Коли ми чіпаємо національне питання, то сталіністи кажуть, що вони цілком підтримують Леніна. Але коли справа доходить до українського питання, то сталіністи, як всі за одного кажуть, що завершення коренезації було правильним рішенням, заради зберігання територій, але від неправильного підходу до національного питання ми загубили ціле покоління українців, які готові боротися за світову революцію. Троцький у цій праці дає критику сталінізму, дає характеристику сталінізму, і як він вплинув на українське національне питання.

Українське питання, яке багато урядів та багато «соціалістів» і навіть «комуністи» намагалися забути або ж запхати у довгий ящик історії, знову постало тепер з подвоєною силою на порядку денному. Нове загострення українського питання якнайщільніше пов’язане з виродженням Радянского Союзу та Комінтерну, успіхами фашизму та наближенням нової імперіалістичної війни. Розіп‘ята між чотирма державами, Україна посіла тепер у долі Європи те саме місце, яке займала в минулому Польща, з тією різницею, що світові відносини тепер незрівнянно напруженіші, і темпи розвитку прискорені. Українському питанню судилося у найближчий період відігравати величезну роль у житті Європи. Недарма Гітлер так галасливо підняв питання про створення «Великої України», і недарма, знову ж таки, він із поспіхом крадія зняв це питання.



Другий Інтернаціонал, що обстоював інтереси робітничої бюрократії та аристократії імперіалістичних держав, цілковито ігнорував українське питання. Навіть і ліве крило не звертало на
нього необхідної уваги. Достатньо згадати, що Роза Люксембург,
із її світлим розумом та справжнім революційним духом, вважала
за можливе заявити, що українське питання є вигадкою купки інтелегентів. Ця позиція наклала тавро навіть і на польську комуністичну партію. Офіційні провідники польської секції Комінтерну вбачали в українському питанні не стільки революційну проблему, скільки перешкоду. Звідси постійні опортуністичні спроби відкараскатися від цього питання, зам’яти його, замовчати або відсунути невизначене майбутнє.

Партія більшовиків не без зусиль, лише поступово, під безперервним тиском Леніна засвоїла для себе правильне ставлення до українського питання. Право на самовизначення, тобто на відокремлення, Ленін застосовував однаково як до поляків, так і до українців. Аристократичних націй він не визнавав. До будь-яких намірів замовчувати та відсовувати у бік проблему пригнобленої національності він ставився як до проявів великоруського шовінізму.

Опісля здобуття влади всередині партії точилася серйозна боротьба щодо лінії вирішення численних національних проблем, успадкованих від старої Росії. Перебуваючи на посаді народного комісара національностей, Сталін неодмінно відстоював найбільш централістську та бюрократичну тенденцію. Це особливо давалося відзначити у грузинському питанні та у питанні щодо України¹. Листування з цієї теми ще дотепер не надруковане. Ми сподіваємося надрукувати ту його дуже невелику частину, яка у нас є. З кожного рядка листів та пропозицій Леніна стає зрозумілим прагнення піти ти якомога далі назустріч тим національностям, які зазнали пригноблення у минулому. Навпаки, у пропозиціях та заявах Сталіна завжди була відчутна тенденція до бюрократичного централізму. Щоб забезпечити «зручність керування», тобто інтереси бюрократії, найзаконніші вимоги пригноблених національностей
були проголошені проявами буржуазного націоналізму. Всі ці симптоми були помітні вже у 1922–1923 роках. Із того часу вони набули жахливого розвитку, що призвело до прямого придушення будь-якого самостійного розвитку народів СРСР.

На думку старої більшовицької партії Радянська Україна повинна була стати міцним стрижнем, навколо якого мали об’єднатися інші частини українського народу. Нема сумнівів, що Радянська Україна у перший період свого існування розвинула могутню силу тяжіння також і в національному плані та підіймала
на боротьбу робітників, селян і революційну інтелігенцію Західної
України, поневоленої Польщею. Проте за роки термідоріанської реакції становище Радянської України, а разом із тим і загальна постановка українського питання в цілому різко змінилися. Що
більші надії було пробуджено, то гостріше постала зневіра. Бюрократія придушувала та грабувала народ також і у Великоросії.
Але в Україні ситуацію ускладнював розгром національних сподівань. Ніде утиски, чистки, репресії і взагалі всі види бюрократичного хуліганства не мали такого вбивчого розмаху, як в Україні,
у боротьбі зі стійкими підґрунтовими прагненнями українських мас до більшої незалежності та свободи. Для тоталітарної бюрократії Радянська Україна перетворилася на адміністративну частину економічного цілого та військового базису СРСР. Сталінська бюрократія будує, щоправда, пам‘ятники Шевченкові, проте для того, щоб міцніше притиснути цими пам‘ятниками український народ та примусити його мовою Кобзаря славити кремлівську кліку ґвалтівників.

Що стосується закордонної України, Кремль ставиться до неї тепер так само, як і до інших пригноблених народів, до всіх колоній та напівколоній, тобто як до розмінної монети у власних міжнародних комбінаціях із імперіалістичними урядами. Нещодавно, на 18-му з`їзді сталінської «партії» Мануїльський², один із найогидніших ренегатів українського комунізму, з усією щирістю пояснював, що не тільки СРСР, але й Комінтерн («лавочка», за визначенням Сталіна) відмовляються вимагати звільнення пригноблених народів, якщо їх пригноблювачі не є ворогами пануючої
московської кліки. Індію Сталін, Дімітров³ та Мануїльський захищають тепер від Японії, але не від Англії. Західну Україну вони готові назавжди віддати Польщі в обмін на дипломатичну угоду,
яка здається сьогодні вигідною для бюрократів Кремля: вони давно вже не йдуть у своїй політиці далі за кон’юнктурні комбінації!

Від колишньої довіри та симпатій західних українських мас не залишилося ані сліду. З часів останньої розбійницької «чистки» в Україні ніхто на Заході не хоче приєднуватися до кремлівської сатрапії, яка й далі іменується Радянською Україною. Робітники та селянські маси в Західній Україні, у Буковині, в Карпатській Україні розгублені: куди пристати? чого вимагати? Це становище, питомо, передає керівництво найреакційнішим українським клікам, які свій «націоналізм» виявляють у тому, що намагаються продати український народ то одному, то другому імперіалізмові в обмін на обіцянки фіктивної незалежності. На ґрунті цієї трагічної руїни Гітлер будує свою політику в українському питанні. Свого часу ми казали: без Сталіна (тобто без убивчої політики Комінтерну в Німеччині) не було б Гітлера. До цього можна тепер додати: без насильства сталінської бюрократії над Радянською Україною не було би гітлерівської української політики.

Не будемо аналізувати тут мотиви, що спонукали Гітлера відмовитися, принаймні на поточний період, від гасла Великої України. З одного боку, ці мотиви потрібно шукати у шахрайських
оборудках німецького імперіалізму, а з другого – у побоюваннях викликати диявола, з яким важко буде впоратися. Карпатську Україну Гітлер подарував мадярським катам. Він зробив це якщо не з відвертого схвалення Москви, то, вочевидь, у розрахунку на таку схвальну реакцію. Гітлер немовби промовляє до Сталіна: «Якби я мав наміри атакувати завтра Радянську Україну, я би зберіг Карпатську Україну у власних руках». Ніби у відповідь, Сталін на 18-му з`їзді відверто бере під свій захист Гітлера від наклепів західних «демократій». Гітлер замахнувся на Україну? Дурниці! Війна з Гітлером? Жодних підстав! Сталін відверто тлумачить передачу Карпатської України до рук Угорщини як миролюбний акт. Отже, частини українського народу стали для Кремля розмінною монетою у міжнародних розрахунках.

Четвертий Інтернаціонал зобов’язаний усвідомити величезне значення українського питання не лише для долі Південного Сходу та Сходу Європи, але і Європи загалом. Мова йде про народ,
що довів свою життєву силу, дорівнює за чисельністю населенню Франції, займає винятково багату територію, вкрай важливу до того ж у стратегічному плані. Питання долі України постало на
повний зріст. Потрібне ясне й виразне гасло, яке відповідає новій ситуації. На мою думку, таким гаслом може бути в цей час тільки: Єдина вільна й незалежна робітничо-селянська радянська
Україна!

Ця програма перебуває в непримиреннім протиріччі, насамперед із інтересами трьох імперіалістських держав: Польщі, Румунії й Угорщини. Тільки безнадійні пацифістські бовдури здатні думати, що звільнення й об’єднання України можна здійснити мирними дипломатичними шляхами, референдумами, рішеннями Ліги Націй та ін. Анітрохи не кращі, звичайно, ті «націоналісти», які збираються вирішувати українське питання шляхом прислужництва одному імперіалізму проти іншого. Гітлер дав цим авантюристам неоціненний урок, підкинувши (чи надовго?) Карпатську Україну уорцям, які негайно винищили чималу кількість довірливих
українців. Оскільки справа буде залежати від військової сили імперіалістських держав, перемога одного або іншого угруповання може означати лише нове розчленовування українського народу
й ще жорстокіше його поневолення. Програма незалежності України в епоху імперіалізму прямо й нерозривно пов’язана з програмою пролетарської революції. Створювати собі будь-які ілюзії щодо цього було би злочинно.

Але ж незалежність об’єднаної України означає відокремлення Радянської України від СРСР! – вигукнуть хором «друзі» Кремля. – Що ж тут такого жахливого? – заперечимо ми зі свого боку. Нам не властиве священне тремтіння перед державними кордонами.
Ми не стоїмо на позиції «єдиної й неподільної». Адже й конституція СРСР визнає право складових націй федерації на самовизначення, тобто на відділення. Отже, навіть нинішня кремлівська олігархія не сміє заперечувати цей принцип. Щоправда, він залишаєтся тільки на папері. Найменша спроба відкрито порушити питання про незалежну Україну мала б наслідком негайний розстріл, а обвинуваченням у зраді. Але саме ця огидна по-двійність,
саме це нещадне цькування всякої вільної національної думки й призвели до того, що трудящі маси України, ще більше, ніж у Великоросії, ставляться до влади Кремля як до жахливого насильства. За такого внутрішнього становища не може бути, зрозуміло, і мови про те, щоб Західна Україна добровільно приєдналася до СРСР, яким він є зараз. Отже, об’єднання України передбачає звільнення так званої Радянської України з-під сталінського чобота. Бонапартистська кліка буде й у цьому питанні жати те, що посіяла.

Зрозуміло, що незалежна робітничо-селянська Україна могла би потім вступити до Радянської Федерації; але добровільно, на умовах, які вона сама вважатиме прийнятними, що передбачає,
у свою чергу, революційне відродження самого СРСР. Справжнє звільнення українського народу неможливе без революції або низки революцій на Заході, які, зрештою, повинні призвести до
утворення Радянських Сполучених Штатів Європи. Незалежна Україна могла б увійти й безсумнівно ввійшла б у цю Федерацію як рівноправний член. Пролетарська революція в Європі не залишила б, у свою чергу, каменя на камені від огидної будівлі сталінського бонапартизму. У цьому випадку найтісніша спілка Радянських Сполучених Штатів Європи й відродженого СРСР була б неминучою і представила би неосяжні вигоди для європейського й азіатського материків, включаючи, звичайно, і Україну. Але тут ми переходимо вже до питань другої і третьої черги. Першочерговим питанням є революційне забезпечення єдності й незалежності Робітничо-селянської України у боротьбі з імперіалізмом, з одного боку, та з московським бонапартизмом – з другого.

Україна є особливо багатою на досвід із хибних шляхів боротьби за національне звільнення. Тут було випробувано все: і дрібнобуржуазна Рада, і Скоропадський, і Петлюра, і «союз» з Гогенцоллерном, і комбінації з Антантою. Хто після всіх цих експериментів і далі сподівається на якусь із фракцій української буржуазії як на провідника визвольної національної боротьби, той є політичним мерцем. Лише український пролетаріат здатний не тільки вирішити революційне по самій своїй сутності завдання, але й взяти на себе ініціативу його вирішення. Він, і тільки він може згуртувати навколо себе селянські маси й справді революційну національну інтелігенцію.
На початку минулої імперіалістської війни українці Меленевський («Басок») і Скоропис-Йолтуховський⁴ намагалися поставити український визвольний рух під захист гогенцоллернівського генерала Людендорфа⁵, прикриваючись при цьому лівими фразами. Революційні марксисти стусаном відкинули цих панів. Так само повинні чинити революціонери й надалі. Війна, що насувається, створює сприятливу атмосферу для всіляких авантюристів, шукачів чудес і шукачів золотого руна. Цих панів, що особливо люблять гріти руки біля національного питання, не можна підпускати до
робітничого руху й на гарматний постріл. Ні найменших компромісів із імперіалізмом, фашистським і демократичним! Ні найменших поступок українським націоналістам, клерикально-реакційним або ліберально-пацифістським. Ніяких «народних фронтів»! Повна незалежність пролетарської партії як авангарду трудящих!

Але ж це означає військове послаблення СРСР? – заволають від жаху «друзі» Кремля. Послаблення СРСР, відповідаємо ми, викликає дедалі більше зростання відцентрових тенденцій, які породжує бонапартистська диктатура. У випадку війни ненависть мас до правлячої кліки може привести до втрати всіх соціальних
завоювань Жовтня. Вогнище занепадницьких настроїв – у Кремлі.
Незалежна Радянська Україна, навпаки, вже з огляду на власні інтереси, стала б могутнім південно-західним оплотом СРСР. Відділеня України не означало би послаблення зв’язків із працюючими масами Великоросії, а лише послаблення тоталітарного режиму, який душить Великоросію, як і всі інші народи Союзу. Що скоріше буде підкопана, розхитана, зметена й розчавлена нинішня бонапартистська каста, то міцніше стане захист радянської республіки, то надійніше її соціалістичне майбутнє.

Такою видається мені правильна політика в українському питанні. Я говорю тут від власного імені. Питання підлягає міжнародному обговоренню. Перше місце в цьому обговоренні повинне належати українським революційним марксистам. Ми з якнай більшою увагою поставимося до їхніх голосів. Але нехай квапляться: часу на підготовку залишається небагато!

Л. Троцький 1939 р.

«Бюллетень оппозиции» No 77—78

Переклад: Андрій Манчук

Взято: «Український Троцький»

Примітки:

¹. Під час дискусій навколо об’єднання України, Білорусі, Російської та Закавказької Федерації у Радянський Союз всередині більшовицької партії проявилися діаметрально протилежні підходи: Сталін та його прибічники відстоювали централістський та великодержавний варіант «автономізації» (входження національних республік до складу Росії на правах формальної автономії), тоді як провідники інтернаціоналістичної лінії (Ленін, Троцький, Бухарін), а також представники компартій України (причому не тільки ук- раїнець Скрипник, а й Раковський та Фрунзе) і Грузії (Мдівані, Махарадзе) прагнули забезпечити максимальну самостійність республік (включно з пра- вом виходу із союзу) та реалізацію національних потреб народів, раніше пригноблених Російською імперією. У серпні 1922 р. Сталіну, котрий піс- ля революції очолював наркомат зі справ національностей і вважався «фахівцем з національного питання» завдяки відповідній довоєнній статті (на- писаній не без допомоги Бухаріна), довірили підготувати проект резолюції комісії Оргбюро ЦК щодо питань «відносин РСФРР і незалежних республік». Сталінський проект «автономізації» викликав критику комуністів Грузії, які, погоджуючись із необхідністю господарської єдності, вимагали рівноправ- ного об’єднання на конфедеративних засадах. Дійшло до того, що у запалі суперечки Орджонікідзе як представник московського центру навіть вдарив грузинського комуніста-«незалежника» Кобахідзе (а для розслідування «гру- зинського інциденту» була відправлена комісія на чолі з Дзержинським).
Ленін, який через хворобу не міг брати належної участі в дебатах, був украй незадоволений «великоруським шовінізмом і націоналізмом», який виявили Сталін, Орджонікідзе та Дзержинський (додавши, що «зросійщені інородці завжди пересолюють за істинно російським настроєм»). За слова- ми Леніна, без розширення прав національних республік неможливо буде захистити «інородців від нашестя тієї істинно російської людини, велико- роса, шовініста у сутності, негідника і насильника, яким є типовий росій- ський бюрократ». Сталіну, який обізвав ленінську позицію «національним лібералізмом», Ленін відповів: «Той грузин, котрий зневажливо ставиться до цієї сторони справи, зневажливо жбурляє закидами у «соціал-націоналізмі» (тим часом як він сам є справжнім і істинним не тільки «соціал-націоналом», але й грубим великоруським держимордою), той грузин, власне, порушує ін- тереси пролетарської класової солідарності, тому що нічого так не затримує розвиток і зміцнення пролетарської класової солідарності, як національна несправедливість, і ні до чого настільки не чутливі «ображені» націонали, як до відчуття рівності та до порушення цієї рівності, хай навіть за необе- режністю, навіть у вигляді жарту… своїми товаришами пролетарями. Ось чому в цьому випадку краще пересолити в бік поступливості та м’якості до національних меншин, ніж недосолити. Ось чому в цьому випадку корінний інтерес пролетарської солідарності, а відповідно і пролетарської класової бо- ротьби, вимагає, щоб ми ніколи не ставилися формально до національного питання, а завжди враховували обов’язкову різницю в ставленні пролетаря нації пригнобленої (або малої) до нації пригноблюючої (або великої)» [Ленин В. И. К вопросу о национальностях или об «автономизации» // ПСС, издание 5-е, т. 45. – С. 360]. 30 грудня 1922 р. І з’їзд Рад СРСР постановив об’єднати Російську Федерацію, Україну, Білорусь, Закавказьку Федерацію в єдину державу – Союз Радянських Соціалістичних Республік (було затверджено Декларацію про створення СРСР та Союзний договір). Хоча створення СРСР відбулося у відповідності з ленінським планом, та після укріплення сталінського авто- ритаризму посилилися переслідування «націонал-ухильників».

². Дмитро Захарович Мануїльський (1883–1959) – український радянський політичний і державний діяч. Один з організаторів Кронштадт- ського повстання 1906 р. Випускник Сорбонни. Входив до групи «Вперед» і фракції «міжрайонців», до більшовиків приєднався у 1917 р. У 1918 р. ра- зом із Раковським вів від імені Радянської Росії переговори з гетьманським урядом, у результаті яких було укладено прелімінарний мир. З 1922 р. пра- цював у Комінтерні, з 1924 р. член президії виконкому Комінтер- ну, у 1928–43 рр. – секретар виконкому Комінтерну, очолював делегацію ВКП(б) у виконкомі Комінтерну. З липня 1944 р. – народний комісар закор- донних справ УРСР, очолював делегацію УРСР на міжнародній конференції у Сан-Франциско, яка оформила створення ООН.

³. Георгій Дімітров (1882–1949) – діяч болгарського та міжнародного комуністичного руху. Обвинувачений нацистами у підпалі Рейхстагу, зумів використати інспірований ними Лейпцизький судовий процес проти самого фашизму. У 1935–1943 рр. – генеральний секретар виконкому Комінтерну. На момент смерті – генеральний секретар ЦК Болгарської компартії та голо- ва Ради Міністрів.

⁴. Троцький особисто знав Маркіяна Меленевського та Олександра Скоропис-Йолтуховського, адже разом з ними видавав газету «Правда» (з 1908 р. – за 4 роки до однойменної ленінської газети). Меленевський і Скоропис-Йолтуховський тоді очолювали Українську соціал-демократичну «Спілку», що у 1904 р. покинула Революційну українську партію, керуючись ідеєю про недоцільність існування самостійної української соціал-демо- кратії. «Спілка» увійшла до складу РСДРП на правах крайової організації, що претендувала на «організацію україномовного пролетаріату», та мала 14 депутатів у Думі. У 1909 р. конференція «Спілки» прийняла меншовицьку резолюцію, відмежувавшись від Троцького та «Правди», яких звинуватила у «більшовицькій орієнтації». Щоправда, Меленевський після повернення з еміграції скликав у 1912 р. ще одну конференцію, що представляла пере- дусім подільські партійні організації.
У 1914 р. лідери «Спілки» різко змінили свою колись проросійську орієн- тацію на діяльність в інтересах Центральних держав. Меленевський і Скоропис-Йолтуховський змінили Дмитра Донцова у керівництві «Спілки визволен- ня України» – об’єднання українських емігрантів з Російської імперії, що осіли в Австро-Угорщині під час Першої світової війни й намагалися пропагувати створення української держави під протекторатом Відня та Берліна. Діяль- ність колишніх соціал-демократів у СВУ критикували Володимир Ленін та український марксист Лев Юркевич, які самі перебували у полеміці. Меленев- ський повернувся до Радянської України, натомість Скоропис-Йолтуховський дрейфував далі вправо, став одним з лідерів «гетьманського руху», що групу- вався навколо Скоропадського, і жив у нацистській Німеччині, доки не був вивезений радянською військовою контррозвідкою у 1945 р.

⁵. Еріх Людендорф (1865–1937) – відомий німецький генерал реакційних поглядів. У роки Першої світової війни – начальник штабу у Пауля фон Гінденбурга, автор концепції «тотальної війни», згодом фактичний
командувач армією Вільгельма ІІ Гогенцоллерна. Після війни звинувачував
Листопадову революцію в «ударі ножем у спину переможній німецькій армії», підтримував нацистів, був одним з організаторів «Пивного путчу» 1923 р.
у Мюнхені.

Значительная речь была произнесена Грегорием Александровым в мемориале Ленина на встречи в Москве. Александров — руководитель Пропагандистского Отдела Центрального Комитета Российской Коммунистической (Сталинистской) Партии. Текущая его речь была обращена к элите бюрократии и всем членам Политического Бюро.

В этой речи он открыто объявил пересмотр фундаментальных доктрин марксизма — ленинизма о государстве.

Речь Александрова:

«Теории, развитые Марксом в середине девятнадцатого века, не могли быть приняты Лениным без изменений. Ленин привнес идею, что марксисты не могли рассматривать теорию Маркса как неприкосновенную, и что эта теория должна постоянно впитывать новый исторический опыт и принимать, происходящие преобразования в развитии общества. Он точно предвидел, что силы реакции за границей попытаются разрушить Социалистический Советский Союз.

«Образование сильной и процветающей социалистической земли было возможно только потому, что, объяснял говорящий, теория построения социалистического общества в одной стране была осуществлена. Было две стороны этой политики. Были внутренние препятствия, которые будут сметены и внешняя угроза, которую мы готовы встретить. Сегодня нет никакой силы в пределах Советского Союза, способного предотвратить дальнейшее развитие социализма и его постепенное перерастание к коммунизму. Бдительность против внешней угрозы требовала отклонения марксистской теории отмирания государства, основанного на предположении о мировом социализме и обеспечила победу теории Сталина построения сильного государства с сильной армией и с её собственной военной наукой, способной к победе в войне и достижению военной и дипломатической консолидации ради победы.»¹

Здесь, в завершенной форме, показана вульгаризация идей марксизма, против которой Ленин боролся всю жизнь. Попытка представить Ленина как противника Карла Маркса является дискредитацией памяти об ортодоксальном марксисте Ленине. Ленин боролся против узкой, националистической концепции «социализма в одной стране».

Предшествующая позиция Сталина

Сам Сталин написал в 1924, в своей книге «Основы ленинизма»:

«Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране — еще не значит обеспечить полную победу социализма. Упрочив свою власть и поведя за собой крестьянство, пролетариат победившей страны может и должен построить социалистическое общество. Но значит ли это, что он тем самым достигнет полной, окончательной победы социализма, т. е. значит ли это, что он может силами лишь одной страны закрепить окончательно социализм и вполне гарантировать страну от интервенции, а значит, и от реставрации? Нет, не значит. Для этого необходима победа революции по крайней мере в нескольких странах. Поэтому развитие и поддержка революции в других странах является существенной задачей победившей революции. Поэтому революция победившей страны должна рассматривать себя не, как самодовлеющую величину, а как подспорье, как средство для ускорения победы пролетариата в других странах.» ²

Плоды «социализма в одной стране»

Эта теория «Социализма в одной стране», как показывали, была неправильной и снаружи, и внутри. Коминтерн, вместо того, что бы быть инструментом революции, стал инструментом внешней политики для советской бюрократии. Таким образом, как следствие, революция в других странах терпела бедствие за бедствием. Сегодня Коминтерн был ликвидирован.

Победа Советского Союза в войне не решила основные проблемы Советского Союза. Политика Сталина готовит неизбежно третью мировую войну. Все усилия сталинизма получить «вооруженную поддержку» и «дипломатическую консолидацию» против своих «союзников» — Великобритании и Америки стала таким же бедствием, как и договор Сталина-Гитлера. Ленин ясно указал, что война будет продолжаться, пока капитализм существует в остальной части мира. Таким образом, теория «Социализма в одной стране», далека от построения социализма, свободного от вмешательств, готовит новые и большие катастрофы российскому и мировому рабочему классу.

Социализму не нужно государство.

Сталинизм не может показать позицию Ленина, которая оправдала бы отклонение от марксистской теории отмирания государства. Только наоборот. В своей маленьком шедевре «Государство и Революция» опровергают этот ревизионизм. Аргумент, что сильное государство необходимо из-за внешней угрозы, ложно. Если бы социализм действительно был достигнут в Советском Союзе, не могло быть никакого вопроса о вмешательстве со стороны капиталистического мира. Напротив, капиталисты были бы бессильны экономически, в военном отношении и политически перед лицом социалистического общества. Социализм достиг бы такого высокого развития производительных сил, что обширные производительные силы Америки казались бы ничтожными.

Такая система, далека от требования сильного государства потому что, как Ленин упомянул в вышеупомянутой работе, не будет нуждаться ни в каком государстве вообще. Потребность государства не является результатом опасности военного вмешательства — но из-за неравенства в пределах общества. Государство регулирует антагонизмы, которые являются результатом этого расслоение. Далекие от идеи постоянного укрепления армии и государства, Маркс и Ленин объясняли идею «вооруженного народа», заменяющий постоянную армию. Он относились с презрением к оппортунистам и меньшевикам, которые обсуждали необходимость военной касты и гражданской бюрократии, стоящей над людьми.

Ленин о государстве

Ленин негативно смотрел на такой пересмотр, даже на ранних стадиях диктатуры пролетариата. Ленин указывал:

«Пролетариату нужно государство — это повторяют все оппортунисты, социал-шовинисты и каутскианцы, уверяя, что таково учение Маркса, и «забывая» добавить, что, во-первых, по Марксу, пролетариату нужно лишь отмирающее государство, т. е. устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать. А, во-вторых, трудящимся нужно «государство», «то есть организованный в господствующий класс пролетариат».

Государство есть особая организация силы, есть организация насилия для подавления какого-либо класса. Какой же класс надо подавлять пролетариату? Конечно, только эксплуататорский класс, т. е. буржуазию. Трудящимся нужно государство лишь для подавления сопротивления эксплуататоров, а руководить этим подавлением, провести его в жизнь в состоянии только пролетариат, как единственный до конца революционный класс, единственный класс, способный объединить всех трудящихся и эксплуатируемых в борьбе против буржуазии, в полном смещении ее.³

Ленин не был удовлетворен объяснением что, государство будет отмирать при социализме, но устанавливал конкретные меры, не при социализме, а при учреждении государства рабочих — диктатуры пролетариата.

Рабочие, завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мор стать «бюрократом».

Сталин о государстве

Ни одно из этих условий не выполнено в России сегодня. Советы были отменены и парламент — без преимуществ буржуазной демократии, свободных выборов, противостоящих сторон и кандидатов — занял их место. Вместо роспуска армии образовании вооруженного народа у нас есть каста привилегированных военных бюрократов, имеющих больше привилегий перед солдатами, даже чем генералы в капиталистических странах относительно рядовых. Правило зарплата чиновникам не выше зарплаты рабочего было давно отменено. И у высоких государственных официальных лиц и бюрократов есть большие преимущества в привилегиях и заработной плате, чем даже в капиталистических странах. «Функции контроля и управления» давно исчезли, и властью в государстве пользовалась бюрократия, фабрика заказывали рабочую силу.

Как будто для таких предателей, как Сталин и Александров Ленин заранее сделал ответ:

«Возможность такого разрушения обеспечена тем, что социализм сократит рабочий день, поднимет массы к новой жизни, постоит большинство населения в условия, позволяющие всем без изъятия выполнять «государственные функции», а это приводит к полному отмиранию всякого государства вообще.»

Чем демократичнее „государство“, состоящее из вооруженных рабочих и являющееся „уже не государством в собственном смысле слова“, тем быстрее начинает отмирать всякое государство.

Открытый разрыв с марксизмом

Таким образом, мы видим, что позиция Ленина направлена против Сталина и его мундштука глашатая Александрова. Попытаться отделить Маркса от Ленина означает предать все учение ленинизма, от имени Ленина. Сталин, антимарксист, впервые здесь открыто объявляет свой разрыв с марксизмом через одного из своих марионеток. До сих пор сталинисты делали оговорки о согласии с марксистской теорией государства. В течение многих лет они клеветали и сурово критиковали Троцкого, потому, что он предсказал неизбежный разрыв с марксизмом. Этот открытый разрыв сделает дорогу значительно легче для движения троцкистов в его отношении к коммунистическим партиям, которые страдают от иллюзий, что сталинизм часть марксизма.

Разрыв с интернационализмом Ленина привел к теории «Социализма в одной стране.» Это в свою очередь, привело теперь к открытому разрыву с марксизмом по вопросу о государстве. Это фундаментальное нарушение идей Маркса и Ленина готовит путь к полному отказу от любого притворства, что их программа основана на учении Маркса.

Теперь, когда отступила военная угроза рабочие, особенно молодежь, будет спрашивать: почему теория Ленина и Маркса не работает; в чем необходимость содержать привилегированных генералов и бюрократов? Рабочие скажут: Разве не пора, чтобы они, которые командуют над нами 20 лет, начали становиться редкими, «начали отмирать»?

Тед Грант 1946 г.

Примечания

1. Грегорий Александров, «Таймс», 1-ого февраля 1946
2. «Основы ленинизма»
3. Ленин, «Государство и революция»

Передмова до німецького видання 1872 року

«Союз комуністів»[1] — міжнародна робітнича орґанізація, яка при тодішніх, умовах само собою зрозуміло, могла бути тільки таємною, — на конґресі, що відбувся в Лондоні в листопаді 1847 р., доручив нижчепідписаним скласти призначену для оголошення, докладну теоретичну і практичну проґраму партії. Так виник поданий далі «Маніфест», рукопис якого був відправлений до Лондона для надрукування за кілька тижнів до Лютневої революції[2]. Опублікований спочатку німецькою мовою, він був надрукований цією мовою в Німеччині, Анґлії і Америці принаймні в дванадцяти різних виданнях. Анґлійською мовою він з’явився вперше в 1850 р. у Лондоні в «Red Republican» [«Червоному Республіканці»] у перекладі міс Гелен Макферлен, а в 1871 році — щонайменше в трьох різних перекладах в Америці. Французькою мовою він вийшов уперше в Парижі незадовго перед Червневим повстанням 1848 р.[3] і недавно — в нью-йоркському «Le Socialiste» [«Соціалісті»]. Готується новий переклад. Польською мовою він вийшов у Лондоні незабаром після першого німецького видання. Російською мовою — в Женеві в 1860-х роках. На датську мову він так само був перекладений незабаром після його появи.

Хоч і як дуже змінилися умови за останні двадцять п’ять років, основні положення, розвинені в цьому «Маніфесті», загалом і в цілому ще й досі зберігають свою цілковиту правильність. Подекуди треба б дещо виправити. Практичне застосування цих основних положень, як заявляє сам «Маніфест», скрізь і завжди залежатиме від наявних історичних обставин, і тому зовсім не слід надавати особливого значення запропонованим в кінці II розділу революційним заходам. Це місце довелося б тепер в багатьох відношеннях викласти інакше. При наявності величезного розвитку великої промисловості за останні двадцять п’ять років і ростущої разом з нею партійної орґанізації робітничого класу, при наявності практичного досвіду, спершу Лютневої революції, а ще далеко більше Паризької Комуни, де пролетаріат уперше тримав у руках протягом двох місяців політичну владу, — ця проґрама тепер місцями застаріла. Особливо Комуна дала доказ того, що «робітничий клас не може просто оволодіти готовою державною машиною і пустити її в хід для своїх власних цілей» (див. «Громадянська війна у Франції». Відозва Ґенеральної ради Міжнародного товариства робітників, німецьке видання, стор. 19, де це розвинено докладніше)[4]. Далі, само собою зрозуміло, що критика соціалістичної літератури має для теперішнього часу прогалини, бо вона доведена тільки до 1847 р.; так само і зауваження про ставлення комуністів до різних опозиційних партій (розділ IV), хоч в основних рисах і тепер ще правильні, в деталях застаріли тепер уже тому, що політичне становище цілком змінилося і історичний розвиток зовсім стер з лиця землі більшість перелічених там партій.

Проте «Маніфест» є історичний документ, і ми вже не вважаємо себе в праві робити в ньому зміни. Одно з пізніших видань вийде, може, з вступом, що заповнить прогалину від 1847 р. до наших днів; теперішнє видання виходить настільки несподівано для нас, що ми не мали часу для цієї роботи.

К. Маркс. Ф. Енґельс

Лондон, 24 червня 1872 р.

Передмова до російського видання 1882 року

Перше російське видання «Маніфесту комуністичної партії» в перекладі Бакуніна з’явилося на початку 1860-х років, в друкарні «Колокола». Тоді російське видання цієї брошури могло здаватись для Заходу не більше як літературним курйозом. Тепер такий погляд уже неможливий.

Які обмежені були розміри поширення пролетарського руху під час першого опублікування «Маніфесту» (грудень 1847 р.), найкраще показує останній розділ: «Ставлення комуністів до різних опозиційних партій». Тут немає насамперед Росії і Сполучених Штатів. Це був час, коли Росія становила останній великий резерв европейської об’єднаної реакції і коли еміґрація до Сполучених Штатів поглинала надлишкові сили европейського пролетаріату. Обидві країни постачали Европі сировину і одночасно служили ринками для збуту її промислових виробів. Отже, обидві були, так чи інакше, підпорами европейського суспільного порядку.

Як усе це тепер змінилося! Якраз европейська еміґрація зробила можливим колосальний розвиток північноамериканського землеробства, яке своєю конкуренцією розхитує і велику і дрібну земельну власність Европи в самих її основах. Разом з тим вона дала Сполученим Штатам можливість приступити до експлуатації своїх багатющих ресурсів промисловості, і при тому з такою енерґією і в такому масштабі, що це незабаром мусить покласти край промисловій монополії европейського Заходу. А обидві ці обставини зворотно впливають і на Америку в революційному напрямі. Дрібне й середнє землеволодіння фермерів, що живуть з власної праці — ця основа всього політичного ладу Америки — все більше й більше відступає перед конкуренцією велетенських ферм, а одночасно в промислових округах вперше утворюється численний пролетаріат поруч з казковою концентрацією капіталів.

Перейдімо до Росії. Під час революції 1848-1849 рр. не тільки европейські монархи, але й европейські буржуа бачили в російському втручанні єдиний порятунок від пролетаріату, який саме тоді щойно починав усвідомлювати свої сили. Вони проголосили царя главою европейської реакції. Тепер він сидить у Гатчині як воєннополонений революції, а Росія становить аванґард революційного руху Европи.

Завданням «Комуністичного маніфесту» було проголосити, що неминуче насувається загибель нинішньої буржуазної власності. Але в Росії, поруч з капіталістичним шахрайством, яке розвивається гарячково швидко, і буржуазним землеволодінням, яке тільки ще утворюється, ми знаходимо більше половини землі в общинному володінні селян.

Отож постає питання: чи може російська селянська община, ця, правда, вже дуже розкладена форма первісного общинного землеволодіння, безпосередньо перейти у вищу комуністичну форму спільної власності, чи вона мусить спершу пройти той самий процес розкладу, який вона проходить в історичному розвитку Заходу?

Єдина можлива тепер відповідь на це питання є ось яка: якщо російська революція стане сиґналом робітничої революції на Заході, так що обидві доповнятимуть одна одну, тоді теперішнє російське общинне землеволодіння зможе послужити вихідною точкою комуністичного розвитку.

К. Маркс. Ф. Енґельс

Лондон, 21 січня 1882 р.

Передмова до німецького видання 1883 року

Передмову до теперішнього видання мені доводиться, на жаль, підписувати самому. Маркс, — людина, якій весь робітничий клас Европи і Америки завдячує більше, ніж будь-кому іншому, — Маркс спочиває на Гайґетському кладовищі, і над його могилою росте вже перша трава.[5] Після його смерті вже зовсім не може бути мови про перероблення або доповнення «Маніфесту». Тим більше вважаю я за потрібне ще раз виразно заявити тут ось що:

Основна думка, яка червоною ниткою проходить через увесь «Маніфест», а саме: що економічне виробництво і з неминучістю випливаюча з нього структура суспільства кожної історичної епохи становлять основу політичної і інтелектуальної історії цієї епохи; що, відповідно до цього, від часу розкладу первісного общинного землеволодіння, вся історія була історією класової боротьби, боротьби між експлуатованими і експлуатуючими, підлеглими і пануючими класами на різних ступенях суспільного розвитку і що тепер ця боротьба досягла ступеня, коли експлуатований і гноблений клас (пролетаріат) уже не може визволитися від того класу, що експлуатує і гнобить його (буржуазії), не визволяючи разом з тим назавжди всього суспільства від експлуатації, гноблення і класової боротьби, — ця основна думка належить єдино і виключно Марксові[6].

Я вже висловлював це не раз, але саме тепер потрібно, щоб це було сказано також у передмові до самого «Маніфесту».

Ф. Енґельс

Лондон, 28 червня 1883 р.

З передмова до німецького видання 1890 року

«Маніфест» мав свою власну життьову путь. З ентузіазмом зустрінутий в момент його появи (як це доводять згадані в першій передмові переклади) тоді ще нечисленним аванґардом наукового соціалізму, він незабаром був відтіснений на задній план реакцією, що почалася після поразки паризьких робітників у червні 1848 р., і, нарешті, «на законній підставі» оголошений був поза законом актом засудження кьольнських комуністів у листопаді 1852 р.[7] Із зникненням з суспільної арени робітничого руху, що почався від часу Лютневої революції, відступив на задній план і «Маніфест».

Коли европейський робітничий клас знову досить зміцнів для нового наступу проти влади пануючих класів, виникло «Міжнародне товариство робітників». Воно мало на меті об’єднати в одну велику армію все боєспроможне робітництво Европи і Америки. Тому воно не могло виходити з викладених у «Маніфесті» принципів. Воно повинне було мати таку проґраму, яка не замикала б дверей анґлійським трейд-юніонам, французьким, бельґійським, італійським і іспанським прудоністам та німецьким лассальянцям[8]. Ця проґрама — пояснювальна записка до статуту Інтернаціоналу[9] — була складена Марксом з майстерністю, визнаною навіть Бакуніним і анархістами. За єдину ґарантію остаточної перемоги виставлених у «Маніфесті» положень Маркс вважав інтелектуальний розвиток робітничого класу, який неминуче мусив бути плодом об’єднаної діяльності і дискусії. Події і мінливості боротьби проти капіталу, поразки ще більше, ніж успіхи, неминуче мусили з’ясувати борцям недостатність тих всецілющих знахарських ліків, яких вони трималися доти, і зробити їхні голови сприйнятливішими для ґрунтовного розуміння справжніх умов визволення робітників. І Маркс мав рацію. Робітничий клас 1874 р., під час розпаду Інтернаціоналу, був зовсім не таким, яким він був у 1864 р., під час заснування його. Прудонізм у романських країнах, специфічне лассальянство в Німеччині були при смерті, і навіть тодішні архіконсервативні анґлійські трейд-юніони поступінно наближалися до того моменту, коли президент їх конґресу в Суансі в 1887 р. міг сказати від їх імени: «Континентальний соціалізм перестав бути для нас страшним». Але в 1887 р. континентальним соціалізмом була вже майже виключно теорія, проголошувана в «Маніфесті». І таким чином історія «Маніфесту» до певної міри відображає історію сучасного робітничого руху, починаючи з 1848 р. Тепер він безсумнівно є найбільш поширений, найбільш інтернаціональний твір усієї соціалістичної літератури, спільна проґрама багатьох мільйонів робітників усіх країн від Сибіру до Каліфорнії.

І все ж у той час, коли він з’явився, ми не могли б назвати його соціалістичним маніфестом. Під соціалістами в 1847 р. розуміли двоякого роду людей. З одного боку, прихильників різних утопічних систем, особливо оуеністів в Анґлії і фур’єристів у Франції; і ті, і другі тоді вже виродилися в прості секти, що ступнево вимирали. З другого боку, під ними розуміли всіляких соціальних знахарів, які хотіли різними всецілющими ліками і всякого роду латаниною усунути соціальні лиха, не завдаючи ні найменшої шкоди капіталові і зискові. В обох випадках це були люди, які стояли поза робітничим рухом і які скорше шукали підтримки у «освічених» класів. Навпаки, та частина робітників, яка, переконавшися в недостатності чисто політичних переворотів, вимагала ґрунтовної перебудови суспільства, — ця частина називала себе тоді комуністичною. Це був ще мало оброблений, лише інстинктивний, іноді трохи грубий комунізм. Але він був досить сильний для того, щоб створити дві системи утопічного комунізму: у Франції — «ікарійський» комунізм Кабе, в Німеччині — комунізм Вейтлінґа. Соціалізм означав у 1847 р. буржуазний рух, а комунізм — робітничий рух. Соціалізм, принаймні на континенті, був прийнятний для буржуазних салонів, а комунізм — якраз навпаки. А тому що ми вже тоді дуже рішуче додержувалися погляду, що «визволення робітників мусить бути ділом самого робітничого класу», то ми ані хвилини не могли сумніватися, яку з двох назв вибрати. Та і після того нам ніколи не спадало на думку зрікатися її.

«Пролетарі всіх країн, єднайтесь!»

Тільки небагато голосів відгукнулося, коли ми 42 роки тому проголосили на весь світ ці слова напередодні першої Паризької революції, в якій пролетаріат виступив з власними вимогами. Але 28 вересня 1864 р. пролетарі більшості західноевропейських країн об’єдналися в славетної пам’яті Міжнародне товариство робітників. Сам Інтернаціонал жив, правда, всього дев’ять років. Але заснований ним вічний союз пролетарів усіх країн ще живе і живе сильніший, ніж будьколи, найкращим доказом чого є саме сьогоднішній день. Бо сьогодні, коли я пишу ці рядки, европейський і американський пролетаріат робить огляд своїх уперше мобілізованих бойових сил, мобілізованих в єдину армію, під єдиним прапором і ради єдиної найближчої мети: ради законодавчого встановлення восьмигодинного нормального робочого дня, проголошеного ще Женевським конґресом Інтернаціоналу в 1866 р. і вдруге — Паризьким робітничим конґресом у 1889 р.[10] І видовище сьогоднішнього дня розкриє капіталістам і землевласникам усіх країн очі на те, що сьогодні пролетарі всіх країн справді об’єднані.

