому обществу. Материальное и культурное наследие капиталистического общества нисколько не соответствует этой задаче. Существует слишком много нужды и неравенства, которые невозможно преодолеть в один момент. После социалистической революции, необходим переходный период, в ходе которого будет подготовлена нужная почва для материального изобилия и бесклассового общества.
Маркс называл эту первую стадию нового общества «низшей стадией коммунизма» в противовес «высшей стадии коммунизма», где исчезнут последние остатки материального неравенства. В этом смысле социализм и коммунизм часто описывают как «низшую» и «высшую» стадии нового общества.
Описывая низшую стадию коммунизма, Маркс писал: «Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет еще родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло» (К.Маркс, Ф.Энгельс «Критика Готской программы»).
Между капиталистическим и коммунистическим обществом, — писал К. Маркс,— лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата.
Как объясняли все величайшие теоретики марксизма, задача социалистической революции состоит в том, чтобы привести рабочий класс к власти, разбив старую буржуазную государственную машину. Последняя является репрессивным органом, призванным держать рабочий класс в подчинении. Маркс объяснил, что такое капиталистическое государство вместе с его государственной бюрократией не может служить интересам новой власти. С ним необходимо покончить. Однако новое государство, созданное рабочим классом, будет отличаться от всех предыдущих государств в истории. Энгельс описывал его как полугосударство, государство, устроенное таким образом, что ему суждено исчезнуть.
Однако для Маркса (и этот пункт имеет решающее значение) эта более низкая стадия коммунизма с самого начала находится на более высоком уровне экономического развития, чем наиболее развитый и продвинутый капитализм. В чем же здесь важность? Без масштабного развития производительных сил будет преобладать нужда, а вместе с ней и борьба за существование.
Как объяснял Маркс, такое положение дел будет нести с собой опасность вырождения: «С другой стороны, это развитие производительных сил […] является абсолютно необходимой практической предпосылкой [коммунизма] еще и потому, что без него имеет место лишь всеобщее распространение бедности; а при крайней нужде должна была бы снова начаться борьба за необходимые предметы и, значит, должна была бы воскреснуть вся старая мерзость» (К.Маркс, Ф.Энгельс «Немецкая идеология», мой курсив).
Эти пророческие слова Маркса объясняют, почему столь многообещающая Русская революция, закончилась бюрократическим перерождением и чудовищной тоталитарной карикатурой в виде сталинизма, который, в свою очередь, подготовил почву для капиталистической реставрации и дальнейшего регресса. Возродилась «вся старая мерзость», потому что Русская революция оказалась изолированной в условиях ужасающей материальной и культурной отсталости. Но сегодня, благодаря огромному прогрессу в науке и технике, созданы условия, при которых этому не будет повторения.
Беспрецедентный прогресс
Каждая фаза человеческого развития уходит корнями во все предыдущие. Это верно как в отношении эволюции человека, так и общественного развития. Мы произошли от нижестоящих видов и генетически связаны даже с самыми примитивными формами жизни, как убедительно доказал геном человека. От наших ближайших ныне живущих родственников, шимпанзе, нас отделяет генетическая разница в менее чем два процента. Но этот совсем небольшой процент представляет собой громадный качественный скачок.
Мы вышли из дикости, варварства, рабства и феодализма, и каждый из этих этапов представлял собой определенный этап в развитии производительных сил и культуры. Гегель выразил эту идею в прекрасном отрывке из «Феноменологии духа»:
Почка исчезает, когда распускается цветок, и можно было бы сказать, что она опровергается цветком; точно так же при появлении плода цветок признается ложным наличным бытием растения, а в качестве его истины вместо цветка выступает плод. Эти формы не только различаются между собой, но и вытесняют друг друга как несовместимые. Однако их текучая природа делает их в то же время моментами органического единства, в котором они не только не противоречат друг другу, но один так же необходим, как и другой; и только эта одинаковая необходимость и составляет жизнь целого.
Каждая стадия развития общества коренится в возникшей необходимости и вырастает из предшествующих. Историю можно понять, только если рассматривать все эти этапы в их единстве. У каждого из него был свой raison d’être в развитии производительных сил, и каждый вступал в противоречие со своим дальнейшим развитием на определенной стадии, когда возникала необходимость в революции, отбрасывающей старые формы и позволяющей появиться новым.