О, коли б Маркс ще стояв поруч зі мною, щоб бачити це на власні очі!

Ф. Енґельс

Лондон, 7 травня 1890 р.

МАНІФЕСТ КОМУНІСТИЧНОЇ ПАРТІЇ

Привид бродить по Европі — привид комунізму. Всі сили старої Европи об’єдналися для священного цькування цього привиду: папа і цар, Меттерніх і Гізо, французькі радикали[11] і німецькі поліцаї.

Де та опозиційна партія, яку не ославили б комуністичною її противники, що стоять при владі, де та опозиційна партія, яка не кидала б назад плямуючого докору в комунізмі як передовішим представникам опозиції, так і своїм реакційним противникам?

З цього факта випливають два висновки.

Комунізм уже визнається за силу всіма европейськими властями.

Пора вже, щоб комуністи перед усім світом відкрито виклали свій світогляд, свої цілі, свої прагнення і байкам про привид комунізму протипоставили маніфест самої партії.

З цією метою зібралися в Лондоні комуністи найрізніших національностей і склали оцей маніфест, який оголошується анґлійською, французькою, німецькою, італійською, фламандською і датською мовами.

I. Буржуа і пролетарі[12]

Історія всього дотеперішнього суспільства[13] є історія боротьби класів.

Вільний і раб, патрицій і плебей[14], феодал і кріпак, цеховий майстер і підмайстер, коротко кажучи, гнобитель і гноблений перебували в постійному антаґонізмі один до одного, вели безупинну, то приховану, то явну боротьбу, боротьбу, яка кожний раз кінчалася революційною перебудовою всього суспільства або спільною загибеллю класів, що боролися.

В попередні епохи історії ми майже повсюди знаходимо цілковите розчленування суспільства на різні стани, різноманітну ґрадацію суспільних становищ. У стародавньому Римі ми маємо патриціїв, вершників, плебеїв, рабів; в середні віки — феодальних панів, васалів, цехових майстрів, підмайстрів, кріпаків, а до того ще майже в кожному з цих класів знов особливі ґрадації.

Сучасне буржуазне суспільство, що виникло з загибелі феодального суспільства, не знищило класових суперечностей. Воно тільки поставило нові класи, нові умови гноблення, нові форми боротьби на місце старих.

Однак, наша епоха, епоха буржуазії, відзначається тим, що вона спростила класові суперечності. Все суспільство все більше і більше розколюється на два великі ворожі табори, на два великі класи, які прямо протистоять один одному — буржуазію і пролетаріат.

З кріпаків середньовіччя утворилося дрібне міщанство перших міст; з цього дрібного міщанства розвинулися перші елементи буржуазії.

Відкриття Америки, морський шлях навколо Африки утворили для ростущої буржуазії нове поле діяльності. Остіндський і китайський ринки, колонізація Америки, обмін з колоніями, збільшення засобів обміну і взагалі товарів створили нечуване доти піднесення торгівлі, судноплавства, промисловості і тим самим швидкий розвиток революційного елементу в феодальному суспільстві, що розпадалося.

Колишній феодальний або цеховий спосіб промислового виробництва був уже недостатній для ростущого разом з новими ринками попиту. Його місце зайняла мануфактура. Цехові майстри були витіснені промисловим середнім станом; поділ праці між різними корпораціями зник перед поділом праці всередині окремої майстерні.

Але ринки весь час зростали, весь час більшав попит. Мануфактурне виробництво теж стало вже недостатнім. Тоді пара і машини революціонізували промислове виробництво. Місце мануфактурного виробництва зайняла сучасна велика промисловість, місце промислового середнього стану зайняли промислові мільйонери, шефи цілих промислових армій, сучасні буржуа.

Велика промисловість створила світовий ринок, який підготувало відкриття Америки. Світовий ринок викликав величезний розвиток торгівлі, судноплавства, сухопутних сполучень. Це в свою чергу вплинуло на розширення промисловості, і в тій самій мірі, в якій розширялися промисловість, торгівля, судноплавство, залізниці, — в тій самій мірі розвивалася буржуазія, збільшувала свої капітали і відтісняла на задній план усі успадковані від середньовіччя класи.

Отже, ми бачимо, що сучасна буржуазія сама є продуктом довгого процесу розвитку, ряду переворотів у способі виробництва і зносин.

Кожний з цих ступенів розвитку буржуазії супроводився відповідним політичним успіхом [цього класу][15]. Пригноблений стан при пануванні феодальних панів, озброєна й самоврядна асоціація в комуні[16], тут — незалежна міська республіка [як в Італії і Німеччині], там — третій податковий стан монархії [як у Франції], потім, за часів мануфактури, противага дворянству в становій або в абсолютній монархії[17], головна основа великих монархій взагалі, — буржуазія завоювала собі, нарешті, після утворення великої промисловості і світового ринку, виключне політичне панування в сучасній представницькій державі. Сучасна державна влада, це — тільки комітет, який управляє спільними справами всього класу буржуазії.

Буржуазія відіграла в історії надзвичайно революційну роль.

Там, де буржуазія досягла панування, вона зруйнувала всі феодальні, патріархальні, ідилічні відносини. Вона нещадно розірвала строкаті феодальні зв’язки, що прикріпляли людину до її «природних повелителів», і не залишила ніякого іншого зв’язку між людьми, крім голого інтересу, крім бездушної «сплати готівкою». Вона втопила в льодовій воді еґоістичного розрахунку священний порив побожної мрійливості, рицарського захоплення, міщанської сентиментальності. Вона перетворила особисту гідність у мінову вартість і на місце безлічі стверджених грамотами і здобутих свобод поставила одну безсовісну свободу торгівлі. Одним словом, експлуатацію, прикриту реліґійними і політичними ілюзіями, вона замінила відкритою, безсоромною, прямою, сухою експлуатацією.

Буржуазія позбавила ореолу святості всі роди діяльності, які вважалися досі почесними і на які досі дивилися з побожним трепетом. Вона перетворила лікаря, юриста, попа, поета, мужа науки в своїх платних найманих робітників.

Буржуазія зірвала з сімейних відносин їх зворушливо-сентиментальний покров і звела їх до чисто грошових відносин.

Буржуазія викрила, як властивий середньовіччю прояв грубої сили, що ним так захоплювалася реакція, знаходив собі відповідне доповнення в непробудному ледарстві. Тільки вона вперше показала, що може зробити людська діяльність. Вона створила чудеса, що далеко перевищують єґіпетські піраміди, римські водогони і ґотичні собори; вона провела походи, які далеко лишають позаду себе переселення народів[18] і хрестові походи[19].

Буржуазія не може існувати, не революціонізуючи постійно знаряддя виробництва, отже й виробничі відносини, отже й усі суспільні відносини. Навпаки, незмінне збереження старого способу виробництва було першою умовою існування всіх попередніх промислових класів. Безперестанна революція виробництва, безперервне потрясіння всіх суспільних відносин, вічна непевність і рух відрізняють буржуазну епоху від усіх попередніх. Всі застиглі, заіржавілі відносини з їх світою з давніх-давен шанованих уявлень і поглядів руйнуються, всі новоутворені старіють ще до того, як встигнуть закостеніти. Все станове і застигле випарюється, все святе оскверняється, і люди, нарешті, змушені подивитись тверезими очима на своє життьове становище, на свої взаємні відносини.

Потреба в чимраз ширшому збуті для своїх продуктів жене буржуазію по всій земній кулі. Скрізь мусить вона загніздитися, скрізь оселитися, скрізь встановити зв’язки.

Експлуатацією світового ринку буржуазія зробила виробництво і споживання всіх країн космополітичним. На превеликий жаль реакціонерів, вона вирвала спід ніг промисловості національний ґрунт. Прадавні національні галузі промисловості були знищені і знищуються день-у-день. Їх витісняють нові галузі промисловості, запровадження яких стає питанням життя для всіх цивілізованих націй, галузі промисловості, які переробляють уже не місцеву сировину, а сировину, що походить з найдальших країв, і фабрикати яких споживаються не тільки в самій даній країні, але разом з тим і в усіх частинах світу. Замість старих потреб, що задовольнялися місцевими виробами, з’являються нові, для задоволення яких потрібні продукти найвіддаленіших країн і кліматів. Замість старої місцевої і національної самодостатності й замкнутості з’являються всебічний зв’язок, всебічна залежність народів один від одного. І це має місце як у матеріальному виробництві, так і в інтелектуальному. Продукти розумової діяльності окремих народів стають спільним надбанням. Національна однобічність і обмеженість стають все більш і більш неможливими, і з багатьох національних і місцевих літератур утворюється одна світова література.

Буржуазія завдяки швидкому поліпшенню всіх знарядь виробництва, завдяки безмежно полегшеним засобам сполучення втягає в цивілізацію всі, навіть найбільш варварські, нації. Дешеві ціни її товарів являють собою ту важку артилерію, якою вона вщент руйнує всі китайські мури, якою вона примушує до капітуляції найупертішу ненависть варварів до чужоземців. Вона примушує всі нації засвоїти буржуазний спосіб виробництва, якщо вони не хочуть загинути; вона примушує їх заводити у себе самих так звану цивілізацію, тобто ставати буржуа. Одним словом, вона створює собі світ за своїм образом і подобою.

Буржуазія підкорила село пануванню міста. Вона створила величезні міста, вона в великій мірі збільшила число міського населення порівняно з сільським і таким чином вирвала значну частину населення з ідіотизму сільського життя. Подібно до того, як вона зробила село залежним від міста, вона зробила варварські й напівварварські країни залежними від цивілізованих, селянські народи — від буржуазних народів, Схід — від Заходу.

Буржуазія все більше й більше знищує роздроблення засобів виробництва, володіння й населення. Вона скупчила населення, централізувала засоби виробництва і зосередила власність у небагатьох руках. Необхідним наслідком цього була політична централізація. Незалежні, ледве зв’язані між собою провінції, з різними інтересами, законами, урядами й митами, були з’єднані в одну націю, один уряд, один закон, один національний класовий інтерес, один митний кордон.

Менше ніж за сто років свого класового панування буржуазія створила численніші і колосальніші продуктивні сили, ніж усі минулі покоління разом. Підкорення сил природи, запровадження машин, застосування хімії в промисловості й землеробстві, пароплавство, залізниці, електричні телеґрафи, перетворення цілих частин світу в продуктивні, пристосування річок для судноплавства, цілі ніби спід землі викликані населення, — яке з попередніх століть передчувало, що в надрах суспільної праці дрімали такі продуктивні сили?

Ми бачили, однак, що засоби виробництва і зносин, на основі яких утворилася буржуазія, були створені в феодальному суспільстві. На певному ступені розвитку цих засобів виробництва і зносин ті умови, в яких відбувалися виробництво і обмін феодального суспільства, феодальна орґанізація землеробства й мануфактури, одним словом — феодальні майнові відносини, вже більше не відповідали розвиненим продуктивним силам. Вони гальмували виробництво, замість сприяти йому. Вони теж перетворилися в численні окови. Необхідно було розбити їх, і вони були розбиті.

Їх місце зайняла вільна конкуренція з відповідним їй суспільним і політичним ладом, з економічним і політичним пануванням буржуазного класу.

На наших очах відбувається подібний рух. Буржуазні умови виробництва і зносин, буржуазні майнові відносини, сучасне буржуазне суспільство, що наче чарами створило такі потужні засоби виробництва й зносин, схоже на чарівника, який уже не може справитись з тими підземними силами, які він викликав своїми заклинаннями. Вже кілька десятиріч історія промисловості й торгівлі є лише історія збурення сучасних продуктивних сил проти сучасних виробничих відносин, проти майнових відносин, які є умовами існування буржуазії та її панування. Досить назвати торговельні кризи, які, періодично повертаючись, дедалі грізніше ставлять під запитання існування всього буржуазного суспільства. Під час торговельних криз реґулярно знищується велика частина не тальки виготовлених продуктів, але й створених уже продуктивних сил. Під час криз вибухає соціальна епідемія, яка всім попереднім епохам здавалася б безглуздям — епідемія перепродукції. Суспільство раптом опиняється відкинутим в одну мить назад у стан варварства, наче голод, загальна нищівна війна відрізали його від усіх засобів існування; промисловість, торгівля здаються знищеними, — і чому? Тому, що суспільство надто цивілізоване, у нього надто багато засобів існування, надто багато промисловості, надто багато торгівлі. Продуктивні сили, які є в його розпорядженні, не служать більше розвиткові буржуазної цивілізації і буржуазних майнових відносин; навпаки, вони стали надто могутніми для цих відносин, вони ними гальмуються; і як тільки вони перемагають це гальмо, вони розладжують усе буржуазне суспільство, загрожують існуванню буржуазної власності. Буржуазні відносини стали занадто вузькими, щоб вмістити створене ними багатство. — Чим буржуазія перемагає кризи? З одного боку, вимушеним знищенням маси продуктивних сил; з другого боку, завоюванням нових ринків і ґрунтовнішою експлуатацією старих ринків. Отже чим? Тим, що вона готує всебічніші й могутніші кризи і зменшує засоби запобігання кризам.

Та зброя, якою буржуазія повалила феодалізм, спрямовується тепер проти самої буржуазії.

Але буржуазія не тільки викувала зброю, яка несе їй смерть; вона породила також і тих людей, які боротимуться цією зброєю — сучасних робітників, пролетарів.

В тій самій мірі, в якій розвивається буржуазія, тобто капітал, — в тій самій мірі розвивається і пролетаріат, клас сучасних робітників, які тільки доти можуть існувати, поки знаходять роботу, а знаходять вони її лише доти, поки їх праця збільшує капітал. Ці робітники, які мусять продавати себе поштучно, є товар, як і всякий інший предмет торгівлі, а тому вони в однаковій мірі зазнають усіх мінливостей конкуренції, всіх коливань ринку.

В наслідок поширення машин і поділу праці праця пролетарів втратила всякий самостійний характер, а тим самим і всяку принадність для робітника. Він стає простим придатком до машини, від якого вимагають тільки найпростіших, найодноманітніших, найлегших до вивчення операцій. Тому витрати, які спричиняє робітник, обмежуються майже тільки засобами існування, яких він потребує для свого утримання і для продовження свого роду. Але ціна всякого товару, отже й праці[20], дорівнює витратам його виробництва. Тому в тій самій мірі, в якій зростає неприємність праці, зменшується заробітна плата. Навіть більше: в тій самій мірі, в якій зростають застосування машин і поділ праці, — в тій самій мірі зростає і маса праці, чи то в наслідок збільшення робочих годин, чи в наслідок збільшення роботи, якої вимагають за даний час, прискореного ходу машин і т. д.

Сучасна промисловість перетворила маленьку майстерню патріархального майстра у велику фабрику промислового капіталіста. Маси робітників, скупчені на фабриці, орґанізовуються по-солдатському, їх ставлять, як рядових солдатів промислової армії, під нагляд цілої ієрархії унтерофіцерів та офіцерів. Вони раби не тільки буржуазного класу, буржуазної держави, — їх щодня і щогодини поневолює машина, наглядач і передусім сам окремий буржуа-фабрикант. Ця деспотія тим дріб’язковіша, ненависніша, тим більше викликає озлоблення, чим одвертіше вона проголошує своєю кінцевою метою наживу.

Чим менше вмілості і сили вимагає ручна праця, тобто чим більше розвивається сучасна промисловість, тим більше праця чоловіків витісняється працею жінок і дітей. Відміни статі й віку не мають уже щодо робітничого класу ніякого суспільного значення. Існують тільки знаряддя праці, які, залежно від віку й статі, викликають різні витрати.

Коли експлуатація робітника фабрикантом закінчена настільки, що робітник одержує готівкою свою заробітну плату, тоді на нього накидаються інші частини буржуазії: домовласник, крамар, лихвар і т. д.

Дотеперішні дрібні середні стани, дрібні промисловці, купці і рантьє[21], ремісники й селяни, — всі ці класи опускаються в лави пролетаріату, почасти тому, що їхній невеликий капітал недостатній для ведення великого промислового підприємства і не витримує конкуренції з більшими капіталістами, почасти тому, що їх вмілість знецінюється новими способами виробництва. Так рекрутується пролетаріат з усіх класів населення.

Пролетаріат проходить різні ступені розвитку. Його боротьба проти буржуазії починається разом з його існуванням.

Спочатку борються окремі робітники, потім робітники однієї фабрики, потім робітники однієї галузі праці в одній місцевості проти окремого буржуа, який їх безпосередньо експлуатує. Вони спрямовують свої атаки не тільки проти буржуазних виробничих відносин; вони спрямовують їх і проти самих знарядь виробництва; вони знищують конкуруючі чужоземні товари, вони розбивають машини, вони підпалюють фабрики, вони намагаються шляхом боротьби знову повернути собі зникле становище середньовічного робітника.

На цьому ступені робітники становлять розпорошену по всій країні і роздроблену конкуренцією масу. Згуртованість робітників у значніші маси ще не є наслідком їх власного об’єднання, а наслідком об’єднання буржуазії, яка для досягнення своїх власних політичних цілей мусить, і поки ще може, приводити в рух увесь пролетаріат. На цьому ступені пролетарі борються, отже, не проти своїх ворогів, а проти ворогів своїх ворогів — проти решток абсолютної монархії, проти землевласників, непромислових буржуа, дрібних буржуа. Таким чином увесь історичний рух зосереджується в руках буржуазії; кожна здобута при таких умовах перемога є перемогою буржуазії.

Але з розвитком промисловості пролетаріат не тільки зростає в числі; він скупчується в більші маси, сила його зростає, і він більше відчуває її. Інтереси пролетаріату, його життьове становище дедалі більше вирівнюються в міру того, як машини все більше й більше стирають відмінності в умовах праці і майже повсюди збивають заробітну плату до однаково низького рівня. Ростуща конкуренція буржуа між собою і торговельні кризи, що виникають з цього, роблять заробітну плату робітників дедалі хиткішою; невпинне поліпшення машин, що розвивається дедалі швидше, робить усе життьове становище робітників дедалі більш непевним; колізії між окремим робітником і окремим буржуа дедалі більше набирають характеру колізій між двома класами. Робітники починають з того, що утворюють коаліції проти буржуа; вони об’єднуються для обстоювання своєї заробітної плати. Вони засновують навіть тривалі асоціації, щоб забезпечити себе харчем на випадок можливих заворушень. Місцями боротьба вибухає у повстання.

Час від часу робітники перемагають, але перемога ця лише минуща. Дійсним результатом їх боротьби є не безпосередній успіх, а об’єднання робітників, яке дедалі більше поширюється. Йому сприяють ростущі засоби сполучення, які створюються великою промисловістю і які зв’язують між собою робітників різних місцевостей. Але цього тільки зв’язку і треба для того, щоб ці численні місцеві битви, скрізь однакового характеру, централізувати в національну, в класову боротьбу. А всяка класова боротьба є боротьба політична. І об’єднання, для якого городянам середньовіччя з їх путівцями потрібні були століття, сучасні пролетарі здійснюють завдяки залізницям протягом небагатьох років.

Ця орґанізація пролетарів у клас і тим самим у політичну партію щохвилини знову руйнується конкуренцією між самими робітниками. Але вона постійно знову виникає, сильніша, міцніша, могутніша. Вона примушує визнати окремі інтереси робітників в законодавчому порядку, використовуючи розколи серед буржуазії. Так було з білем про десятигодинний робочий день в Анґлії.

Колізії в старому суспільстві взагалі в багатьох відношеннях сприяють процесові розвитку пролетаріату. Буржуазія перебуває в постійній боротьбі: спочатку проти аристократії, пізніше проти тих частин самої буржуазії, інтересам яких суперечить розвиток промисловості, і завжди проти буржуазії всіх чужих країн. В усіх цих битвах вона змушена апелювати до пролетаріату, вдаватися до нього по допомогу і таким чином втягати його в політичний рух. Отже, буржуазія сама передає пролетаріатові елементи своєї власної освіти, тобто зброю проти самої себе.

Далі, як ми бачили, розвиток промисловості скидає цілі верстви пануючого класу в лави пролетаріату або, принаймні, загрожує умовам їх життя. Вони теж передають пролетаріатові масу елементів освіти.

Нарешті, в ті періоди, коли класова боротьба наближається до розв’язки, процес розкладу всередині пануючого класу, всередині всього старого суспільства набирає такого бурхливого, такого різкого характеру, що невелика частина пануючого класу зрікається його і пристає до революційного класу, до того класу, який несе в своїх руках майбутнє. Отже, так само як раніше частина дворянства переходила до буржуазії, — так тепер частина буржуазії переходить до пролетаріату, особливо частина буржуа-ідеолоґів, які піднеслися до теоретичного розуміння всього історичного руху.

З усіх класів, які нині протистоять буржуазії, один тільки пролетаріат є дійсно революційний клас. Всі інші класи занепадають і гинуть з розвитком великої промисловості, а пролетаріат є її власний продукт.

Середні стани — дрібний промисловець, дрібний купець, ремісник, селянин, — всі вони борються проти буржуазії, щоб урятувати від загибелі своє існування як середніх станів. Отже, вони не революційні, а консервативні. Навіть більше: вони реакційні, вони намагаються повернути назад колесо історії. Якщо вони й бувають революційними, то лиш остільки, оскільки має статися їх перехід у лави пролетаріату, оскільки вони боронять не свої теперішні, а свої майбутні інтереси, оскільки вони покидають свою власну точку зору, щоб стати на точку зору пролетаріату.

Люмпенпролетаріат[22], цей пасивний продукт гниття найнижчих верств старого суспільства, місцями втягається пролетарською революцією в рух, але за всім своїм життьовим становищем він з більшою охотою продаватиме себе для реакційних інтриґ.

Життьові умови старого суспільства вже знищені в життьових умовах пролетаріату. Пролетар не має власності; його відносини до жінки й дітей вже не мають нічого спільного з буржуазними сімейними відносинам»; сучасна промислова праця, сучасне поневолення в ярмі капіталу, однакове як в Анґлії, так і у Франції, як в Америці, так і в Німеччині, стерло з нього всякий національний характер. Закони, мораль, реліґія — все це для нього не більше, як буржуазні передсуди, за кожним з яких ховаються певні буржуазні інтереси.

Всі попередні класи, що завойовували собі панування, намагалися забезпечити своє вже здобуте життьове становище, підпорядковуючи все суспільство умовам своєї наживи. Пролетарі можуть завоювати собі суспільні продуктивні сили, лише знищивши свій власний дотеперішній спосіб привласнення, а тим самим і весь дотеперішній спосіб привласнення в цілому. У пролетарів нема нічого свого, що їм треба було б забезпечувати; вони повинні зруйнувати всі дотеперішні приватні забезпечення і приватні страхування.

Всі дотеперішні рухи були рухами меншостей або в інтересах меншостей. Пролетарський рух є самостійний рух величезної більшості в інтересах величезної більшості. Пролетаріат, найнижча верства теперішнього суспільства, не може піднестися, не може випрямитись без того, щоб не висадити в повітря всю надбудову з тих верств, що становлять офіціальне суспільство.

Коли й не за змістом, то за формою боротьба пролетаріату проти буржуазії є насамперед боротьба національна. Пролетаріат кожної країни мусить, звичайно, насамперед покінчити з своєю власною буржуазією.

Малюючи найзагальніші фази розвитку пролетаріату, ми. простежили більш чи менш приховану громадянську війну всередині існуючого суспільства аж до того пункту, коли вона вибухає як відкрита революція, і пролетаріат шляхом насильного повалення буржуазії встановлює своє панування. Всі дотеперішні суспільства ґрунтувалися, як ми бачили, на протилежності гноблячих і гноблених класів. Але для того, щоб можна було гнобити якийсь клас, необхідно забезпечити йому умови, при яких він міг би, принаймні, по-рабському животіти. Кріпак у стані кріпацтва вибився в члени комуни, так само як дрібний міщанин під ярмом феодалістичного абсолютизму вибився в буржуа. А сучасний робітник, замість того щоб підноситися разом з проґресом промисловості, опускається все нижче і нижче умов існування свого власного класу. Робітник стає паупером, і пауперизм розвивається ще швидше, ніж населення й багатство. Звідси ясно видно, що буржуазія нездатна лишатися далі пануючим класом суспільства і накидати суспільству умови існування свого класу як регулюючий закон. Вона нездатна панувати, бо нездатна забезпечити своєму рабові існування навіть у межах його рабства, бо вона змушена дати йому опуститися до такого становища, коли мусить харчувати його, замість того щоб харчуватися його коштом. Суспільство не може вже більше жити під її владою, тобто її життя більше вже несполучне з суспільством.

Основною умовою існування й панування буржуазного класу є нагромадження багатства в руках приватних осіб, утворення й збільшення капіталу; умовою існування капіталу є наймана праця. Наймана праця грунтується виключно на конкуренції робітників між собою. Проґрес промисловості, мимовільним носієм якого, нездатним йому опиратись, є буржуазія, ставить на місце ізоляції робітників в наслідок конкуренції революційне об’єднання їх шляхом асоціації. Отже, з розвитком великої промисловості спід ніг буржуазії вибивається сама основа, на якій вона продукує і привласнює собі продукти. Вона продукує передусім своїх власних могильників, її загибель і перемога пролетаріату однаково неминучі.

Пролетарі і комуністи

В якому відношенні стоять комуністи до пролетарів взагалі?

Комуністи не є якась особлива партія, що протиставить себе іншим робітничим партіям.

У них нема ніяких інтересів, окремих від інтересів усього пролетаріату.

Вони не виставляють ніяких особливих принципів, за якими вони хотіли б надавати форми пролетарському рухові.

Комуністи відрізняються від усіх інших пролетарських партій лише тим, що, з одного боку, в боротьбі пролетарів різних націй вони виділяють і обстоюють спільні, незалежні від національності інтереси всього пролетаріату; з другого боку, тим, що на різних ступенях розвитку, які проходить боротьба між пролетаріатом і буржуазією, вони завжди є представниками інтересів руху в цілому.

Отже, на ділі комуністи є найрішучіша частина робітничих партій усіх країн, частина, яка завжди спонукає до дальшого руху вперед усі інші; в теоретичному відношенні вони мають перед рештою маси пролетаріату ту перевагу, що розуміють умови, хід і загальні результати пролетарського руху.

Найближча мета комуністів є та сама, що й усіх інших пролетарських партій: перетворення пролетаріату в клас, повалення панування буржуазії, завоювання пролетаріатом політичної влади[23].

Теоретичні положення комуністів аж ніяк не ґрунтуються на ідеях, на принципах, вигаданих або відкритих тим чи іншим обновителем світу.

Вони є тільки загальним виразом фактичних відносин існуючої класової боротьби, історичного руху, що відбувається перед нашими очима. Знищення дотеперішніх майнових відносин не є чимось властивим виключно комунізмові.

Всі майнові відносини зазнавали постійної історичної заміни, постійних історичних змін.

Французька революція, напр., знищила феодальну власність на користь буржуазної[24].

Те, чим відзначається комунізм, є не знищення власності взагалі, а знищення буржуазної власності.

Але сучасна буржуазна приватна власність є останній і найдосконаліший вираз такого виробництва і привласнення продуктів, яке ґрунтується на класових суперечностях, на експлуатації одних другими.

В цьому розумінні комуністи можуть виразити свою теорію одним положенням: знищення приватної власності.

Нам, комуністам, закидали, ніби ми хочемо знищити особисто надбану, своєю працею здобуту власність; ту власність, яка становить основу всякої особистої свободи, діяльності й самостійності.

Своєю працею здобута, надбана, зароблена власність? Чи говорите ви про дрібноміщанську, дрібноселянську власність, яка передувала власності буржуазній? Нам нема чого її знищувати, розвиток промисловості знищив її і щодня її знищує.

Чи, може, ви говорите про сучасну буржуазну приватну власність?

Але хіба наймана праця, праця пролетаря, створює йому власність? Аж ніяк. Вона створює капітал, тобто ту власність, яка експлуатує найману працю, власність, яка може збільшуватись тільки при тій умові, що вона породжує нову найману працю, щоб знову її експлуатувати. Власність у її нинішній формі рухається в протилежності між капіталом і найманою працею. Розгляньмо обидві сторони цієї протилежності.

Бути капіталістом — значить займати в виробництві не тільки чисто особисте, але й суспільне становище.

Капітал є колективний продукт і може бути приведений у рух тільки спільною діяльністю багатьох членів суспільства, — в кінцевому рахунку тільки спільною діяльністю всіх членів суспільства.

Отже, капітал є не особиста, а суспільна сила.

Тому, якщо капітал буде перетворений у колективну, належну всім членам суспільства власність, то це не буде перетворенням особистої власності в суспільну. Зміниться лише суспільний характер власності. Вона втратить свій класовий характер.

Перейдімо до найманої праці.

Пересічна ціна найманої праці є мінімум заробітної плати, тобто сума засобів існування, необхідних для того, щоб зберегти життя робітника як робітника. Отже, того, що найманий робітник привласнює собі своєю діяльністю, вистачає лише на те, щоб репродукувати його голе життя. Ми зовсім не хочемо знищити це особисте привласнення продуктів праці, яке служить для відтворення безпосереднього життя, привласнення, що не залишає ніякого чистого доходу, який міг би дати власть над чужою працею. Ми хочемо тільки знищити злиденний характер цього привласнення, при якому робітник живе лише для того, щоб збільшувати капітал, живе лиш остільки, оскільки цього вимагають інтереси пануючого класу.

В буржуазному суспільстві жива праця є лише засіб для того, щоб збільшувати нагромаджену працю. В комуністичному суспільстві нагромаджена праця є лише засіб для того, щоб розширювати, збагачувати, полегшувати життьовий процес робітників.

Отже, в буржуазному суспільстві минуле панує над сучасним, а в комуністичному — сучасне над минулим. В буржуазному суспільстві капітал має самостійність і індивідуальність, тоді як трудящий індивід несамостійний і позбавлений індивідуальності.

І знищення цих відносин буржуазія називає знищенням особистості й свободи! І вона має рацію. Справді, мова йде про знищення буржуазної особистості, самостійності й свободи.

Під свободою в межах теперішніх буржуазних виробничих відносин розуміють свободу торгівлі, свободу купівлі й продажу.

Але якщо зникає гендлярство, то зникає і вільне гендлярство. Фрази про вільне гендлярство, як і всі інші пишномовні фрази нашої буржуазії про свободу, взагалі мають якийсь сенс тільки у відношенні до невільного гендлярства, до поневоленого середньовічного городянина, а не у відношенні до комуністичного знищення гендлярства, буржуазних виробничих відносин і самої буржуазії.

Ви обурюєтесь з того, що ми хочемо знищити приватну власність. Але у вашому сучасному суспільстві приватна власність знищена для дев’яти десятих його членів; вона існує якраз тому, що для дев’яти десятих вона не існує. Отже, ви закидаєте нам, що ми хочемо знищити таку власність, яка передбачає як необхідну умову відсутність власності у величезної більшості суспільства.

Одним словом, ви закидаєте нам, що ми хочемо знищити вашу власність. Дійсно, ми цього хочемо.

З того моменту, коли праця вже більше не може бути перетворена в капітал, гроші, земельну ренту[25], коротко кажучи — в суспільну силу, яка може бути монополізована, тобто з того моменту, коли особиста власність не може вже більше перетворюватись у буржуазну, — з цього моменту, заявляєте ви, особа скасована.

Отже, ви признаєтесь, що під особою ви розумієте не кого іншого, як буржуа, буржуазного власника. А ця особа справді повинна бути скасована.

Комунізм ні в кого не віднімає власті привласнювати собі суспільні продукти, він віднімає тільки власть поневолювати собі за допомогою цього привласнення чужу працю.

Нам закидали, що із знищенням приватної власності припиниться, мовляв, всяка діяльність і вкорениться загальне ледарство.

В такому разі буржуазне суспільство давно мусило б загинути від ледарства; бо ті, що в ньому працюють, нічого не набувають, а ті, що в ньому набувають, не працюють. Всі ці побоювання зводяться до тавтолоґії, що немає вже найманої праці, раз уже немає капіталу.

Всі закиди, які спрямовуються проти комуністичного способу привласнення і способу виробництва матеріальних продуктів, поширюються так само на привласнення й вироблення продуктів розумової праці. Подібно до того, як припинення класової власності є для буржуа припиненням самого виробництва, так і припинення класової освіти він ототожнює з припиненням освіти взагалі.

Та освіта, про втрату якої він жаліє, є для величезної більшості перетворенням у машину.

Але не сперечайтеся з нами, оцінюючи знищення буржуазної власності з точки зору ваших буржуазних уявлень про свободу, освіту, право і т. д. Ваші ідеї сами є продукт буржуазних виробничих і майнових відносин, так само як ваше право є лише підвищена в закон воля вашого класу, воля, зміст якої визначений матеріальними умовами життя вашого класу.

Небезстороннє уявлення, завдяки якому ви перетворюєте ваші виробничі і майнові відносини з відносин історичних, в ході розвитку виробництва минаючих, у вічні закони природи й розуму, — це уявлення ви поділяєте з усіма загиблими панівними класами. Те, що ви розумієте, коли мова йде про античну[26] власність, те, що ви розумієте, коли мова йде про феодальну власність, ви не можете вже зрозуміти, коли мова йде про власність буржуазну.

Скасування сім’ї! Навіть крайні радикали обурюються проти цього ганебного наміру комуністів.

На чому основана сучасна, буржуазна сім’я? На капіталі, на приватній наживі. В цілком розвиненому вигляді вона існує тільки для буржуазії; але вона знаходить своє доповнення у вимушеній безсімейності пролетарів і в публічній проституції.

Буржуазна сім’я природно відпадає разом з відпадінням цього її доповнення; і те, і друге зникає разом із зникненням капіталу.

Ви закидаєте нам, що ми хочемо знищити експлуатацію дітей їх батьками? В цьому злочині ми признаємось.

Але ми знищуємо, кажете ви, найніжніші відносини, ставлячи на місце домашнього виховання суспільне.

А хіба й ваше виховання не визначається суспільством? Хіба воно не визначається суспільними відносинами, в яких ви виховуєте, не визначається безпосереднім чи посереднім втручанням суспільства через школу і т. д.? Комуністи не вигадують впливу суспільства на виховання; вони тільки міняють його характер, вони виривають виховання спід впливу пануючого класу.

Буржуазні балачки про сім’ю і виховання, про ніжні відносини між батьками й дітьми стають тим огиднішими, чим більше в наслідок великої промисловості розриваються для пролетарів усі сімейні зв’язки і діти перетворюються в прості предмети торгівлі і в знаряддя праці.

Але ви, комуністи, хочете запровадити спільність жінок, — кричить нам хором уся буржуазія.

Буржуа дивиться на свою дружину як на просте знаряддя виробництва. Він чує, що знаряддя виробництва мають використовуватися спільно, і, звичайно, не може собі уявити нічого іншого, як те, що ця сама доля — бути спільними — спіткає і жінок.

Він і не підозріває, що мова йде саме про те, щоб скасувати становище жінок як простих знарядь виробництва.

Зрештою, немає нічого смішнішого, як високоморальний жах наших буржуа з приводу нібито офіціальної спільності жінок у комуністів. Комуністам нема чого заводити спільність жінок, вона майже завжди існувала.

Наші буржуа, не задовольняючись тим, що мають у своєму розпорядженні жінок і дочок своїх робітників, не кажучи вже про офіціальну проституцію, знаходять головну втіху в тому, щоб спокушати своїх шлюбних жінок один у одного.

Буржуазний шлюб є в дійсності спільність шлюбних жінок. Комуністам можна було б закинути хіба тільки те, що вони хочуть запровадити замість лицемірно прихованої офіціальну, відкриту спільність жінок. Зрештою, само собою зрозуміло, що із знищенням теперішніх виробничих відносин зникне також і спільність жінок, що випливає з них, тобто офіціальна і неофіціальна проституція.

Далі комуністам закидають, ніби вони хочуть скасувати батьківщину, національність.

Робітники не мають батьківщини. В них не можна відняти того, чого в них немає. Тому що пролетаріат насамперед мусить завоювати собі політичне панування, підвищитися до становища національного класу, сам сконституюватись як нація, він сам поки ще національний, хоч і зовсім не в буржуазному розумінні.

Національна відособленість і протилежності народів зникають все більше й більше вже з розвитком буржуазії, свободою торгівлі, світовим ринком, одноманітністю промислового виробництва і відповідних до нього життьових умов.

Панування пролетаріату ще більше прискорить їх зникнення. Об’єднана діяльність, принаймні цивілізованих країн, є одна з перших умов його визволення.

В тій мірі, в якій буде знищена експлуатація одного індивіда другим, буде знищена і експлуатація однієї нації другою.

Разом із протилежністю класів всередині нації відпаде і вороже ставлення націй одної до одної.

Обвинувачення проти комунізму, які висуваються з реліґійних, філософських і взагалі ідеолоґічних точок зору, не заслуговують докладного розгляду.

Чи потрібна глибока прозірливість, щоб зрозуміти, що разом із життьовими умовами людей, з їх суспільними відносинами, з їх суспільним буттям змінюються також і їх уявлення, погляди й поняття, одним словом — і їх свідомість?

Що ж інше доводить історія ідей, як не те, що розумове виробництво перетворюється разом з матеріальним? Пануючими ідеями будьякого часу завжди були тільки ідеї пануючого класу.

Говорять про ідеї, які революціонізують все суспільство; цим висловлюють лише той факт, що всередині старого суспільства утворились елементи нового, що рука в руку з розкладом старих життьових умов іде й розклад старих ідей.

Коли стародавній світ ішов до загибелі, стародавні реліґії були переможені христіанською реліґією. Коли христіанські ідеї в XVIII столітті були переможені просвітними ідеями, феодальне суспільство вело свою смертельну боротьбу з революційною тоді буржуазією. Ідеї свободи совісті й реліґії виражали лише панування вільної конкуренції в сфері совісті.

«Але», скажуть нам, «реліґійні, моральні, філософські, політичні, правові ідеї і т. д. звичайно, змінювалися в ході історичного розвитку. Реліґія, мораль, філософія, політика, право завжди зберігались у цій зміні.

До того ж, існують вічні істини, як от свобода, справедливість і т. д., спільні всім становищам суспільства. А комунізм скасовує вічні істини, він скасовує реліґію, мораль, замість того щоб оновити їх; отже, він суперечить усьому попередньому історичному розвитку».

До чого зводиться це обвинувачення? Історія всього дотеперішнього суспільства рухалася в класових протилежностях, які в різні епохи по-різному складалися.

Але хоч би яких вони набирали форм, експлуатація однієї частини суспільства другою є факт, спільний усім минулим століттям. Тим то недивно, що суспільна свідомість усіх століть, не зважаючи на всю різноманітність і відмінність, рухається в певних спільних формах, у формах свідомості, які цілком зникнуть лише з цілковитим зникненням протилежності класів.

Комуністична революція є найрадикальніший розрив з успадкованими від минулого майновими відносинами; недивно, що в ході її розвитку відбувається найрадикальніший розрив з успадкованими від минулого ідеями.

Облишмо, однак, закиди буржуазії проти комунізму.

Ми вже бачили вище, що першим кроком у робітничій революції є перетворення[27] пролетаріату у пануючий клас, завоювання демократії[28].

Пролетаріат використає своє політична панування для того, щоб крок за кроком вирвати у буржуазії весь капітал, централізувати всі знаряддя виробництва в руках держави, тобто орґанізованого в пануючий клас пролетаріату, і якомога швидше збільшити масу продуктивних сил.

Це може, звичайно, статися спочатку лише за допомогою деспотичних втручань у право власності і в буржуазні виробничі відносини, тобто за допомогою заходів, які економічно здаються недостатніми і неспроможними, але які в ході руху переростають самих себе і є неминучі як засіб для перевороту в усьому способі виробництва.

Ці заходи, звичайно, будуть в різних країнах різні.

Проте, в найбільш передових країнах можна буде майже повсюди вжити таких заходів[29]:

1) Експропріація земельної власності і повернення земельної ренти на державні видатки.

2) Високий проґресивний податок.

3) Скасування права спадкування.

4) Конфіскація власності всіх еміґрантів і бунтівників.

5) Централізація кредиту в руках держави за допомогою національного банку з державним капіталом і виключною монополією.

6) Централізація всього транспорту в руках держави.

7) Збільшення числа державних фабрик, знарядь виробництва, перетворення земель в орні і поліпшення їх якості за загальним планом.

8) Однакова обов’язковість праці для всіх, утворення промислових армій, особливо для землеробства.

9) З’єднання землеробства з промисловістю, сприяння поступінному усуненню протилежності між містом і селом.

10) Громадське і безплатне виховання всіх дітей. Усунення фабричної праці дітей в її нинішній формі. З’єднання виховання з матеріальним виробництвом і т. д. і т. д.

Коли в ході розвитку зникнуть класові відміни і все виробництво зосередиться в руках асоційованих індивідів, тоді суспільна влада втратить свій політичний характер. Політична влада у власному розумінні слова є орґанізована сила одного класу для придушення другого. Якщо пролетаріат у боротьбі проти буржуазії неодмінно об’єднується в клас, якщо шляхом революції він перетворює себе в пануючий клас і як пануючий клас насильно знищує старі виробничі відносини, то разом з цими виробничими відносинами він знищує умови існування класової протилежності, класи взагалі, а тим самим і своє власне панування як класу.

Місце старого буржуазного суспільства з його класами та класовими протилежностями займає асоціація, в якій вільний розвиток кожного є умовою вільного розвитку всіх.

III. Соціалістична і комуністична література[30]

1. РЕАКЦІЙНИЙ СОЦІАЛІЗМ

а) Феодальний соціалізм

Французька і анґлійська аристократія за своїм історичним cтановищем була покликана до того, щоб писати памфлети проти сучасного буржуазного суспільства. У французькій Липневій революції 1830 року, в анґлійському рухові за парламентську реформу ненависний вискочка ще раз завдав їй, поразки[31]. Про серйозну політичну боротьбу не могло більше бути й мови. Їй лишилася тільки літературна боротьба. Але й у сфері літератури стали вже неможливими старі фрази часів реставрації[32]. Щоб збудити симпатію, аристократія мусила вдавати, що вона вже не дбає про свої інтереси і формулює свій акт обвинувачення проти буржуазії тільки в інтересах експлуатованого робітничого класу. Таким чином, вона брала реванш тим, що могла співати пасквільних пісень проти свого нового владаря і шептати йому на вухо більш-менш зловісні пророкування.

Таким чином виник феодальний соціалізм — напівскарга, напівпасквіль, напіввідгук минулого, напівзагроза майбутнього, який часом влучав буржуазії в саме серце своїм їдким, дотепно-нищівним присудом, але який завжди справляв комічне враження своєю цілковитою неспроможністю зрозуміти хід сучасної історії.

Аристократія розмахувала жебрацькою торбою пролетаріату, мов прапором, щоб зібрати коло себе народ. Але щоразу, коли народ ішов слідом за нею, він помічав у неї на заду старі феодальні герби і розбігався з гучним і непочтивим реготом.

Найкраще розигрувала цю комедію частина французьких легітимістів[33] і «Молода Анґлія»[34].