Как было показано выше, победа буржуазии была достигнута революционными средствами — факт, который сегодняшние защитники капитализма вспоминать, однако, не любят. И как объяснял Маркс, буржуазия исторически играла самую революционную роль:
Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. Напротив, первым условием существования всех прежних промышленных классов было сохранение старого способа производства в неизменном виде. Беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное потрясение всех общественных отношений, вечная неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех других. («Коммунистический манифест»)
При капитализме производительные силы испытали впечатляющее развитие, беспрецедентное в истории человечества. Несмотря на то, что капитализм является самой эксплуататорской и деспотичной системой, из всех когда-либо существовавших; несмотря на то, что, по словам Маркса, «Новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят», он, тем не менее, представлял собой колоссальный скачок вперед в развитии производительных сил и, следовательно, в увеличении нашей власти над природой.
В течение последних двух столетий развитие технологий и науки происходило гораздо более быстрыми темпами, чем за всю предыдущую историю. Кривая человеческого развития, бывшая практически плоской на протяжении большей части нашей истории, внезапно резко пошла вверх. Головокружительный прогресс технологий является предпосылкой окончательного освобождения человечества, искоренения бедности и неграмотности, невежества и болезней, предпосылкой господства человека над природой посредством сознательного экономического планирования. Открывается дорога для завоеваний не только на Земле, но и в космосе.
Упадок капитализма
Каждая эпоха несет в себе иллюзию, что она будет длиться вечно. Каждая общественная система полагает, что только она выражает собой единственно возможную форму существования людей; что ее институты, ее религия, ее мораль — это последние слова, которые должны быть сказаны. Племена каннибалов, египетские жрецы, Мария Антуанетта и Николай II — все они ревностно в это верили. И именно это и демонстрирует сегодня буржуазия и ее апологеты, когда они пытаются заверить нас, без какой-либо обоснованности, что система так называемого «свободного предпринимательства» является единственно возможной — как раз в тот момент, когда она начинает выказывать все признаки своего разложения.
Сегодняшняя капиталистическая система напоминает ученика чародея, вызвавшего к жизни силы, которые он не может удержать под контролем. Фундаментальным противоречием капиталистического общества является антагонизм между общественным характером производства и частным характером присвоения. Из этого центрального противоречия вырастает множество других. Данное противоречие выражает себя посредством периодических кризисов. Как объяснял Маркс:
Во время торговых кризисов каждый раз уничтожается значительная часть не только изготовленных продуктов, но даже созданных уже производительных сил. Во время кризисов разражается общественная эпидемия, которая всем предшествующим эпохам показалась бы нелепостью, — эпидемия перепроизводства. Общество оказывается вдруг отброшенным назад к состоянию внезапно наступившего варварства, как будто голод, всеобщая опустошительная война лишили его всех жизненных средств; кажется, что промышленность, торговля уничтожены, — и почему? Потому, что общество обладает слишком большой цивилизацией, имеет слишком много жизненных средств, располагает слишком большой промышленностью и торговлей. Производительные силы, находящиеся в его распоряжении, не служат более развитию буржуазных отношений собственности; напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения задерживают их развитие; и когда производительные силы начинают преодолевать эти преграды, они приводят в расстройство все буржуазное общество, ставят под угрозу существование буржуазной собственности. Буржуазные отношения стали слишком узкими, чтобы вместить созданное ими богатство. Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем, что она подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства противодействия им. («Коммунистический манифест»)
Все это точно описывает нынешнюю ситуацию. Ужасный парадокс заключается в том, что чем больше человечество развивает свой производительный потенциал, чем более впечатляющими оказываются достижения науки и техники, тем сильнее страдания, голод, гнет и нищета большинства населения мира. В мировом масштабе неизлечимая болезнь капитализма проявила себя в экономическом крахе 2008 года. Это стало началом крупнейшего кризиса за все 200 лет существования капитализма, и он далек от своего разрешения. Таково выражение тупика капитализма, что, в конечном счете, является результатом восстания производительных сил против смирительной рубашки частной собственности и национального государства.
Социализм или варварство
На протяжении тысячелетий культура являлась монополией привилегированного меньшинства, в то время как подавляющее большинство человечества было исключено из сферы знаний, науки, искусства и управления. Даже сейчас сохраняется подобная ситуация. Несмотря на все наши претензии, цивилизованны мы далеко не вполне. Мир, в котором мы живем, определенно не заслуживает этого звания. Это варварский мир, населенный людьми, которым еще предстоит преодолеть свое варварское прошлое. Для подавляющего большинства населения планеты не только в слаборазвитых странах, но также и в развитых капиталистических, жизнь остается жесткой и неумолимой борьбой за существование.