Якщо феодали доводять, що їх спосіб експлуатації був іншого роду, ніж буржуазна експлуатація, то вони забувають тільки, що вони експлуатували при зовсім інших і тепер уже пережитих обставинах і умовах. Якщо вони вказують, що за їх панування не існувало сучасного пролетаріату, то вони забувають тільки, що саме сучасна буржуазія була необхідним паростком їх суспільного ладу.

Зрештою, вони так мало приховують реакційний характер своєї критики, що їх головне обвинувачення проти буржуазії полягає саме в тому, що за її режиму розвинувся такий клас, який висадить у повітря весь старий суспільний лад.

Вони ще більше закидають буржуазії те, що вона породжує революційний пролетаріат, ніж те, що вона породжує пролетаріат взагалі.

Тому в політичній практиці вони беруть участь в усіх насильних заходах проти робітничого класу, а в буденному житті, всупереч усім своїм пишномовним балачкам, займаються тим, що підбирають золоті яблука[35] і по-шахрайському вимінюють вірність, любов, честь на овечу вовну, буряки та горілку[36].

Подібно до того, як піп завжди йшов рука в руку з феодалом, так і попівський соціалізм ішов з феодальним.

Нема нічого легшого, як надати христіанському аскетизмові соціалістичного відтінку. Хіба христіанство не ратувало також проти приватної власності, проти шлюбу, проти держави? Хіба воно не проповідувало замість цього добродійність і жебрацтво, безшлюбність і умертвіння плоті, монастирське життя і церкву? Христіанський соціалізм, це — тільки свята вода, якою піп окропляє злобу аристократа.

б) Дрібнобуржуазний соціалізм

Феодальна аристократія, це — не єдиний повалений буржуазією клас, життьові умови якого в сучасному буржуазному суспільстві гіршали й відмирали. Середньовічне дрібне міщанство і дрібне селянство були попередниками сучасної буржуазії. В менш розвинених у промисловому й комерційному відношенні країнах цей клас ще продовжує животіти поруч з буржуазією, що розвивається.

В тих країнах, де розвинулась сучасна цивілізація, утворилася нова дрібна буржуазія, яка хитається між пролетаріатом і буржуазією і завжди утворюється знову як доповнююча частина буржуазного суспільства, а конкуренція постійно скидає її членів в лави пролетаріату, і вони навіть бачать наближення того моменту, коли разом з розвитком великої промисловості вони цілком зникнуть як самостійна частина сучасного суспільства і будуть замінені в торгівлі, в мануфактурі, в землеробстві наглядачами і слугами.

В таких країнах, як Франція, де селянство становить далеко більше половини населення, було природно, що письменники, які виступали за пролетаріат проти буржуазії, у своїй критиці буржуазного режиму користувалися дрібнобуржуазною і дрібноселянською міркою і захищали робітників з точки зору дрібної буржуазії. Так утворився дрібнобуржуазний соціалізм. Сісмонді є главою цієї літератури не тільки для Франції, але й для Анґлії.

Цей соціалізм надзвичайно дотепно викривав суперечності в сучасних виробничих відносинах. Він викривав лицемірні прикраси економістів. Він незаперечно довів руйнуючий вплив машин і поділу праці, концентрацію капіталів і землеволодіння, перепродукцію, кризи, неминучу загибель дрібних буржуа і селян, злидні пролетаріату, анархію виробництва, кричущі нерівномірності в розподілі багатства, нищівну промислову війну між націями, розклад старих звичаїв, старих сімейних відносин, старих національностей.

Але за своїм позитивним змістом цей соціалізм хоче або відновити старі засоби виробництва і зносин, а разом з ними і старі майнові відносини і старе суспільство, абож він хоче сучасні засоби виробництва і зносин насильно втиснути знову в рамки старих майнових відносин, які ними були вже зруйновані, мусили бути зруйновані. В обох випадках він одночасно і реакційний, і утопічний.

Цеховий лад у мануфактурі і патріархальне сільське господарство — ось його останнє слово.

У своєму дальшому розвитку цей напрям закінчився жалюгідним прохмелінням.

в) Німецький або «істинний» соціалізм[37]

Соціалістична і комуністична література Франції, яка виникла під гнітом пануючої буржуазії і є літературним виразом боротьби проти цього панування, була перенесена в Німеччину в такий час, коли буржуазія там якраз тільки що почала свою боротьбу проти феодального абсолютизму.

Німецькі філософи, напівфілософи і белетристи жадібно вхопилися за цю літературу і забули тільки, що з перенесенням цих творів з Франції в Німеччину не були одночасно перенесені туди французькі умови життя. В німецьких умовах французька література втратила всяке безпосереднє практичне значення і набрала чисто літературного вигляду. Вона мусила здаватися розумуванням на дозвіллі про істинне суспільство, про здійснення людської сутності. Таким чином, вимоги першої французької революції мали для німецьких філософів XVIII століття сенс лише як вимоги «практичного розуму» взагалі, а виявлення волі революційної французької буржуазії в їх очах мали значення законів чистої волі, волі, якою вона мусить бути, істинно людської волі.

Вся робота німецьких літераторів полягала виключно в тому, щоб погодити нові французькі ідеї з своєю старою філософською совістю, або, скорше, в тому, щоб засвоїти з своєї філософської точки зору французькі ідеї.

Це засвоєння відбулося таким самим способом, яким взагалі засвоюють чужу мову — шляхом перекладу.

Відомо, що на рукописах, на яких були записані класичні твори стародавніх часів язичества, монахи писали безглузді життєписи католицьких святих. Німецькі літератори вчинили з нечестивою французькою літературою навпаки. Під французький ориґінал вони підсовували свою філософську нісенітницю. Наприклад, замість французької критики грошових відносин вони писали: «відчуження людської сутності», замість французької критики буржуазної держави вони писали: «зняття панування катеґорії абстрактно-загального» і т. д.

Таку підміну розвитку думок французів цим своїм філософським фразерством вони охрестили «філософією дії», «істинним соціалізмом», «німецькою наукою соціалізму», «філософським обґрунтуванням соціалізму» і т. д.

Французька соціалістично-комуністична література була таким чином зовсім вихолощена. І тому що в руках німця вона перестала виражати боротьбу одного класу проти другого, то німець був певен, що він подолав «французьку однобічність», що він обстоює замість істинних потреб — потребу в істині, а замість інтересів пролетаріату — інтереси людської сутності, людини взагалі, людини, що не належить ні до якого класу і взагалі існує не в дійсності, а в небесних туманностях філософської фантазії.

Цей німецький соціалізм, який ставився до своїх незграбних шкільних вправ так серйозно і врочисто і так гучно сурмив про них, помалу втратив, однак, свою педантичну невинність.

Боротьба німецької, особливо пруської, буржуазії проти феодалів і абсолютного королівства, — одним словом, ліберальний рух, — ставала серйознішою.

«Істинному соціалізмові» випала, таким чином, бажана нагода протипоставити політичному рухові соціалістичні вимоги, сипати традиційні анафеми проти лібералізму, проти представницької держави, проти буржуазної конкуренції, буржуазної свободи преси, буржуазного права, буржуазної свободи й рівності і проповідувати народній масі, що в цьому буржуазному рухові вона нічого не може виграти, а навпаки, може все втратити. Німецький соціалізм вчасно забув, що французька критика, безглуздим відгуком якої він був, передбачала собою сучасне буржуазне суспільство з відповідними матеріальними умовами життя і відповідною політичною конституцією, якраз усі ті передумови, про завоювання яких тільки ще йшла мова в Німеччині.

Німецьким абсолютним урядам з їхньою світою попів, шкільних учителів, поміщиків і бюрократів він служив бажаним страховищем проти буржуазії, яка загрозливо йшла вгору.

Він становив солоденьке доповнення до жорстоких розправ за допомогою батога і рушничних куль, якими ці самі уряди придушували повстання німецьких робітників.

Якщо «істинний соціалізм», таким чином, ставав зброєю в руках урядів проти німецької буржуазії, то він також і безпосередньо представляв реакційні інтереси, інтереси німецького міщанства. В Німеччині справжню суспільну основу існуючого порядку речей становить дрібне міщанство, яке успадковане від XVI століття і відтоді постійно знову виникає в тій чи іншій формі.

Збереження його, це — збереження існуючого в Німеччині порядку речей. Від промислового і політичного панування буржуазії воно з страхом жде своєї вірної загибелі, з одного боку, в наслідок концентрації капіталу, з другого боку, в наслідок появи революційного пролетаріату. Йому здавалося, що «істинний соціалізм» одним пострілом убиває двох зайців. Він ширився як епідемія.

Виткане з спекулятивного павутиння, вишите вигадливими квітами красномовства, пройняте слізьми хворобливого розчулення, — це фантастичне покривало, яким німецькі соціалісти прикривали кілька своїх кістлявих «вічних істин», тільки збільшувало збут їхнього товару серед цієї публіки.

З свого боку, німецький соціалізм дедалі більше розумів своє покликання — бути пишномовним представником цього міщанства.

Він проголосив німецьку націю нормальною нацією і німецького міщанина нормальною людиною. Кожній його підлоті він надавав захованого, вищого, соціалістичного сенсу, який перетворював її в її протилежність. Послідовний до кінця, він прямо виступив проти «груборуйнівного» напряму комунізму і оповістив, що в своїй величній безсторонності він стоїть вище всякої класової боротьби. За дуже небагатьма винятками все, що циркулює в Німеччині з ніби соціалістичних і комуністичних творів, належить до цієї брудної, знесилюючої літератури[38].

2. КОНСЕРВАТИВНИЙ АБО БУРЖУАЗНИЙ СОЦІАЛІЗМ

Частина буржуазії бажає вилікувати соціальні лиха для того, щоб забезпечити існування буржуазного суспільства.

Сюди належать економісти, філантропи, гуманісти, особи, що бажають поліпшити становище трудящих класів, орґанізатори благодійності, захисники тварин, засновники спілок тверезості, закуткові реформатори найрізноманітніших видів. І цей буржуазний соціалізм опрацьовувався навіть у цілі системи.

Як приклад наведемо «Philosophie de la misère» [«Філософію злиднів»] Прудона.

Соціалістичні буржуа хочуть умов існування сучасного суспільства без боротьби і небезпек, що неминуче з них випливають. Вони хочуть сучасного суспільства, але без тих елементів, що його революціонізують і розкладають. Вони хочуть буржуазії без пролетаріату. Буржуазія, звичайно, уявляє собі той світ, в якому вона панує, як найкращий світ. Буржуазний соціалізм опрацьовує це втішне уявлення в більш-менш цільну систему. Закликаючи пролетаріат здійснити його систему і ввійти в новий Ієрусалім, він по суті вимагає тільки, щоб пролетаріат лишався в теперішньому суспільстві, але відкинув свої сповнені ненависті уявлення про нього.

Друга, менш систематична, зате більш практична форма цього соціалізму намагалася викликати в робітничого класу неґативне ставлення до всякого революційного руху, доводячи, що йому може бути корисною не та чи інша політична зміна, а тільки зміна матеріальних умов життя, економічних відносин. Але під зміною матеріальних умов життя цей соціалізм розуміє аж ніяк не знищення буржуазних виробничих відносин, яке можна здійснити тільки революційним шляхом, а адміністративні поліпшення, які відбуваються на ґрунті цих виробничих відносин, які, отже, нічого не міняють у відносинах капіталу і найманої праці, в кращому ж разі — зменшують для буржуазії витрати її панування і спрощують її державне господарство.

Свого відповідного виразу буржуазний соціалізм досягає лише тоді, коли він стає простим ораторським зворотом.

Вільна торгівля! — в інтересах робітничого класу; охоронні мита! — в інтересах робітничого класу; в’язниці з одиночними камерами! — в інтересах робітничого класу; — ось останнє, єдине щире слово буржуазного соціалізму.

Соціалізм буржуазії полягає якраз у твердженні, що буржуа є буржуа — в інтересах робітничого класу.

3. КРИТИЧНО-УТОПІЧНИЙ СОЦІАЛІЗМ І КОМУНІЗМ

Ми не говоримо тут про ту літературу, яка в усіх великих сучасних революціях висловлювала вимоги пролетаріату (твори Бабефа і т. д.).

Перші спроби пролетаріату здійснити безпосередньо свої власні класові інтереси під час загального заворушення, в період повалення феодального суспільства, необхідно зазнавали краху в наслідок нерозвиненого стану самого пролетаріату, як і в наслідок недостачі матеріальних умов його визволення, які є якраз лише продуктом буржуазної епохи. Революційна література, яка супроводила ці перші рухи пролетаріату, своїм змістом неминуче реакційна. Вона проповідує загальний аскетизм і грубу зрівняльність.

Власне соціалістичні і комуністичні системи, системи Сен-Сімона, Фур’є, Оуена і т. д., виникають у перший, нерозвинений період боротьби між пролетаріатом і буржуазією, який ми змалювали вище (див. «Буржуазія і пролетаріат»).

Винахідники цих систем, правда, бачать протилежність класів, так само як і діяння руйнівних елементів у самому пануючому суспільстві. Але вони не бачать на стороні пролетаріату ніякої історичної самодіяльності, ніякого властивого йому політичного руху.

Тому що розвиток класового антаґонізму йде рука в руку з розвитком промисловості, то вони так само не знаходять ще матеріальних умов для визволення пролетаріату і шукають якоїсь соціальної науки, соціальних законів для того, щоб створити ці умови.

На місце суспільної діяльності повинна стати їх особиста винахідницька діяльність, на місце історичних умов визволення — фантастичні умови, на місце орґанізації пролетаріату в клас, яка відбувається поступінно — орґанізація суспільства відповідно до їх власного винаходу. Прийдешня світова історія зводиться для них до пропаґанди і практичного здійснення їх суспільних планів.

Правда, вони усвідомлюють, що в своїх планах вони боронять головним чином інтереси робітничого класу, як класу найбільш страждаючого. Тільки з цієї точки зору найбільш страждаючого класу і існує для них пролетаріат.

Але нерозвинена форма класової боротьби, а також їх власне становище в житті приводить до того, що вони вважають, ніби вони стоять далеко вище цього класового антаґонізму. Вони хочуть поліпшити життьове становище всіх членів суспільства, навіть поставлених у найкращі умови. Тому вони постійно апелюють до всього суспільства, без відрізнень навіть переважно до пануючого класу. Треба тільки, мовляв, зрозуміти їх систему, щоб визнати її за найкращий з можливих планів найкращого з можливих суспільств.

Тому вони відкидають усяку політичну, особливо всяку революційну діяльність, вони хочуть досягти своєї мети мирним шляхом і намагаються дрібними і, звичайно, невдалими експериментами, силою прикладу прокласти шлях новій суспільній євангелії.

Це фантастичне зображення майбутнього суспільства виникає в такий час, коли пролетаріат ще дуже нерозвинений, отже, коли він сам ще фантастично уявляє собі своє власне становище, — виникає з першого, повного передчуттів, пориву пролетаріату до загального перетворення суспільства.

Але в цих соціалістичних і комуністичних працях містяться також і критичні елементи. Ці праці нападають на всі основи існуючого суспільства. Тому вони дали надзвичайно цінний матеріал для просвічення робітників. Їх позитивні положення про майбутнє суспільство, наприклад, знищення протилежності між містом і селом, сім’ї, приватної власності, найманої праці, проголошення суспільної гармонії, перетворення держави в просте управління виробництвом — всі ці їх положення виражають лише усунення класового антаґонізму, який саме тільки починає розвиватися і який вони знають тільки в його ще первинній, безформній невизначеності. Тому й самі ці положення мають ще чисто утопічний сенс.

Значення критично-утопічного соціалізму і комунізму стоїть у зворотному відношенні до історичного розвитку. В тій самій мірі, в якій розвивається і набуває визначеної форми класова боротьба, втрачає всяку практичну цінність, всяке теоретичне виправдання це фантастичне прагнення піднестися над нею, це фантастичне ратування проти неї. Тому, якщо засновники цих систем і були в багатьох відношеннях революційними, то їх учні утворюють завжди реакційні секти. Вони міцно тримаються старих поглядів своїх учителів, не зважаючи на дальший історичний розвиток пролетаріату. Тому вони послідовно намагаються знову притупити класову боротьбу і примирити суперечності. Вони все ще мріють про спробу здійснення своїх суспільних утопій, про утворення окремих фаланстерів, про засновування комуністичних колоній всередині своєї країни (home-colonies), про орґанізацію маленької Ікарії[39] — кишенькового видання Нового Ієрусаліма; і для збудування всіх цих повітряних замків вони змушені апелювати до філантропії буржуазних сердець і грошових мішків. Вони ступнево опускаються в катеґорію зображених вище реакційних або консервативних соціалістів і відрізняються від них тільки систематичнішим педантизмом, фанатичною вірою в чудесний вплив своєї соціальної науки.

Тим то вони запекло виступають проти всякого політичного руху робітників, який, мовляв, може походити тільки з сліпої невіри в нову євангелію.

Оуеністи в Анґлії виступають проти чартистів, фур’єристи у Франції — проти реформістів.

IV. Ставлення комуністів до різних опозиційних партій

Після сказаного в II розділі само собою зрозуміле відношення комуністів до робітничих партій, які вже склалися, тобто їх відношення до чартистів в Анґлії і до прихильників аґрарної реформи в Північній Америці.

Вони борються за досягнення безпосередньо близьких цілей та інтересів робітничого класу, але в сучасному рухові вони разом з тим обстоюють і майбутність цього руху. У Франції комуністи примикають до соціалістично-демократичної партії[40], виступаючи проти консервативної і радикальної буржуазії, не зрікаючись, однак, права критично ставитись до фраз і ілюзій, що випливають з революційної традиції.

У Швейцарії вони підтримують радикалів[41], дуже добре розуміючи, що ця партія складається з суперечливих елементів, почасти з демократичних соціалістів у французькому дусі, почасти з радикальних буржуа.

Серед поляків комуністи підтримують ту партію, яка ставить аґрарну революцію умовою національного визволення, ту саму партію, яка викликала краківське повстання 1846 р.[42]

В Німеччині комуністична партія бореться спільно з буржуазією — оскільки буржуазія виступає революційно — проти абсолютної монархії, феодальної земельної власності і дрібного міщанства[43].

Але вона ні на хвилину не перестає виробляти у робітників якомога яснішу свідомість ворожої протилежності між буржуазією і пролетаріатом для того, щоб німецькі робітники могли відразу обернути як зброю проти буржуазії суспільні й політичні умови, які мусить створити панування буржуазії, для того, щоб після падіння реакційних класів у Німеччині зараз же почалася боротьба проти самої буржуазії.

На Німеччину комуністи звертають свою головну увагу, тому що Німеччина стоїть напередодні буржуазної революції і тому що вона зробить цей переворот при проґресивніших умовах европейської цивілізації взагалі і з далеко більш розвиненим пролетаріатом, ніж Анґлія в XVII і Франція в XVIII столітті, а значить, німецька буржуазна революція може бути тільки безпосереднім пролоґом пролетарської революції.

Одним словом, комуністи повсюди підтримують всякий революційний рух проти існуючого суспільного і політичного ладу.

В усіх цих рухах вони висувають на перше місце питання про власність, як основне питання руху, незалежно від того, чи набрало воно більше чи менше розвиненої форми.

Нарешті, комуністи повсюди працюють над об’єднанням і порозумінням демократичних партій усіх країн.

Комуністи вважають зайвим затаювати свої погляди й наміри. Вони відкрито заявляють, що їх цілі можуть бути досягнені тільки шляхом насильного повалення всього суспільного ладу, що існував досі. Нехай пануючі класи тремтять перед комуністичною революцією. Пролетарям нічого втрачати в ній крім своїх кайданів. А здобудуть вони цілий світ.

Пролетарі всіх країн, єднайтесь!

[1] Подробиці див. у статті Енґельса «Історія Союзу комуністів». Ред.

[2] Мається на увазі Лютнева революція 1848 р. у Франції. Ред.

[3] Робітниче повстання в Парижі. Див. «Класова боротьба у Франції 1848-1850 рр.». Ред.

[4] Цьому «основному і головному урокові Паризької Комуни, — каже Лєнін у своїй праці «Держава і революція» (1917), — Маркс і Енґельс надавали такої ґіґантської ваги, що вони внесли його як суттьову поправку до «Комуністичного маніфесту»». «І саме цей урок,— продовжує далі Лєнін, — не тільки цілком забуто, але й прямо перекручено пануючим, каутськіанським, «тлумаченням» марксизму!» (Твори, т. XXI, стор. 394-395). Ред.

[5] Маркс помер у Лондоні 14 березня 1883 р. Ред.

[6] «До цієї думки, — кажу я в передмові до анґлійського перекладу, — яка, на мій погляд, покликана закласти основи такого самого розвитку історичної науки, які заклала теорія Дарвіна для природознавства,— до цієї думки ми обидва поступінно наближалися вже протягом кількох років до 1845 р. Наскільки я самостійно посунувся вперед у цьому напрямі, показує моє «Становище робітничого класу в Анґлії». А коли я навесні 1845 р. знову зустрівся з Марксом у Брюсселі, він цілком уже розробив цю думку і виклав її мені майже в таких самих ясних словах, якими я сформулював її вище». (Примітка Енґельса.)

[7] Мається на увазі суд над членами Союзу комуністів, що відбувався в м. Кьольні. Див. «Історія Союзу комуністів» та «Революція і контрреволюція в Німеччині». Ред.

[8] Лассаль у зносинах з нами завжди визнавав себе особисто «учнем» Маркса і, як такий, зрозуміло, стояв на ґрунті «Маніфесту». Але в своїй публічній аґітації 1862-1864 рр. він не виходив за межі вимоги виробничих товариств з державним кредитом. (Примітка
Енґельса до анґлійського видання 1888 р.)

[9] Див. Установчий маніфест і Статут Міжнародного товариства робітників). Ред.

[10] Перший конґрес II Інтернаціоналу, що поклав початок його існуванню. Ред.

[11] Буржуазні демократи-республіканці Того часу належні до них видатні письменники і політичні діячі, як, напр., Марраст, вели боротьбу з соціалізмом і комунізмом. Ред.

[12] Під буржуазією розуміється клас сучасних капіталістів, власників засобів суспільного виробництва і підприємців, що застосовують найману працю. Під пролетаріатом — клас сучасних найманих робітників, які, не маючи власних засобів виробництва, змушені продавати свою робочу силу для того, щоб жити. (Примітка Енґельса до англійського видання 1888 р.)

[13] Тобто, кажучи точно, історія, яка дійшла до нас на письмі. В 1847 році передісторія суспільства, суспільна орґанізація, що передувала всякій писаній історії, була ще майже невідома. Після цього Гакстгаузен відкрив общинну власність на землю в Росії, Маурер довів, що вона була суспільною основою, з якої в історичному розвитку виходили всі німецькі племена, і поступінно виявилось, що сільські общини з спільним землеволодінням були первісною формою суспільства від Індії до Ірландії. Нарешті, була виявлена внутрішня орґанізація цього первісного комуністичного суспільства в його типовій формі, — завдяки Морґанові, який завершив справу відкриттям справжньої природи роду і його становища в племені. З розкладом цих первісних общин починається розщеплення суспільства на окремі і, нарешті, один одному протилежні класи. (Примітка Енґельса до німецького видання 1890 р.)

[14] Патриції і плебеї — класи стародавнього Риму: патриції — пануючий клас великих землевласників, в руках яких були зосереджені земельні багатства й державна влада; плебеї (від слова «плебс» — чернь) — клас вільних, але неповноправних громадян. Див. докладніше про класи в Римі — Ф. Енґельс. «Походження сім’ї, приватної власності і держави». Ред.

[15] Взяті в прямі дужки слова є доповнення з анґлійського перекладу, виданого Ф. Енґельсом в 1888 році в Лондоні. Ред.

[16] Так звали городяни Італії і Франції свою міську громаду, після того як вони відкупили або відвоювали у своїх феодальних панів перші права самоврядування. (Примітка Енґельса до німецького видання 1890 р.)

«Комунами» звались міста, що народжувались у Франції, навіть до того часу, коли вони відвоювали у своїх феодальних владарів та панів місцеве самоврядування і політичні права як «третій стан». Загалом кажучи, щодо економічного розвитку буржуазії тут узята як типова країна Анґлія, щодо політичного розвитку буржуазії — Франція. (Примітка Ф. Енґельса до анґлійського видання 1888 р.)

[17] Під становою монархією в період мануфактури розуміється монархія з представництвом від станів (духовенство, дворянство, «третій стан» — буржуазія) в дорадчих орґанах при королівській владі. Ред.

[18] «Переселення народів» відбувалося в Европі в IV-VI століттях нашого літочислення. В цей час мали місце масові пересування різних народностей, що охопили й територію Римської імперії. Енґельс дає характеристику цієї революції в розд. VII і VIII своєї книги «Походження сім’ї, приватної власності і держави». Ред.

[19] Хрестові походи — великі воєнно-розбійницькі експедиції XI-ХІІІ віків на Близький Схід, що орґанізовувались під керівництвом римської церкви під приводом «визволення» святої землі (Палестини). В походах брали участь різні класи феодального суспільства, які шукали: феодали — нових маєтків, торговці — ринків, обезземелені селяни — землі. Хрестоносці були кінець-кінцем відтиснені з завойованих ними земель в Европу. Ред.

[20] Згодом Маркс, коли він розробив свою теорію додаткової вартості, вніс поправку: замість «ціна праці» він став говорити «ціна робочої сили». Див. роз’яснення цього в передмові Енґельса до праці Маркса «Наймана праця і капітал». Ред.

[21] Під рантьє розуміється власник (в даному разі дрібний), що живе з доходу (процентів) від свого капіталу, затраченого ним на цінні папери, напр., на обліґації внутрішніх і зовнішніх державних позик або акції промислових підприємств. Ред.

[22] Буквально — злиденний, босяцький пролетаріат. (Примітка ред. рос. вид. ІМЕЛ.)

[23] Як розумів Маркс завоювання політичної влади — див. нижче «Маніфест Комуністичної партії». Ред.

[24] Мова йде про Велику Французьку революцію (1789-1794 рр.), що зруйнувала абсолютну монархію і панування дворян у Франції. Ред.

[25] Та частина створюваної працею робітників додаткової вартості, отже й доходів експлуататорів, яка у вигляді орендної плати або у вигляді додаткового доходу йде власникові землі. Ред.

[26] Власність стародавнього рабовласницького світу (Ґреція, Рим), основана на експлуатації рабської праці. Ред.

[27] Буквально: підвищення — Erheben. Ред.

[28] 3 приводу того, як розуміє Маркс у «Маніфесті» завоювання пролетаріатом влади, Лєнін зауважує: «Держава, тобто орґанізований і пануючий клас пролетаріат» — це й є диктатура пролетаріату» («Марксизм про державу», вид. ІМЕЛ, 1932 р., стор. 46. Коли Маркс говорив про «завоювання демократії», він мав на увазі «пролетарську демократію» — диктатуру пролетаріату. Враховуючи досвід революції 1848 р., Маркс висунув замість колишніх лозунгів точніший лозунг — «диктатура пролетаріату». В брошурі «18 Брюмера Луі Бонапарта» Маркс говорить про те, що пролетаріат не може просто оволодіти машиною буржуазної держави, а повинен «розбити», «зламати» її. Далі, на основі досвіду Паризької Комуни (див. брошуру «Громадянська війна у Франції в 1871 р.») Маркс дає характеристику того державного апарату (держави типу Комуни), яким пролетаріат при своїй диктатурі замінить зруйнований ним гнобительський апарат буржуазної держави (див. про це Лєнін — «Держава і революція», Твори, т. XXI). Ред.

[29] 3 приводу цих вимог, що були виставлені також і в «Принципах комунізму» Енґельса, товариш Сталін на ХV партконференції в 1926 р.,. зіставивши їх з досягненнями нашої революції, вказав, що «дев’ять десятих цієї програми вже здійснено нашою революцією» (див. «Про опозицію». ГИЗ, 1928 р., стор. 378). Ред.

[30] В цьому розділі «Комуністичного маніфесту» дано критику соціалістичних течій, які існували в 1847 р. і більшість яких на ділі приховувала за собою інтереси або прямо ворожих пролетаріатові класів (напр., поміщиків — феодальний соціалізм, капіталістів — буржуазний соціалізм), або розореного дрібного селянства і міської дрібної буржуазії (дрібнобуржуазний соціалізм). Відповідну характеристику «соціалістичних» течій і партій сучасної епохи імперіалізму дає програма Комуністичного Інтернаціоналу, прийнята його VI конґресом. Ред.

[31] Липнева революція у Франції скинула владу великих землевласників-аристократів (з Карлом X Бурбоном на чолі) і передала владу в руки великої фінансової буржуазії (липнева монархія на чолі з Луї-Філіппом Орлеаном). В Анґлії реформа виборчого права в парламент в 1832 р. означала перехід влади в руки великої і середньої торговельно-промислової буржуазії. Ред.

[32] Мається на увазі не анґлійська реставрація 1660-1689 рр., а французька реставрація 1814-1830 рр. (Примітка Енґельса до анґлійського видання «Комуністичного маніфесту» 1888 року).

[33] Леґітимісти (прихильники «законної» монархії Бурбонів) були партією дворян-землевласників. Видатними представниками тієї політики, про яку тут говориться, були Ламенне й Монталамбер. Ред.

[34] «Молода Анґлія» — частина анґлійської консервативної партії, що виступила приблизно в 1842 р. Видатними представниками «Молодої Анґлії» були Дізраелі, Томас Карлейль та інші. Ред.

[35] В анґл. вид. додано: «які падають з дерева промисловості». Ред. укр. перекладу.

[36] Це стосується головним чином до Німеччини, де земельна аристократія та юнкерство обробляли більшу частину своїх маєтків через своїх управителів і де, крім того, вони є великими виробниками бурякового цукру і власниками спиртових заводів. Багатші анґлійські аристократи ще до цього не дійшли; але вони теж знають, як можна компенсувати спадаючу ренту, відступаючи своє ім’я засновникам більш чи менш сумнівних акційних товариств. (Примітка Енґельса до анґлійського видання «Комуністичного маніфесту» 1888 р.)

[37] Про німецьких «істинних» соціалістів див. також статтю Енґельса «До історії Союзу Комуністів». Ред.

[38] Революційна буря 1848 р. змела весь цей огидний напрям і відібрала у його носіїв охоту спекулювати соціалізмом. Головним представником і класичним типом цього напряму є пан Карл Ґрюн. (Примітка Енґельса до німецького видання 1890 р.)

[39] Home colonies (колоніями всередині країни) називав Оуен свої зразкові комуністичні громади. Фаланстерами називалися задумані Фур’е громадські палаци. Ікарією називалась утопічно-фантастична країна, комуністичні інституції якої малював Кабе. (Примітка Енґельса до німецького видання 1890 р.)

[40] Ця партія була тоді представлена в парламенті Ледрю-Ролленом, в літературі Луі Бланом, у щоденній пресі ґазетою «Reforme» [«Реформа»]. Назва «соціал-демократія» означала, що ця частина демократичної або республіканської партії, як і автори цієї назви, була більш чи менш забарвлена соціалізмом. (Примітка Енґельса до англійського видання І888 р.)

[41] Швейцарська дрібнобуржуазна демократична (республіканська) партія того часу на чолі з Джемсом Фазі. Ред.

[42] Повстання в Кракові, що відбувалося в січні 1846 р., було підготовлене орґанізацією «Польське демократичне товариство», заснованою в 1832 році. Це була орґанізація польських дрібно-маєткових дворян (шляхта), які боролися проти поділу і поневолення Польщі Росією, Австрією та Прусією. В її проґрамі, поруч з республіканськими демократичними вимогами, стояло визволення селян від кріпосницької кабали. Ред.

[43] В ориґіналі тут вжите слово «Kleinbǔrgerei». Цим словом Маркс і Енґельс означували реакційні елементи міської дрібної буржуазії, які підтримували панування феодального дворянства і самодержавну монархію, їх ідеалом був середньовічний цеховий лад. В Німеччині, в багатьох її містах, ця верства була дуже численна. Ред.

Переклад з німецького видання Інституту Маркса-Енгельса-Леніна
За редакцією Д. Рабиновича

Джерело: Карл Маркс. Вибрані твори. Том 1. — Київ, Партвидав ЦК КП(б)У, 1936.

Сканування: Вперед

Передмова

Комунізм…Немає такої теми, яку б так сфальсифікували та оббрехали. Вічно згадують про: «кривавий СРСР», Сталіна, голодомор. Ніхто, навіть, не згадує про дійсний марксизм 3 інтернаціоналу, а український школяр має вже в 5-ому класі знати «жертв комунізму». Чому пропагандисти не згадують Ліву Опозицію? Чому пропаганда не згадують марксистську критику СРСР? Чому з марксизму роблять вульгарне опудало? Звісно, тому що буржуа будуть старатись дискредитувати марксизм. Ця стаття написана для того, щоби показати актуальність спадщини революційного марксизму в Україні, що ніяк не згадують пропагандисти, який дає альтернативний погляд на історію та теорію комунізма. 

Головне питання чи є комунізм виходом?

СРСР, Маркс, Україна

Коли ми починаємо казати про комунізм, як альтернативу, то завжди в Україні (і не тільки) пригадають, що СРСР «був жахливою тоталітарною державою», а тому ми почнемо з нього. Жовтнева революція в 1917 році встановила державу диктатури пролетаріату, але поступово почалась бюрократизація держави, що призвело до термідору, а в ньому  Сталін зіграв не останню роль.

Що було встановлено в підсумок цих процесів? Те що, фактично, замість дійсної держави диктатури робітничого класу була встановлена карикатура на марксизм —  сталінізм. Тоді вже не робітники, а бюрократія була при владі, але бюрократія зберігала економічну основу перехідного періоду та його завоювання. Була бюрократизована планова економіка та націоналізовані знаряддя до праці, яка дає підстави до твердження, що в СРСР не було державного капіталізму.

Сталінська доктрина сприяла до вульгаризації марксизму, щоби зробити з нього апологію радянської бюрократії, а звідти ростуть ноги у міфів аля «Маркс — економічний  редукціоніст», що штампують ліберали та праві різного роду. Але куди зник Маркс часів Третього інтернаціоналу? Де спадщина Льва Троцького? Троцького в Україні просто забули та ніяк не згадують, тому що він просто своєю теоретичною спадщиною не вписується в ту кон’юнктуру, яку малюють заради того, щоби представити комунізм «утопією» і т. д. Та він зовсім був забутий в СРСР… Але ігнорувати різноманітні ідеї просто не можна, тому що з часом вони дають про себе знати! Марксизм Троцького та його теорія деформованої робітничої держави, яка дає дійсний погляд на природу СРСР, актуальна для України у зв’язку з пропагандою та олігархією при владі.

Сталінізм в національній політиці зробив крок до шовінізму, що було ілюстровано у таких діях, як депортація народів (не тільки кримських татар), русифікація інших держав. В міжнародній проводив політику «прогресивної» буржуазії, що відгукнулось у Китаї (у Китаї комуністів підкорили Гоміньдану, що призвело до Шанхайської різні) та інших державах. Сталінізм в економічній політиці зробив насильну колективізацію, яка йшла в розріз ленінським принципам. При цьому ми не заперечуємо тому, що СРСР зробив багато досягнень. Перша людина в космосі, освіта, економіка, перемога в Другій світовій війні і т. д. Але ми стверджуємо природу СРСР, як деформованої робітничої держави. Це означає, що зберігаючи економічну базу Жовтневої революції в ньому господарювала бюрократія, яка відібрала владу робітників.

Деякі стверджують не життєздатність планової економіки вказуючи на СРСР, але то був бюрократичний план, який не був заснований на робітничій демократії, але апологет капітала ніколи не буде вдаватися у деталі режиму в СРСР. Розпад СРСР показує, що капіталізм вже не життєздатна система, яка в 90-х призвела до бандитизму, алкоголізму, безробіттю, панування олігархії. Послідовно буде задати питання «Куди пішла Україна після розпаду СРСР, що за дно вона пізнала?».   

Україна та капіталізм

Після встановлення капіталізму українці отримали олігархію, яка при владі, та босяк в кишені. Нас знов і знов годують обіцянками та риторикою соціального обману, а неоліберальним людоїдам, звісно, байдуже в якому положенні народ. Вони будуть розповідати про «неправильний капіталізм» і будуть повторювати догму про «ринок=свобода», що подобається буржуазії, але не робітникам по всім країнам. Капіталізм дав Україні: корупцію, олігархію, громадянську війну, але важливо пам’ятати, що це наслідок тої «незалежності» Україні, яка утворилась в 90-х. Приватизація в 93-ому призвела до розподілу між вузькими групками фабрик та заводів. Під словами о «демократії» та «свободи» народ грабували, а сучасні політики гадили і гадять на голову з трибун. Але це ж «неправильний капіталізм» – скаже апологет капіталізму, але як по його логіці базовий принцип капіталізму на приватну власність міг призвести до «неправильного капіталізму», то я не знаю. 

Війна є наслідком не того, що є «погані москалі» та «залежна Україна», а імперіалізму. Що таке імперіалізм? Імперіалізм – це капіталізм періоду монополій та трестів. Деякі буржуазні ідеологи кажуть, що з процесом глобалізації зникла національна держава та імперіалізм, але коли ринок став панівною силою, то національні антогонізми набувають гострий характер імперіалізм лише змінив зовнішній вигляд. Ступінь монополізації набагато більша чим в період написання Леніним свого «Імперіалізму…». Але буржуазні ідеологи будуть відштовхуючись від поняття глобалізації роблять картину світу в якій немає протиріч та всюди мир й демократія. Тепер підійдемо до теми з Росією. На арені світового капіталізму (після розпаду СРСР) з‘явився імперіаліст під назвою Росія. Які чинники сприяли до його агресивної політики? В Росії, як в багатьох пост-радянських державах, сформувалась своя олігархія, а там і президент у неї на побігеньках. Путін зробить все, щоби насадити волю російської олігархії за кордон Росії. Він, як націоналіст, якому дала гроші та чи інша група людей. А згадаємо і Євромайдан, який мав звільнити Україну від олігархів, а сам просто поставив на місце іншу кліку. Маси мали необґрунтоване бажання приєднатися до ЄС. Євромайдан став спусковим гачком до ситуації, яку ми зараз маємо, у Донбасі. Але не треба забувати і про вплив західного імперіалізму, який теж є. Це все призвело Україну в ще більше падіння, а згадаємо ми дебати 2019 з Зеленським та Порошенко. Популізм, обман та пропаганда – ось, що характеризує перемогу Зеленського. Перед цим виходив серіал «Слуга народу», а Зеленський там був в ролі чесного вчителя не люблячого олігархію та корупцію. Зараз в період пандемії Україна та міжнародний капіталізм пізнає кризу. Ринок не справляється з виробництвом вакцин та масок, але це не відміняє, що капіталізм може відновитися. 

Є апологетика капіталізму, що стверджує мов у нас нове «постіндустріальне», «інформаційне» суспільство, а класів більше немає. Але в Україні бачимо, що сфера послуг, яка під‘язана на інформаційно-комунікативних технологіях, в дійсності є стара експлуатація праці капіталом, а ці теорії є простим технологічним детермінізмом, який ніяк не роздивляється відношення між виробницькимм відношення та виробницькими силами. Це лише нова форма експлуатації праці капіталом, яка більш вигідна капіталісту, тому що робітники вже не центровані в межах фабрики, а розкидані по всьому місту та експлуатуються за рахунок того, що капіталіст у своїй власності програмний код. Їм навіть в період пандемії чи холодів можуть не дати теплу куртку та медицинське страхування. Наприклад кур‘єри Bolt food зробили страйк та експлуататор назвав їх лише «фрілансерами» і «користувачами платформи». Та ще й вони цілком знижують ризики понести будь яку відповідальність за робітника. А робітники інтелектуальної праці теж цілком підходять під визначення експлуатації найманої праці капіталістом, але якщо можливо, що програмістом сьогодні отримує велику зарплату, то чим більше їх (робітників інтелектуальної праці) стає, тим менше буде їх зарплата та тим більше буде проглядатися формальний характер цієї відмінності. Що до класа, то К. Г. Маркс при їх визначенні мав мало спільного з класифікаторським чи академічним підходом, а динамічну логіку описання їх структурного антоногонізма. В. І. Ленін писав у «Великому почині» писав, що клас визначається і по природі доходу, місці в історичній системі суспільного виробництва, засобам виробництва і т. д. Ленін там пише, що клас це така група людей, в якій одна з них може присвоювати працю іншої. А ще Маркс не дав точного визначення поняттю класса, тому що 3 том «Капітала» обірвався саме на цьому моменті. Тому тут марксизм зовсім не втратив актуальності. Ще не треба забувати, що фабрично-заводські робітники нікуди не зникли та організують страйки. Ми бачимо, що капіталізм розривається в своїх протиріччях, але що є альтернативою йому?

Яка альтернатива?

Ми вважаємо те що робітнича демократія та революція є альтернативою, а те що кажуть про ню в українських байках, то нахабна підміна понять, що проводиться між робітничою демократією та робітничою бюрократією в СРСР. Олігархи є реакційним класом в українському суспільстві. Вони мають всі фабрики та заводи, створюють прямий підкуп політиків, які в свою чергу утворюють клани політичних партій конкретного олігарха, володіють масові медіа та роблять пряме зомбування мозку через них, а вся судово-правова система підкоряється їм.
З другого боку простий українській люд, робітники, які кожен день не живуть, а виживають та яким, звісно, не подобається подібні дії олігархії. Я нагадаю, що весь Євромайдан проходив під анти-олігархічними гаслами, а сам відстоював інтереси іншого клану. З іншої сторони імперіалізм, який дав Україні війну, олігархам гроші і т. д. робітникам лише кров та втрати близьких людей. Рано чи пізно ці протиріччя будуть загострюватись та вести суспільство до пролетарської революції, яка зможе вирішити ці протиріччя. В основі українського суспільства лежить протиріччя, яке проводиться між робітничим класом та олігархією з імперіалізмом, але це не означає, що це одне протиріччя і все, а капіталізмом породжуються інші протиріччя, як екологічні, психологічні, етно-культурні і т. д. Революція приходить тоді, коли її не чекають, але вона не «чудо» з неба та має свої фактори, причини, та історія не рухається лінійно вперед до утопічного ідеала, а має біфуркації, розгалуження, боротьбу різних тенденцій. Із-за цього необхідною умовою революції є політична партія, яка втрутиться у хід історії та буде готова до непередбачуваних обставин. Визначені нами протиріччя лежать в основі капіталізму в Україні та поступово розривають його. Цим ми обґрунтовуємо необхідність революції в Україні, але що за вимоги вона втілить у життя революція, щоби вирішити протиріччя, який хід буде у цієї революції? Якщо режим, який панує в Україні сьогодні є демократією лише для олігархів, то революція зобов’язана встановити режим робітничої демократії. 

Що таке робітнича демократія? Простіше кажучи, це коли держава прислужує пригніченим робітникам та не дає олігархам взяти владу знову в руки до себе. Першим ділом зруйнується приватна власність на засоби виробництва (заводи та фабрики олгархів і т. д.). На цьому грунтується багатство та єксплутація наших буржуа. Україна за своїм економічним розвитком не має феодальні пережитки, а є полу-колоніальною, капіталістичною державою, тому революція буде мати пролетарський характер. В національних масштабах вона вирішить проблему олігархії та корупції, але для того, щоби вирішити проблеми війни та пригнічування України імперіалізмом їй необхідно зв’язати свою долю з рухом міжнародного пролетаріату, тому що для цього необхідна революція в міжнародному масштабі. 

Міжнародна революція сьогодні не виглядає утопічною ідеєю. В системі імперіалізму одна країна неминуче впливає на іншу, а криза тут вже стає світовою та класова боротьба має більш глобальний характер. В інших країнах (західній Європі, Россї) є робітничі рухи, які можуть вплинути на Україну, тому я роблю висновок, що ідея світової або міжнародної революції в сучасній епосі не є утопією, а закономірним висновновком міжнародного капіталізму. Деякі робітники думають, що Західна Європа рай на землі, але робітники, які туди мігрують, відчувають весь капіталістичний гніт та є, в загалом, бідними. Тому Україні, в першу чергу, немає другого майбутнього, окрім, як міжнародна революція. Наш націоналізм та шовінізм завжди був реакційною ідеологією та рухом, який служить лише олігархам, а тому він апріорі не може бути альтернативою для українців. Ми виступаємо за дружбу націй та соціалістичну федерацію країн без сліда капіталістичного пригнічення – у цьому полягає вихід з проблем України, комунізм – це вихід. 

Геть олігархів, геть імперіалізм!

Владу робітникам!

Артем Стачьковський

Миграционный кризис на западной границе Беларуси продолжается с весны 2021 года. Начиная с 8 ноября произошло его обострение, когда у белорусско-польской границы собралось более 4 тысяч человек, некоторые из которых попытались перейти на территорию Польши, стремясь попасть далее в другие страны ЕС. С 10 ноября на литовско-белорусской границе властями Литвы был объявлен режим чрезвычайной ситуации. Варшава в настоящий момент рассматривает возможность полного закрытия границы и повторного введения режима чрезвычайной ситуации. Литва, Латвия и Польша начали строительство ограждений из колючей проволоки на границах с Беларусью.

Понять текущий кризис у белорусской границы невозможно без учета политического противостояния в Беларуси, продолжающегося мирового экономического кризиса, и упадочного характера капитализма в целом.

Авантюра бонапартистского режима

Долгие годы официальная пропаганда в Беларуси пыталась нарисовать картину того, что их страна — островок стабильности в океане мирового хаоса. Теперь же и сама Беларусь не только погружена в этот хаос, но и усиливает его. Масштабные протесты против фальсификации президентских выборов, начавшиеся осенью 2020 года и их жесткое подавление, несмотря на мирный характер, вызвали острый политический кризис легитимности режима и привели к его изоляции. За исключением России, преследующей свои собственные империалистические интересы в регионе, режим Лукашенко находится в кольце врагов — внутренних и внешних. Загнанный в угол бонапартистский режим Лукашенко, яростно сопротивляется. Чуть ранее, им уже использовался военный самолет для посадки пассажирского лайнера и задержания находившегося там оппозиционера Протасевича. Именно после принудительной посадки самолета в Минске и введения новых санкций со стороны ЕС, Лукашенко заявил в мае 2021 года:

«Мы останавливали наркотики и мигрантов — теперь будете сами их есть и ловить».

Каким же образом такое большое количество мигрантов оказались в Беларуси?

В период 2020-21 власти Беларуси произвели значительное смягчение визового режима с 76 странами, в том числе с охваченными военными конфликтами. По заявлениям местных правозащитников:

«Мы в основном общались с курдами из Ирака. Но приезжают люди и из Афганистана, Сирии, Ирана, из нескольких африканских стран. А что касается курдов — это очень большое количество мужчин, которые едут [в Европу] из-за сильных притеснений в связи с их этнической принадлежностью. Плюс большая угроза террористических атак [в Ираке]».

Продавая последнее, люди стремятся получить шанс на нормальную жизнь, переехав, к примеру в Германию, где у многих уже есть родственники. Но вместо этого они попадают в тяжелейшую ситуацию, когда они не могут пересечь границу из-за действий польских военных, но не могут и вернуться обратно. Беженцы, как нетрудно догадаться, страдают от ужасных условий пребывания в импровизированном лагере:

«В первый день там были какие-то запасы еды, но небольшие, никто не рассчитывал, что это надолго. Жаловались, что им не хватает воды и еды».

«Лекарств не хватает. Очень много беременных женщин и маленьких детей, все кашляют, тут не предусмотреть все лекарства. Периодически, когда кому-то становится плохо, приезжает скорая».

«Очень холодно в лагере. Палатки разные, есть легкие палатки, кто-то сделал себе шалаши. Костры разводят: никакой спальник в эти холодные ночи особенно не спасет. Стараются вокруг маленьких костров лежать. Кто-то один всю ночь по очереди поддерживает костер, чтобы он не погас».

Авантюра с беженцами— еще один инструмент сопротивления ослабленного режима, прибегающего к крайним мерам ради своего спасения. Способствуя появлению беженцев на границе, Лукашенко стремится навредить враждебным соседям, не признавшим его как легитимного президента и поддерживающим врагов белорусского режима (Литва, в частности, дала убежище главной противнице Лукашенко на прошлогодних президентских выборах, Светлане Тихановской и ее штабу).

Сама Беларусь предоставлять беженцам убежище не стремится, более того, использует давление и насилие со стороны полиции и военных по отношению к беженцам. Согласно данным Госпогранкомитета Беларуси, собравшиеся у границы хотят получить убежище в Евросоюзе, «а территорию Республики Беларусь они не рассматривают как место пребывания». В совершенно лживой манере официальная белорусская пропаганда, до того пугавшая своих граждан призраками нелегальной миграции, внезапно становится защитником прав беженцев.

Главная характеристика белорусского режима в настоящий период, помимо острого политического кризиса — глубокие экономические трудности. Не в последнюю очередь целью авантюры Лукашенко является отмена санкций, больно бьющих по экономике страны. Затруднения в экономике в свою очередь усиливают зависимость Беларуси от России, с которой не так давно был подписан пакет «интеграционных» соглашений в рамках т.н. «Союзного государства». Следуя по стопам Украины, другие страны Восточной Европы все плотнее ввязываются в межимпериалистическое противостояние. С одной стороны, Британия посылает военных к границе Польши, с другой — после недавних переговоров президентов России и Беларуси территорию страны начали патрулировать российские стратегические бомбардировщики, были проведены совместные учения войск двух стран.

Демократическое лицемерие

Действия Лукашенко, без сомнения, расчетливы и циничны. Но почва, на которой может процветать такая циничная авантюра создана не им. Польские власти сконцентрировали спецслужбы на своих границах, стремясь не допустить прохода беженцев. Начать следует с того, что Польша незаконно не принимает прошение об убежище. Однако очевидный, факт состоит в том, что Польша обращается с возникшей ситуацией не как с гуманитарным кризисом, а как с почти что военным вторжением. Польское правительство утверждает, что против него ведется «гибридная агрессия» со стороны двух государств:

«Лукашенко выступает исполнителем этой атаки [беженцев]. Но у него есть еще помощник — Путин. <…> Эта атака имеет признаки войны нового типа, когда люди используются как живые щиты».

Автор этих слов премьер-министр Польши Матеуш Моравецкий, проливающий крокодильи слезы о бедствиях мигрантов, конечно, не хотел бы вспоминать, что в свое время польские войска участвовали в империалистической агрессии против Ирака в 2003 году и даже контролировали свой собственный оккупационный сектор. На это вполне резонно указывали и представители российского империализма, Захарова и Лавров. Для последних, однако, данный факт — не более чем инструмент для манипуляций и собственного обеления, ведь и Россия напрямую замешана в военных действиях, к примеру, в Сирии или через подконтрольные ей частные военные компании в ЦАР.

Какова же реакция ЕС и, в частности, Германии на эти события?

Помимо громогласных обвинений Лукашенко, Путина, и даже Турции, в сложившемся кризисе, помимо угроз ввести новые санкции, власти ЕС не предлагают никакого позитивного решения миграционного кризиса. С одной стороны, власти Германии боясь запачкать свою репутацию не могут во всем солидаризироваться с правым режимом в Польше, и не выступают, к примеру, за строительство стены на границе, вопреки впадающим в националистическое безумие. С другой стороны, они не высказывают явного намерения принять у себя беженцев. Эта двойственная позиция отразилась в речи Меркель, где наряду с призывом найти «гуманное решение» она упомянула, что «важно, чтобы ЕС имел возможность защищать свои внешние границы».

На прошедшем заседании Совбеза ООН по данному вопросу была вынесена резолюция, где его представители выступили с «осуждением организованной инструментализации людей, чьи жизни и благополучие поставлены под угрозу в политических интересах Беларуси». Тем самым ООН в очередной раз показала себя как марионетку империализма, явно сместив акценты со страданий беженцев в выгодное для европейского и американского империализма русло поверхностного осуждения действий Лукашенко.

Происходящий кризис и реакция на него мировых флагманов буржуазной демократии в очередной раз поднимают вопрос об упадочном характере капиталистической системы, отказывающей людям по факту в базовом демократическом праве — праве на убежище. Легко провести аналогию с интербеллумом, когда, евреям, спасаящимся бегством из нацистской Германии, предположительно «демократичные» страны отказывали в убежище, высылая их обратно на верную смерть. Но чем от них отличаются от курды, подвергающиеся у себя в стране дискриминации и находящиеся под угрозой убийства со стороны религиозных фундаменталистов? «Цивилизованный» мир слишком быстро забывает уроки прошлого.

Мир без границ?

Главный элемент в текущем уравнении — разоренные империалистической и местной реакцией страны Ближнего Востока, где нескончаемые войны, удушающая нищета, и безработица не оставляют отчаявшимся людям никакого иного выбора, кроме поисков лучшей жизни за границей.

Капиталистическая система, лицемерно провозглашающая «свободу передвижения» не стремится распространить ее на всех. «Права человека», в том числе право на убежище остаются исключительно на бумаге. «Каждый человек имеет право искать убежища от преследования в других странах и пользоваться этим убежищем», говорит 14 статья Всеобщей декларации прав человека, но совсем иное мы видим в действительности. Закрытые на ключ границы — еще один симптом того, что мировая капиталистическая давно прошла свою прогрессивную фазу развития. XXI век проигрывает в этом отношении XIX веку! США в свое время не требовал даже визы у многочисленных мигрантов (ирландцев, евреев, итальянцев, жителей Скандинавии и Восточной Европы, в том числе поляков, и др.), теперь же мы имеем личностей, подобных Трампу на верхушке, один из главных пунктов программы которого — строительство стены у границы с Мексикой.

Кризис, подобный тому, что разворачивается у границ Польши, и само существование беженцев показывает реакционный характер национального государства, представляющего собой не более чем клетку для удержания трудящихся под контролем «своей» буржуазии. Производительные силы, в том числе вытолкнутые из процесса производства трудящиеся из угнетенных народов, требуют организации в мировом масштабе. Единственный путь достижения этого — международный социализм, самым радикальным образом устраняющий всякое национальное неравенство и дискриминацию, дающий кров, образование и работу всякому, кто будет готов стать свободным гражданином Мировой коммуны. Таков единственный реалистичный способ разрешения вопроса беженцев и национального вопроса в нынешнюю эпоху.

В текущей же ситуации, мы можем требовать только открытия границ и предоставления убежища всем тем, кто этого желает. Власти ЕС и Германии, в особенности, обязаны незамедлительно отреагировать на сложившийся кризис, преподнеся всему миру «урок демократии», о которой они так часто упоминают, но которой так редко следуют. Это будет самым меньшим, что они могут сделать.

Олег Воронов

Вопрос о национальностях всегда занимал центральное место в марксистской теории. В трудах Ленина, в особенности, этот важный вопрос рассматривается чрезвычайно подробно. Верным будет сказать, что без правильной оценки национального вопроса большевикам никогда бы не удалось прийти к власти в 1917 году. В этой работе, написанной Тедом Грантом и Аланом Вудсом в 2000 году содержится обзор марксистской литературы по данному вопросу, в том числе применительно к настоящей эпохе.

Содержание
Введение

Часть первая: национальный вопрос в истории
Французская революция
Национальный вопрос после 1848 года
Объединение Италии

Часть вторая: Маркс и Энгельс о национальном вопросе
Польский вопрос
Франко-прусская война
Маркс и Ирландия
Второй интернационал
«Культурно-национальная автономия»

Часть третья: Ленин о национальном вопросе
Что такое нация?
Классовый вопрос
Классовая независимость
Ленин и Роза Люксембург
Единство рабочих организаций
Еврейский вопрос
Самоопределение
Ленин и «практичность»

Часть четвертая: национальный вопрос после Октября
Ленин и великорусский национализм
«Социализм в отдельной стране»
Троцкий и украинский вопрос
Национальный вопрос и сталинизм

Часть пятая: национальное государство сегодня
Падение цен на сырье и долги
Колониальная революция сегодня
Палестинский вопрос
Самоопределение как реакционный лозунг
Злонамеренное искажение марксизма
Марксисты и ирландский вопрос
Страна Басков
Национальный вопрос на Балканах
Троцкий о Балканах
За социалистическую федерацию Балкан!
За интернационалистскую политику!

Введение

Вопрос о национальностях, то есть вопрос о национальном гнете и национальных меньшинствах, сопровождавший капитализм с самого момента его зарождения и до настоящего времени, всегда занимал центральное место в марксистской теории. В трудах Ленина, в особенности, этот важный вопрос рассматривается чрезвычайно подробно, и они по-прежнему дают нам прочную основу для решения этого сложнейшего вопроса. Можно уверенно сказать, что без правильного подхода к национальному вопросу большевикам никогда бы не удалось прийти к власти в 1917 году. Только поставив себя во главе всех угнетенных слоев общества, пролетариат смог объединить массы под знаменем социализм, что было необходимо для свержения власти угнетателей. Непонимание проблем и чаяний угнетенных национальностей царской империи серьезно подорвало бы революционную борьбу пролетариата.

Два фундаментальных препятствия сегодня стоят на пути дальнейшего прогресса человечества: частная собственность на средства производства, с одной стороны, национальное государство, с другой. Но в то время как первая половина этой формулы достаточно ясна, вторая половина не получает должного внимания. Сегодня, в эпоху упадка империализма, когда вопиющие противоречия разлагающейся социально-экономической системы достигают самых невыносимых пределов, национальный вопрос вновь встает повсеместно на повестку дня с самыми трагичными и кровавыми последствиями. Здесь мы имеем дело отнюдь не с мирно отошедшей на задний план устаревшей фазой человеческого развития, как воображают некоторые неисправимые реформисты. Проблема эта приобретает особенно зловещую и ядовитую форму, грозящую втянуть целые народы в варварство. Решение ее — важнейшая составляющая победы социализма в мировом масштабе.

Ни одна страна — даже самые большие и могущественные государства — не может противостоять сокрушительному господству мирового рынка. Явление, которое буржуа называют глобализацией, и которое было предсказано Марксом и Энгельсом 150 лет назад, теперь протекает почти в лабораторных условиях. После Второй мировой войны, и особенно за последние 20 лет, произошло колоссальное усиление международного разделения труда и масштабное развитие мировой торговли до такой степени, которую не могли вообразить даже Маркс и Энгельс. Связывание воедино мировой экономики достигло невиданной ранее степени. Благодаря такому прогрессивному развитию созданы материальные условия для существования международного социализма.

Контроль над мировой экономикой находится в руках 200 крупнейших международных компаний. Концентрация капитала достигла ошеломляющих размеров. Ежедневно 1,3 триллиона долларов пересекают границы в ходе международных транзакций, и 70 процентов этих транзакций совершаются внутри транснациональных корпораций. Каждый день ​​громадные монополии вступают в смертельную схватку с другими гигантами. На эти операции тратятся огромные суммы денег, которые концентрируют невообразимое могущество в руках все меньшего числа компаний. Они ведут себя как свирепые и ненасытные каннибалы, пожирая друг друга в погоне за все большей прибылью. В ходе этой людоедской оргии рабочий класс всегда остается в проигрыше. Не успевает произойти слияние, как головной офис объявляет о новой волне увольнений и закрытий, а также начинает безжалостное давление на персонал с целью увеличения прибыли, дивидендов и выплат руководству.

В данной связи книга Ленина «Империализм как высшая стадия капитализма» приобретает весьма актуальное значение. Ленин объяснял, что империализм — это капитализм периода крупных монополий и трестов. Но степень монополизации во времена Ленина предстает детским лепетом по сравнению с сегодняшней ситуацией. В 1999 году количество трансграничных поглощений достигло 5,1 тыс. Более того, стоимость такого рода сделок выросла не менее чем на 47 процентов по сравнению с 1998 годом и достигла рекордного уровня в 798 млрд. долларов. С такими ошеломляющими суммами можно было бы решить большинство насущных проблем: мировую нищету, неграмотность, болезни. Но это предполагает существование рациональной системы производства, при которой потребности большинства ставятся выше сверхприбылей немногих. Колоссальная мощь этих гигантских транснациональных компаний, все более сливающаяся с капиталистическим государством, порождает феномен (американский социолог Райт-Миллс использовал термин «военно-промышленный комплекс»), который господствует в мире в гораздо большей степени, чем когда-либо в истории.

Здесь мы видим разительное противоречие. Отталкиваясь от феномена глобализации буржуазные и особенно мелкобуржуазные апологеты капитализма выдвигают аргумент, согласно которому национальное государство фактически больше не имеет значения. Это не ново. Тот же аргумент продвигал Каутский в период Первой мировой войны (так называемая теория «ультраимпериализма»), когда он, по сути, утверждал, что развитие монополистического капитализма и империализма способно постепенно устранить противоречия капитализма. Больше не будет войн, потому как развитие капитализма делает национальные государства излишними. Та же теория выдвигается сегодня ревизионистскими теоретиками, такими как Эрик Хобсбаум в Британии. Этот экс-сталинист, перешедший на сторону правого крыла лейбористов, утверждает, что национальное государство представляло собой лишь временный период в истории человечества, ныне пройденный. Буржуазные экономисты постоянно выдвигают один и тот же аргумент. Они пытаются устранить противоречия, присущие капиталистической системе, исключительно тем, что отрицают их существование. Однако именно в тот момент, когда мировой рынок стал доминирующей силой на планете, национальные антагонизмы повсюду приобрели ожесточенный характер, а национальный вопрос, далеко не исчезнувший, приобрел особенно острый характер.

С развитием империализма и монополистического капитализма капиталистическая система перерастает узкие рамки частной собственности и национального государства, которое сегодня играет примерно ту же роль, что и мелкие местные княжества и государства в период до возникновения капитализма. В период Первой мировой войны Ленин писал: «Империализм есть высшая стадия развития капитализма. Капитал в передовых странах перерос рамки национальных государств, поставил монополию на место конкуренции, создав все объективные предпосылки осуществимости социализма» (В. Ленин, «Социалистическая революция и право наций на самоопределение»). Кто не понимает эту элементарную истину, тот не сможет приблизиться к пониманию не только национального вопроса, но и всех важнейшие проявлений современной эпохи.

Вся история последних ста лет — это история восстания производительных сил против узких рамок национального государства. Из этого вытекает мировая экономика, а вместе с ней и мировые кризисы, и мировые войны. Таким образом, нарисованная профессором Хобсбаумом картина мира, где устранены национальные противоречия, — праздная фантазия. Верно как раз обратное. В условиях всеобщего кризиса капитализма национальный вопрос не ограничивается бывшими колониальными странами. Он начинает играть роль и в развитых капиталистических странах, даже там, где он, казалось, давно разрешен. В Бельгии, одной из самых развитых стран Европы, конфликт между валлийцами и фламандцами принял жестокий характер, который при определенных обстоятельствах может привести к распаду страны. На Кипре мы имеем национальные антагонизмы между греками и турками и более широкий конфликт между Грецией и Турцией. Не так давно национальный вопрос на Балканах поставил Европу на грань войны.

В США существует проблема расизма в отношении чернокожего населения, но также и в отношении латиноамериканцев. В Германии, Франции и других странах мы наблюдаем дискриминацию и расистские нападения на иммигрантов. В бывшем Советском Союзе национальный вопрос вылился в кровавый хаос войн между странами и гражданских войн в одной стране за другой. В Британии, где капитализм существует дольше, чем где-либо еще, национальная проблема по-прежнему не решена, и не только в Северной Ирландии. В Уэльсе и Шотландии этот вопрос также уверенно стоит на повестке дня. В Испании стоит вопрос о Стране Басков, Каталонии и Галисии. Самое удивительное, что спустя более сотни лет после объединения Италии Лига Севера выдвигает реакционное требование о разделении Италии на основании самоопределения областей севера страны (т.н. «Падания»). Вывод неизбежен: мы игнорируем национальный вопрос на свой страх и риск. Если мы хотим преуспеть в преобразовании общества, совершенно необходимо, чтобы у нас была тщательно выверенная, ясная и безошибочная позиция по этому вопросу. С этой целью мы обращаемся к рабочим и молодежи, рядовым членам социалистических и коммунистических партий, желающим понять идеи марксизма, чтобы бороться за изменение общества. Им мы и посвящаем настоящую работу.

Часть первая: национальный вопрос в истории

«В Западной Европе эпоха формирования буржуазных наций, если оставить в стороне борьбу Нидерландов за независимость и судьбу островной Англии, началась с Великой французской революции и в основном завершилась примерно в течение столетия, с образованием Германской империи». 
(Л. Троцкий, «История русской революции»)

Хотя большинство людей воспринимает  национальное государство как что-то естественное и, следовательно, уходящее корнями если не в кровь и душу мужчин и женщин, то в далекое прошлое, оно в действительности представляет собой относительно современное творение, которое, говоря по правде, существовало лишь на протяжении последних 200 лет. Единственными исключениями здесь будет Голландия, где буржуазная революция в XVI веке приняла форму национально-освободительной войны против Испании, и Англия из-за ее уникального положения островного королевства, где капиталистическое развитие началось раньше (начиная с конца XIV века), чем в остальной Европе. До того не было наций, но лишь племена, города-государства и империи. С научной точки зрения неверно называть последние «нациями», как это часто делается. Один автор, валлийский националист, даже упоминал «валлийскую нацию», существовавшую якобы до римского вторжения в Британию! Желаемое здесь выдается за действительное. Валлийцы в то время представляли лишь агломерацию племен, принципиально не отличавшихся от других, населявших территорию современной Англии. Пагубная черта писателей-националистов — создавать впечатление, будто «нация» (особенно их конкретная нация) существовала всегда. В действительности же национальное государство — это исторически сложившееся образование. Оно существовало не всегда и не будет существовать вечно в будущем.

В действительности национальное государство — продукт капитализма. Основано оно было буржуазией, испытывающей потребность в национальном рынке. Ей нужно было сломать местные ограничения, свойственные небольшим территориям с их локальными налогами, платными дорогами, отдельными денежными системами, отдельными типами мер и весов. Следующий отрывок из Роберта Хайлбронера, описывающего путешествие немецкого купца примерно в 1550 году, весьма наглядно демонстрирует эту ситуацию:

«Бородатый, облаченный в меха купец Андреас Рифф возвращается к себе домой в Баден; в письме к жене он сообщает, что успел побывать на тридцати рынках, и ему здорово досаждает стершееся седло. Еще больше ему мешают пошлины — бич того времени: на пути купца останавливают почти каждые десять миль и требуют уплатить пошлину; между Базелем и Кельном это происходит тридцать один раз.

Мало того — каждая община, которую он посещает, обладает своими деньгами, правилами и регуляциями, своими законами и порядками. Только в окрестностях Базеля насчитывается 112 различных мер длины, 92 меры площади, 65 мер сыпучих тел, 163 меры емкости для злаков и 123 — для жидких веществ, 63 — для напитков и более 80 мер веса». (Р. Хайлбронер, «Философы от мира сего. Великие экономические мыслители: их жизнь, эпоха и идеи»)

Ликвидация такого рода местной раздробленности была гигантским шагом вперед для того времени. Собирание производительных сил в одно национальное государство явилось невероятно прогрессивной исторической задачей буржуазии. Основа этой революции была заложена уже в позднем средневековье, в период упадка феодализма, подъема буржуазии и городов, которые постепенно начинали защищать свои права. Средневековые короли нуждались в деньгах для своих войн и были вынуждены опираться на растущий класс купцов и банкиров (Фуггеры и Медичи). Но час рыночной экономики еще не пробил. То, что тогда существовало, было лишь зачаточной формой капитализма, типичным для которой являлось мелкое производство и местные рынки. Еще нельзя было говорить о подлинно национальном рынке или же о национальном государстве. Конечно, элементы некоторых современных европейских государств присутствовали в общих чертах, но они также находились в неразвитой стадии. Хотя Франция и начала свое постепенное формирование в результате Столетней войны с Англией, эта борьба носила скорее феодально-династический, чем подлинно национальный характер. Солдаты, которые участвовали в войнах, были в большей степени верны своему местному лорду, чем королю Франции, и, несмотря на наличие общей территории и языка, считали себя бретонцами, бургундами и гасконцами, но не французами.
Лишь постепенно, мучительно, на протяжении нескольких веков начало возникать действительное национальное самосознание. Данный процесс шел параллельно с подъемом капитализма и денежной экономики, с постепенным возникновением национального рынка, типичным примером чего была торговля шерстью в Англии в позднем средневековье. Упадок феодализма и подъем абсолютных монархий, которые в своих целях поощряли торговлю и буржуазию, ускорили этот процесс. Как писал Роберт Хайлбронер:

«Во-первых, в Европе начали возникать национальные политические единицы. В результате крестьянских войн и королевских завоеваний построенное на изолированном существовании раннефеодальное общество уступило свое место централизованным монархиям. Монархии пробудили национальные чувства, все более явно выражавшиеся; это, в свою очередь, означало появление пользующихся благосклонностью короля отраслей, например производства гобеленов во Франции, и создание флотов и армий, которые не могли существовать без отдельных отраслей промышленности. Бесконечные правила и регуляции, отравлявшие жизнь Андреаса Риффа и других путешествующих купцов XVI столетия, были заменены государственными законами, общими системами мер и более или менее стандартизированными валютами». (Там же)

Таким образом, национальный вопрос с исторической точки зрения относится к периоду буржуазно-демократической революции. Строго говоря, национальный вопрос не входит в социалистическую программу, поскольку решаться он должен буржуазией в ходе ее борьбы с феодализмом. Именно буржуазия изначально создала национальное государство. Создание национального государства в свое время было чрезвычайно революционным и прогрессивным событием. И достигнуто это не было мирно и без борьбы. Первая настоящая европейская нация, Голландия, образовалась в XVI веке в результате буржуазной революции, принявшей форму национально-освободительной войны против имперской Испании. В Соединенных Штатах это произошло на основе революционной национально-освободительной войны XVIII века и закрепилось в кровопролитной гражданской войне 1860-х годов. В Италии это также было достигнуто путем войны за национальную независимость. Объединение Германии — прогрессивная задача того времени — было осуществлено Бисмарком реакционным путем, на основе войны и политики «железа и крови».

Французская революция

Создание современных европейских национальных государств (за исключением Голландии и Англии) начинается с Французской революции. До того момента понятие национального государства было идентично понятию монархического правления. Нация являлась собственностью правящего суверена. Такого рода устаревшая правовая система, унаследованная непосредственно от феодализма, находилась в прямом противоречии с новыми условиями, связанными с подъемом буржуазии. Чтобы завоевать власть, буржуазия была вынуждена выступить в качестве представителя всего народа, то есть нации. Как сказал Робеспьер: «В аристократических государствах слово «patrie» имеет значение только для патрицианских семейств, которые захватили власть. Лишь при демократии государство — это действительно patrie для всех составляющих его людей» (Цитата по Э. Х. Карр, «История Советской России», т. 1).

Первым принципом Французской революции была самая непримиримая централизация. Таково было обязательное условие ее успеха в борьбе не на жизнь, а на смерть против старого режима, поддерживаемого всей Европой. Под лозунгом «Республики, единой и неделимой» революция впервые объединила Францию ​​в одну нацию, сметя всю локальную раздробленность и сепаратизм бретонцев, норманнов и провансальцев. Единственной альтернативой этому был распад и гибель самой революции. Кровавая борьба в Вандее была одновременно войной против сепаратизма и против феодальной реакции. Свержение Бурбонов дало мощный импульс появлению национального духа во всей Европе. В тот период пример революционного народа, которому удалось свергнуть старый феодальный монархический строй, служил источником вдохновения и центром внимания революционных и прогрессивных сил во всем мире. Позднее революционные армии Французской республики были вынуждены перейти в наступление на европейские державы, объединившиеся под началом Англии и русского царизма, чтобы сокрушить революцию. Революционные силы совершили выдающийся ратный подвиг, сумев отбросить силы реакции на всех фронтах, тем самым открыв изумленному миру мощь революционного народа и вооруженной нации.

Революционная армия повсюду разносила мятежный дух и определенно несла революционное послание на оккупированных ею территориях. На восходящей фазе революции армии французского Национального конвента представали перед народами Европы как освободители. Чтобы добиться успеха в этой титанической борьбе со старым порядком, они были вынуждены обратиться к массам с призывом осуществить те же революционные преобразования, что произошли ранее во Франции. Это была революционная война, подобия которой не было ранее. Во французских колониях было отменено рабство. Революционное послание, заключенное в Декларации прав человека повсюду было кличем сплочения, провозглашавшего конец феодального и монархического гнета. Как отмечал Дэвид Томсон:

«Им [французам] действительно помогали их местные сторонники, и разрушительная  сторона их работы часто приветствовалась достаточно хорошо. И только когда население обнаружило, что французские хозяева не менее требовательны, чем их старые режимы, оно обратилось к идеям о самоуправлении. Идея о том, что «суверенитет народа» должен вести к национальной независимости, стал косвенным результатом французской оккупации; его первоначальное значение — отмена привилегий и универсализация прав — слилось с этим новым смыслом только в результате произошедших завоеваний. Французские революционеры намеренно распространяли либерализм, но по невнимательности породили национализм». (David Thompson, Europe after Napoleon, p. 50.)

Истощение и упадок Французской революции привели к диктатуре Наполеона Бонапарта, точно так же, как вырождение изолированного российского рабочего государства позже закончилось пролетарско-бонапартистской диктатурой Сталина. Изначальное революционно-демократическое послание было искажено и деформировано в сторону династических и имперских амбиций Наполеона, которые оказались фатальными для Франции. Однако даже при Наполеоне, пусть и в искаженной форме, некоторые достижения Французской революции сохранялись и распространялись на европейских территориях, принадлежащих Франции с революционными результатами, особенно в Германии и Италии:

«Ее самые разрушительные достижения были одними из самых устойчивых. Наполеон расширил и увековечил эффекты Французской революции, разрушив феодализм в исторических Нидерландах, на большей части Германии и в Италии. Феодализму как правовой системе, предполагающей юрисдикцию знати над крестьянами, был положен конец; феодализму как экономической системе, предполагающей уплату знати феодальных пошлин крестьянами, был положен конец, хотя часто в обмен на компенсацию и возмещение. Притязания Церкви никогда не вставали на пути такой реорганизации. Средние классы и крестьяне стали, как и дворяне, подданными государства, и все в равной степени были обязаны платить налоги. Система взимания и сбора налогов стала более справедливой и эффективной. Старые гильдии и городские олигархии были упразднены; внутренние тарифные барьеры ликвидированы. Повсюду открывалось большее равенство в карьерном плане для способных людей. Порыв модернизации пронесся по Европе вслед за наполеоновскими завоеваниями. Его попытки превратить Западную Европу в один подчиненный блок аннексированных или сателлитных территорий удались, по крайней мере, в смысле избавления ее от устаревших юрисдикций и привилегий, от устаревшего территориального деления. Большую часть того, от чего он избавился, восстановить не удалось». (Ibid., p. 67.)

Но наполеоновское правление не было несомненным благом. Чтобы избежать введения высоких налогов внутри страны, Бонапарт наложил немалые налоги на завоеванные территории. И несмотря на все социальные достижения, французское правление оставалось правлением иностранным. Как мудро замечал Робеспьер, никто не любит миссионеров со штыками. Французское вторжение неизбежным образом вызвало свою противоположность в виде национально-освободительных войн, которые в конечном счете подорвали прежние победы. Поражение Наполеона в мерзлых пустошах России и уничтожение французской армии послужили сигналом для волны национальных восстаний против французов. В Пруссии восстала вся нация и вынудила Фридриха Вильгельма III вступить в войну с Наполеоном. Из кровавого хаоса наполеоновских войн и последующего дележа территорий среди победителей возникло большинство современных государств Европы, какими мы их знаем сегодня.

Национальный вопрос после 1848 года

1848 год стал поворотным для национального вопроса в Европе. В огне революций на первый план резко выдвинулись ранее подавляемые национальные чаяния немцев, чехов, поляков, итальянцев и мадьяр. Если бы эта революция увенчалась успехом, открылась бы дорога к решению национального вопроса в Германии и в других странах с помощью самых демократичных средств. Но, как объясняли Маркс и Энгельс, революция 1848 года была предана контрреволюционной буржуазией. Поражение революции означало, что национальная проблема должна была решаться иными  способами. Между прочим, одной из причин поражения было именно манипулирование национальной проблемой (например, чехов) в реакционных целях.

В Германии национальный вопрос того времени можно было выразить одним словом: объединение. После поражения революции 1848 года страна осталась разделенной на ряд мелких государств и княжеств. Это стало непреодолимым препятствием для свободного развития капитализма в Германии, а тем самым и рабочего класса. Таким образом, объединение являлось на тот момент требованием прогрессивным. Но вопрос о том, кто объединит Германию и какими средствами, имел центральное значение. Маркс надеялся, что задача объединения будет выполнена снизу — рабочим классом и революционными средствами. Но этого не случилось. Поскольку пролетариату не удалось решить этот вопрос революционным путем в 1848 году, он был решен реакционным путем консервативным прусским юнкером Бисмарком.

Основным методом достижения этой цели стала война. В 1864 году австрийцы и пруссаки объединились и нанесли поражение датчанам. Дания потеряла провинцию Шлезвиг-Гольштейн, которая после борьбы между Австрией и Пруссией была объединена с Германией в 1865 году. Маневрируя, чтобы удержать Францию ​​от конфликта, Бисмарк заключил союз с Италией для борьбы против Австрии. Когда Австрия потерпела поражение в битве при Кениггреце в июле 1866 года, прусское господство над Германией было обеспечено. Тем самым объединение Германии было достигнуто реакционным путем, через посредство прусского милитаризма. Это укрепило позиции прусского милитаризма и бонапартистского режима Бисмарка и посеяло семена новых войн в Европе. Таким образом, способ, которым разрешается национальный вопрос, при участии какого класса и в чьих интересах, отнюдь не является второстепенным вопросом для рабочего класса. Одного этого достаточно, чтобы объяснить, почему недопустимо требовать, чтобы мы просто выступали в качестве команды поддержки буржуазных и мелкобуржуазных националистов, даже когда они выполняют объективно прогрессивную задачу. Необходимо всегда придерживаться классовой точки зрения.

Объективно объединение Германии было, несомненно, прогрессивным ходом событий, которое поддерживали Маркс и Энгельс. Но это никоим образом не предполагало, что немецкие социалисты должны были поддерживать Бисмарка. Сама эта идея была неприемлема для Маркса. Он всегда выступал против реакционера Бисмарка, но когда последнему удалось объединить Германию, Маркс и Энгельс скрепя сердце были вынуждены поддержать его действия как шаг вперед, так как это облегчало объединение германского пролетариата. Так, 25 июля 1866 года Энгельс писал Марксу:

«Все это имеет ту хорошую сторону, что положение упрощается, революция облегчается тем, что устраняется драка мелких столиц и, во всяком случае, ускоряется развитие… Все мелкие государства будут вовлечены в движение, прекратятся наихудшие партикуляристские влияния, и партии станут, наконец, действительно национальными, а не только местными… Итак, по-моему, нам не остается ничего другого, как просто считаться с фактом, не одобряя его, и использовать как можно шире открывающиеся теперь большие возможности для национальной организации и объединения германского пролетариата»

Объединение Италии

Аналогичная ситуация сложилась в Италии. В конце 1850-х годов, несмотря на многочисленные попытки объединения, Италия по-прежнему оставалась страной безнадежно разделенной и подчиненной Австрии, которая аннексировала ее северные территории. Кроме того, несколько небольших государств, включая бурбонское Королевство Обеих Сицилий (Южная Италия и Сицилия), были защищены от революции австрийскими войсками, готовыми вмешаться в нужный момент. Папские государства Центральной Италии также находились под французской «защитой». Только небольшое королевство Сардиния, опиравшееся на Савойю и Пьемонт, было свободно от австрийского господства. Под руководством способного дипломата и государственного деятеля графа Кавура консервативная правящая династия постепенно расширяла сферу своего влияния и территориальные владения, изгоняя австрийцев из одной области за другой.

Наряду с династически-консервативной оппозицией Австрии в Пьемонте существовало также радикальное и революционное националистическое движение, включавшее в себя разнородную смесь республиканцев, демократов и социалистов. Эти силы присутствовали в каждом государстве Италии, а также в изгнании. Наиболее ярким представителем этого направления был Мадзини, чьи смутные и аморфные идеи соответствовали природе представляемого им движения. Напротив, Кавур, стоявший во главе независимого северо-итальянского государства Пьемонт, был коварным и беспринципным интриганом. В типичной дипломатической интриге он сначала заручился у Британии и Франции дозволением присоединиться к ним в их крымской экспедиции против России в 1855 году. Затем, тайно пообещав французскому императору Наполеону III территориальную уступку в виде Ниццы и Савойи, Кавур получил договор, обязывающий французов прийти на помощь Пьемонту в случае военных действий с Австрией. Война, разразившаяся в 1859 году, стала отправной точкой объединения Италии. Восстания начались во всех итальянских герцогствах и папских государствах. Вместе с французами пьемонтские войска одержали знаменательную победу над Австрией при Сольферино. Объединение Италии казалось неизбежным. Но это не отвечало интересам Луи Бонапарта, который незамедлительно подписал перемирие с отступающими австрийскими армиями, бросив тем самым пьемонтцев и революционеров на произвол судьбы.

В итоге, итальянская освободительная война была спасена восстанием на Сицилии, которое приветствовало высадку экспедиционного корпуса Гарибальди из 1000 добровольцев в красных рубашках. После победы в битве за Сицилию повстанческие силы Гарибальди вторглись в Южную Италию и триумфально вошли в Неаполь. Таким образом, итальянское единство было достигнуто революционными средствами снизу, но плоды всего этого были собраны другими. Неисправимый интриган Кавур убедил Лондон и Париж в том, что было бы лучше согласиться с правлением консервативного Пьемонта над объединенной Италией, чем ждать, пока вся Италия попадет под контроль революционеров и республиканцев. Армия династической реакции из Пьемонта без сопротивления вошла в Неаполь. Гарибальди, вместо того чтобы сражаться с ними, открыл им ворота и 26 октября приветствовал короля Пьемонта Виктора Эммануэля, провозгласив его «королем Италии». Таким образом, народ Италии одержал лишь половинчатую победу вместо полной победы над старым порядком, за которую он заплатил своей кровью.

Вместо республики Италия получила конституционную монархию. Вместо демократии — ограниченное избирательное право, из-за которого 98 процентов населения не могли принимать участия в голосовании. Папе разрешили продолжить свое правление в Папской области (уступка Луи Бонапарту). И все же, несмотря на это, объединение Италии было гигантским шагом вперед. Вся Италия была объединена, за исключением Венеции, которая оставалась под контролем Австрии, и Папской области. В 1866 году Италия присоединилась к Пруссии в войне против Австрии и получила Венецию в качестве награды. Наконец, после поражения Франции во франко-прусской войне (1871 г.) французские войска были выведены из Рима. Вступление итальянской армии в этот город ознаменовало окончательное победу объединения Италии.

Ко второй половине XIX века национальный вопрос в Западной Европе уже был в основном разрешен. После объединений Германии и Италии после 1871 года национальный вопрос в Европе сводился к Восточной Европе и, в особенности, к взрывоопасным Балканам, что было неразрывно связано с территориальными амбициями соперничающих друг с другом России, Турции, Австрии, Венгрия и Германия — факт, который неумолимо вел к Первой мировой войне. В начальный период — примерно с 1789 по 1871 год — разрешение национального вопроса по-прежнему играло относительно прогрессивную роль в Западной Европе. Даже объединение Германии под руководством реакционного юнкера Бисмарка, как мы видели, рассматривалось Марксом и Энгельсом как прогрессивный ход событий. Но уже во второй половине XIX века развитие производительных сил при капитализме начало выходить за узкие рамки, налагаемые национальным государством. Проявлением этого уже явилось развитие империализма и непреодолимая тенденция к началу войны между крупными державами. Балканские войны 1912-13 годов ознаменовали завершение формирования национальных государств Юго-Восточной Европы. Первая мировая война и Версальский мирный договор (который, кстати, проводился под лозунгом «права наций на самоопределение») довершили эту работу, разрушив Австро-Венгерскую империю и предоставив Польше независимость.

Часть вторая: Маркс и Энгельс о национальном вопросе

Национальный вопрос имеет весьма долгую историю пребывания в теоретическом арсенале марксизма. Уже в трудах Маркса и Энгельса можно найти небезынтересные и проницательные замечания по национальному вопросу. Позднее Ленин опирался в том числе и на эти труды при разработке своей классической национальной теории. Маркс, к примеру, весьма подробно исследовал вопрос о Польше и Ирландии, которые на протяжении всего XIX века привлекали к себе внимание европейского рабочего движения. Интересно отметить, что Маркс, подходивший к национальному вопросу не стереотипно, а диалектически, менял свою позицию относительно них обоих.

Различие между революционной диалектикой и абстрактным мышлением отчетливо проявилось в полемике по национальному вопросу между Марксом и Прудоном во времена Первого интернационала. Прудон, французский социалист и предшественник анархизма, отрицал существенность национального вопроса. На протяжении всей истории движения всегда находились сектанты, выступающие с абстрактной концепцией классовой борьбы. Они не исходят из конкретной реальности общества в том виде, в каком оно существует, но отталкиваются от безжизненных абстракций своего собственного воображаемого мира. Прудонисты на Генеральном Совете Первого интернационала высказывались о борьбе поляков, итальянцев и ирландцев за национальное освобождение как о не имеющей никакого значения. Согласно им, все, что было необходимо, — так это революция во Франции, и все придет в идеальное состояние; всем предписывалось ждать. Но угнетенные народы не могут, и не будут ждать. В 1866 году Маркс писал Энгельсу, осуждая «прудонистскую клику» в Париже, которая «…объявляет войну устаревшей, национальности — бессмыслицей, нападает на Бисмарка и Гарибальди и т. д. Как полемика с шовинизмом, эта тактика полезна и объяснима. Но когда верующие в Прудона (к ним принадлежат также мои здешние добрые друзья, Лафарг и Лонге) думают, что вся Европа может и должна сидеть тихо и смирно на своей задней, пока господа во Франции отменят «нищету и невежество» (…), — то они смешны» (Письмо Маркса Энгельсу от 7 июня 1866 г.).