Маркс указывал, что перед человечеством стоят две возможности: социализм или варварство. Поэтому вопрос ставится самым категоричным образом: либо в предстоящий период рабочий класс возьмет в свои руки управление обществом, заменив дряхлую капиталистическую систему новым социальным порядком, основанным на гармоничном и рациональном планировании производительных сил и сознательном контроле мужчин и женщин над своей жизнью и судьбой, или же мы столкнемся с ужасающей картиной социального, экономического и культурного коллапса.
Кризис капитализма выражается не только в экономическом кризисе, угрожающем существованию рабочих мест и уровню жизни миллионов людей во всем мире. Он также угрожает самой основе цивилизованного существования, грозя отбросить человечество назад по всем фронтам. Если пролетариату, единственному подлинно революционному классу, не удастся свергнуть господство банков и монополий, будет создана почва для краха культуры, вплоть до возвращения к варварству.
Сознательность
Диалектика учит нас, что рано или поздно вещи превращаются в свои противоположности. Здесь можно провести параллели между геологией и нашим обществом. Тектонические плиты, двигающиеся с чрезвычайно медленной скоростью, компенсируют эту задержку жестокими землетрясениями, так и непоспевание сознания за ходом событий компенсируется внезапными переменами в психологии масс. Наиболее яркое проявление диалектики — это сам кризис капитализма. Диалектика мстит буржуазии, которая не поняла ничего, не дала никаких верных прогнозов и не была способна решить никаких проблем.
Крах Советского Союза породил настроение пессимизма и отчаяния среди рабочего класса. Защитники капитализма начали яростное контрнаступление против идей социализма и марксизма. Они сулили нам будущее, несущее мир, процветание и демократию, что будет якобы достигнуто благодаря чудесам свободного рынка. Два десятилетия прошли с того момента — совсем небольшой срок по меркам истории — и камня на камне не осталось от этих самоуспокоительных иллюзий.
Везде войны, безработица, нищета, голод. И повсюду возникает новый дух восстания, люди находятся в поисках идей, способных объяснить происходящее в мире. Старый, стабильный, мирный, процветающий капитализм мертв, а вместе с ним и старые мирные, гармоничные отношения между классами. Уготованное нам будущее будет будущим десятилетий жесткой экономии, безработицы и падения уровня жизни. Таков готовый рецепт повсеместного возрождения классовой борьбы.
Зародыш нового общества уже созревает в утробе старого. Элементы рабочей демократии уже существуют в форме рабочих организаций, фабричных комитетов, профсоюзов, кооперативов и т.д. В открывающемся периоде будет происходить борьба не на жизнь, а на смерть — борьба этих элементов за рождение нового общества и столь же яростное сопротивление со стороны старого порядка, желающего этому помешать.
Верно, что сознание масс сильно отстает от событий. Но ситуация с ним также изменится на противоположную. Великие события заставляют мужчин и женщин подвергать сомнениям свои старые убеждения и расчеты. Они будут вырваны из старого апатичного безразличия и их заставят взглянуть в лицо реальности. Мы уже можем видеть это в общих чертах на примере событий в Греции. В такие периоды сознание может меняться чрезвычайно быстро. Именно так и происходит во время революции.
Возникновение современного капитализма и его могильщика, рабочего класса, значительно прояснило то, что лежит в основе материалистической концепции истории. Наша задача не просто понять, но и довести до успешного завершения историческую борьбу классов посредством победы пролетариата и социалистического преобразования общества. В конце концов, капитализму не удалось «положить конец» истории. Задача марксистов — активно работать над тем, чтобы ускорить ниспровержение старой, дряхлой системы и способствовать рождению нового, лучшего мира.
От необходимости к свободе
Научный подход к истории, который дает нам исторический материализм, не вынуждает нас делать пессимистические выводы из ужасающих симптомов упадка, с которыми мы повсеместно сталкиваемся. Напротив, общая тенденция человеческой истории движется в направлении все большего развития нашего производственного и культурного потенциала.
Связь между развитием человеческой культуры и производительными силами была ясна уже великому гению античности Аристотелю, объяснявшему в своей «Метафизике», что «человек начинает философствовать, когда ему обеспечены средства для жизни», и добавлял, что причина, по которой в Египте были открыты астрономия и математика, заключается в том, что касте жрецов не приходилось работать. Это пример чисто материалистического понимания истории.
Великие достижения последних ста лет впервые создали ситуацию, когда все проблемы, стоящие перед человечеством, могут быть решены с легкостью. Возможность существования бесклассового общества уже присутствует в мировом масштабе. Что необходимо, так это осуществить рациональное и гармоничное планирование производительных сил, чтобы этот огромный, практически бесконечный потенциал мог быть реализован.
Освободившись от смирительной рубашки капитализма, существующий потенциал породит огромное число гениев: художников, писателей, композиторов, философов, ученых и архитекторов. Искусство, наука и культура расцветут как никогда раньше. Этот богатый, прекрасный и чудесный в своем разнообразии мир наконец станет подходящим местом для жизни человека.
В определенном смысле, социалистическое общество — это возврат к примитивному племенному коммунизму, но на значительно более высоком уровне развития производства. Прежде чем бесклассовое общество явится миру, все родимые пятна классового общества, неравенство и нужда в особенности, будут устранены. Было бы абсурдом говорить об упразднении классов там, где превалирует неравенство, нужда и борьба за отдельное существование. Это несло бы с собой смысловое противоречие. Социализм может возникнуть только на определенной ступени в эволюции человеческого общества, только на определенном уровне развития производительных сил.
На базе подлинной революции в производстве, будет возможно достигнуть такой уровень материального изобилия, что мужчинам и женщинам не придется волноваться о своих каждодневных потребностях. Исчезнут унизительные заботы и страхи, ежечасно наполняющие умы мужчин и женщин. Впервые освободившиеся человеческие существа станут хозяевами своей судьбы. Впервые они станут подлинно человечными. Только тогда начнется подлинная история человеческой расы.
На базе гармоничной плановой экономики, где невероятные производительные силы науки и технологии будут использованы для удовлетворения человеческих нужд, а не для прибылей немногих, культура достигнет новых, ранее невообразимых уровней развития. Римляне называли рабов «говорящими орудиями». Сегодня нам не нужно порабощать людей для работы. У нас уже есть технологии для создания роботов, способных не только играть в шахматы и выполнять элементарные задачи на конвейере, но и водить транспортные средства безопаснее человека и даже выполнять весьма сложные задачи.
При капитализме эти технологии угрожают лишить рабочих мест миллионы рабочих. Не только водители грузовиков и неквалифицированные рабочие, но также и бухгалтеры с программистами стоят под угрозой потери источника заработка. Миллионы будут выброшены на свалку, в то время как те, кто сохранит свои рабочие места будут работать дольше, чем раньше.
При плановой социалистической экономике, те же самые технологии будут использованы для сокращения рабочего дня. Мы сможем незамедлительно ввести тридцатичасовую рабочую неделю, за которой последует двадцатичетырехчасовая, десятичасовая или даже еще более короткая, одновременно увеличивая производство и расширяя богатство общества в гораздо большей степени, чем позволял капитализм.
Это ознаменует собой фундаментальную перемену в жизни человечества. Впервые мужчины и женщины будут освобождены от проклятия обременительного труда. Они будут свободны развиваться физически, умственно, и, добавим также, духовно. Мужчины и женщины смогут свободно поднять глаза к небесам и устремить свой взор к звездам.
Троцкий однажды написал: «Сколько Аристотелей пасут свиней и сколько свинопасов носят на голове корону!?». Классовое общество обедняет людей не только материально, но и психологически. Жизнь миллионов людей ограничена самыми узкими рамками. Их умственный кругозор ограничен в росте. Социализм высвободит весь их колоссальный потенциал, который растрачивается впустую капитализмом.
Верно, что люди имеют разные характеры и способности. Не каждый может быть Аристотелем, Бетховеном или Эйнштейном. Но у каждого есть потенциал делать великие дела в той или другой области, стать великим ученым, художником, музыкантом, танцором или футболистом. Коммунизм обеспечит все необходимые условия для развития в полной мере этих потенциалов.
Это будет величайшая революция всех времен. Она поднимет человеческую цивилизацию на новый, качественно превосходный уровень. Пользуясь словами Энгельса, скажем, что это станет прыжком из царства необходимости в царство подлинной свободы.
Алан Вудс
Лондон 8 июля, 2015 год