В Генеральном Совете Первого интернационала (Международного товарищества рабочих) Марксу приходилось сражаться на два фронта. С одной стороны, против мелкобуржуазных националистов, таких как Мадзини, с другой — против полуанархических последователей Прудона, совершенно отрицавших существование национального вопроса. 20 июня 1866 года Маркс писал: «Вчера были прения в Совете Интернационала о теперешней войне… Прения свелись, как и следовало ожидать, к вопросу о «национальностях» вообще и о нашем отношении к нему… Представители «молодой Франции» (нерабочие) выдвигали ту точку зрения, что всякая национальность и самая нация — «устарелые предрассудки». Прудонистское штирнерианство… Весь мир должен ждать, пока французы созреют для совершения социальной революции». Но хотя Маркс и Энгельс, в отличие от Прудона, уделяли должное внимание национальному вопросу, они всегда рассматривали его подчиненным по отношению к «рабочему вопросу», т. е. всегда рассматривали его исключительно с позиции рабочего класса и социалистической революции.

Польский вопрос

Подобно Ленину, Маркс занимал чрезвычайно гибкую позицию по национальному вопросу, к которому всегда подходил с точки зрения общих интересов пролетариата и международной революции. На том этапе в 1840-ые, 1850-ые и 1860-ые годы Маркс отстаивал не только право Польши на самоопределение, но и выступал за ее полную независимость. И это несмотря на то, что движение за независимость в Польше в то время возглавляли реакционные польские аристократы. Но причина, по которой Маркс занимал такую ​​позицию, заключалась не в некой сентиментальной привязанности к национализму, и никак не в том, что он видел право на самоопределение как универсальную панацею.

В одной из своих последних работ, «Внешняя политика русского царизма», Энгельс указывал, что польский народ своей героической борьбой против царской России несколько раз спасал революцию в остальной Европе, как, к примеру, это случилось в 1792-94 гг., когда Польша потерпела поражение от России, но спасла Французскую революцию. Но у польского вопроса была и другая сторона. «Прежде всего Польша; эта основанная на грабеже и угнетении крестьян дворянская республика находилась в состоянии полного расстройства; ее конституция делала невозможным какое-либо общенациональное действие и в силу этого обрекала страну на положение легкой добычи соседей. С начала восемнадцатого столетия Польша, по выражению самих поляков, держалась беспорядком… иностранные войска непрерывно оккупировали всю страну или проходили через нее; она служила им постоялым двором и трактиром… при этом, однако, они, как правило, забывали об оплате» (Ф. Энгельс, «Внешняя политика русского царизма»).

На протяжении XIX века польский вопрос занимал центральное место в европейской политике, а также оказывал глубокое влияние на рабочее движение. В январе 1863 года поляки подняли восстание. Восстание это распространилось по всей стране и привело к формированию национального правительства. Но руководство восстанием находилось в руках мелкой знати, которая была неспособна поднять массы к участию в нем. Когда власть перешла в руки крупных землевладельцев, последние, надеясь на дипломатическое вмешательство Франции и Англии, заключили с царем сделку, которую тот незамедлительно разорвал. Движение было подавлено русскими войсками. Естественно, англичане и французы не пошевелили и пальцем. Но польское восстание вызвало сочувствие и солидарность рабочих Европы. Первый интернационал был основан в 1863 году непосредственно в результате международной инициативы по поддержке революционного движения поляков. Энгельс указывал, что единственной надеждой на восстание в Польше является рабочий класс Европы: «Если они еще продержатся некоторое время, — писал он Марксу 11 июня 1863 года, — то все же смогут влиться в общеевропейское движение, которое их спасет. Но если дела пойдут плохо, то Польша лет на 10 выбудет из строя — восстание, подобное этому, истощает боеспособное население на долгие годы».

Отношение Маркса к польскому вопросу определялось его общей стратегией мировой революции. В то время царская Россия являлась главным врагом рабочего класса и демократии — чудовищной реакционной силой в Европе, в Германии в особенности. Поскольку в то время в России не существовало рабочего класса, скорая возможность революции в России отсутствовала. Как позже выразился Ленин, «Россия все еще спала, а Польша кипела» (В. Ленин, «О праве наций на самоопределение»). Поэтому Маркс поддерживал независимость Польши как средство нанесения удара по главному врагу, русскому царизму. Но к 1851 году Маркс сделал пессимистические выводы о «рыцарски-вялой» Польше, то есть начал скептически относится к перспективам успеха восстаний, руководимых польской аристократией.

Уже из одного этого совершенно ясно, что как для Маркса, так и для Ленина требование самоопределения и национальный вопрос в целом всегда занимали подчиненное положение по отношению к классовой борьбе и перспективе пролетарской революции. Перед марксистами никогда не стояло абсолютного обязательства поддерживать каждое движение за самоопределение. Тот же Маркс, который изначально поддерживал независимость Польши, был радикально против независимости чехов, а также против так называемых освободительных движений на Балканах во второй половине XIX века. Эти две явно противоположные позиции на самом деле были продиктованы одними и теми же революционными соображениями. Маркс понимал, что, в то время как победа поляков представляла бы удар по русскому царизму, имевшему революционные последствия, национальное движение южных славян использовалось царизмом как инструмент своей экспансионистской политики на Балканах. Как это часто бывает в истории, борьба малых наций использовалась большой реакционной державой как разменная монета для ее интриг. Кто не способен понять эту сторону национального вопроса, тот неизбежно попадет в реакционную ловушку.

В конце своей жизни Энгельс с необычайной дальновидностью предсказал революционные потрясения в России:

«И тут мы подошли к основному вопросу. Внутреннее развитие России со времени 1856 г., поддержанное политикой правительства, оказало свое действие; социальная революция сделала гигантские успехи; Россия с каждым днем становится все более и более западноевропейской страной; развитие крупной промышленности, железных дорог, превращение всех натуральных повинностей в денежные платежи и разложение вследствие этого старых устоев общества — все это происходит в России с возрастающей быстротой. Но в той же мере все больше обнаруживается и несовместимость царского абсолютизма с новым обществом, находящимся в стадии становления. Образуются оппозиционные партии, конституционные и революционные, которые правительство может подчинить себе лишь при помощи все более грубого насилия. И русская дипломатия с ужасом видит приближение того дня, когда русский народ скажет свое слово и когда необходимость урегулирования своих собственных внутренних дел не оставит ему ни времени, ни желания заниматься такими ребяческими затеями, как завоевание Константинополя, Индии и мирового господства. Революция, остановившаяся в 1848 г. на польской границе, стучится теперь в двери России, и внутри страны у нее уже достаточно союзников, которые ждут только случая, чтобы открыть ей эти двери».

Какие замечательные строки! Еще в 1890 году, за 15 лет до первой русской революции и за 27 лет до Октября, Энгельс прогнозировал эти великие события, а также связывал судьбу национального вопроса в Европе с революцией в России. События показали правоту Энгельса. Как позже объяснил Ленин, с 1880-х годов лозунг независимости Польши не являлся более подходящим, поскольку развитие рабочего класса в России поднимало перспективу революции в самой России.

Франко-прусская война

Под влиянием Маркса и Энгельса Первый интернационал занимал принципиально-интернационалистскую позицию по всем основным вопросам. Позиция Интернационала охватывала не только теорию, но и практику. К примеру, во время забастовки в одной стране члены Интернационала вели агитацию и разъясняли суть проблемы в других странах, чтобы предотвратить использование иностранных штрейхбрехеров.

Как мы уже видели, одной из центральных проблем, стоящих перед рабочим классом в первой половине XIX века, было объединение Германии. Маркс и Энгельс были вынуждены оказать критическую поддержку объединению Германии, хотя этот объективно прогрессивный акт был осуществлен Бисмарком с помощью реакционных средств. Но это никоим образом не означало капитуляции перед Бисмарком или отказ от классовой позиции. Первый интернационал первоначально рассматривал франко-прусскую войну 1870-71 гг. как оборонительную со стороны Германии. Несомненно, это было верно. Реакционный бонапартистский режим Наполеона III стремился помешать национальному объединению Германии с помощью силы. Но он просчитался. Прусская армия прорезала деморализованные французские силы, как горячий нож масло.

Случай с франко-прусской войной — хороший пример гибкой и революционной позиции Маркса по национальному вопросу. Он оказывал критическую поддержку Пруссии на первом этапе войны, когда она носила строго оборонительный характер. Здесь позиция Маркса определялась не сверхъестественными или сентиментальными соображениями (он ненавидел прусского реакционера Бисмарка), а строго с точки зрения интересов пролетариата и международной революции. С одной стороны, победа Пруссии вела к объединению Германии — исторически прогрессивная задача. С другой стороны, поражение Франции означало бы свержение бонапартистского режима Луи Бонапарта, открывавшее перспективу революционного развития во Франции. Это также явилось бы ударом по русскому царизму, который опирался на бонапартистское правительство в Париже, чтобы сохранять Германию слабой и разделенной. Вот почему Маркс изначально поддерживал Пруссию в ее войне с Францией, несмотря на то, что победа Пруссии имела бы эффект усиления позиций Бисмарка — по крайней мере, временный.

Но общим заявлением не исчерпывается вопрос о марксистском отношении к войне. Во все периоды подходить к национальному вопросу необходимо с классовой точки зрения. Даже когда конкретная национальная борьба имеет прогрессивное содержание, пролетариат должен всегда сохранять свою классовую независимость от буржуазии. В ходе той войны Маркс изменил свою позицию. После свержения Луи Бонапарта (в октябре 1870 г.) и провозглашения республики во Франции характер войны со стороны Пруссии изменился с национально-освободительной войны на агрессивную военную кампанию, направленную против народа Франции. Она перестала иметь прогрессивный характер, и поэтому Маркс осудил ее. Захват Пруссией Эльзаса и Лотарингии также был совершенно реакционным актом, который нельзя было оправдать ссылкой на прогрессивную задачу объединения Германии. Он лишь послужил разжиганию национальной розни между Францией и Германией и подготовил почву для империалистической бойни 1914-1918 годов.

Поражение французской армии вскоре привело к революции во Франции и к славному эпизоду Парижской Коммуны. Маркс советовал рабочим Парижа не спешить, но, как только они начали действовать, он немедленно бросился на защиту Парижской Коммуны. На этом этапе характер войны изменился. Национальный вопрос для Маркса всегда был подчинен классовой борьбе («рабочему вопросу»). Правильность такой позиции зеркально проявлялась в поведении правящего класса на каждой из имевших место войн. Независимо от того, насколько велика степень национального антагонизма между правящими классами враждующих государств, они всегда будут готовы объединяться против рабочих. Таким образом, прусские генералы стояли в стороне, в то время как их враги, реакционные версальские силы, напали на Париж и перебили коммунаров.

Маркс и Ирландия

Как и в случае с Польшей, в вопросе об Ирландии позиция Маркса также определялась исключительно революционными соображениями. Естественным образом симпатизируя угнетенному ирландскому народу, Маркс всегда подвергал непримиримой критике буржуазных и мелкобуржуазных лидеров националистов. С самого начала Маркс и Энгельс объясняли, что национальное освобождение Ирландии неразрывно связано с вопросом социальной эмансипации, с революционным решением земельного вопроса в особенности. Этот дальновидный анализ имеет большое значение для национально-освободительной борьбы в целом, не только для Ирландии.

В письме Эдуарду Бернштейну от 26 июня 1882 года Энгельс указывал, что ирландское движение состоит из двух направлений: радикального аграрного движения, проявляющего себя в стихийном прямом действии крестьян и находящее свое политическое выражение в революционной демократии, и «либерально-националистической оппозиции городской буржуазии». Подобное верно для крестьянского движения во все периоды. Оно может преуспеть только в той степени, в которой обретает руководство в городских центрах. В современных условиях это либо буржуазия, либо пролетариат. Но буржуазия на протяжении всей истории демонстрировала свою полную неспособность решить какие-либо фундаментальные проблемы, поставленные буржуазно-демократической революцией, включая проблему национальной независимости. Ирландия является классическим тому примером.

В основе позиции Маркса и Энгельса стояла перспектива добровольного объединения в федерацию Ирландии, Англии, Шотландии и Уэльса. И эта перспектива всегда была связана с перспективой взятия власти рабочими. Это, в свою очередь, требовало безоговорочной защиты единства рабочего класса. Так, Энгельс писал в январе 1848 года:

«Ясным, доступным даже для самых неискушенных людей языком доказывает он ирландскому народу необходимость напрячь все силы для того, чтобы в тесном единении с рабочим классом Англии, с чартистами бороться за осуществление шести пунктов «Народной хартии» (ежегодно избираемый парламент, всеобщее избирательное право, тайное голосование, отмена всякого имущественного ценза, выплата жалованья народным представителям и распределение избирательных округов по численности населения). Только когда будут завоеваны эти шесть пунктов, осуществление «отмены унии» сможет принести Ирландии практическую пользу». (Ф. Энгельс, «Фергюс О’Коннор и ирландский народ», наш курсив)

С самого начала Маркс и Энгельс вели непримиримую борьбу против ирландских националистически настроенных либералов из среднего класса, таких как Дэниел О’Коннелл, которого они клеймили как шарлатана и предателя ирландского народа. Позже они какое-то время оказывали критическую поддержку мелкобуржуазным фениям. Это было естественно и правильно в то время, когда в Ирландии еще не существовало рабочего движения, и которая оставалось преимущественно аграрным обществом до начала XX века. Но Маркс и Энгельс никогда не выступали в роли простой группы поддержки фениев, а всегда занимали независимую классовую позицию. Они выступали с резкой критикой авантюрисической тактики фениев, их террористического уклона, их национальной ограниченности и их отказа признать необходимость соединения с английским рабочим движением. Несмотря на то, что фении были самым передовым крылом ирландского революционно-демократического движения и даже проявляли социалистические наклонности, Маркс и Энгельс не питали по отношению к ним иллюзий. 29 ноября 1867 года Энгельс писал Марксу:

«Относительно фениев ты совершенно прав. Из-за свинства англичан мы не имеем права забывать того, что вожди этой секты в большинстве своем — ослы, а частью — эксплуататоры, и мы никоим образом не можем нести ответственность за неизбежные в любом заговоре нелепости. А они, наверняка, будут».

Последующие события показали правоту Энгельса. Всего две недели спустя, 13 декабря 1867 года, группа фениев устроила взрыв в лондонской тюрьме Клеркенуэлл в безуспешной попытке освободить своих заключенных товарищей. В результате взрыва были разрушены несколько соседних домов, 120 человек получили ранения. Как и следовало ожидать, инцидент вызвал волну антиирландских настроений среди населения. На следующий день Маркс возмущенно писал Энгельсу:

«Последний подвиг фениев в Клеркенуэлле — изрядная глупость. Лондонские массы, обнаружившие большую симпатию к Ирландии, будут теперь разъярены и брошены в объятия правительственной партии. Нельзя ждать, что лондонские пролетарии позволят себя взрывать к вящей славе фенианских эмиссаров. Вообще, над такого рода тайными, мелодраматическими, заговорщическими действиями всегда тяготеет какой-то рок».

Несколькими днями спустя, 19 декабря, Энгельс отвечал ему следующим образом: «Клеркенуэллская глупость была явно делом нескольких ограниченных фанатиков; беда всех заговоров в том, что они ведут к подобным глупостям, ибо “должно же что-то делаться, надо же что-то предпринимать”. Особенно в Америке было немало болтовни о взрывах и поджогах, и вот являются какие-то ослы и совершают подобные нелепости. Притом эти людоеды в большинстве своем величайшие трусы, как г-н Аллин, который, по-видимому, успел сделаться свидетелем обвинения. Кроме того, что за идея освободить Ирландию путем поджога портновской лавки в Лондоне!»

Если бы Маркс и Энгельс могли писать о фениах в таких резких выражениях, просто представьте, что они сказали бы о террористической тактике ИРА за последние 30 лет, по сравнению с которыми «клеркенуэллская глупость» была детской забавой. Самая реакционная черта этого индивидуального терроризма, который не ослабляет буржуазное государство, а только усиливает его, состоит в том, что он служит разделению рабочего класса и ослабляет его перед лицом эксплуататоров. Это, несомненно, было самым слабым местом фениев, которых критиковал Энгельс, когда язвительно писал, что «для этих господ всякое рабочее движение — чистейшая ересь, и ирландский крестьянин даже знать не должен, что социалистические рабочие являются его единственными союзниками в Европе». ( Письмо Энгельса Марксу, 9 декабря 1869 г.)

Естественно, Маркс и Энгельс защищали заключенных-фениев от жестокого обращения со стороны английского государства. Они всегда защищали право ирландского народа самостоятельно определять свою судьбу. Но делали они это с социалистической, а не с националистической позиции. Как последовательные революционеры и сторонники пролетарского интернационализма, Маркс и Энгельс всегда подчеркивали связь между судьбой Ирландии и перспективой пролетарской революции в Англии. В 1840-х и 1850-х годах Маркс считал, что Ирландия способна обрести независимость только благодаря победе английского рабочего класса. Позже, в 1860-х годах, он изменил свое мнение и принял точку зрения, согласно которой более вероятным будет то, что победа в Ирландии способна стать той искрой, что зажжет революцию в Англии. Даже самое поверхностное прочтение работ Маркса по ирландскому вопросу показывает, что его защита независимости Ирландии после 1860 года определялась исключительно общими интересами пролетарской революции, прежде всего в Англии, которую он считал ключевой страной для успеха всей мировой революции. В конфиденциальном сообщении членам Генерального Совета, написанном в марте 1870 года, Маркс объяснял свои взгляды следующим образом:

«Хотя революционная инициатива будет исходить, вероятно, от Франции, только Англия может послужить рычагом для серьезной экономической революции. Это — единственная страна, где уже нет крестьян и где земельная собственность сосредоточена в немногих руках. Это — единственная страна, в которой капиталистическая форма, то есть объединение труда в широком масштабе под властью капиталистических предпринимателей, охватила почти все производство. Это — единственная страна, в которой огромное большинство населения состоит из наемных рабочих (wages labourers). Это — единственная страна, в которой классовая борьба и организация рабочего класса в тред-юнионах достигли известной степени зрелости и всеобщности. Благодаря своему господству на мировом рынке Англия является единственной страной, где каждый переворот в экономических отношениях должен немедленно отразиться во всем мире. Если Англия является классической страной лендлордизма и капитализма, то, с другой стороны, в ней созрели более, чем где бы то ни было, материальные условия для их уничтожения. Генеральный Совет поставлен теперь в счастливое положение благодаря тому, что этот великий рычаг пролетарской революции непосредственно находится в его руках». (К. Маркс,  «Конфиденциальное сообщение»)

С этой точки зрения ирландский национальный вопрос был лишь частью более широкой картины — перспективы мировой социалистической революции. Невозможно понять отношение Маркса к Ирландии вне этого контекста. Причина, по которой Маркс выступал за независимость Ирландии после 1860 г., заключалась в том, что он пришел к выводу, что интересы английских землевладельцев, которые имели важнейшую опору в Ирландии, легче всего могли быть побеждены революционным движением, опирающемся на ирландское крестьянстве, и где требование национального самоопределения было бы неразрывно связано с радикальным решением земельного вопроса. В том же сообщении Маркс объяснял: «Если Англия является крепостью лендлордизма и европейского капитализма, то единственный пункт, где можно нанести серьезный удар официальной Англии, представляет собой Ирландия».

«Во-первых, Ирландия является цитаделью английского лендлордизма. Если он рухнет в Ирландии, то он должен будет рухнуть и в Англии. В Ирландии это может произойти во сто раз легче, потому что экономическая борьба сосредоточена там исключительно на земельной собственности, потому что там эта борьба есть в то же время и национальная борьба и потому что народ в Ирландии настроен более революционно и более ожесточен, чем в Англии. Лендлордизм в Ирландии удерживает свои позиции исключительно при помощи английской армии. Как только прекратится принудительная уния этих двух стран, в Ирландии вспыхнет социальная революция, хотя и в устаревших формах. Английский лендлордизм потеряет не только крупный источник своих богатств, но также и важнейший источник своей моральной силы как представитель господства Англии над Ирландией. С другой стороны, оставляя неприкосновенным могущество своих лендлордов в Ирландии, английский пролетариат делает их неуязвимыми в самой Англии.

Во-вторых, английская буржуазия не только эксплуатировала ирландскую нищету, чтобы ухудшить положение рабочего класса в Англии путем вынужденной иммиграции ирландских бедняков, но она, кроме того, разделила пролетариат на два враждебных лагеря. Не происходит гармонического соединения революционного пыла кельтского рабочего и положительного, но медлительного нрава англосаксонского рабочего. Наоборот, во всех крупных промышленных центрах Англии существует глубокий антагонизм между английским и ирландским пролетарием. Средний английский рабочий ненавидит ирландского как конкурента, который понижает заработную плату и standard of life. Он питает к нему национальную и религиозную антипатию. Он смотрит на него почти так же, как смотрели poor whites южных штатов Северной Америки на черных рабов. Этот антагонизм между пролетариями в самой Англии искусственно разжигается и поддерживается буржуазией. Она знает, что в этом расколе пролетариев заключается подлинная тайна сохранения ее могущества».

И Маркс заключает: «Резолюция Генерального Совета об ирландской амнистии служит лишь введением к другим резолюциям, в которых будет сказано, что, не говоря уже о международной справедливости, предварительным условием освобождения английского рабочего класса является превращение существующей принудительной унии — то есть порабощения Ирландии — в равный и свободный союз, если это возможно, или полное отделение, если это необходимо».

Обратите внимание, как тщательно Маркс подбирает здесь слова и как скрупулезно выражает он здесь пролетарскую позицию по национальному вопросу. Перво-наперво, ирландский вопрос нельзя рассматривать в отрыве от перспективы мировой социалистической революции, неотъемлемой частью которой он рассматривается. В частности, он видится как отправная точка социалистической революции в Англии. А что же потом? Маркс не считает само собой разумеющимся, что национально-освободительная борьба в Ирландии обязательно закончится отделением от Британии. Он говорит, что есть две возможности: либо «равный и свободный союз», который он явно считает предпочтительным («если это возможно»), либо «полное отделение», которое он считает возможным, но не самым желательным исходом. Какой из двух вариантов осуществится, несомненно, будет зависеть, прежде всего, от поведения и позиции английского пролетариата и перспективы победоносной социалистической революции в самой Англии.

Таким образом, Маркс всегда держался позиции пролетарской революции и интернационализма. Это и только это определяло его отношение к ирландскому вопросу, как и ко всем другим проявлениям национального вопроса. Для Маркса и Энгельса «рабочий вопрос» всегда занимал центральное место. Им никогда бы не пришло в голову сводить свою пропаганду и агитацию по ирландскому вопросу к простому лозунгу в одну строчку вроде «вывести войска!» или же выступать в роли бесплатных советников националистов. Напротив, они вели упорную борьбу против вредной демагогии буржуазных и мелкобуржуазных ирландских националистов, в защиту революционного единства ирландского и английского рабочего класса.

История показала, что Маркс и Энгельс были правы в своей оценке буржуазных и мелкобуржуазных националистов в Ирландии. В 1922 году ирландская националистическая буржуазия предала национально-освободительную борьбу, согласившись на раздел между Севером и Югом. С тех пор мелкобуржуазные националисты демонстрировали полную неспособность решить «вопрос границы». Тактика индивидуального терроризма, столь резко критикуемая Марксом и Энгельсом, оказалась одновременно контрпродуктивной и бессильной. После 30 лет так называемой «вооруженной борьбы» в Северной Ирландии объединение Ирландии стоит еще дальше, чем когда-либо. Единственный способ решить то, что осталось от национального вопроса в Ирландии, — сделать это на основе классовой, социалистической и интернационалистской политики — политики Маркса, Ленина и великого пролетарского революционера и мученика Джеймса Коннолли.

Только рабочий класс может разрешить эту проблему, объединившись вокруг классовой программы для непримиримой борьбы с буржуазией в Лондоне и Дублине. Главное условие успеха — единство рабочего класса. Достичь его невозможно националистическими методами. Мелкобуржуазный национализм нанес громадный ущерб делу рабочего единства в Северной Ирландии. Раны можно и нужно залечивать. Но сделать это можно только на основе полного разрыва с национализмом и принятия классовой политики, путем возрождения духа и идей Ларкина и Коннолли. Национальный вопрос в Ирландии будет решен путем социалистического преобразования общества или не будет решен вовсе.

Второй интернационал

Созданный в 1889 году Социалистический интернационал, в отличие от Первого интернационала, состоял из массовых организаций: социал-демократических партий и профсоюзов. Несчастьем для Второго интернационала стало рождение его в период длительного капиталистического подъема. В период 1870-1900 годов мировая добыча нефти выросла в два с половиной раза. Длина железных дорог увеличилась вдвое. Германия и США начали бросать вызов гегемонии Великобритании. Началась схватка по разделу мира на сферы влияния и за колонии. Быстрый рост промышленности сопровождался также параллельным ростом рабочего класса и его организаций в развитых капиталистических странах. В последние три десятилетия XIX века рабочий класс в Соединенных Штатах и ​​России вырос более чем втрое. В Великобритании профсоюзы выросли численно в четыре раза в период между 1876 и 1900 годами. В Германии количество членов профсоюзов выросло с десятков тысяч до миллионов. Параллельно с этим наблюдался неуклонный рост членов, поданных голосов и влияния массовых социал-демократических партий.

Несмотря на защиту марксизма в теории, новому Интернационалу с самого момента его возникновения недоставало теоретической ясности, которую ранее гарантировало присутствие Маркса и Энгельса. Ярким тому свидетельством было его отношение к национальному вопросу. Второй интернационал не очень разбирался в национальном вопросе, который на его съездах получал неудовлетворительную трактовку. В 1896 году Лондонский конгресс Интернационала принял следующую резолюцию:

«Конгресс выступает за полную автономию всех национальностей и заявляет о своем сочувствии рабочим любой страны, в настоящее время страдающей под ярмом военного, национального или какого-либо иного деспотизма; Конгресс призывает рабочих всех этих стран стать в строй бок о бок с классово-сознательными рабочими всего мира, чтобы добиться свержения всемирного капитализма и установления всемирной социал-демократии».

Однако позиция II интернационала по колониальному вопросу была двусмысленной и расплывчатой. Левые были склонны к антиколониальной позиции, но были и те, кто был готов оправдать колониализм на основании его якобы «цивилизаторской миссии». Так, в дебатах по колониальному вопросу на Амстердамском конгрессе 1904 года голландский делегат ван Кол открыто защищал колониализм. Он внес на рассмотрение резолюцию, где говорилось:

«Новые потребности, которые проявятся после победы рабочего класса и его экономического освобождения, сделают владение колониями необходимым даже при будущей социалистической системе правления». Он спрашивал у съезда: «Можем ли мы отдать половину земного шара на милость людей, которые еще находятся в состоянии своего детства, и которые оставляют огромные богатства недр неосвоенными, а самые плодородные части нашей планеты — невозделанными?». (Lenin’s Struggle for a Revolutionary Party, p. 5.)

Конгресс с энтузиазмом приветствовал Дадабхаи Наороджи, основателя и президента Индийского национального конгресса. В резолюции по Индии, однако, призывы к самоуправлению, дополнялись положением о том, что Индия будет находиться под британским суверенитетом. Взгляды ван Кола не были поддержаны, но и не были опровергнуты. В дебатах об иммиграции расистская резолюция была выдвинута американцем Хиллквитом и поддержана австрийцами и голландцами. Но она вызвала такую ​​бурю протестов, что ее пришлось отозвать. Тем не менее тот факт, что подобная резолюция могла быть выдвинута на международном конгрессе был симптомом давления буржуазных и националистических идей на социалистические партии.

Русская революция 1905 года дала мощный импульс колониальной революции, вдохновив массы на действия в защиту своих национальных устремлений в Персии, Турции, Египте и Индии. Это обострило разногласия в рядах Социалистического интернационала по колониальному и национальному вопросу. На Штутгартском конгрессе 1907 года, где Ленин и Роза Люксембург выдвинули свои знаменитые поправки о войне, по колониальному вопросу шла острая борьба между левыми (в действительности центристами) в лице Лебедура и правыми во главе с ревизионистом Эдуардом Бернштейном.  Голландские делегаты, типичные мелкобуржуазные пособники империализма, вновь выступили самыми откровенными защитниками колониализма. Левые находились тогда в меньшинстве. В ходе бурных дебатов Бернштейн сделал следующие комментарии:

«Мы должны отойти от утопической идеи простого отказа от колоний. Итоговыми последствиями такой точки зрения было бы возвращение Соединенных Штатов индейцам. Колонии уже существуют; мы должны смириться с этим фактом. Социалисты тоже должны признать необходимость того, чтобы цивилизованные народы действовали  как своего рода опекуны народов нецивилизованных». (Ibid., p 10.)

Опровергая аргументы о «цивилизующей» роли колониализма, польский делегат Карский (Юлиан Мархлевский) ответил: «Давид заявил о праве одной нации осуществлять опеку над другой. Но мы, поляки, знаем подлинный смысл подобной опеки, поскольку и русский царь и прусское правительство выступали в качестве наших опекунов… Давид цитирует Маркса, чтобы подтвердить свою точку зрения о том, что каждая нация должна пройти через период капитализма, но здесь его ссылки неверны. Маркс говорил, что страны, которые уже начали капиталистическое развитие, вынуждены будут продолжить этот процесс до конца. Но он никогда не говорил, что это является абсолютным предварительным условием для всех наций…»

«Мы, социалисты, понимаем, что есть и другие цивилизации, помимо цивилизации капиталистической Европы. У нас нет абсолютно никаких оснований ни для того, чтобы кичиться нашей так называемой цивилизацией, ни для того, чтобы навязывать ее азиатским народам с их древней цивилизацией. Давид полагает, что колонии снова погрузились бы в варварство, если бы их предоставили самим себе. В случае Индии это маловероятно. Скорее я представляю себе, что в случае независимости Индия продолжала бы извлекать выгоду из влияния европейской цивилизации в своем будущем развитии, и росла таким образом в полной мере раскрывая свой потенциал». (Ibid., p. 11.)

В итоге, резолюция по Индии не была поставлена на голосование.

Несмотря на попытки лидеров Интернационала замазать образовавшиеся трещины дипломатическими уловками, конечным результатом всего этого стала катастрофа августа 1914 года, когда все до единой партии Второго интернационала — за исключением русских и сербов — предали принципы интернационализма и поддержали империалистическую войну. Отсутствие подлинной революционно-интернационалистской политики резко проявило себя летом 1914 года, когда Второй интернационал распался по линиям социал-шовинизма.

«Культурно-национальная автономия»

Своеобразный вариант разрешения национального вопроса во II интернационале был выдвинут австрийскими социал-демократами перед Первой мировой войной. Они защищали теорию так называемой культурно-национальной автономии. Такую же позицию отстаивал в России и еврейский Бунд. На конференции австрийских социал-демократов в городе Брно (1899) идея культурно-национальной автономии, которую отстаивали южные славяне, была отвергнута. Вместо этого конференция приняла лозунг территориальной автономии, который, хотя и был недостаточен, был, определенно, лучше. Позже, под влиянием теоретика-центриста Отто Бауэра и его товарища Карла Реннера (писавшего под псевдонимом Рудольф Шпрингер) партия изменила свою точку зрения, перейдя на позиции культурно-национальной автономии.

Отвергая связь между нацией и территорией, Бауэр определял нацию как «относительную общность характеров». (Otto Bauer, Die Nationalfrage und die Sozialdemokratie, Vienna 1924, p. 2.) Но что такое национальный характер? Бауэр определяет его как «всю сумму признаков, отличающих людей одной от людей другой национальности, комплекс физических и духовных качеств, который отличает одну нацию от другой» (Ibid., p. 6.). Избитость данного определения бросается в глаза. Чистая тавтология: национальный характер — это то, что отличает одну нацию от другой! И что же отличает одну нацию от другой? «Характер людей ничем иным не определяется, как их судьбой… Нация есть не что иное, как общность судьбы [определяемой] условиями, в которых люди производят средства к своей жизни и распределяют продукты своего труда» (Ibid., p. 24.).

Таким образом, согласно Бауэру, нация — это «вся совокупность людей, связанных в общность характера на почве общности судьбы». (Ibid., p. 135.) Реннер определял ее следующим образом: «Нация — это союз одинаково мыслящих и одинаково говорящих людей, [это] культурное сообщество современных людей, более не привязанных к земле». (R. Springer, Das Nationale Problem, Leipzig-Vienna, 1902, p. 35.) Такой подход к национальному вопросу был не научным, а субъективным и «психологическим», если не сказать мистическим. Это была неудачная и оппортунистическая попытка найти решение национального вопроса в Австро-Венгерской империи путем уступок буржуазному национализму. В контрасте с этим, марксизм подходит к национальному вопросу с историко-экономической точки зрения.

В отличие от большевиков, искавших решения национальной проблемы в революционном свержении царизма, австрийские социал-демократы подходили к этому вопросу в духе мелких реформ и постепенности. Бауэр писал: «Мы исходим из того предположения, что австрийские нации останутся в том же государственном союзе, в котором они теперь живут, и спрашиваем, каковы в рамках этого союза будут отношения наций между собой и всех их к государству». (Цит. по И. Сталин, «Марксизм и национальный вопрос»)

После отказа от идеи связать нацию с территорией было выдвинуто требование объединения представителей различных национальностей, проживающих в разных районах, в общий межклассовый национальный союз. Предполагалось, что члены различных национальных групп соберутся на конференциях и устроят голосование с тем, чтобы определить свою национальную принадлежность. Немцы, чехи, венгры, поляки и т. д. проголосуют затем за свой собственный Национальный совет — «культурный парламент нации», как называл его Бауэр. Предлагая такие меры австрийские социал-демократы пытались избежать открытой конфронтаци с государством Габсбургов и сводили национальный вопрос исключительно к культурно-языковому. Бауэр зашел так далеко, что начал утверждать, что местная автономия для национальностей станет ступенькой к социализму, который «поделит человечество на национально разграниченные сообщества» и «представит пеструю картину национальных союзов людей и хозяйственных объединений».

Данная философия совершенно расходится с классовой точкой зрения и интернационалистскими принципами марксизма. Она представляет собой мелкобуржуазный национализм, замаскированный «социалистическими» фразами. Именно поэтому Ленин был весьма резок по этому вопросу. Особенно враждебно относился он к идее отдельных школ для разных национальностей. По этому поводу Ленин писал: «»Культурно-национальная автономия» означает именно самый утонченный и потому самый вредный национализм, означает развращение рабочих лозунгом национальной культуры, пропаганду глубоко вредного и даже антидемократического разделения школьного дела по национальностям. Одним словом, интернационализму пролетариата эта программа противоречит безусловно, отвечая лишь идеалам националистических мещан» (В. Ленин, «О национальной программе РСДРП»).

Нигде вредное воздействие этой мелкобуржуазной теории не проявляется так ясно, как в сфере образования. Так, Ленин выступал против любого привилегированного статуса для того или иного языка, но, в отличие от Отто Бауэра и сторонников «культурно-национальной автономии», был категорически против создания отдельных школ для детей разных национальностей: «В практическом своем осуществлении план «экстерриториальной» (внеземельной, не связанной с землей, на которой та или иная нация живет) или «культурно-национальной» автономии означал бы только одно: разделение школьного дела по национальностям, т. е. введение национальных курий в школьном деле. Достаточно себе ясно представить эту действительную сущность знаменитого бундовского плана, чтобы понять всю его реакционность даже с точки зрения демократии, не говоря уже о точке зрения классовой борьбы пролетариата за социализм» (В. Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу»).

Здесь мы видим принципиальное отличие ленинизма от мелкобуржуазного национализма. Марксисты борются против любой формы национального угнетения, в том числе языкового. Недопустимо, чтобы мужчина или женщина были лишены права говорить на своем языке, обучаться на нем, использовать его в суде или в любых других официальных областях. В целом, нет особой причины для существования «официального» языка или для предоставления каких-либо особых привилегий одному языку над другим. Разделять же детей по национальному, языковому или религиозному признаку — это совершенно реакционно и ретроградно. Сегрегация школ играла реакционную роль в Южной Африке и США. И отделение католических детей от протестантских в Северной Ирландии в так называемых религиозных школах играет не менее пагубную роль. Религии нет места в системе образования, первую следует решительно отделять от второй. Если церкви желают проповедовать свои доктрины, делать они это должны в подходящее для этого время и на свои собственные средства, полученные от своей общины, а не государства. И хотя школы должны удовлетворять потребности различных языковых групп, и для этого необходимо изыскивать средства, совершенно неприемлемо разделять детей по национально-языковым признакам и тем самым создавать основу для предрассудков и конфликтов в их дальнейшей жизни.

К примеру, враждебность к французскому языку среди фламандского населения Бельгии является продуктом продолжительной дискриминации фламандского языка и насильственного навязывания французского. Однако в этом вопросе могут быть заключены самые разные особенности. В Южной Африке преподавание в школах родного языка (вместо английского) было мерой национального угнетения. Точно так же  сами представители нерусских национальностей стремились к обучению своих детей русскому языку. Например, в армянских церковных школах детей учили русскому языку, хотя это не являлось обязательным. Большевики выступали против дискриминации любого языка, против насильственной ассимиляции и насильственного навязывания доминирующего языка и культуры. Нет причин, по которым какой-либо язык должен иметь монополию. В Швейцарии не два, а три официальных языка. Сегодня, с учетом современных технологий, нет причин, по которым люди не могут получать образование и общаться в парламенте или в суде на любом языке по своему выбору. Но что недопустимо, так это введение в школы националистической или религиозной отравы:

«У марксистов, любезный национал-социал, есть общая школьная программа, требующая, например, безусловно светской школы. С точки зрения марксистов, в демократическом государстве недопустимо нигде и никогда отступление от этой общей программы (а заполнение ее какими-либо «местными» предметами, языками и проч. определяется решением местного населения). Из принципа же «изъять из ведения государства» школьное дело и отдать его нациям вытекает, что мы, рабочие, предоставляем «нациям» в нашем, демократическом, государстве тратить народные деньги на клерикальную школу! Г. Либман, сам того не замечая, наглядно пояснил реакционность «культурно-национальной автономии»!» (В. Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу»)

Здесь, как и в любом другом аспекте национального вопроса, марксисты, решительно борясь со всеми без исключения проявлениями гнета и дискриминации, занимают классовую позицию. Так, в Бельгии, где фламандские и валлонские националисты пытались — к сожалению, с некоторым успехом — разделить бельгийское общество и рабочее движение по национальному признаку с помощью языкового вопроса, бельгийские марксисты выработали переходные требования по языковому вопросу. Когда, к примеру, работодатель заставлял рабочего выучить фламандский или французский язык, они требовали, чтобы ему было предоставлено свободное от работы время с полной оплатой и оплачиваемые начальством курсы, которые должны были проходить под контролем рабочих организаций. Более того, выдвигалось требование того, чтобы рабочие имели право на дополнительную выплату за освоение новых навыков.

Из всего этого становится ясно, что Ленин всегда настаивал на подходе к национальному вопросу со строго классовой точки зрения. Он писал: «Лозунг рабочей демократии не «национальная культура», а интернациональная культура демократизма и всемирного рабочего движения» (В. Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу»).

И далее:

«Национальная программа рабочей демократии: никаких безусловно привилегий ни одной нации, ни одному языку; решение вопроса о политическом самоопределении наций, т. е. государственном отделении их, вполне свободным, демократическим путем; издание общегосударственного закона, в силу которого любое мероприятие…, проводящее в чем бы то ни было привилегию одной из наций, нарушающее равноправие наций или права национального меньшинства, объявляется незаконным и недействительным — и любой гражданин государства вправе требовать отмены такого мероприятия, как противоконституционного, и уголовного наказания тех, кто стал бы проводить его в жизнь». (Там же)

Разделяющий характер «культурно-национальной автономии» был ясно продемонстрирован ее пагубным воздействием на единство рабочих в самой Австрии. После Вимбергского конгресса Австрийская социал-демократическая партия начала распадаться на национальные партии. Вместо одной объединенной рабочей партии, в которой были представлены все национальности, было образовано шесть отдельных партий: немецкая, чешская, польская, русинская, итальянская и югославская. Это способствовало распространению шовинистических настроений и национального антагонизма внутри рабочего движения с отрицательными результатами: чешская партия не хотела иметь ничего общего с немецкой партией и так далее.

Как это часто бывает, так называемая практическая политика реформизма дала результаты, прямо противоположные запланированным. Программа культурно-национальной автономии была направлена ​​на предотвращение распада Австро-Венгерской империи, но имела совершенно обратный эффект. Свержение Габсбургов могло привести к пролетарской революции, подобно тому как ей способствовала Февральская революция в России. Но неспособность рабочего класса взять власть прямо привела к распаду Австро-Венгрии по национальному признаку, тогда как ленинская политика права наций на самоопределение привела к объединению рабочих и крестьян большинства угнетенных наций, тем самым создав условия для советской федерации. Эта позиция большевизма не имела ничего общего с сепаратизмом. События, последовавшие после 1917 года блестяще подтвердили ее правоту.

Часть третья: Ленин о национальном вопросе

«Если в национально однородных государствах буржуазная революция развивала могучие центробежные тенденции, проходя под знаменем преодоления партикуляризма, как во Франции, или национальной раздробленности, как в Италии и Германии, то в национально разнородных государствах, как Турция, Россия, Австро-Венгрия, запоздалая буржуазная революция разнуздывала, наоборот, центростремительные силы».
(Л. Троцкий, «История русской революции»)

Дореволюционная Россия была крайне отсталой, полуфеодальной страной, сильно зависимой от иностранного империализма. Тем самым, ее можно было бы сравнить с сегодняшними странами третьего мира. Более того, проблема национальностей занимала центральное место в политической жизни России. Хотя царская Россия любила маскировать свою экспансионистскую политику защитой малых угнетенных народов на Балканах, сама она была тюрьмой народов. Сорок три процента населения царской России составляли представители доминирующей великорусской национальности, тогда как 57 процентов составляли украинцы, грузины, поляки, финны и другие угнетенные национальности.

Семьдесят миллионов великороссов господствовали над примерно  девяностами миллионов «инородцев», и все вместе они находились под властью и гнетом бюрократической касты царского государства. Дело дополнялось тем, что по крайней мере, на западных территориях России экономический и культурный уровень подчиненных народов в целом был выше, чем в самой России. В то время как допустимым будет утверждение о том, что экспансия России на Восток на Кавказ и особенно в Среднюю Азию сыграла определенную прогрессивную роль, это никак нельзя отнести к Польше, Финляндии и странам Балтии. Как замечал старик Энгельс: «Финляндия населена финнами и шведами, Бессарабия — румынами, конгрессовая Польша — поляками. Здесь уж и говорить не приходится о воссоединении рассеянных родственных племен, носящих русское имя, тут мы имеем дело с неприкрытым насильственным завоеванием чужой территории, с простым грабежом». (Ф. Энгельс, «Внешняя политика русского царизма»)

Партия большевиков с самого начала занимала тщательно продуманную позицию в национальном вопросе. Это было необходимо для завоевания на свою сторону масс, особенно крестьянства. Национальный вопрос обычно затрагивает не столько рабочий класс, сколько массу мелкой буржуазии, в частности крестьянства, и исторически, национальный вопрос и аграрный вопрос были очень тесно связаны. Иногда даже вполне образованные марксисты не понимают этого вопроса. Чтобы привлечь к себе внимание мелкобуржуазных масс и завоевать их на сторону революции, использование демократических и других требований, таких как требование права на самоопределение, было абсолютно необходимым. Но использование таких лозунгов имело смысл только в рамках борьбы пролетариата и его партии за руководство массами в прямой борьбе против буржуазных и мелкобуржуазных партий и течений. Таким образом, предварительным условием успеха революционного крыла является непримиримая борьба против националистической буржуазии и мелкой буржуазии. И для того, чтобы вести такую ​​борьбу, необходима четкая позиция по национальному вопросу.

Как и Ленин, Троцкий много писал о национальном вопросе. Особый интерес представляет замечательная глава, посвященная национальному вопросу из его книги «История русской революции» — лучше чем где-то еще суммирующая позицию партии большевиков по этому вопросу. Но в  первую очередь именно Ленин был тем, кто развил и углубил марксистскую позицию по национальному вопросу. Суммируя взгляды большевиков, Троцкий писал:

«Ленин учел заблаговременно и в течение ряда лет упорно боролся, в частности против Розы Люксембург, за знаменитый параграф 9 старой партийной программы, формулировавший право наций на самоопределение, т.е. на полное государственное отделение. Этим большевистская партия вовсе не брала на себя проповедь сепаратизма. Она обязывалась лишь непримиримо сопротивляться всем и всяким видам национального гнета, в том числе и насильственному удержанию той или другой национальности в границах общего государства. Только таким путем русский пролетариат мог постепенно завоевать доверие угнетенных народностей.

Но это была лишь одна сторона дела. Политика большевизма в национальной области имела и другую сторону, как бы противоречащую первой, а на самом деле дополняющую ее. В рамках партии и вообще рабочих организаций большевизм проводил строжайший централизм, непримиримо борясь против всякой заразы национализма, способной противопоставить рабочих друг другу или разъединить их. Начисто отказывая буржуазному государству в праве навязывать национальному меньшинству принудительное сожительство или хотя бы государственный язык, большевизм считал в то же время своей поистине священной задачей как можно теснее связывать посредством добровольной классовой дисциплины трудящихся разных национальностей воедино. Так, он начисто отвергал национально-федеративный принцип построения партии. Революционная организация — не прототип будущего государства, а лишь орудие для его создания. Инструмент должен быть целесообразен для выделки продукта, а вовсе не включать его в себя. Только централистическая организация может обеспечить успех революционной борьбы, так же и в том случае, когда дело идет о разрушении централистического гнета над нациями». (Л.Троцкий, «История русской революции»)

Что такое нация?

В период перед Первой мировой войной Ленин уделял немало времени национальному вопросу и, в частности, ответам на ревизионистские теории Отто Бауэра. В период 1908-10 гг. Ленин находился в ссылке и был почти полностью изолирован. Учитывая отсутствие контактов с Россией и нехватку сотрудников, он с энтузиазмом встретил приезд Сталина, молодого грузина, которого он практически не знал. Как обычно, Ленин потратил много времени на вдохновение новичка, как всегда делал с молодыми товарищами. Дополнительным плюсом было то, что Сталин был грузином, то есть представителем угнетенной национальности. Ленин воспользовался случаем, чтобы прочесть лекцию своему ученику, который проявил себя чрезвычайно прилежно, об основных направлениях своей политики в национальном вопросе. Результатом стала объемная статья, появившаяся в конце 1912 года на страницах журнала «Просвещение» под названием «Марксизм и национальный вопрос».

В 1914 году данная статья появилась в виде брошюры под названием «Марксизм и национальный вопрос». Позднее она была опубликована во втором томе сочинений Сталина. Долгие годы она считалась стандартной партийной работой по национальному вопросу, и действительно, несмотря на несколько формальную подачу, представляет собой неплохую статью. Однако она не была результатом теоретического гения Сталина. На самом деле эта статья вовсе не была делом Сталина. Как отмечает Э. Карр: «Внутренние и внешние признаки говорят о том, что она была написана под влиянием Ленина» (Э. Карр, «История Советской России», том 1). Идеи, обозначенные в этой статье полностью принадлежат Ленину.

Вступление к этой статье, написанное в разгар антисемитской агитации вокруг печально известного дела Бейлиса, предупреждает о том, что «волна национализма все сильнее надвигалась, грозя захватить рабочие массы». И добавляет: «В этот трудный момент на социал-демократию ложилась высокая миссия – дать отпор национализму, оградить массы от общего «поветрия». Ибо социал-демократия, и только она, могла сделать это, противопоставив национализму испытанное оружие интернационализма, единство и нераздельность классовой борьбы» (И. Сталин, «Марксизм и национальный вопрос»).

Центральным вопросом было определение нации. Вопрос этот был вовсе не так прост, как могло показаться. Подобная сложность возникает с определением «времени». Святой Августин говорил, что знает, который сейчас час, но если кто-нибудь попросит его дать определение времени, сделать этого он не сможет. То же самое и с нацией. Все думают, что знают, что это такое, но если их попросить дать определение, они быстро столкнутся с трудностями. Брошюра, опубликованная за подписью Сталина, пытается дать такое определение. Полученный результат, возможно, наиболее близок к удовлетворительной формулировке. В отличие от субъективного определения Бауэра, нация здесь определяется в научном марксистском смысле: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры» (Там же).

Таким образом, нация должна иметь общий язык и территорию, разделять одну историю и культуру, а также быть объединенной сильными экономическими связями. Вот вам и общее определение, несомненно верное и во всяком случае стоящие несомненно выше «психологического» подхода Отто Бауэра и сторонников «культурно-национальной автономии». Тем не менее, как и в случае со всеми общими определениями, вопрос этим отнюдь не исчерпывается. В реальной жизни всегда встречаются конкретные варианты, которые могут противоречить определению в одном или нескольких частностях. На вопрос о том, что такое нация, очень легко поскользнуться, ошибке в анализе этого вопроса встречались неоднократно.

Возьмем, к примеру, язык. Важность языка для нации очевидна. Кажется, что это наиболее явный признак той или иной национальности. В своей «Истории русской революции» Троцкий так отзывается о важности языка: «Язык важнейшее орудие связи человека с человеком, а следовательно, и хозяйства. Он становится национальным языком вместе с победой товарного оборота, объединяющего нацию. На этой основе складывается национальное государство, как наиболее удобная, выгодная, нормальная арена капиталистических отношений».

Но даже из этого важнейшего правила могут быть исключения. Например, мало кто станет отрицать, что швейцарцы — это нация. Швейцарская национальная идентичность сформировалась в течение столетий борьбы за сохранение индивидуальной национальной идентичности, главным образом против Австрии. Однако у швейцарцев нет общего языка, как указывает сам Ленин:

«В Швейцарии три государственных языка, но законопроекты при референдуме печатаются на пяти языках, то есть кроме трех государственных на двух «романских» диалектах. На этих двух диалектах, по переписи 1900 года, говорит в Швейцарии 38 651 житель из 3 315 443, т. е. немного более одного процента. В армии офицерам и унтер-офицерам «предоставляется самая широкая свобода обращаться к солдатам на их родном языке». В кантонах Граубюндене и Валлисе (в каждом немного более ста тысяч жителей) оба диалекта пользуются полным равноправием». (В. Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу»)

Ключ к пониманию вопроса заключается в исходной предпосылке о нации как «исторически сложившимся» образовании. Диалектика исходит не из абстрактных формальных определений, а из конкретной оценки живых процессов и явлений в их развитии, изменении и эволюции. Нация — не есть нечто фиксированное и статичное. Она может меняться и развиваться. Нации могут быть созданы там, где их раньше не было. Именно так возникли современные национальные государства. Так было во Франции, Италии и Германии. Позже индийское национальное самосознание было порождено — конечно, непреднамеренно — британским империализмом. Теперь, с упадком капитализма и неспособностью индийской буржуазии предложить выход, присутствуют явные признаки ослабления и фрагментации этого национального самосознания, что представляет огромную опасность для будущего Индии.

Исторически нации способны формироваться из имеющегося под рукой материала в условиях войн, вторжений и революций, которые разрушают старые связи и границы, создавая новые. Такого рода исторические перетасовки могут превратить все в свою противоположность. То, что вчера было угнетенной нацией или порабощенной колонией, может превратиться в чудовищно деспотичное и империалистическое государство. Лучший пример здесь США, изначально бывшие колонией Великобритании, а теперь являющиеся самым могущественным и самым реакционным империалистическим государством на планете. Точно так же буржуазные государства, которые лишь недавно освободились от иностранного господства и остаются в подчиненном положении по отношению к крупным империалистическим державам в мировом масштабе, тем не менее, играют роль локальных империалистических держав, угнетая и эксплуатируя прилегающие к ним более слабые страны. Так, Индия играет империалистическую роль по отношению к Непалу, Ассаму и Кашмиру. Царская Россия была одной из главных империалистических держав в период до 1917 года, хотя она не экспортировала капитал и была отсталой, полуфеодальной страной, находившейся в полуколониальных отношениях с Великобританией, Францией и другими развитыми капиталистическими странами.

Классовый вопрос

Национальный вопрос, подобно всем другим общественным вопросам, в основе своей имеет классовую подоплеку. Такова была позиция Ленина — позиция подлинного марксиста. В своей работе «Критические заметки по национальному вопросу» Ленин объясняет это элементарное положение марксизма с восхитительной ясностью:

«В каждой национальной культуре есть, хотя бы не развитые, элементы демократической и социалистической культуры, ибо в каждой нации есть трудящаяся и эксплуатируемая масса, условия жизни которой неизбежно порождают идеологию демократическую и социалистическую. Но в каждой нации есть также культура буржуазная (а в большинстве еще черносотенная я клерикальная) — притом не в виде только «элементов», а в виде господствующей культуры. Поэтому «национальная культура» вообще есть культура помещиков, попов, буржуазии». (В. Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу»)

Для марксиста азбучной истиной является положение о том, что господствующие идеи каждой нации являются идеями господствующего класса. Ленин настаивает на том, что принятие «национальной культуры» есть не что иное, как признание господства буржуазии над каждой нацией. Национальный вопрос — это классовый вопрос. Марксисты не должны затирать классовые противоречия, а, наоборот, выдвигать их на первый план. Не менее обязательно это в случае угнетенной национальности, чем в случае угнетающей нации. Как показыаает Ленин в «Критических заметках по национальному вопросу»: «В акционерных обществах сидят вместе, вполне сливаясь друг с другом, капиталисты разных наций. На фабрике работают вместе рабочие разных наций. При всяком действительно серьезном и глубоком политическом вопросе группировка идет по классам, а не по нациям» (Там же).

В другой своей работе он писал:

«Интересы рабочего класса и его борьбы против капитализма требуют полной солидарности и теснейшего единства рабочих всех наций, требуют отпора националистической политике буржуазии какой бы то ни было национальности».

И далее:

«Наемному рабочему все равно, будет ли его преимущественным эксплуататором великорусская буржуазия предпочтительно перед инородческой или польская предпочтительно перед еврейской и т. д. Наемный рабочий,, сознавший интересы своего класса, равнодушен и к государственным привилегиям капиталистов великорусских и к посулам капиталистов польских или украинских, что водворится рай на земле, когда они будут обладать государственными привилегиями…»

«Во всяком случае наемный рабочий останется объектом эксплуатации, и успешная борьба против нее требует независимости пролетариата от национализма, полной, так сказать, нейтральности пролетариев в борьбе буржуазии разных наций за первенство. Малейшая поддержка пролетариатом какой-либо нации привилегий “своей” национальной буржуазии вызовет неизбежно недоверие пролетариата другой нации, ослабит интернациональную классовую солидарность рабочих, разъединит их на радость буржуазии. А отрицание права на самоопределение, или на отделение, неизбежно означает на практике поддержку привилегий господствующей нации».
(В. Ленин, «О праве наций на самоопределение»)

Неизменным элементом в доводах Ленина является указание на необходимость объединения рабочих и угнетенных масс против буржуазии:

«Национальная культура буржуазии есть факт (причем, повторяю, буржуазия везде проводит сделки с помещиками и попами). Воинствующий буржуазный национализм, отупляющий, одурачивающий, разъединяющий рабочих, чтобы вести их на поводу буржуазии, — вот основной факт современности.

Кто хочет служить пролетариату, тот должен объединять рабочих всех наций, борясь неуклонно с буржуазным национализмом и «своим» и чужим. (В. Ленин, «О праве наций на самоопределение»)

В этом вопросе Ленин всегда был непримирим. Сходные цитаты можно воспроизвести из десятков его статей и речей.

Классовая независимость

Национальные требования носят демократический, а не социалистический характер. Национальное угнетение затрагивает не только рабочий класс, хотя рабочие больше всего страдают от него, как и от всех других форм угнетения. Национальный вопрос затрагивает весь народ, все массы и мелкую буржуазию в особенности. Тем не менее, как мы показали выше, Ленин всегда подходил к нему с классовой точки зрения, и точно так же подходим к нему и мы.

Что сразу бросается в глаза при чтении работ Ленина, так это то, насколько глубоко и ясно Ленин выражает свои мысли по поводу национального вопроса. Конечно, вопрос этот имел долгую историю в российском рабочем движении, начиная с дебатов с Бундом на Втором съезде Российской социал-демократической рабочей партии в 1903 году. Как Ленин подходил к национальному вопросу? По сути он занимал негативистскую позицию по этому вопросу. Он сто раз объяснял, что русские большевики стоят против всех форм национального гнета. Вопрос не в том, за что выступать, а в том, против чего. Достаточно указать против чего мы выступаем, а именно против всех форм национального, языкового и расового угнетения; указать, что мы будем бороться против всех форм национального угнетения. И этого вполне достаточно для пролетарского течения, которое желает отстаивать политику последовательного демократизма, сохраняя при этом свою классовую независимость.

Чего Ленин никогда не утверждал, так это то, что марксисты должны поддерживать национальную буржуазию или националистическую мелкую буржуазию. Напротив, основополагающим элементом позиции Ленина по национальному вопросу была абсолютная классовая независимость. Первым принципом ленинизма всегда было указание на необходимость борьбы против буржуазии — буржуазии как угнетающей, так и угнетенной нации. Во всех работах Ленина по национальному вопросу присутствует непримиримая критика не только националистической буржуазии, но и националистической мелкой буржуазии. И это не случайно. Главная идея Ленина заключалась в том, что рабочий класс должен поставить себя во главе нации, чтобы вести массы к революционному преобразованию общества. Так, в «Критических заметках по национальному вопросу» он пишет:

«Прогрессивно пробуждение масс от феодальной спячки, их борьба против всякого национального гнета, за суверенность народа, за суверенность нации. Отсюда безусловная обязанность для марксиста отстаивать самый решительный и самый последовательный демократизм во всех частях национального вопроса. Это — задача, главным образом, отрицательная. А дальше ее идти в поддержке национализма пролетариат не может, ибо дальше начинается «позитивная» (положительная) деятельность буржуазии, стремящейся к укреплению национализма». (Наш курсив)

И чуть далее он добавляет для усиления своей позиции: «Борьба против всякого национального гнета — безусловно да. Борьба за всякое национальное развитие, за «национальную культуру» вообще — безусловно нет». (Там же)

И вновь в работе «О праве наций на самоопределение», Ленин пишет: «Поэтому пролетариат ограничивается отрицательным, так сказать, требованием признания права на самоопределение, не гарантируя ни одной нации, не обязуясь дать ничего насчет другой нации».

В другой работе Ленин пишет о вредном влиянии национализма в рабочем движении:

«Вывод тот, что всякий либерально-буржуазный национализм несет величайшее развращение в рабочую среду, наносит величайший ущерб делу свободы и делу пролетарской классовой борьбы. Это тем опаснее, что прикрывается буржуазная (и буржуазно-крепостническая) тенденция лозунгом «национальной культуры». Во имя национальной культуры — великорусской, польской, еврейской, украинской и пр. — обделывают реакционные и грязные делишки черносотенцы и клерикалы, а затем и буржуа всех наций.

Таков факт современной национальной жизни, если смотреть на нее по-марксистски, т. е. с точки зрения классовой борьбы, если сличать лозунги с интересами и политикой классов, а не с пустыми «общими принципами», декламациями и фразами». (В. Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу»)

Что же здесь неясного? Рабочие безусловно обязаны противостоять всем формам национальной дискриминации и угнетения. Но они также обязаны отказать в поддержке национализму в любом виде. Какой контраст с теми самозваными марксистами, которые не упускают возможности подержать флаг для ИРА, ЭТА или АОК, ошибочно полагая, что они проводят ленинскую политику! Стирание грани между марксизмом и национализмом идет вразрез со всем тем, за что когда-либо выступал Ленин.

Борясь с пагубными иллюзиями, продвигаемыми националистами, Ленин писал: «Никакого закрепления национализма пролетариат поддерживать не может, — напротив, он поддерживает все, помогающее стиранию национальных различий, падению национальных перегородок, все, делающее связи между национальностями теснее и теснее, все, ведущее к слиянию наций. Поступать иначе — значит встать на сторону реакционного националистического мещанства» (Там же).

Такова подлинная ленинская позиция по отношению к национализму. Как отлична она от пошлого искажения, стремящегося свести все к одному «простому» лозунгу «за самоопределение»! Читай, впасть в реакционное националистическое мещанство и отказаться от марксистской, т.е. пролетарской, точки зрения. Ленин, как и Маркс, далек от прославления национализма и создания новых преград посредством сепаратизма, он очень плохо относился к «мелконациональной узости». Оба они всегда выступали за максимально возможно крупные государства — при прочих равных. Ленин выступал за ликвидацию границ, а не за создание новых. Он выступал за смешение народов и даже ассимиляцию (при условии ее добровольности), а вовсе не за прославление языка и культуры одной нации в противовес другой. Дадим слово ему самому:

«Пролетариат же не только не берется отстоять национальное развитие каждой нации, а, напротив, предостерегает массы от таких иллюзий, отстаивает самую полную свободу капиталистического оборота, приветствует всякую ассимиляцию наций за исключением насильственной или опирающейся на привилегии».

И опять же: «Буржуазный национализм и пролетарский интернационализм — вот два непримиримо-враждебные лозунга, соответствующие двум великим классовым лагерям всего капиталистического мира и выражающие две политики (более того: два миросозерцания) в национальном вопросе» (Там же, наш курсив).

Сомнений здесь быть не может. Буржуазный национализм и пролетарский интернационализм — два непримиримых друг с другом явления, отражающие непримиримые друг с другом миросозерцания двух враждебных классов. Бесполезно изворачиваться, пытаясь скрыть эту очевидную истину. Ленин твердо стоял за пролетарский интернационализм и против всякого национализма, в какую бы он форму не облачался. Тот факт, что он выступал против всех форм национального угнетения, проявлял симпатию к угнетенным народам, нельзя использовать для сокрытия другого неоспоримого факта: Ленин был непримиримым врагом национализма.

Ленин и Роза Люксембург

Подобно Марксу, Ленин приходилось вести борьбу по национальному вопросу на два фронта. Необходимо было бороться с влиянием оппортунистических и ревизионистских идей, таких как идеи Отто Бауэра, которые отражали давление националистической буржуазии и мелкой буржуазии на пролетарский авангард. Но в то же время необходимо было противостоять и тем, кто отрицал саму важность национального вопроса. На протяжении многих лет Ленин вел острую полемику с Розой Люксембург по этому вопросу, с тем, чтобы побудить партию занять правильную позицию. Позже, во время Первой мировой войны, ему пришлось вести борьбу с Бухариным и Пятаковым, которые также утверждали, что национальный вопрос более не актуален, и выступали против требования самоопределения. Само собой разумеется, что Роза Люксембург была великой революционеркой и убежденной интернационалистской, но, к сожалению, ее интернационализм носил довольно абстрактный характер. Так, она отрицала право поляков на самоопределение и отзывалась об идее украинской национальности как о выдумке интеллигенции.

Хотя польские социал-демократы занимали ошибочную, абстрактную позицию, они были подлинными интернационалистами и руководствовались необходимостью борьбы с реакционным мелкобуржуазным национализмом так называемой Польской партии социалистов под началом Пилсудского. ППС (Polska Partija Socialistyczna),  основанная в 1892 году в действительности была вовсе не социалистической, а мелкобуржуазной националистической партией. Она выступала за сепаратизм и сознательно стремилась отделить польских рабочих от русских. Как и во всех массовых мелкобуржуазных националистических движениях, в ППС существовало правое и левое крыло. В 1906 году два ее крыла отделились друг друга. Позже, во время Первой мировой войны, левые отошли от национализма и в итоге слились с польскими социал-демократами в декабре 1918 года, чтобы основать Коммунистическую рабочую партию Польши. Однако правое крыло по-прежнему стояло на шовинистских позициях. Во время Первой мировой войны им был создан Польский легион, который сражался на стороне австро-германского империализма.

Сам Ленин был русским, то есть представителем угнетающей нации, великороссов. Роза Люксембург была полячкой (а также еврейкой). Ленин понимал необходимость чрезвычайной чуткости по отношению к народам, угнетенным русским царизмом. Он обращался к польским товарищам примерно в следующих выражениях: «Поймите, мы понимаем вашу позицию. Вы — польские социал-демократы. Ваш первый долг  — бороться с польскими националистами. Конечно, вы не можете этого не делать. Но, пожалуйста, делая это, не говорите нам, русским товарищам, что мы должны убрать из нашей программы лозунг о праве польского народа на самоопределение. Потому что наша первая, как русских социал-демократов, обязанность — борьба против нашей собственной буржуазии, российской буржуазии, и царизма. Ибо только так мы, русские социал-демократы, сможем доказать полякам, что не желаем их угнетать, и тем самым заложить основу единства обоих народов в революционной борьбе».

Блестящим диалектическим способом ленинская позиция о праве наций на самоопределение направлялась ​​не на разделение русских и польских рабочих, их народов, а, напротив, на их сближение.

Единство рабочих организаций

Почему Ленин поддерживал право наций на самоопределение? Делал он это исключительно ради содействия классовой борьбе, делу объединения рабочего класса. Для большевиков национальный вопрос нес с собой не только лишь проблему и препятствие, но и революционный потенциал. Октябрьская революция никогда бы не случилась в отсутствие верной позиции по национальному вопросу. Неотъемлемой частью политики Ленина в национальном вопросе была его настойчивость, начиная с 1903 года, на необходимости поддерживать священное единство рабочего класса и его организаций, ставить его превыше всех различий в национальности, языке, расе или религии. Таким образом, он непримиримо выступал против попыток еврейского Бунда отдельной организации еврейских рабочих от русских рабочих. По этому поводу он выступал самым решительным образом:

«Национальной грызне различных буржуазных партий из-за вопросов о языке и т. д. рабочая демократия противопоставляет требование: безусловного единства и полного слияния рабочих всех национальностей во всех рабочих организациях, профессиональных, кооперативных, потребительных, просветительных и всяких иных, в противовес всяческому буржуазному национализму. Только такое единство и слияние может отстоять демократию, отстоять интересы рабочих против капитала, — который уже стал и все более становится интернациональным, — отстоять интересы развития человечества к новому укладу жизни, чуждому всяких привилегий и всякой эксплуатации». (В. Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу»)

Как правильно указывает Троцкий, право на самоопределение составляло лишь половину позиции Ленина по национальному вопросу. Другой стороной медали было непримиримое противодействие любому разделению рабочего движения по национальному признаку. Мы должны четко различать эти два элемента. Право на самоопределение — это демократическое требование, вернее, буржуазно-демократическое. Эта половина программы касается нации в целом. Но что касается пролетариата, то о разделении рабочих организаций по национальному признаку не может быть и речи. Хотя Ленин говорил об этом совершенно ясно и недвусмысленно, сегодня каждая из тех жалких сект, называющих себя «троцкистами», не только поддерживала, но фактически пропагандировала и проводила преступную политику разделения рабочих организаций по национальному признаку тем или иным способом.

Разделять профсоюзы по расовому или национальному признаку — чудовищная дикость, не имеющее ничего общего с ленинизмом. Тем не менее, британские секты активно участвуют в создании отделений для чернокожих  в профсоюзах и в Лейбористской партии. В Шотландии они поддержали создание отдельного шотландского профсоюза нефтяников, что является грубым нарушением самых элементарных принципов марксизма. Подобные примеры можно привести в любой другой стране. Давайте проясним: создание отдельных организаций для различных национальных и расовых групп является преступным деянием, которое может привести только к расколу и ослаблению рабочего движения. Одно дело бороться с расизмом и шовинизмом внутри национальности, к которой относится большинство населения. Другое дело — раскалывать рабочий класс по национальному, языковому, религиозному или расовому признаку.

Такой позиции никогда не было ни у большевистской партии, ни у РСДРП до того. Ни одно из течений российской социал-демократии (если исключить лидеров еврейского Бунда) не соглашалось с расколом движения по национальному признаку. Меньшевики занимали в этом вопросе такую ​​же позицию, как и большевики. Вопрос этот всесторонне обсуждался с самого раннего периода, когда было выдвинуто требование выделить еврейским социал-демократам отдельную организацию в рамках РСДРП. Бунд (еврейская социал-демократическая организация), которая была весьма сильна на западе России и в Литве, где проживало значительное еврейское население, требовала, чтобы только она имела право говорить от имени еврейских рабочих, а также имела право создать отдельную еврейскую социал-демократическую организацию. Это требование было решительно отвергнуто Лениным и российскими марксистами, которые настаивали на том, что должна быть всеобщая партия рабочих и всеобщие профсоюзы. Такова наша позицией и сегодня. Самое важное оружие в руках рабочего класса — единство. Поддерживать его необходимо любой ценой. Мы выступаем радикально против разделения рабочего класса по признаку национальности, расы, языка, религии или чего-либо еще. Другими словами, мы занимаем классовую позицию.

Еврейский вопрос

С утомляющим постоянством те, кто выступает за разделение рабочего движения по признаку национальности, расы или пола, пытаются оправдать свою позицию, прибегая к вопиющей демагогии или слезливой сентиментальности путем апелляции к тяжелому положению угнетенных и чудовищной несправедливости, от которой они страдают, в качестве «доказательства» «невозможности» объединения в общие организации черных и белых, мужчин и женщин, протестантов и католиков и так далее и тому подобное. Этот ложный довод опровергается самой историей большевизма, о чем свидетельствует отношение Ленина к еврейскому Бунду. Евреи в России были чудовищно угнетены систематической дискриминацией, вынуждены были проживать отдельно в черте оседлости и подвергаться периодическим кровавым погромам. Лишь ограниченный процент евреев принимался на государственную службу, что распространялось и на образование.. К 1917 году количество законов, ограничивающих права евреев, достигло 650. Здесь мы имеем пример национального угнетения в его самой грубой и жестокой форме.

Ленин всегда объяснял, что долг рабочих — бороться против собственной буржуазии. Относится это ко всем рабочим, даже самых угнетенным. По этой причине российские социал-демократы всегда отвергали требования Бунда. Тот факт, что евреи подвергались ужаснейшему притеснению, не был аргументом. Бунд выдвинул лозунг национально-культурной автономии, взятый из программы Отто Бауэра и австро-марксистов. Но для российских евреев этот лозунг имел даже меньше смысла, чем для Австро-Венгрии. С их рассредоточенным населением евреи, проживающие преимущественно в городах, не могли указывать на четко очерченную территорию — одно из первых условий для нации. Идея национально-культурной автономии заключалась в объединении разрозненного еврейского населения вокруг школ и других исключительно еврейских учреждений. Это требование, которое Троцкий охарактеризовал как реакционную утопию, привело бы к углублению отчуждения евреев от остального населения, к увеличению национальной напряженности..

У евреев не было ни общей территории, ни общего языка. Хотя многие евреи в России и Восточной Европе говорили на идиш, многие этого не делали. В развитых капиталистических странах евреи говорили на языке той страны, в которой проживали. И действительно, сефардские евреи, происходящие из Испании, сохраняли испанский в качестве своего родного языка на протяжении веков после того, как были изгнаны из Испании и рассеяны по побережью Средиземного моря. Где у евреев появлялась возможность, там они ассимилировались с населением страны, в которой проживали. Но этому мешали фанатизм и мракобесие средневековой католической церкви. Евреи насильственно изолировались и отчуждались от общества. Им запретили владеть землей, они были вынуждены прибегать к другим способом добывания средств к существованию на обочине феодального общества, включая торговлю и кредитование. Насильственное отчуждение евреев носило еще более вопиющий характер в отсталой царской России.

Даже Ленин затруднялся классифицировать евреев. Ближайшее определение к которому он мог прийти, говорило о том, что это особая угнетенная каста, о чем свидетельствует следующий отрывок: «То же самое относится к наиболее угнетенной и затравленной нации, еврейской. Еврейская национальная культура — лозунг раввинов и буржуа, лозунг наших врагов. Но есть другие элементы в еврейской культуре и во всей истории еврейства. Из 10½ миллионов евреев па всем свете немного более половины живет в Галиции и России, отсталых, полудиких странах, держащих евреев насилием в положении касты. Другая половина живет в цивилизованном мире, и там нет кастовой обособленности евреев. Там сказались ясно великие всемирно-прогрессивные черты в еврейской культуре: ее интернационализм, ее отзывчивость на передовые движения эпохи (процент евреев в демократических и пролетарских движениях везде выше процента евреев в населении вообще)» (В. Ленин, «Критические заметки по национальному вопросу»).

Хотя евреям не доставало признаков нации, и Ленин не считал их таковой, тем не менее после Октябрьской революции большевики предложили евреям самоопределение, предоставив им родной край, куда они могли бы переселиться, если бы того пожелали (Биробиджан), хотя немногие предпочли это сделать. Это было бесконечно оптимальнее, чем создание еврейского государства в Палестине на земле, которую занимали арабы на протяжении более тысячи лет, что привело к нескончаемому кровопролитию и войнам на Ближнем Востоке. Создание государства Израиль было реакционным актом, против которого выступали тогда марксисты. Троцкий заранее предупреждал, что это станет жестокой ловушкой для еврейского народа. И история последних пятидесяти лет доказала его правоту. Тем не менее, Израиль сейчас существует как государство, и ход истории не может быть повернут вспять. Израиль — это нация, и мы не можем призывать к ее упразднению. Решение палестинской национальной проблемы (о которой мы поговорим позже) может быть достигнуто только путем создания Социалистической федерации Ближнего Востока, где арабы и израильтяне смогут сосуществовать в своих автономных краях и при полном уважении всех национальных прав.

Сторонников сионизма в России всегда было ничтожное меньшинство. Значительное количество кадров революционного движения в России было еврейского происхождения, потому что наиболее продвинутые еврейские интеллектуалы и рабочие понимали, что будущее их зависит от революционного переустройства общества. И это оказалось верным. В России после Октябрьской революции еврейский народ добился полной гражданской эмансипации и полного равенства. Их это удовлетворило, и потому очень немногие восприняли предложение поселиться отдельно в пределах границ Советского государства.

Самоопределение

Требование признания права наций на самоопределение занимает центральное место во взглядах Ленина на национальный вопрос. Это общеизвестно. Но, как однажды заметил Гегель, то что известно, не обязательно понимаемо. Ленин много писал по национальному вопросу, и его труды заложили базовую марксистскую позиция по этому вопросу, развитую им в чрезвычайно богатой, всесторонней и диалектической манере. Однако достаточно даже малейшего взгляда на литературу групп, которые сегодня претендуют на ленинское наследие, чтобы убедиться, что Ленина больше никто не читает, а если и читают, то не понимают ни единого слова. В частности, требование права на самоопределение — без сомнения, один из важных элементов ленинского мышления по национальному вопросу — вырывается из надлежащего контекста и ставится механически и односторонне, как если бы оно было единственным, что волновало Ленина.

То, что Ленин защищал право наций на самоопределение, — азбука для марксиста. Но помимо первых букв в алфавите есть и другие, и школьник, который постоянно повторяет лишь только первые, не будет считаться особенно умным. Диалектика, как неоднократно объяснял Ленин, рассматривает явления всесторонне. Отделять один элемент в сложном уравнении и противопоставлять его всем другим — это ребяческое злоупотребление диалектикой, известное в истории философии как софизм. Подобные злоупотребления приводят к самым грубым логическим ошибкам. В политике, и особенно в политике, касающейся национального вопроса, они прямо ведут к защите реакционного национализма и отказу от социализма. Национальный вопрос — это минное поле, переход через которое требует надежного компаса. Отклонитесь от классовой позиции всего на один сантиметр и вы пропали. Таким образом, многие из тех, кто сегодня пытается сослаться на ленинскую защиту права на самоопределение, попадают в ловушку — капитулируют перед настойчивым давлением мелкобуржуазного национализма, который прямо противоположен позиции Ленина. Дадим слово ему самому:

«Мы вовсе не сторонники непременно маленьких наций»; — писал он, — «мы безусловно, при прочих равных условиях, за централизацию и против мещанского идеала федеративных отношений» (В.Ленин, «О национальной гордости великороссов»). Ленин не во всех случаях поддерживал право малых наций на самоопределение. Как он старательно объясняет, при прочих равных условиях, всегда следует поддерживать более крупные национальные единицы против более мелких и централизацию на демократической основе против децентрализации. Но «все прочие условия» не обязательно бывают равны. Факт национального угнетения одной нации со стороны другой обязывает пролетариат и его организации бороться против национального угнетения и защищать право наций на самоопределение.

Право наций на самоопределение —  это демократическое требование, марксисты поддерживают его как и любое другое требование демократического характера. Но поддержка демократических требований в принципе никогда не рассматривалась марксистами как своего рода категорический императив. Подобные требования всегда подчинялись интересам рабочего класса и борьбе за социализм, как ясно объяснял Ленин: «На практике пролетариат может сохранить свою самостоятельность, лишь подчиняя свою борьбу за все демократические требования, не исключая и республики, своей революционной борьбе за свержение буржуазии» (В.Ленин, «Социалистическая революция и право наций на самоопределение»).

В этом нет ничего особенно нового или поразительного. Это соответствует общей марксистской позиции в отношении демократических требований. Например, право на развод — это демократическое требование, которое мы также поддерживаем. В чем состоит это право? Оно подразумевает, что мужчина и женщина могут жить вместе, пока они ладят, пока оба они счастливы. Но если отношения между двумя людьми портятся, они имеют право разойтись. Никто не может заставить их жить вместе. Или давайте рассмотрим право на аборт. В чем оно состоит? Женщина имеет право решать, будет ли у нее ребенок или нет, поскольку ясно, что женщина имеет право распоряжаться своим телом, как считает нужным. Мы защищаем эти демократические права, но говорим ли мы, что развод или аборт хороши сами по себе? Говорим ли мы, что все обязаны делать аборт или что каждая супружеская пара должна развестись? Это было бы абсурдно. Развод и аборт — нехорошие вещи, но при определенных обстоятельствах являются меньшим злом. Мы защищаем не развод или аборт, а только право на них. То же самое и с правом на самоопределение. Существует огромная разница между поддержкой права на самоопределение и поддержкой самоопределения как такового. В этом и кроется разница между марксистской политикой и мелкобуржуазным национализмом. Ленин был весьма ясен в этом отношении: «Поэтому, «чтобы не нарушать права на самоопределение», мы обязаны не «голосовать за отделение», как полагает сообразительный г. Семковский, а голосовать за предоставление отделяющейся области самой решить этот вопрос». (В. Ленин, «О национальной программе РСДРП»)

В этом вся суть дела. Для Ленина право на самоопределение подразумевало не то, что рабочие «обязаны голосовать за отделение», а исключительно их противостояние всем формам национального угнетения, противостояние насильственному удержанию всякой нации в границах другого государства, т. е. выступление за то, чтобы позволить людям свободно принимать решение по данному вопросу. Таково элементарное демократическое право, которое защищали большевики. Но даже тогда данное право никогда не рассматривалось как нечто абсолютное, а всегда подчинялось интересам классовой борьбы и мировой революции. Политика Ленина заключалась не в разделении, а в добровольном союзе. Лозунг права на самоопределение не только не подразумевал поддержки отделения, но и был неотъемлемой частью борьбы против отделения. Ленин продолжает: «Признание права на самоопределение “играет на руку” “самому отъявленному буржуазному национализму”, уверяет г. Семковский. Это — ребяческий вздор, ибо признание этого права нисколько не исключает ни пропаганды и агитации против отделения, ни разоблачения буржуазного национализма. Зато совершенно неоспоримо, что отрицание права на отделение “играет на руку” самому отъявленному великорусскому черносотенному национализму!» (Там же).

Возьмем современный пример. Франкоязычное население Квебека чувствует себя национально угнетенным с стороны Канады. Квебекские националисты настаивают на отделении. Марксист скажет квебекцам: да, у вас есть право на самоопределение. Мы будем защищать это право. Но мы считаем, что отделение нанесет ущерб жителям Квебека и всему народу Канады. Если случиться референдум, мы обязательно будем агитировать и голосовать против отделения. Мы выступаем за социалистический Квебек в социалистической Канаде с полным уважением национальных прав как единственное решение наших проблем. Такая позиция примерно соответствует позиции Ленина по национальному вопросу.

Ленин отнюдь не считал право на самоопределение панацеей, имеющей универсальную применимость при любых обстоятельствах. Данная глупость позднее была подхвачена группами, которые на словах поддерживают марксизм и ленинизм, но не имеют ни малейшего представления о том, что это такое. Ленин не рассматривал право на самоопределение как абсолютное право вне времени и пространства, а только лишь как часть борьбы пролетариата за власть, как строго подчиненное этой борьбе. В статье Сталина «Марксизм и национальный вопрос», фактически продиктованной Лениным и несомненно выражающей его взгляды на этот вопрос, эта мысль выражена предельно четко:

«Нация имеет право устроиться автономно. Она имеет право даже отделиться. Но это еще не значит, что она должна делать это при всяких условиях, что автономия или сепарация везде и всегда будут выгодны для нации, т.е. для ее большинства, т.е. для трудящихся слоев». (И. Сталин, «Марксизм и национальный вопрос»)

И далее:

«Но какое решение более всего совместимо с интересами трудящихся масс? Автономия, федерация или сепарация?

Все это — вопросы, решение которых зависит от конкретных исторических условий, окружающих данную нацию.

Более того. Условия, как и все, меняются, и решение, правильное для данного момента, может оказаться совершенно неприемлемым для другого момента». (Там же, наш курсив)

И это абсолютно верно. Позиция, которую марксисты займут в отношении требования права на самоопределение, не может быть установлена ​​заранее. Зависит это от конкретных обстоятельств каждого случая и его влияния на дело пролетариата и мировой социалистической революции. Таковой всегда была позиция Ленина. Так, в работе «О праве наций на самоопределение» он пишет: «Не может быть и речи о приступе к национальной программе марксистов данной страны без учета всех этих общеисторических и конкретно-государственных условий» (В. Ленин, «О праве наций на самоопределение»).

Выступая против польских социал-демократов, занимавших ультралевую позицию по национальному вопросу и принципиально отрицавших право на самоопределение, Ленин, среди прочего, объяснял, что социал-демократия не обязана поддерживать каждую борьбу за самоопределение. Ленин пишет следующее: «С точки зрения общей теории этот аргумент прямо возмутителен, ибо он явно нелогичен: во-1-х, ни единого частного требования демократии нет и быть не может, которое бы не порождало злоупотреблений, если не подчинять частное общему; мы не обязаны поддерживать ни “всякой” борьбы за независимость, ни “всякое” республиканское или антипоповское движение» (В.Ленин, «Итоги дискуссии о самоопределении»).

В одном случае Ленин ясно дает понять, что нельзя поддерживать право наций на самоопределение: когда это означает втягивание рабочих в войну. Он рассматривал требование поддержки самоопределения (даже если оно было оправдано само по себе), если оно означало втягивание великих держав в войну, как чудовищное предложение. Поддерживают ли большевики национальную борьбу в данном случае, зависело от конкретных обстоятельств, и в каждом случае Ленин подходил к вопросу не с точки зрения узкого национализма, а с точки зрения мировой революции. В июле 1916 г. Ленин предостерегал поляков от борьбы за национальную независимость. Он пояснял, что судьба борьбы польского народа неразрывно связана на тот момент с перспективой революции в России и Германии: «Ставить лозунг независимости Польши теперь, в обстановке данного соотношения империалистских соседних держав, значит действительно гоняться за утопией, впадать в узкий национализм, забывать предпосылку общеевропейской или, по крайней мере, русской и немецкой революции» (В. Ленин, «Итоги дискуссии о самоопределении», наш курсив).

В сложившейся ситуации он рекомендовал полякам подчинить свою борьбу за самоопределение перспективе революции в России и Германии. В данном случае Ленин оказался прав. Только Русская революция создала условия для создания независимого польского государства, тогда как все остальные попытки закончились катастрофой. Именно это имел в виду Ленин, предостерегая от «погони за утопиями» и «впадания в узкий национализм». Какой хороший совет дал тогда Ленин польскому народу! И какая чудовищная карикатура на позицию Ленина — защищать сегодня распад Югославии на надуманных основаниях самоопределения! Именно это и есть погоня за утопиями (причем реакционными) и впадание в узкий национализм самого худшего толка.

Ленин и «практичность»

Одна из уловок, которую часто используют мелкобуржуазные критики марксизма, капитулировавшие перед национализмом, — это обвинение марксистов в утопизме. «Ваши разговоры об объединении рабочих — утопизм»; «Идея социалистической федерации непрактична»; «Мы должны что-то сделать сейчас!» и так далее и тому подобное. Как Ленин отвечал на эту хорошо известную ему аргументацию?

«Что означает требование “практичности” в национальном вопросе?» — спрашивал Ленин и отвечал:

«Либо поддержку всех национальных стремлений; либо ответ: “да или нет” на вопрос об отделении каждой нации; либо вообще непосредственную “осуществимость” национальных требований».

И далее: «Рассмотрим все эти три возможных смысла требования “практичности”».

«Буржуазия, которая естественно выступает в начале всякого национального движения гегемоном (руководителем) его, называет практическим делом поддержку всех национальных стремлений. Но политика пролетариата в национальном вопросе (как и в остальных вопросах) лишь поддерживает буржуазию в определенном направлении, но никогда не совпадает с ее политикой. Рабочий класс поддерживает буржуазию только в интересах национального мира (которого буржуазия не может дать вполне и который осуществим лишь в меру полной демократизации), в интересах равноправия, в интересах наилучшей обстановки классовой борьбы. Поэтому как раз против практицизма буржуазии пролетарии выдвигают принципиальную политику в национальном вопросе, всегда поддерживая буржуазию лишь условно. Всякая буржуазия хочет в национальном деле либо привилегий для своей нации, либо исключительных выгод для нее; это и называется “практичным”. Пролетариат против всяких привилегий, против всякой исключительности. Требовать от него “практицизма” значит идти на поводу буржуазии, впадать в оппортунизм». (В. Ленин, «О праве наций на самоопределение»)

Когда Ленин писал эти строки в 1914 году, он по-прежнему держал в уме перспективу буржуазно-демократической революции в России. Большевики вели свою борьбу как крайне левое крыло буржуазно-демократического лагеря. Их цель состояла в том, чтобы мобилизовать массы под руководством пролетариата не для передачи власти рабочему классу (Ленин пришел к этому выводу только в 1917 году), а для осуществления в России буржуазно-демократической революции самого радикального типа, создав тем самым наиболее благоприятные условия для развития капитализма и классовой борьбы. Этим, конечно, ленинская перспектива не заканчивалась. Он предвидел, что победоносная буржуазно-демократическая революция в России даст мощный импульс социалистической революции в Западной Европе, и что она, в свою очередь, позволит российским рабочим — совместно с рабочими Европы — превратить буржуазно-демократическую революцию в социалистическую. Но ближайшими задачами революции были буржуазно-демократические, и центральными из них были аграрная революция и национальный вопрос.

Даже когда Ленина ориентировался на перспективу буржуазно-демократической революции, он настаивал на необходимости проведения полной независимости пролетариата от буржуазии. В решении национального вопроса рабочие должны быть независимы от националистической буржуазии. Они должны бороться против национального угнетения, но делать это под собственным знаменем, с помощью своей собственной политики и методов. Поскольку национальная буржуазия делает шаг вперед в борьбе с угнатетельской нацией, рабочий класс, конечно, обязан ее поддержать. Но, во-первых, данная поддержка должна быть весьма условной и никоим образом не предполагать, что рабочие обязаны поддерживать национальную буржуазию во всех случаях. Ленин предупреждал о предательстве национальной буржуазии, ее эгоистической жадности и реакционных тенденциях и призывал рабочих не подчиняться ее националистической демагогии касательно «единства».

Доводы буржуазных и мелкобуржуазных националистов против марксистской позиции по национальному вопросу всегда одни и те же: «Эти разговоры о социализме и классовой борьбе утопичны. Мы прямо сейчас страдаем от национального гнета и должны предпринять практические меры для решения наших проблем». Ленин заранее отвечал на эту демагогию:

«Дать ответ: “да или нет” на вопрос об отделении каждой нации? Это кажется требованием весьма “практичным”. А на деле оно нелепо, метафизично теоретически, на практике же ведет к подчинению пролетариата политике буржуазии. Буржуазия всегда на первый план ставит свои национальные требования. Ставит их безусловно. Для пролетариата они подчинены интересам классовой борьбы». (Там же, наш курсив)

И снова: «Буржуазия угнетенных наций во имя “практичности” своих требований будет звать пролетариат к безусловной поддержке ее стремлений. Всего практичнее сказать прямое “да”, за отделение такой-то нации, а не за право отделения всех и всяких наций!»

«Пролетариат против такого практицизма: признавая равноправие и равное право на национальное государство, он выше всего ценит и ставит союз пролетариев всех наций, оценивая под углом классовой борьбы рабочих всякое национальное требование, всякое национальное отделение. Лозунг практицизма есть на деле лишь лозунг некритического перенимания буржуазных стремлений». (Там же, наш курсив)

Из этих строк совершенно ясно, что Ленин не считал обязанностью пролетариата поддерживать каждое требование самоопределения; что он призывал рабочих противостоять попыткам буржуазных (и, можно добавить, мелкобуржуазных) националистов заставить их поддерживать национализм, взывающих к их естественным симпатиям по отношению к угнетенному народу; что национальный вопрос всегда подчиняется общим интересам пролетариата и классовой борьбы; и что необходимо стоять на самоопределении исключительно на том основании, что оно способствует делу пролетариата и борьбе за социализм в имеющемся случае. В любом другом случае пролетариат не только не обязан поддерживать, но должен решительно его отвергнуть.

Позиция Ленина по национальному вопросу эволюционировала со временем, так же как менялся его общий взгляд на природу Русской революции. После Февральской революции Ленин отказался от своего прежнего взгляда, что революция в России будет буржуазно-демократической по своему характеру («демократическая диктатура пролетариата и крестьянства»), и перешел на позицию, которую защищал Троцкий с 1904-1905 гг. Троцкий объяснял, что, хотя объективно задачи революции в России носили буржуазно-демократический характер, революцией мог руководить только пролетариат в союзе с беднейшим крестьянством. Русская буржуазия слишком поздно вышла на историческую арену, чтобы играть прогрессивную роль. В этих условиях задачи буржуазно-демократической революции могли быть выполнены рабочим классом только после того, как тот возьмет власть в свои руки. Но то была уже не «демократическая диктатура пролетариата и крестьянства», а диктатура пролетариата. Данная точка зрения была блестяще подтверждена в октябре 1917 года.

И даже до того, как мы видели, Ленин никогда не выступал в поддержку национальной буржуазии — или, по крайней мере, предусматривал лишь самую ограниченную и условную поддержку при определенных условиях, всегда подчеркивая необходимость пролетариата сохранять свою независимость от происков так называемой прогрессивной буржуазии. Но после 1917 года он понял, что так называемая национальная буржуазия в отсталых полуколониальных странах, таких как царская Россия, совершенно неспособна играть какую-либо прогрессивную роль. На II съезде Коммунистического интернационала Ленин демонстративно изменил свое отношение к национальной буржуазии. С этого момента он полагал, что национальная буржуазия в колониальных странах неспособна играть прогрессивную роль. Вся последующая история доказала его правоту в этом вопросе.

Часть четвертая: национальный вопрос после Октября

«Отдельные требования демократии, — писал Ленин, — в том числе самоопределение, не абсолют, а частичка общедемократического (ныне: общесоциалистического) мирового движения. Возможно, что в отдельных конкретных случаях частичка противоречит общему, тогда надо отвергнуть ее. Возможно, что республиканское движение в одной из стран является лишь орудием клерикальной или финансово-монархической интриги других стран, — тогда мы должны не поддерживать это данное, конкретное движение, но было бы смешно на таком основании выбрасывать из программы международной социал-демократии лозунг республики». (В. Ленин «Итоги дискуссии о самоопределении»)

Эти слова показывают, что право на самоопределение является лишь относительным правом. Должен ли рабочий класс поддерживать требование права на самоопределение, зависит от конкретных обстоятельств в каждом отдельном случае. Вопрос этот носит конкретный характер. Невозможно занять общую позицию, подходящую для всех случаев. Ленин, конечно, никогда такой позиции не занимал. Необходимо внимательно рассматривать каждый конкретный случай и еще более внимательно отделять реакционное от прогрессивного. Иначе начнется беспорядок. В 1917 году позиция Ленина показала свою верность на практике. Национальный вопрос в России разрешила не буржуазия, а социалистическая революция. Данный факт отказываются признавать все те, кто занимается клеветой на большевизм. И он имеет принципиальное значение для всех, кто действительно хочет понять марксистскую позицию по национальному вопросу.

Как и предсказывал Ленин, поляки получили независимость только в результате революции в России. Октябрьская революция создала условия для отделения Польши. Правое крыло ППС встало во главе правительства, вскоре передав власть польской буржуазии. Последняя, подстрекаемая Англией и Францией, объявила войну России в 1920 году. Большевики не только защитились от реакционной польской буржуазии, но и перенесли войну на территорию Польши. Было ли это отрицанием права на самоопределение Польши? Ленин загодя дал ответ на этот вопрос в своей статье «Итоги дискуссии о самоопределении», написанной в июле 1916 г .:

«Если конкретная ситуация, перед которой стоял Маркс в эпоху преобладающего влияния царизма в международной политике, повторится, например, в такой форме, что несколько народов начнут социалистическую революцию (как в 1848 г. в Европе начали буржуазно-демократическую революцию), а другие народы окажутся главными столпами буржуазной реакции,— мы тоже должны быть за революционную войну с ними, за то, чтобы “раздавить” их, за то, чтобы разрушить все их форпосты, какие бы мелконациональные движения здесь ни выдвигались». (В. Ленин «Итоги дискуссии о самоопределении»)

Эти строки адекватно передают подлинное отношение Ленина к самоопределению. Национальный вопрос (включая самоопределение) у него всегда подчинен общим интересам пролетариата и мировой революции. Пролетариат обязан поддерживать национально-освободительную борьбу угнетенных народов в той мере, в какой она направляется против империализма и царизма. В этом смысле национальное движение может быть союзником пролетариата, так же как и крестьянство. Но когда такие национальные движения поворачиваются против революции, когда малые нации используются в качестве пешек империализма и реакции (что часто случается в истории), тогда позиция рабочего движения должна быть откровенно враждебной, вплоть до войны против таких движений. Это прекрасно видно из слов Ленина.

Программа большевиков в национальном вопросе задумывалась как средство объединения рабочих и крестьян всех национальностей царской России для революционного свержения царизма. Когда русские рабочие пришли к власти, они предложили право самоопределения угнетенным национальностям, но в подавляющем большинстве случаев народы решили держаться вместе и принять добровольное участие в Советской федерации. Верно, что Польша и Финляндия отделились и установили реакционные диктатуры, враждебные Советской власти. Украина попала под контроль Германии. Большевики не ввязывались в бой против Финляндии и Польши не из-за права на самоопределение, а потому, что были слишком слабы. Позже они действительно сделали это в отношении Польши, Украины и Грузии.

После Октябрьской революции большевистское правительство не единожды было вынуждено вести войну с реакционными националистическими движениями, к примеру, с армянскими дашнаками и Украинской центральной радой, служившей лишь прикрытием для империалистической интервенции против Советской республики. В 1920 году Ленин стоял за революционную войну против Польши. Троцкий выступал против этой войны не из принципа и, конечно, не из соображений польского самоопределения (реакционный режим Пилсудского в Польше был не более чем марионеткой французского и британского империализмов, поощрявших его агрессивную позицию по отношению к Советской России), но только из практических соображений.

Когда финская националистическая буржуазия по своим реакционным причинам откололась от России после Октябрьской революции, большевики не предприняли никаких попыток интервенции. Но это было отражением слабости советского государства в то время. Рабочее правительство вело борьбу не на жизнь, а на смерть на множестве фронтов. Троцкому пришлось из ничего создавать Красную армию. Внутри Финляндии разгорелась кровавая гражданская война между буржуазными националистами-белогвардейцами и рабочими. Если бы у большевиков была Красная армия, они бы непременно вмешались, чтобы поддержать финских рабочих против контрреволюционной финской националистической буржуазии. Так получилось, что в то время вмешательство было невозможно по материальным причинам, но это не имело абсолютно ничего общего с «правом на самоопределение», которое, как неоднократно объяснял Ленин, было лишь частью — относительно небольшой частью — общей стратегии мировой пролетарской революции. Первое всегда подчинено второму, точно так же, как часть всегда подчинена целому.

В 1922 году в своей книге «Между империализмом и революцией: основные вопросы революции на частном примере Грузии» Лев Троцкий писал следующее:

«Хозяйственное развитие современного человечества имеет глубоко централистический характер. Капитализм создал основные предпосылки для планового хозяйства в мировом масштабе. Империализм есть только хищное капиталистическое выражение этой потребности в объединенном руководстве всем хозяйством земли. Каждой из могущественных империалистских стран тесно в пределах национального хозяйства, и она хочет более широкого рынка. Ее целью, по крайней мере идеальной, является монополия хозяйства всего мира. Ее целью, по крайней мере идеальной, является монополия хозяйства всего мира. На языке капиталистического хищничества и разбоя здесь находит свое выражение основная задача нашей эпохи: установление соответствия между хозяйствами всех частей света и построение в интересах всего человечества гармонического мирового производства, проникнутого началом наивысшей экономии сил и средств. Это и есть задача социализма».

«Совершенно очевидно, что принцип национального самоопределения ни в каком случае не стоит над объединительными тенденциями социалистического хозяйственного строительства. В этом отношении он занимает в ходе исторического развития то подчиненное место, которое отведено демократии вообще. Социалистический централизм не может, однако, прийти непосредственно на смену централизму империалистическому. Угнетенные народности должны получить возможность свободно расправить свои члены, отекшие под цепями капиталистического принуждения».

«Пролетарская революция не имеет ни в каком случае своей задачей или своим методом механическое национальное обезличение и принудительное сплочение. Борьба в области языка, школы, литературы, культуры ей безусловно чужда, так как ее руководящим началом являются не профессиональные интересы интеллигенции и «национальные» интересы лавочников, а самые основные интересы рабочего класса. Победоносная социальная революция каждой национальной группе предоставит полную возможность нестесненного разрешения задач национальной культуры, объединив в то же время — к общей выгоде и с общего согласия трудящихся — хозяйственные задачи, которые требуют планового разрешения в зависимости от естественно-исторических и технических данных, но никак не от национальных группировок. Советская федерация создает для соподчинения национальных и хозяйственных потребностей наиболее подвижную и эластичную государственную форму».

«Политики II Интернационала, вслед за своими наставниками из буржуазно-дипломатических канцелярий, делают гримасы убийственной иронии по поводу признания нами права на национальное самоопределение… делом признавая право на национально-государственное самоопределение, мы всегда открыто выясняем массам его ограниченное историческое значение и ни в каком случае не подчиняем ему интересы пролетарской революции».

Ленин и великорусский национализм

Ленин знал и любил национальные традиции, историю, литературу и культуру России. Будучи до мозга костей интернационалистом, он, тем не менее, был прочно укоренен в русской жизни и культуре. Но Ленин никогда не делал ни малейших уступок великорусскому шовинизму, с которым всю жизнь вел безжалостную борьбу. Победа пролетарской революции, конечно, не означала немедленного исчезновения вековых предрассудков и привычек ума или же ликвидации старой традиции, которая, по словам Маркса, давит на человеческое сознание «подобно Альпам». Невозможно в одночасье изменить умы мужчин и женщин лишь свергнув господство эксплуататоров и национализировав средства производства. Общество по-прежнему будет нести шрамы и деформации старого порядка не только на своем теле, но и в сознании.

Установление подлинно человеческих отношений между мужчинами и женщинами, между бывшими угнетенными и угнетающими нациями может измениться только в течение периода, продолжительность которого будет определяться уровнем развития производительных сил, продолжительностью рабочего дня и культурным уровнем масс. Именно в этом и состоит значение переходного периода между капитализмом и социализмом. В случае России, где революция оказалась изолированной в условиях ужасающей отсталости, проблемы, стоящие перед Советской властью, были огромны. Это имело прямое отношение к национальному вопросу. Накануне Первой мировой войны Ленин писал:

«С национализмом великорусских крестьян пролетарская демократия должна считаться (не в смысле уступок, а в смысле борьбы) уже теперь и будет считаться, вероятно, довольно долго». (В. Ленин, «О праве наций на самоопределение»)

Далее он пишет:

«Такое положение вещей ставит пролетариату России двоякую или, вернее, двустороннюю задачу: борьбу со всяким национализмом и в первую голову с национализмом великорусским; признание не только полного равноправия всех наций вообще, но и равноправия в отношении государственного строительства, т. е. права наций на самоопределение, на отделение; — а наряду с этим, и именно в интересах успешной борьбы со всяческим национализмом всех наций, отстаивание единства пролетарской борьбы и пролетарских организаций, теснейшего слияния их в интернациональную общность, вопреки буржуазным стремлениям к национальной обособленности».

«Полное равноправие наций; право самоопределения наций; слияние рабочих всех наций — этой национальной программе учит рабочих марксизм, учит опыт всего мира и опыт России». (Там же)

Ленин всегда проявлял большую чуткость в отношениях с различными национальностями Советского государства. Большевики выполнили все свои обязательства перед угнетенными народами бывшей царской империи. Вначале даже само название «Россия» исчезло из всех официальных документов. Большевики говорили лишь о «рабочем государстве». Позже было предложено создать Союз Советских Республик. Явно выступая за добровольную федерацию, которая была образована сразу после Октябрьской революции, Ленин старался не создавать впечатления у нерусских национальностей, что большевики лишь хотели воссоздать старую царскую империю под новым именем. Он призывал к осторожности и терпению. Однако у Сталина, назначенного комиссаром по делам национальностей, во многом из-за того, что тот был грузином, имелись другие идеи. Общепризнанный факт заключается в том, что представители малых наций, которые занимают руководящие должности в правительстве угнетающей нации, составляющей большинство, нередко становятся наихудшими великодержавными шовинистами. Так, Наполеон Бонапарт, хотя и бывший корсиканцем, превратился в самого фанатичного сторонника французского централизма.

Так же и Сталин, порождение бюрократии, превратился в ярого великорусского шовиниста, несмотря на то, что говорил по-русски плохо и с сильным грузинским акцентом. В 1921 году, несмотря на возражения Ленина, Сталин организовал вторжение в Грузию, которая была (теоретически) независимым государством. Поставленный перед свершившимся фактом, Ленин был вынужден принять эту позицию. Но он настоятельно советовал проявлять осторожность и деликатность в делах с грузинами, чтобы избежать любых намеков на злоупотребления со стороны России. В то время Грузией, преимущественно крестьянской и мелкобуржуазной страной, правили меньшевики. Ленин был сторонником примирительной политики с целью завоевать доверие грузин. Он придавал огромное значение поддержанию братских отношений между национальностями и настаивал на добровольном характере любого объединения или федерации. Сталин, напротив, хотел любой ценой протолкнуть объединение Российской Социалистической Федерации (РСФСР) с Закавказской Федерацией, Украинской ССР и Белорусской ССР. Когда проект предложения Сталина был внесен в ЦК, Ленин подверг его серьезной критике и предложил альтернативное решение, принципиально отличное от проекта Сталина. Ленин, в типичной для себя манере, подчеркивал элемент равноправия и добровольный характер федерации: «мы признаем себя равноправными с Украинской ССР и др., — писал он, — и вместе и наравне с ними входим в новый союз, новую федерацию…» (В. Ленин, «Об образовании СССР»).

Между тем, за спиной партийного руководства Сталин при помощи своего приспешника Орджоникидзе (обрусевшего грузина, как и он сам) и Дзержинского (поляка) устроили в Грузии то, что можно сравнить с переворотом. Они провели чистку грузинских меньшевиков вопреки конкретному совету Ленина, и когда лидеры грузинских большевиков выразили протест, их бесцеремонно оттеснили в сторону. Сталин и Орджоникидзе растоптали всю критику в их адрес. Другими словами, они проводили политику, прямо противоположную той, которую предлагал Ленин в отношении Грузии. Они запугивали грузинских большевиков и даже опустились до применения физического насилия, к примеру, когда Орджоникидзе ударил одного из грузинских большевиков, что было неслыханным делом. Когда Ленин, который был выведен из строя из-за болезни, наконец узнал, он пришел в ужасе и продиктовал серию писем своим секретарям, осуждая поведение Сталина в самых суровых выражениях и требуя самого сурового наказания для Орджоникидзе.

В тексте, продиктованном им 24-25 декабря 1922 года, Ленин заклеймил Сталина «настоящим и истинным социал-националом» и грубым «великорусским держимордой». Он писал: «Я боюсь также, что тов. Дзержинский, который ездил на Кавказ расследовать дело о “преступлениях” этих “социал-националов”, отличился тут тоже только своим истинно русским настроением (известно, что обрусевшие инородцы всегда пересаливают по части истинно русского настроения) и что беспристрастие всей его комиссии достаточно характеризуется “рукоприкладством” Орджоникидзе» (В. Ленин, «К вопросу о национальностях или “автономизации”», 13 декабря 1922 г.).

Ленин в полной мере возлагал вину за этот инцидент на Сталина: «Я думаю, — писал он — что тут сыграли роковую роль торопливость и администраторское увлечение Сталина, а также его озлобление против пресловутого “социал-национализма”. Озлобление вообще играет в политике обычно самую худую роль». (Там же)

Ленин прямо связывал поведение Сталина в Грузии с проблемой бюрократического перерождения советского государственного аппарата в условиях ужасающей отсталости. Особенно он осуждал поспешность Сталина в проталкивании Союза Советских Республик, независимо от мнений вовлеченных сюда народов, под предлогом необходимости «единства государственного аппарата». Ленин категорически отвергал этот аргумент и объяснил его выражением гнилого великорусского шовинизма, исходящего от бюрократии, которую революция в значительной степени унаследовала от царизма:

«Говорят, что требовалось единство аппарата. Но откуда исходили эти уверения? Не от того ли самого российского аппарата, который, как я указал уже в одном из предыдущих номеров своего дневника, заимствован нами от царизма и только чуть-чуть подмазан советским миром.

Несомненно, что следовало бы подождать с этой мерой до тех пор, пока мы могли бы сказать, что ручаемся за свой аппарат, как за свой. А сейчас мы должны по совести сказать обратное, что мы называем своим аппарат, который на самом деле насквозь ещё чужд нам и представляет из себя буржуазную и царскую мешанину, переделать которую в пять лет при отсутствии помощи от других стран и при преобладании “занятий” военных и борьбы с голодом не было никакой возможности.

При таких условиях очень естественно, что “свобода выхода из союза”, которой мы оправдываем себя, окажется пустою бумажкой, неспособной защитить российских инородцев от нашествия того истинно русского человека, великоросса-шовиниста, в сущности, подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ. Нет сомнения, что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке». (Там же, наш курсив)

После «грузинского инцидента» Ленин бросил весь свой авторитет на борьбу за снятие Сталина с поста генерального секретаря партии, которую он занял в 1922 году, после смерти Свердлова. Однако главное опасение Ленина на тот момент, более чем когда-либо, заключалось в том, что открытый раскол в руководстве при господствовавших тогда условиях мог привести к расколу партии по классовым линиям. Поэтому он пытался ограничить борьбу рамками руководства, его заметки и другие материалы не публиковались открыто. Ленин тайно писал грузинским большевикам (отправляя копии Троцкому и Каменеву),  «всей душой» следил за делом против Сталина. Поскольку он не имел возможности заниматься этим делом лично, он написал Троцкому, прося его взять на себя защиту грузин в Центральном комитете.

Документальные свидетельства последней борьбы Ленина против Сталина и бюрократии замалчивались Москвой на протяжении десятилетий. Последние работы Ленина были скрыты от рядовых членов компартий в России и за рубежом. Последнее письмо Ленина к съезду, несмотря на протесты его вдовы, не было зачитано на партийном съезде и оставалось под замком вплоть до 1956 года, когда Хрущев и К° опубликовали его вместе с несколькими другими материалами, включая письма о Грузии и национальном вопросе. Таким образом, борьба Ленина за подлинно большевистскую политику и пролетарский интернационализм была предана тогда забвению.

«Социализм в отдельной стране»

Национализм и марксизм абсолютно несовместимы друг с другом. Однако национализм — неразлучный сиамский брат сталинизма во всех его разновидностях. В основе идеологии сталинизма лежит так называемая теория социализма в одной стране. Подобное антимарксистское измышление никогда бы не поддержал ни Маркс, ни Ленин. Еще в 1924 году сам Сталин по-прежнему придерживался интернационалистской позиции Ленина. В феврале того же года в своих «Основах ленинизма» Сталин резюмировал взгляды Ленина на построение социализма следующим образом:

«Свергнуть власть буржуазии и поставить власть пролетариата в одной стране, еще не значит обеспечить полную победу социализма. Главная задача социализма — организация социалистического производства — остается еще впереди. Можно ли разрешить эту задачу, можно ли добиться окончательной победы социализма в одной стране, без совместных усилий пролетариев нескольких передовых стран? Нет, невозможно. Для свержения буржуазии достаточно усилий одной страны, — об этом говорит нам история нашей революции. Для окончательной победы социализма, для организации социалистического производства, усилий одной страны, особенно такой крестьянской страны, как Россия, уже недостаточно, — для этого необходимы усилия пролетариев нескольких передовых стран».

«Таковы, в общем, характерные черты ленинской теории пролетарской революции».

То, что это были в точности «характерные черты ленинской теории пролетарской революции», нигде не ставилось под вопрос вплоть до середины 1924 года. Мысли эти повторялись вновь и вновь в сотнях речей, статей и документах Ленина, начиная с 1905 года. И все же в конце 1924 года книга Сталина была переработана, и на место этого положения встала его ​​полная противоположность. К ноябрю 1926 года Сталин позволил себе утверждать прямо противоположное: «Партия всегда брала за отправную точку мысль о победе социализма в одной стране, и эта задача может быть выполнена силами одной страны».

Эти строки знаменуют собой полный разрыв с ленинской политикой пролетарского интернационализма. Сталин никогда не позволил бы себе таких высказываний, пока был жив Ленин. Первоначально «теория» социализма в отдельной стране отражала настроения растущей касты бюрократов, преуспевших после Октябрьской революции и теперь желавших положить конец периоду революционной бури и натиска. Она стала теоретическим выражением мелкобуржуазной реакции на Октябрь. Под знаменем социализма в одной стране сталинская бюрократия начала одностороннюю гражданскую войну против большевизма, закончившуюся физическим уничтожением партии Ленина и созданием чудовищного тоталитарного режима.

Режим, возведенный на костях партии большевиков, в конце концов уничтожил все следы Октябрьской революции. Предвидеть это заранее, однако, не представлялось возможным. После Русской революции Коммунистический интернационал продолжал отстаивать верную позицию по национальному вопросу. Но с развитием сталинизма и вырождением Третьего интернационала все основные идеи были утрачены. Большинство лидеров зарубежных компартий слепо следовало линии из Москвы. Тех, кто пытался сохранить независимую позицию, исключали. Коминтерн превратился из проводника мировой пролетарской революции в покорный инструмент сталинской внешней политики. Когда тот перестало его устраивать, Сталин с презрением распустил его в 1943 году, даже не созвав для этого съезд.

Только один человек заранее объяснил, к чему неизбежно приведет теория социализма в одной стране. Еще в 1928 году Лев Троцкий предупреждал, что, если эта теория будет принята Коминтерном, это неизбежно станет началом процесса, который может закончиться только национал-реформистским перерождением каждой коммунистической партии в мире, обладай она властью или нет. Три поколения спустя СССР и Коммунистический интернационал лежат в руинах, а коммунистические партии уже давно повсеместно отказались от любых претензий на то, чтобы отстаивать подлинную ленинскую политику.

Троцкий и украинский вопрос

Для Троцкого, как и для Ленина, вопрос о том, следует ли поддерживать требование права на самоопределение, имел конкретный характер, ответ на который полностью определялся интересами пролетариата и мировой революции. Хорошим примером метода Троцкого было его отношение к Украине в 1930-е годы. Чудовищное поведение сталинской бюрократии по отношению к Украине серьезно повредило узы солидарности между Россией и Украиной, установленные Октябрьской революцией.

Как и Грузия, Украина была преимущественно аграрной страной с преобладанием крестьянского населения. Будучи большой страной, сравнимой по размеру и населению с Францией, Украина имела стратегическое значение для большевиков. Успех революции на Украине имел решающее значение для распространения революции на Польшу, Балканы и, что особенно важно, Германию. В январе 1919 года Христиан Раковский, председатель Совета народных комиссаров Украинской Советской Республики заявил, что «Украина является поистине стратегической узловой точкой социализма. Появление революционной Украины подтолкнуло бы революцию на Балканах и дало немецкому пролетариату возможность противостоять голоду и мировому империализму. Украинская революция — решающий фактор мировой революции». (Christian Rakovsky, Selected Writings, p. 24.)

Советская власть в Украине установилась не без труда. Лишь отчасти это было результатом иностранной интервенции. Основная трудность заключалась в значительном преобладании крестьянства. Это усугублялось национальным вопросом. Хотя украинский язык довольно близок к русскому, и два народа имеют общую историю на протяжении веков (Киев изначально был столицей Древней Руси), тем не менее украинцы образуют отдельный народ со своим языком, культурой и национальной идентичностью. Данный факт не всегда признается великороссами, которые традиционно называют украинцев «малороссами».

Национальный раскол в Украине во многом совпал с классовым расколом в украинском обществе. В то время как 80 процентов населения составляли крестьяне, говорящие на украинском языке, большую часть городского населения составляли русские. Таким образом, большевики имели сильную базу в городах, но были крайне слабы в деревне. От решения этой проблемы зависела судьба Украинской революции. Слабость большевиков заключалась в том, что они выглядели как «русско-еврейская» партия. Однако по мере того, как революция охватывала Украину, внутри крестьян неизбежно проявлялась классовая дифференциация, что отразилось в расколе внутри старых традиционных украинских национальных организаций. Самым важным событием стала эволюция боротьбистов влево, бывших по факту украинским эквивалентом русских левых эсеров. Во время гражданской войны боротьбисты объединились с большевиками для борьбы с белыми (Петлюра). Несмотря на сомнения украинских большевиков, Ленин настойчиво требовал их объединения с боротьбистами. После немалых трудностей боротьбисты окончательно слились с Коммунистической партией, тем самым впервые дав партии массовую опору в украинском крестьянстве. Это стало решающим фактором для победы революции в Украине.

Верно, что после этого было много проблем с «националистическим» уклоном в украинской партии. Но их преодолевали с терпением и тактом, которые всегда характеризовали политику Ленина и Троцкого в национальном вопросе. Однако приход Сталина и бюрократическое перерождение советского государства чрезвычайно обострили рост недовольства в Украине. На XII съезде партии в 1923 году Раковский возглавил борьбу с возрастающей тенденцией к бюрократизма и великорусскому шовинизму. В своей смелой речи на съезде Раковский ясно обозначил корни проблемы в формулировках, которые были весьма сходны с ленинскими: «Сталин стоит лишь на пороге объяснения», — заявил он. «Есть второе, более важное объяснение, а именно фундаментальное расхождение нашей партии и нашей программы, с одной стороны, и нашего государственного аппарата, с другой. Это центральный, решающий вопрос». (Ibid., p. 33.)

Он продолжал: «Наши должностные лица в центре начинают смотреть на управление всей страной с точки зрения удобства. Естественно, управлять двадцатью республиками утомительно, а как удобно было бы, если бы все было объединено. С бюрократической точки зрения это было бы проще, легче, приятнее». (ibid)

Концентрация власти в руках новой привилегированной бюрократической аристократии имела катастрофическое влияние на национальный вопрос в СССР. Бюрократическая авантюра насильственной коллективизации имела разрушительные последствия для всего Советского Союза, но нигде больше, чем в Украине. Сталинские чистки начались в Украине раньше, чем где-либо еще, из-за степени сопротивления этому безумию, которое привело массу украинских крестьян в оппозицию. Это, в свою очередь, отразилось на оппозиции в рядах Коммунистической партии Украины. С 1933 по 1936 годами происходило истребление украинской партии Сталиным. Только за один год, 1933, было убито более половины всех районных секретарей партии. Многие из подвергшихся чистке были сторонниками Сталина, такие как Скрыпник, старый большевик и видный лидер украинской партии, который покончил жизнь самоубийством в 1933 году в знак протеста против чистки. И это был только первый удар. В 1938 году, в разгар московских событий, почти половина всех секретарей партийных организаций подверглась очередной чистке. Это было предупреждением о том, что допустимо только полное подчинение московской бюрократии.

Находясь в заграничной ссылке, Троцкий с нарастающей тревогой следил за этими событиями. Отмечая, что чистки ударили по Украине намного сильнее, чем по любой другой республике, он пришел к выводу, что репрессивные меры российской бюрократии создадут невыносимое напряжение в связях между Украиной и остальной частью Советского Союза. Он ясно сознавал опасность возрождения контрреволюционного буржуазного украинского национализма. В тех условиях данная тенденция могла получить мощный отклик в крестьянстве. Троцкий уже предупреждал мир о неизбежности новой мировой войны, в которой Гитлер попытается завоевать Советский Союз. При имеющихся обстоятельствах украинский вопрос приобретал жизненно важное значение для будущего мира.

Именно в этих особых условиях Троцкий выдвинул лозунг независимой Советской Социалистической Украины. Его намерение было совершенно ясным: выбить почву из-под ног украинских буржуазных националистов, которые на реакционной основе стремились отколоть Украину от СССР, что неизбежно означало бы передачу Украины с ее колоссальным сельскохозяйственным и промышленным потенциалом Гитлеру. Троцкий понимал, что политическая революция в Украине неизбежно поставит национальный вопрос на повестку дня. И он понимал, что дело зашло слишком далеко, чтобы предотвратить отделение Украины от принудительного союза, который теперь ассоциировался в сознании масс с насилием, страданиями и национальным унижением. Задача украинских большевиков-ленинцев состояла в том, чтобы дать украинскому национальному движению социалистическое, а не буржуазное содержание.

Успешная революция в Украине имела бы огромное влияние на Россию и соседние государства — прежде всего на Западную Украину, изнемогавшую под пятой бонапартистской диктатуры Пилсудского в Польше. Воссоединение Украины на основе независимого советского социалистического режима привело бы к падению Пилсудского и началу социалистической революции в Польше. Это, в свою очередь, побудило бы немецкий рабочий класс выступить против Гитлера. Таким образом, как и в 1919 году, Украина становилась «ключом к мировой революции». Приди к власти украинский рабочий класс, даже если бы это привело к отделению от России, дверь для федерации с Россией в дальнейшем оставалась бы открыта. Однако все сложилось иначе, чем ожидал Троцкий. Начавшаяся Вторая мировая перечеркнула его перспективы.

Когда Сталин в 1939 году подписал пресловутый пакт с Гитлером и направил Красную армию для оккупации части Польши, включая Западную Украину, Троцкий предупреждал, что Гитлер неизбежно нарушит свое соглашение и нападет на СССР. В такой ситуации национальное недовольство на Украине представляло бы смертельную угрозу для Советского Союза: «Политика Гитлера заключается в следующем: установление определенного порядка его завоеваний, одного за другим, и создание каждым новым завоеванием новой системы «дружбы». На данном этапе Гитлер уступает Великую Украину своему другу Сталину в качестве временного депозита. На следующем этапе он задаст вопрос, кто является владельцем этой Украины: Сталин или же он, Гитлер». (Trotsky, Writings, 1939-40, p. 90.)

Он предупреждал, что национальное угнетение Украины великорусской сталинской бюрократией России приведет украинцев в объятия Гитлера. Именно по этой причине и в данном конкретном историческом контексте Троцкий выдвинул лозунг независимой советской Украины как средство борьбы с реакционным украинским буржуазным национализмом и склонения украинских рабочих и крестьян к идее советской власти. Накануне Второй Мировой войны он писал:

«Германская ориентация части украинцев обнаруживает одновременно и свою реакционность, и свой утопизм. Остается лишь революционная ориентация. Война бешено ускоряет развитие. Чтобы не быть застигнутым врасплох событиями, необходимо занять ясную позицию по украинскому вопросу». (Trotsky, Writings, 1939-40, p. 86.)

В 1941 году, ровно через год после того, как Троцкий был убит агентом Сталина, Гитлер вторгся в Советский Союз, как и предсказывал Троцкий. И, как он опасался, многие украинцы, особенно крестьяне, поначалу воспринимали Германию с определенной долей надежды или, как минимум, нейтрально. Но вскоре все изменилось из-за грязной расистской политики нацистов с их безумием относительно «низших рас». Если бы в Советский Союз вторглись американские войска с дешевыми товарами в своих обозах, результат вполне мог бы быть иным. Но гитлеровские войска пришли не с дешевыми товарами, а с газовыми камерами. В результате масса населения не только на Украине, но и по всему СССР сплотилась на борьбу с немецко-фашистскими захватчиками. В конце концов, количество коллаборационистов было относительно небольшим даже на Украине. Несмотря на все преступления сталинизма, массы видели в нем меньшее зло.

Важно понимать, что Троцкий рассматривал Украину как особый случай. Он осторожно выдвинул лозунг «независимой советской Украины» по особым причинам. Он никогда не выдвигал такого лозунга ни для одной другой республики СССР. Более того, данный лозунг уже не применим к Украине. После распада СССР Украина вместе со всеми другими бывшими республиками обрела независимость. Но после десяти лет опыта как независимости, так и капитализма, массы на Украине теперь не хотят ни того, ни другого. Они сделали свои выводы из ужасного экономического и культурного коллапса, вызванного ими. Сейчас сильны и растут настроения в пользу возвращения в Советский Союз. Конечно, украинцы хотят демократических прав, в том числе автономии для управления своими делами и уважения национальных чаяний, языка и культуры. Они хотят, чтобы с ними обращались как с равными, а не как с второсортными «малороссами». Другими словами, они хотят подлинной социалистической федерации, основанной на ленинских принципах. Это также и наша программа. В этих конкретных условиях выдвигать старый лозунг «независимой советской Украины» было бы нелепо. Это сделало бы нас более отсталыми, чем средний украинец, который понимает, что независимость не дает решения проблем.

Еще более нелепой была попытка механически применить старый лозунг Троцкого к Косово, как это пыталась сделать одна политическая секта. Наткнувшись на одну фразу в трудах Троцкого 1930-х годов, они повторили ее, как попугаи, без малейшего понимания того, почему Троцкий выдвинул этот лозунг и что он в действительности означал. Диалектический метод, используемый и Лениным, и Троцким, исходит из элементарного положения, что «истина всегда конкретна». Мы уже объяснили особые причины, по которым Троцкий в данном частном случае (и только в этом частном случае) в порядке рабочей гипотезы выдвинул тот лозунг. Однако случай Косово, произошедший более полувека спустя, не имеет к этому никакого отношения. 

Наше отношение к косовскому вопросу мы объясним в другом месте (мы уже неоднократно делали это ранее). Распад Югославии, как и распад СССР, был совершенно реакционным событием, которое поддержать мы никак не можем. И, как обычно на Балканах, за каждым национальным движением всегда стоит какая-то крупная сила, дергающая за ниточки. Для больших держав малые нации — всего лишь разменная монета, которую можно цинично использовать и от которой можно избавиться при первом желании. Решающий элемент уравнения здесь — интриги американского империализма, маскирующегося под флаг НАТО. АОК— совершенно реакционное движение, которое в данном случае действовало как местная агентура американского империализма. В данных обстоятельствах, как мы неустанно повторяли с самого начала, война в Косово (которая якобы велась под знаменем «самоопределения» Косово) могла закончиться только созданием американского протектората в Косово. Именно так и произошло. Если еще кто-нибудь настолько слеп, что неспособен это увидеть, мы можем выразить им только наше сожаление.

Хотели бы мы знать какое отношение все это имеет к самоопределению. Каким образом нынешняя мерзость помогает делу рабочего класса и социализма? АОК, которая представляет собой организацию, состоящую главным образом из гангстеров, причастных к контрабанде наркотиков, рэкету и систематическим убийствам сербов, цыган и других национальных меньшинств, пытается утвердиться у власти в надежде позже получить независимость. Но это невозможно. Независимое Косово означало бы войну на Балканах с участием не только Югославии, но и Албании, Македонии, Греции, Болгарии и Турции. По этой причине американские империалисты выступают против. Но, как говорится, «глупцы врываются туда, куда ангелы боятся ступить». Какая разница, если это приведет к тотальной войне на Балканах? — кричит сектант. Важно только то, что Косово независимо! Кажется, такого безумия было бы достаточно. Но затем другие сектанты, которые еще чуть более безумны, добавляют новый и самый оригинальный поворот: «Независимость, да, но она должна быть советской и социалистической!»

Очень жаль, что сочинения этих умников не были доступны генеральному штабу НАТО, которому, несомненно, время от времени нужно немного развлекаться. Это заставило бы американских генералов лишь беспомощно рассмеяться. АОК — ничто без армии США, была и есть. Она, по сути своей — вспомогательное средство вооруженных сил США. Как таковая, она не имеет самостоятельного значения. Только в обозе армии США «героическая» АОК сумела вернуться в Косово. И только при дозволении США ей разрешается действовать. Если (насколько это возможно) АОК выйдет из-под контроля, разделаются с ней в самом скором времени. Реальность ситуации такова, что сейчас империализм правит в Косово, и сохраняться это будет в течение долгого времени, так как вывод войск для них — задача непростая. Такова конкретная реальность в Косово. Имевшее место «самоопределение» стало возможным только благодаря американским бомбам. Ожидать чего-то иного было бы немалой глупостью. Однако были и те, называющие себя марксистами, кто поддерживал эти меры, более того, требовал их осуществления. Один из этих джентльменов («теоретик марксизма», если верить тому, что говорят) писал Робину Куку, министру иностранных дел Великобритании, требуя от НАТО бомбардировок Югославию. Да, все они стояли за «самоопределение», «независимость» и даже за «независимое социалистическое Косово». Но столкнувшись с конкретной реальностью нового империалистического анклава на Балканах и ужасной картиной убийств и угнетения других национальностей со стороны ранее угнетенной национальности, что они скажут теперь?

Национальный вопрос превращается в настоящую ловушку для тех, кто не продумывает вещей до конца. Если вы не занимаете твердой классовой позиции, вы всегда будете менять одно угнетение на другое. Косово — еще один тому пример.

Национальный вопрос и сталинизм

Ленин объяснял, что национальный вопрос, в корне своем, это вопрос о хлебе. Стремительное экономическое развитие СССР, ставшее возможным благодаря национализированной плановой экономике, привело к росту материального и культурного уровня всех народов Советского Союза. Наибольший прогресс был достигнут в наиболее отсталых республиках Кавказа и Средней Азии. С 1917 по 1956 год общее промышленное производство в СССР увеличилось более чем в 30 раз. Для Казахстана данный показатель увеличился в 37 раз, Киргизии — в 42 раза, Армении — в 45 раз. Аналогичный рост был зафиксирован в Узбекистане, Таджикистане и т. д. Однако, несмотря на эти впечатляющие достижения, в Советском Союзе все еще существовал национальный гнет. Хвастовство бюрократии было необоснованным. Типичной было следующее:

«На принципах братского сотрудничества и взаимного доверия возник новый, небывалый в истории тип многонационального государства — Союз Советских Социалистических Республик. Его населяют социалистические нации (?)  — русская, украинская, грузинская, узбекская и др. Это совершенно новые (?), не имеющие себе примера в истории, нации. Опи состоят из трудящихся классов, свободных от какого бы то ни было гнета и эксплуатации. Их связывает морально-политическое единство и подлинная дружба народов, строящих новое общество. Эти нации имеют новый морально-политический облик, проявляющийся в общности социалистической по содержанию и национальной по форме культуры. Они воспитаны Коммунистической партией в духе идей советского патриотизма, дружбы народов, уважения к правам других народов, в духе интернационализма». (Вступление к сборнику работ В. Ленина «Вопросы национальной политики и пролетарского интернационализма»)

Сладкие мифы бюрократии, изображавшие отношения между народами СССР в идеализированном свете, имели мало отношения к истинному положению дел. Мы не будем здесь подробно рассказывать об эволюции Советского Союза после смерти Ленина. Мы отсылаем читателя к книге Теда Гранта «Россия: от революции к контрреволюции», где национальный вопрос в СССР анализируется довольно подробно. Достаточно сказать, что чудовищный шовинизм Сталина и бюрократии послужил подрыву солидарности, существовавшей между различными народами Советского Союза, и таким образом проложил путь к распаду СССР, что нанесло ущерб всем народам. Невозможно объяснить ту скорость, с которой рухнул Советский Союз, если принять на веру сталинистскую пропаганду о том, что все было просто идеально. В действительности верно было как раз иное.

При Сталине в СССР были совершены самые чудовищные акты против национальных меньшинств. Чистки довершили дело, начатое Сталиным в 1922 году, — ликвидацию остатков партии большевиков. Примерно в середине 1937 года во всех национальных республиках было начато полномасштабное наступление на коммунистические партии. Ряд руководителей национальных партий участвовал в пресловутом показательном процессе над Бухариным в марте 1938 года. Обычно их обвиняли в «буржуазном национализме» и расстреливали. После этого открылся путь для массовых арестов и депортаций. Точное число жертв сталинских чисток, вероятно, никогда не будет известно, но они, безусловно, исчислялись миллионами. Для украинцев, армян и грузин не было утешением то, что русский народ пострадал не менее тяжко. Крайний русский национализм Сталина был резюмирован в речи, перепечатанной в «Правде» от 25 мая 1945 года, где он заявил, что русский народ является «наиболее выдающейся нацией из всех народов Советского Союза» и «руководящей силой» СССР. Подразумевается, что все другие национальности были народами второго сорта, которые должны были принять «руководство» Москвы. Подобная концепция явно нарушала букву и дух ленинской политики в национальном вопросе.

Самым чудовищным преступлением, совершенным Сталиным, была массовая депортация народов, осуществленная во время Второй мировой войны. В ходе войны не менее семи народов были депортированы в Сибирь и Среднюю Азию при самых бесчеловечных условиях. Такова была судьба крымских татар, немцев Поволжья, калмыков, карачаевцев, балкарцев, ингушей и чеченцев. НКВД (сталинская тайная полиция) собрал всех — мужчин, женщин, детей, стариков и больных, коммунистов и профсоюзных деятелей — и угрожая оружием, приказал им сесть в вагоны для перевозки скота с тем имуществом, которое они могли нести с собой. Многие умерли в пути или по прибытии, от холода, голода или истощения. Солдаты, сражавшиеся на фронте, и даже награжденные за храбрость, также были арестованы и депортированы. Наследие горечи, порожденное этим жестоким и произвольным актом варварства и национального угнетения, сохранилось до сегодняшнего дня. Выражение свое это нашло в распаде Советского Союза, в кошмаре в Чечне.

Стремление к русификации нерусских народов демонстрирует состав руководящих органов «коммунистических» партий республик. В 1952 году только около половины всех руководящих должностных лиц в республиках Центральной Азии и Балтии были представителями местной национальности. В других местах доля их была еще ниже. К примеру, в молдавской партии только 24,7% составляли молдаване, в то время как только 38% вступивших в таджикскую партию в 1948 году были таджиками.

Одной из самых отвратительных черт сталинизма был его антисемитизм. Партия большевиков всегда боролась с антисемитизмом и евреи, соответственно, видели в Октябрьской революции свое спасение. Большевики предоставили евреям полную свободу и равноправие, их язык и культура поощрялось. Они даже создали автономную республику, чтобы те евреи, которые хотели своего отдельного края, получили его. Но при Сталине возродилась вся старая расистская мерзость. Евреи вновь превратились в козлов отпущения. Уже в 1920-х годах Сталин был готов использовать антисемитизм против Троцкого. Поскольку евреи составляли значительную часть старых большевиков, они несоразмерно сильно пострадали в чистках. После Второй мировой войны началась антисемитская кампания, лишь частично замаскированная фиговыми листками борьбы с «сионистами» или «безродными космополитами» — именованиями, которые были лишь кодовыми словами для «евреев». Пресловутое дело о «заговоре врачей», где ряд кремлевских врачей был обвинен в попытке отравить Сталина, стал сигналом для откровенно антисемитской кампании, поскольку вовлеченные врачи были евреями. После создания государства Израиль в 1948 году (которое первоначально поддерживалось Москвой) еврейская культура, которую до сих пор терпели, была жестоко подавлена. Все издания на идиш были закрыты, равно как и идишский театр. В 1952 году, за год до смерти Сталина, практически все лидеры еврейской культуры были расстреляны, а большое количество евреев арестовано. Только смерть Сталина помешала началу новой чистке. Даже сегодня элементы антисемитизма присутствуют в так называемой «коммунистической» партии Зюганова. Этого самого по себе достаточно, чтобы продемонстрировать пропасть, отделяющую сталинизм (и неосталинизм) от подлинного ленинизма.

Теперь же, наконец, награда нашла своего героя. СССР распался в суматохе войн и конфликтов. «Жизнь учит», как любил говорить Ленин. И жизнь преподала народам Советского Союза очень суровые уроки. Провал «социализма в отдельной стране» был высечен на лбу бюрократии, которая сейчас занята превращением себя в новый класс капиталистических эксплуататоров. Никто не может игнорировать тот факт, что в современную эпоху мировая экономика является определяющим фактором. «Социализм в одной стране» разоблачил себя как реакционная утопия.

Нынешний кошмар экономического коллапса, войн и этнических конфликтов — ядовитое наследие десятилетий тоталитарного бюрократического правления, идущего из Москвы. Однако капитализм не предлагает выхода бывшим республикам СССР. Формальная независимость для них ничего не решила. Напротив. Нарушение связей, которые связывали их всех с общим планом производства, привело к коллапсу торговли и падению экономического роста с ужасными последствиями для масс. Большинство людей, несомненно, предпочли бы прежнюю ситуацию нынешним страданиям. Восстановление СССР явилось бы прогрессивным шагом, но возвращение к старой бюрократической системе не стало бы долгосрочным решением. Все старые противоречия вернутся, и в результате возникнет новый кризис. Необходим возврат к исходной программе и идеям Ленина и Троцкого: демократический режим рабочей (советской) власти, при котором трудящиеся всех республик могли создать Социалистическую федерацию, основанную на подлинном равенстве и братстве, и где никакая нация не господствовала бы над другими.

Несмотря ни на что, перспектива социалистического преобразования общества никуда не исчезает. Несмотря на ужасный крах прошлого периода, Россия более не является отсталой неграмотной крестьянской страной, какой она была в 1917 году. Как только рабочий класс возьмет власть в свои руки, появится возможность, по крайней мере, начать движение в направлении социализма, хотя в конечном итоге победа его может быть достигнута только в мировом масштабе. Тем не менее Россия и страны СНГ обладают огромным производственным потенциалом, не в последнюю очередь огромной образованной рабочей силой — ключевым фактором развития новых информационных технологий. Капитализм показал, что не способен в полной мере использовать этот потенциал. Но демократически управляемая национализированная плановая экономика может быстро изменить всю ситуацию.

На базе современной экономики, при которой рабочий класс составляет подавляющее большинство общества, при демократически организованном социалистическом производственном плане, способном использовать огромные природные, человеческие и технологические ресурсы такой огромной территории, будет возможно прийти к такому изобилию, что в относительно в короткое время все старые национальные распри и предрассудки сойдут на нет, став лишь плохим воспоминанием о прошлом. Откроется путь для свободного слияния народов в свободном социалистическом содружестве во всем, что касается культурного развития человечества. Такое видение будущего бесконечно более вдохновляет, чем узкие и по сути человеконенавистнические утопии национализма.

Часть пятая: национальное государство сегодня

В классический период европейских буржуазных революций, то есть примерно с 1780 по 1871 год, создание национальных государств играло относительно прогрессивную роль, так как это разрушало местный партикуляризм, ликвидировало остатки феодализма и создавало основы для развития производительных сил на базе общенационального рынка. Но в настоящую эпоху ситуация изменилась. Средства производства давно переросли узкие рамки национального государства. В настоящий период национальное государство перестало выполнять какую-либо прогрессивную роль. Вместо развития средств производства оно стало для них мощным тормозом. Это косвенно признают и сами буржуа. Образование Европейского Союза стало признанием со стороны европейской буржуазии того, что государства-карлики Европы не могли в прошлом соревноваться с двумя гигантами — империалистической Америки и могущественной сталинистской Россией. Но образование Европейского Союза не упразднило национальное государство в Европе. Напротив. Старые национальные антагонизмы никуда не исчезли, германский империализм сегодня по факту господствует в Европе, Франции же отдается роль второстепенного партнера. Но национальные антагонизмы продолжают существовать, усиливаясь на базе мирового экономического спада.

Апологеты капитализма любят рисовать радужную картину так называемой глобализации, мира, свободного от противоречий, блаженно движущегося к еще большей свободе и либерализации. Но правда совсем иная. Мир не стал глобализированным в том виде, в каком они себе его представляют. Имеется тенденция к распаду его на три соперничающих империалистических блока. США контролируют Канаду и Южную Америку. В Азии есть более слабый блок йены, где доминирует Япония. Европейский Союз, где центральное положение занимает Германия, господствует над значительной частью колониального мира в Африке, на Ближнем Востоке, в Восточной Европе и Карибском бассейне. Антагонизм между этими соперничающими империалистическими блоками сейчас столь же силен, как и в любой другой период истории. Фактически, в любой другой исторический период это означало бы войну между этими блоками. Сейчас кажется, что мировая война исключена, потому что появление ужасающих средств уничтожения — ядерного, бактериологического и химического оружия — означает, что великие державы столкнутся с риском взаимного уничтожения. Но идет ожесточенная борьба за рынки, которая неизбежно ведет к войнам в одном регионе мира за другим. Достаточно упомянуть борьбу за сферы влияния, рынки и доступ к несметным минеральным богатствам Центральной Африки, которая привела к катастрофической эпидемии войн в регионе. Обычно они представляются как результат трайбализма и простого варварства со стороны африканцев. Но на практике за большинством этих конфликтов мы можем видеть последствия борьбы между США, Францией и Великобританией за свое закрепление в Африке, использующих для этого своих марионеток в том или ином лагере.

Мир, описанный в ленинском «Империализме», довольно точно отражает нынешнюю мировую ситуацию. Между империалистическими державами идет острая борьба за рынки, даже за самые небольшие. Это очень отличается от убаюкивающей картины прекрасного глобализированного мира, где разрешены все противоречия. В действительности же империалистические державы грызутся между собой как собаки за кость. Достаточно взглянуть на карту Африки, чтобы увидеть, как преступления империализма жестоко исказили жизнь и развитие миллионов людей. Здесь границы — это прямые линии, нанесенные на карту с помощью линейки. The Economist дает довольно точное описание того, что произошло там в действительности: «Европейские бюрократы наобум сгруппировали около 10 000 различных племен и наций всего в несколько десятков почти что колониальных государств». Нынешние войны, происходящие в Центральной Африке, отчасти являются наследием этого чудовищного раздела, режущего все естественные географические, языковые и племенные разделения. Ужас без конца, перемежаемый элементами варварства царит в целом ряде стран: Конго, Руанда, Бурунди, Сьерра-Леоне. В статье The Economist говорится о войне в Сьерра-Леоне: «Дети убивают своих родителей, банды каннибалов бродят по сельской местности, царит хаос, процветает варварство, Сьерра-Леоне — последняя африканская страна, которая растворилась в кровавом хаосе. И исход этого может быть еще хуже».

Империалистический раздел Африки был чудовищным актом. Но теперь, более ста лет спустя, в Африке образовался ряд национальных государств. Задача придания подлинно демократического, рационального и прогрессивного характера различным государствам постколониальной Африки — задача, которую может выполнить пролетариат только после того, как окончательно свергнет господство империализма и его местных лакеев. Подлинная независимость и способность противостоять любым попыткам иностранного господства могут быть достигнуты только путем объединения разделенной Африки на основе общего социалистического плана производства. Совместная эксплуатация огромных природных богатств континента, его огромного сельскохозяйственного потенциала и минеральных ресурсов может изменить жизнь народов и тем самым положить конец кошмару межплеменной и этнической розни. Однако попытки перетасовать колоду на капиталистической основе, изменить существующие границы с помощью войны могут иметь только самые разрушительные последствия и даже прямо привести к варварству. Проповедовать миллионам отчаявшихся людей точку зрения, что, изменив границы, они смогут решить свои самые насущные проблемы — это подлый обман.

Нигде реакционный характер злоупотребления лозунгом самоопределения не проявляется более ярко, чем в Африке. Лозунгом самоопределения в Африке неоднократно манипулировали в реакционных целях, чтобы ослабить определенные государства путем отделения богатых минеральными ресурсами провинций, которые затем могли быть легко подчинены иностранным державам и крупным транснациональным компаниям. В каждом отдельном случае имела место причастность империалистов. Между американскими и французскими империалистами идет титаническая битва за рынки Африки. И, подражая большим волкам, маленький британский пудель тоже пытается что-то делать в Сьерра-Леоне, хотя, как и следовало ожидать, без особого успеха.

Вопреки красивым речам о либерализации и демократии, суть состоит в том, что империализм продолжает жесточайшее угнетение и эксплуатацию бывших колониальных народов. Низкие цены на сырье являлись важной составляющей экономического роста Запада в последние 50 лет. Это само по себе показывает ограниченность национального государства. Дело в том, что на основе капитализма достижение формальной независимости, хотя сама по себе она и является прогрессивным явлением, ничего не решает. Колониальные нации, будучи теоретическими хозяевами в собственном доме, на практике полностью подчиняются мировому рынку, то есть империализму.

После Второй мировой войны мы стали свидетелями масштабной восходящей волны колониальных революций. Возможно, это было крупнейшее движение угнетенных людей в истории человечества. Происходило невероятное пробуждение колониальных народов Китая, Африки, Ближнего Востока, Индонезии, Индии, Пакистана. Это было вдохновляющее движение, где бесчисленные миллионы бывших колониальных рабов восстали против своих хозяев, борясь за свое национальное освобождение. Причины, по которым все марксисты поддержали колониальную революцию, очевидны. Это было революционное движение, удар по империализму, пробуждающее массы и развивающее классовую борьбу. И все же спустя полвека, если взять, к примеру, Индию и Пакистан, какие вопросы разрешила буржуазия? У них есть формальная независимость, но при капитализме это вовсе не независимость. Бывшие колониальные страны прикованы к колеснице мирового империализма механизмами мирового рынка. Фактически, сейчас они порабощены больше, чем 50 лет назад. Единственное отличие состоит в том, что вместо военного, бюрократического господство присутствует косвенное господство через условия торговли, а именно  обмен большего количества труда на меньший эквивалент, а также через систему долговых обязательств.

Падение цен на сырье и долги

Обвал в Азии отразился на мировых рынках общим падением цен на сырьевые товары, включая нефть. Только в течение 1998 года цена на нефть упала примерно с 20 долларов за баррель до менее чем 10 долларов за баррель. Это готовый рецепт революции в каждой нефтедобывающей стране. Правда, цена на нефть восстановилась после того, как Саудовская Аравия и другие нефтедобывающие страны согласились ограничить добычу. Но эффект от этого не может быть продолжительным, тем более что большинство этих стран зависят исключительно от нефти в качестве своих иностранных доходов. Другого источника дохода у них нет. Вся история картелей показывает, что рано или поздно одна страна начинает пытаться получить преимущество, продавая больше нефти, и вся договоренность рушится. То же самое происходит и со всем остальным сырьем.

Бывшие колониальные страны подвергаются двойной эксплуатации. Ножницы эти имеют два лезвия. Через долги страны метрополии давят и на колониальный народ. 10 лет назад накопленный долг колониального мира составлял примерно 800 миллиардов долларов. Все это было оплачено. С 1990 по 1997 год только в счет обслуживания долга, то есть процентных ставок, колониальный мир заплатил 1,8 триллиона долларов. Это более чем вдвое превышает первоначальную причитающуюся сумму. А что случилось с накопившейся задолженностью? В 1994 году она составляла 1,4 триллиона долларов, а в 1997 году — 2,1 триллиона долларов. Оплачено это не будет никогда.

В Нигерии нефть составляет 95 процентов экспортных доходов. В 1997 году Нигерия заработала 12 миллиардов долларов США от продажи нефти. В 1998 году эта цифра сократилась до 6,8 миллиардов. Это ужасное падение не было компенсировано последующим ростом цен на нефть. Нестабильность, возникающая из-за резких колебаний цен на нефть, находит отражение в растущей социальной и политической нестабильности. В любом случае, беднейшие слои общества не получают никакой выгоды от повышения цен на нефть, но страдают от худших последствий, когда они падают. По данным Организации Объединенных Наций, Нигерия, которая раньше была одной из самых богатых стран Африки, теперь является одной из беднейших стран мира. Эта ситуация порождает ужасные социальные последствия, которые наиболее остро выражаются в растущем антагонизме между различными регионами и этническими группами.

Если рабочим не удастся взять власть и преобразовать Нигерию на социалистических основах, стране будет уготован кошмар. В Нигерии проживает не менее 120 этнических групп, включая три основные нации — хауса на севере, которые исповедуют ислам и традиционно господствуют в государстве и угнетают две другие основные национальности, йоруба и ибо на юге и востоке страны. Война в Биафре, в которой империалисты пытались отделить район, где проживали ибо, привела к ужасной кровавой бане. Если Нигерия расколется по национальному признаку, это может стать еще более ужасной бойней, по сравнению с которой война в Биафре покажется незначительной. Пропаганда в данной ситуации требования самоопределения не только для основных наций Нигерии, но и для племенных групп, как предлагает одна политическая секта, — это верх безответственности.

В Индонезии национальный вопрос также имеет большое значение, и правильная позиция по нему будет так же важна для индонезийских марксистов, как в свое время и для российских большевиков. Если пролетариату Индонезии не удастся указать путь вперед, пролегающий через социалистическую революцию, распад Индонезии станет реальной возможностью. Учитывая взрывоопасную смесь рас и религий, можно только представить грозящие ужасные последствия. Кровавые события в Восточном Тиморе стали предупреждением всем народам Индонезии. Теперь мы видим возникновение кровавой межнациональной розни в Ачехе, Молукке и на других островах. Силы реакции из верхушки армии, землевладельцы, капиталисты и представители старого режима, столкнувшись с опасностью потери своей власти и привилегий, без колебаний погрузят Индонезию в кошмар хаоса и кровопролития, чтобы разделить и дезориентировать массовое движение. Только умело сочетая программу, признающую национальные права и чаяния всех народов архипелага, с программой единства рабочих и бедноты всех национальностей и религий для экспроприации помещиков и капиталистов, можно будет найти выход из положения.

Колониальная революция сегодня

Причина, по которой колониальные революции приняли такую ​​искаженную форму, с такими чудовищными отклонениями, как пролетарский бонапартизм, заключается в задержке пролетарской революции на Западе, с одной стороны, и в отсутствии сильных марксистских партий, с другой. Если бы такие партии существовали, было бы вполне возможно осуществить революцию в ее классическом виде. Ведь и Россия в 1917 году была крайне отсталой страной, полуфеодальной, полуколониальной страной и одновременно империалистической державой. В стране с населением 150 миллионов человек было всего 3,5 миллиона промышленных рабочих, 10 миллионов, если включить сюда все остальные секции класса, транспорт, горнодобывающую промышленность и т.д. И все же Ленин опирался на рабочий класс и осуществил революцию классического типа в России.

Нет сомнений в том, что, когда сильные марксистские партии будут построены в таких странах, как Пакистан или Мексика, не будет и речи о том, чтобы движение отклонялось в сторону герильи и пролетарского бонапартизма. Крестьянская война в слаборазвитых странах должна служить дополнением пролетарской революции, но никак не играть главную роль. Однако массы в слаборазвитых странах не могут ждать создания массовых партий или прихода к власти британских или французских рабочих. Поэтому вспышки насилия, восстания и даже партизанские войны, как мы видим на примере Колумбии, неизбежны в нынешнюю эпоху. В отсутствие партии большевистского типа колониальная революция способна принимать самые разные формы. Само собой разумеется, что марксисты поддержат любое движение угнетенного народа против империализма, особенно там, где оно ведет к отмене помещичьего землевладения и капитализма. Но единственный способ решить проблемы колониальных народов — это система советов, увидевшая свет при Ленине и Троцком в России в 1917 году. При капитализме пути вперед нет. Рабочий класс должен взять власть в свои руки. Путем национализации средств производства под демократическим контролем и управлением рабочего класса появится возможность немедленно приступить к решению самых насущных проблем общества.

Однако в современных условиях этого недостаточно. Интернационалистская политика — фундаментальное требование сегодня. Национализм не может предложить никакого выхода. К примеру, если рабочие и крестьяне Эквадора возьмут власть — а это вполне возможно, как мы видели в великолепном движении января прошлого года, — американский империализм не станет сидеть со сложенными руками. Вашингтон не хочет ввязываться в наземную войну в Латинской Америке (или где-либо еще), опасаясь последствий у себя дома. Но он, несомненно, сделает все, что в его силах, чтобы саботировать и сорвать революцию. Не ограничиваясь организацией экономической блокады и поддержкой контрреволюционных сил в Эквадоре, он также побудит соседние государства выступить против революции. За последние годы между Эквадором и Перу уже имела место одна война. Американский империализм без колебаний подтолкнет Фухимори к новому вооруженному конфликту против эквадорской революции, если в этом возникнет необходимость.

Следовательно, ключ к успеху — это верная политика. Таковая предполагает большевистское руководство, твердо стоящее на фундаменте пролетарского интернационализма. Основатели научного социализма уже в «Коммунистическом манифесте» указывали, что, хотя и являясь национальной по форме, пролетарская революция всегда интернациональна по своей сути. Это означает, что, хотя рабочие конкретной страны могут и должны рассчитаться прежде всего со своей собственной буржуазией, революция не может пребывать исключительно в национальных рамках. Необходимо будет предпринять шаги для распространения революции за пределы ее границ или же придется столкнуться с перспективой поражения и краха. Именно поэтому национализм и социалистическая революция — диаметрально противоположные и несовместимые друг с другом понятия.

Единственный способ, с помощью которого, к примеру, революционный Эквадор мог бы противостоять своим врагам, — это немедленно обратиться к рабочим и крестьянам Перу, Венесуэлы, Колумбии и всей Латинской Америки с призывом прийти ему на помощь. Такой призыв не остался бы без внимания! Вся Латинская Америка находится в глубоком кризисе — наиболее яркое выражение реакционного характера частной собственности на средства производства и национального государства. Как только революция начнется в какой-либо стране Латинской Америки, она получит тенденцию к распространению. Такому процессу неизмеримо поспособствовала бы сознательная интернационалистская политика. Национальные государства Латинской Америки на самом деле носят искусственный характер. Сохраняя разделение людей, имеющих общую историю, культуру и общий язык, за исключением Бразилии, мы увековечиваем балканизацию Латинской Америки, которая есть предварительное условие порабощения миллионов людей и ограбления со стороны империалистов потенциально процветающего и развитого континента.

Давным-давно Симон Боливар продвигал идею объединенной Латинской Америки. На капиталистической основе эта идея оставалась недостижимой мечтой. Но на основе власти рабочих Социалистическая федерация Латинской Америки означала бы объединение всех несметных ресурсов континента на благо всех его народов. Это, в свою очередь, оказало бы влияние на рабочих Северной Америки, где 20 процентов населения США сейчас относятся к латиноамериканцам. Будет заложена основа для победы социализма к северу и югу от Рио-Гранде и, тем самым, в мировом масштабе.

Палестинский вопрос

Национальный вопрос имеет решающее значение для Ближнего Востока, и прежде всего палестинский вопрос. После десятилетий национального угнетения со стороны израильских империалистов палестинские массы испытывают острое чувство несправедливости, выражающееся в стремлении к обладанию собственным родным краем. Это их неотъемлемое право, которое марксисты будут отстаивать и за которое будут бороться. Однако опыт последних тридцати лет должен преподать нам некоторые необходимые уроки. Мелкобуржуазные националистические лидеры ООП придерживались идеи, что добиться самоопределения они смогут посредством так называемой вооруженной борьбы против Израиля. На практике это сводилось к простым актам терроризма, взрывам, похищениям людей, угонам самолетов и т. д. Эти действия ни в малейшей степени не ослабили Израиль. Напротив. В той мере, в какой они убедили простых израильтян в том, что намерение состояло в том, чтобы «сбросить евреев в море», они толкали население в объятия реакции. Они не ослабили израильское государство, а укрепили его.

Тактика лидеров ООП вела палестинцев к одному поражению за другим. Сначала они были разгромлены королем Иордании Хусейном в 1970 году, хотя легко могли захватить власть в этой стране. Позже та же история повторилась в Ливане, где они помогли спровоцировать кровавую гражданскую войну и вмешательство Израиля и Сирии. И хотя они продолжали придерживаться разрушительной тактики индивидуального терроризма, у них не было стратегии для восстания масс на самом Западном берегу. Когда наконец разразилась интифада, Арафат и руководство ООП не играли в этом никакой реальной роли. Палестинской молодежи пришлось столкнуться с мощью израильской военной машины, не имея при себе никакого вооружения, за исключением палок и камней. Несмотря на это, массовое движение на Западном берегу всего за несколько месяцев сделало больше для дела палестинцев, чем Арафат и ко за все тридцать лет.

Предложенные Тель-Авивом «уступки» вовсе не были результатом действий эмигрантов из ООП. Отчасти они стали результатом интифады, которая потрясла израильское общество и привлекла сочувственное внимание всего мира. Но также они явились отражением новой мировой ситуации. После крушения сталинизма баланс сил в мире изменился. США добились подавляющего господства в мировом масштабе. Это означало, что Вашингтон стал менее зависим от Израиля, чем во времена холодной войны. Американский империализм имеет жизненно важные экономические и стратегические интересы на Ближнем Востоке, а это означает, что он заинтересован в укреплении арабских режимов, таких как Саудовская Аравия, и в поддержании стабильности в регионе. Поэтому Вашингтон оказал давление на Тель-Авив с целью достижения компромисса с палестинцами и соседними арабскими государствами. И Арафат нетерпеливо принял то, что было предложено. Не сумев на протяжении десятилетий продвинуть дело Палестины ни на шаг, лидеры ООП жадно вкусили «плоды власти», которые были завоеваны народом. То, что они приняли, было равносильно предательству национальной борьбы палестинцев.

Вашингтон надеялся установить стабильность в регионе, добившись компромисса. Однако национальный вопрос, как известно, является неустойчивым и сложным, и взрывоопасные ситуации, порожденные империализмом в прошлом, не всегда могут легко разрешаться империализмом, когда он передумает. Подобно тому, как британский империализм создал монстра Франкенштейна на севере Ирландии, которого он сейчас не может контролировать, так и американские империалисты теперь обнаруживают, что, создав подчиненное государство в Израиле, эта марионетка не всегда танцует, когда ее дергают за ниточки. У правящего класса Израиля есть свои интересы, которые могут соответствовать, а могут и не соответствовать интересам США. По этим причинам, так называемое мирное соглашение на Ближнем Востоке подвергается серьезным испытаниям. При этом ни одна из принципиальных проблем не решена.

Как и предсказывали марксисты, сделка, подписанная Арафатом и израильтянами, стала ловушкой для палестинского народа. Это не самоопределение, а всего лишь жалкая карикатура и обман. Новое палестинское образование — не более чем выкидыш: Газа отделена от Западного берега, а Иерусалим все еще находится под твердым контролем Израиля. К этому прилагаются всевозможные унизительные условия. Что еще хуже, большое количество еврейских поселенцев остается и действует как постоянная провокация для палестинцев. По сути, так называемая Палестинская администрация — всего лишь инструмент Израиля, продолжающего господствовать на практике. Положение арабских масс на Западном берегу и в секторе Газа, вероятно, хуже, чем раньше, отягощенное массовой безработицей, особенно среди молодежи. Израиль может затянуть гайки в любой момент, закрыв границу, тем самым лишив палестинцев, работающих в Израиле, работы и хлеба. Что еще хуже, Арафат и его банда превратились в привилегированную бюрократическую элиту, которая действует в качестве полицейской силы в Тель-Авиве, наполняя свои карманы за счет простых палестинцев.

Сделка, заключенная под громкие фанфары и под давлением Вашингтона, срывается. Со смещением Нетаньяху и избранием нового правительства Вашингтон надеялся, что ему, наконец, удастся навязать свою волю. Но давление еврейских поселенцев, как мы и предсказывали, ведет к одному кризису за другим. Правительство Тель-Авива, не сумев добиться прогресса в отношениях с палестинцами, попыталось договориться с Сирией о Голанских высотах. Но как только встал вопрос о возвращении Голанских высот, в Израиле начались массовые демонстрации протеста. Переговоры с Сирией сорвались, что привело к новой вспышке боевых действий в Южном Ливане.

Самое серьезное здесь то, что растущее недовольство масс на Западном берегу и в Газе грозит спровоцировать новую интифаду. Кроется это в самой ситуации. Новая интифада будет содержать явный революционный потенциал при одном условии: если она будет обладать надежным революционным руководством, выступающим за интернационалистское разрешение сложившейся ситуации. На основе национализма такое разрешение невозможно. Дальновидное руководство будет стремиться связать революционное движение палестинцев с движением израильского рабочего класса. Оно скажет ясно, что общим врагом арабских и израильских трудящихся являются израильские банкиры и капиталисты. Оно ясно даст понять, что палестинское революционное движение не направлено против простых израильских граждан. Они будет систематически искать точки опоры в израильском обществе: среди студентов и прогрессивной молодежи, на заводах и в армейских казармах. Центральной идеей должна стать необходимость коренного преобразования общества не только в Палестине, но и в Израиле, как единственный выход из тупика.

Судьба палестинцев — это ужасная трагедия на протяжении многих лет. Более 30 лет палестинцы борются за самоопределение, и к чему это привела эта борьба на националистической основе? К полнейшей катастрофе и предательству. Урок ясен, и его необходимо усвоить: национальную проблему в Палестине нельзя решить на капиталистической основе. Единственный путь решения этой проблемы — революционные средства, социалистическая революция в Израиле и социалистические революции во всех ближайших арабских странах, начиная с Иордании, где ООП могла бы прийти к власти 30 лет назад, если бы лидеры ООП не предали революцию. Единственный способ решить эту проблему — создание Социалистической федерации Ближнего Востока с полной автономией как для палестинцев, так и для израильтян.

Мелкобуржуазные циники скажут, что это «непрактично». Но разве мы не видели достаточно тех «практичных» решений, за которые ратовали эти всезнайки в течение последних тридцати лет — и не только на Ближнем Востоке. Повсюду, без исключения, эта «практическая» политика, сводящаяся к безумию индивидуального терроризма и националистической глупости, не принесла ничего, кроме бедствий и предательств. Мы снова видим это на примере капитуляции курдских националистов, лидеров РПК, и в измене Манделы и Мбеки чаяниям черного пролетариата в Южной Африке. Ленин был тысячу раз прав, когда высмеивал так называемую «практическую» политику националистов. Очевидным фактом является то, что единственный выход для палестинцев — это революционная интернационалистская классовая политика. Любое другое решение чревато новыми бедствиями. Единственная действительно практическая программа — это программа социалистической революции.

Самоопределение как реакционный лозунг

Марксизм не имеет ничего общего с пацифизмом. Мы не выступаем против всех войн в принципе, и признаем прогрессивность некоторых войн. Но не все то золото, что блестит. Не каждая война, которая ведется под знаменем самоопределения имеет прогрессивный характер. В каждом отдельном случае марксистам необходимо точно установить классовое содержание войны, или национальной борьбы, определить чьи интересы стоят за ней и какое воздействие она будет иметь на дело рабочего класса и мирового социализма. Только тогда будет возможно определить наше отношение к той или иной войне, сказать о ее прогрессивности или реакционности, занять ту или иную позицию согласно этим выводам.

Верно ли было бы во время Гражданской войны в США поддерживать Конфедерацию на основании права на самоопределение? Вопрос отвечает сам на себя. В данных условиях борьба за сохранение Союза носила прогрессивный и полуреволюционный характер. Навязывая свою волю Югу, Северные штаты, несомненно, нарушали право Юга свободно определять свою судьбу. Но такие соображения совершенно вторичны по сравнению с фундаментальными вопросами, то есть вопросами классовыми. Кто в данном случае стоял за требованием самоопределения? Рабовладельцы Юга. Рабочий класс должен был поддерживать Север, потому что сохранение Союза способствовало развитию капитализма и, следовательно, пролетариата. Освобождение черных рабов становилось необходимым и прогрессивным шагом в этом направлении. Данный случай очень ясен, и ни один здравомыслящий человек не станет здесь спорить. Есть, однако, много других случаев, когда требование самоопределения выдвигается в совершенно реакционных целях и должно быть решительно осуждено. К примеру, притязания итальянской Лиги Севера на то, что у нее есть право отделиться и образовать отдельное государство, носит явно реакционный характер.

Этих примеров вполне достаточно, чтобы установить тот факт, что национальные устремления и право на самоопределение не являются и не могут быть абсолютными. Данное требование в определенном историческом контексте может иметь прогрессивный характер, но может быть совершенно реакционным и ретроградным в другом. В каждом случае необходимо изучить его конкретное содержание, определить, какие классовые интересы вовлечены, и выяснить, какое влияние дангое конкретное движение окажет на общие интересы рабочего класса и борьбу за социализм в международном масштабе. Хотя национальный вопрос чрезвычайно сложен, обычно достаточно поставить вопрос в конкретных терминах, чтобы прийти к правильной позиции. В 1991 году, в самом начале распада Югославии, авторы настоящей работы участвовали в дискуссии с некоторыми самозваными марксистами, в ходе одной из которых которой некий сектант прервал Теда Гранта окриком из зала: «Как вы относитесь к самоопределению Хорватии?». Тед быстро ответил соответствующим встречным вопросом: «Что вы имеете в виду? Вы имеете в виду, поддерживаем ли мы усташей или четников?» (то есть сербских фашистов или хорватских фашистов). Больше вопросов этот смутьян не задавал.

Любой, кому хоть немного знаком с историей войн и дипломатии (эти две вещи тесно связаны), знает, что необходимо пробиться сквозь туман лжи и полуправды, посредством которых та или иная сторона пытается обмануть общественное мнение относительно характера войны, чтобы раскрыть истинные военные цели противоборствующих сторон. Горе тому, кто подходит к анализу войн с позиции дипломатических лозунгов! Как объяснил Ленин, лозунг самоопределения может иметь прогрессивное и революционное содержание. Но не во всех случаях. Встречалось множество случаев, когда лозунг самоопределения использовался в реакционных целях, как удобное прикрытие для империалистических происков. Во время Первой мировой войны британский империализм послал своего агента Лоуренса Аравийского, чтобы настроить арабов против Турции, пообещав им самоопределение. Лондон пообещал Палестину арабам и одновременно евреям, а затем сразу же предал их обоих, провозгласив себя новым колониальным хозяином после завершения войны. Чудовищный Версальский договор, поработивший Европу и подготовивший условия для новой мировой войны, также начертал на своем знамени право наций на самоопределение. Позже Гитлер использовал лозунг права на самоопределение судетских немцев, хорватов, албанцев и других для продолжения своей политики империалистической экспансии и порабощения народов. Его начальник полиции Генрих Гиммлер писал: «…Имея дело с иностранными народами на Востоке, мы должны пестовать как можно больше отдельных национальных групп: поляков, евреев (sic!), украинцев, белоруссов, кашубов и многие другие малые народности, которые только можно найти».

В этом нет ничего особенно нового. Римляне давно разработали простую формулу, которая позже блестяще использовалась британским правящим классом везде, где бы он ни появлялся: «Divide et impera» — «Разделяй и властвуй». Политика разделения государств и противопоставления одной национальности или расы другой долгое время была важным инструментом империализма. Напротив, революционеры стремились повсюду объединить рабочий класс и всех угнетенных против эксплуататоров.

Национальный вопрос сегодня намного более запутан, чем во времена Ленина. Ленин приводил пример Норвегии, которая отделилась от Швеции в 1905 году. Норвегия была передана Швеции в рамках реакционного договора, согласованного Венским конгрессом в 1815 году после поражения Наполеона. Добровольным этот союз не был. Норвежцы выступили против этого, и шведская армия насильно присоединила их к себе. Хотя шведский и норвежский языки довольно близки, а норвежцы пользовались значительной автономией, они тем не менее  тяготились шведским господством. В августе 1905 года норвежский парламент постановил, что шведский король более не является королем Норвегии, и люди подавляющим большинством проголосовали на референдуме за отделение от Швеции. Об этом Ленин писал: «Этот пример показывает нам, на какой почве возможны и бывают случаи отделения наций при современных экономических и политических отношениях, и какую форму принимает иногда отделение в обстановке политической свободы и демократизма» (В. Ленин, «О праве наций на самоопределение»).

Тот факт, что шведские рабочие защищали демократическое право норвежского народа на отделение, обезоружил шведских реакционеров, которые после некоторого первоначального колебания решили не начинать борьбу. Это послужило укреплению солидарности между шведскими и норвежскими рабочими. Но, хотя Ленин рассматривал этот случай как образец решения национального вопроса, в действительности это историческое исключение. Форма, в которой стоит национальный вопрос в настоящий период, носит совершенно иной характер. И сам Ленин часто указывал, что марксисты занимают по этому поводу позицию в соответствии с конкретными условиями каждого случая. То, что произошло в Норвегии в 1905 году, было простым делом и детской забавой по сравнению с ситуациями вроде Северной Ирландии, Ливана или Балканов сегодня. Норвегия в то время была этнически однородной страной без подобных осложнений. Норвежцы всего лишь провели голосование в парламенте и получили независимость, что было довольно несложно. Это не имеет никакого отношения к ситуации, подобной Северной Ирландии, где население разделено, а вывод британских войск означал бы религиозную войну между католиками и протестантами. Как мы увидим ниже, еще более ясным примером здесь является недавняя история Балкан.

Злонамеренное искажение марксизма

Как мы показали выше, с точки зрения марксистской теории национальный вопрос не является чем-то новым, только вчера возникшим. Огромный пласт материалов по национальному вопросу содержится в трудах Маркса, Энгельса, Ленина и Троцкого. И все же, как это ни парадоксально, нет, вероятно, иной области марксистской теории, которая была бы так плохо понимаема и так злонамеренно искажена. Лучше даже не говорить о сталинистах, чья теория социализма в одной отдельно взятой стране означает прямой отказ от марксистской точки зрения. Может показаться невероятным, но сегодня каждая из тех сектантских группировок, что называет себя марксистами и «троцкистами», занимает в корне ошибочную позицию по национальному вопросу.

В случае с Балканами почти все секты поддерживали ту или иную группу бандитов якобы следуя позиции Ленина по национальному вопросу. В частности, их поддержка «самоопределения» Косово привела к тому, что большинство этих людей капитулировали перед американским империализмом и превратились в группу поддержки АОК. Мы с самого начала предупреждали, что такая позиция неминуемо приведет к самым реакционным выводам. Мы предсказывали, что реакционная война НАТО против Югославии, весьма далекая от самоопределения, может закончиться только установлением «протектората» США в Косово. Сегодня мы приглашаем тех дам и джентльменов, которые с таким энтузиазмом поддержали АОК, указать, считают ли они, что нынешняя ситуация поспособствовала делу развития социализма на Балканах или нанесла ему вред. С марксистской точки зрения во всем этом нет ни капли прогрессивного содержания. Американский империализм не только создал прочную базу для своих операций на Балканах, но и сама АОК начала массовые «этнические чистки» и погромы против беззащитных сербских мужчин, женщин и детей. Именно к таким чудовищным явлениям приводит отказ от классовой позиции в национальном вопросе.

Конечно, все это не ново. В случае с Ирландией те же самозваные «марксисты» поддерживали ИРА в ее кампании индивидуального терроризма в течение последних 30 лет. Это была жалкая капитуляция перед национализмом в полное нарушение элементарных принципов ленинизма. И к чему все это привело? После целого периода так называемой «вооруженной борьбы», когда погибло более 3000 человек, ИРА не достигла ни одной из своих целей. Рабочий класс Северной Ирландии сейчас расколот сильнее, чем когда-либо в прошлом. Католические и протестантские дети живут и учатся отдельно друг от друга. Два сообщества разделены стенами и колючей проволокой. И перспектива воссоединения Ирландии сейчас стоит еще дальше, чем когда-либо.

В случае Афганистана те же люди к позору своему защищали так называемых «борцов за свободу», моджахедов в их войне против сталинистского режима в Кабуле в очередной раз ссылаясь на «право на самоопределение» афганского народа. Это же «право» тогда же защищал американский империализм и феодально-реакционный Пакистан, который вооружал и финансировал этих контрреволюционных бандитов. Теперь дело закончилось победой религиозно-фундаменталистской реакции в ее самой кошмарной форме. Каким вообще образом можно оправдать победу неприкрытой реакции при талибах ссылкой на право на самоопределение?

Таковы лишь несколько примеров, показывающих, к чему неизбежно ведет отказ от марксистской позиции в национальном вопросе. Сумма мудрости этих сект сводится к попугайскому повторению одной и той же фразы: «В конце концов, разве Ленин не выступал за самоопределение?». Эти сектанты, вычитав пару строк у Ленина, воображают себя великими гениями. Напоминает все это старую английскую пословицу «Немного знаний — опасная вещь». Они похожи на не слишком способного школьника, который хвастается своими знаниями, постоянно повторяя «а, б, в». Но после них в алфавите идут и другие буквы. Ленин, как мы увидим, был далек от поддержки права на самоопределение в каждом отдельном случае, но тщательно различал прогрессивное и реакционное, опираясь на тщательное изучение конкретных условий.

Парадоксально, но те, кто давно пошел по этому пути и отказался от классовых и интернационалистских позиций Маркса и Ленина в пользу мелкобуржуазного национализма, пытались критиковать подлинных марксистов за их якобы отход от «правильной» линии. Таким критикам мы говорим только следующее: мы гордимся тем фактом, что только марксистская тенденция, представленная организацией Socialist Appeal и ресурсом In Defence of Marxism, держалась и держится классической марксистской позиции по этому вопросу, и по всем другим. Наш послужной список говорит сам за себя. Нам не стыдно переиздать сегодня все, что мы написали за последние пятьдесят лет. Проблема в том, что те, кто выступает от имени Ленина по этой теме, лишь демонстрируют свое незнание позиции большевистской партии по национальному вопросу. Цель этого документа — внести ясность. Он, конечно, не адресован сектам, которые ничему не способны научиться.

Марксисты и ирландский вопрос

Как в вопросе о Балканах, так и в вопросе о Северной Ирландии марксистская тенденция может гордиться своими достижениями. На протяжении 30 лет мы не теряли головы и последовательно отстаивали классовую позицию. Нельзя то же самое сказать и о других. Когда в 1969 году в Ирландии вспыхнула «Смута», Коммунистическая партия, СРП, манделисты из IMG и все другие секты поддержали отправку британских войск на север Ирландии на том основании, что те собрались защищать католиков. Сейчас они все предпочли бы об этом не вспоминать. Но факты — упрямая вещь. Марксисты из Лейбористской партии были единственными, кто осудил это действие. Осенью 1969 года на конференции Лейбористской партии только мы выступили с резолюцией против отправки британских войск. Мы говорили тогда, что британская армия не может играть прогрессивную роль, что войска посылаются на защиту интересов империализма.

Те же дамы и господа, что поддержали отправку британских войск в Северную Ирландию, позже впали в другую крайность, сформировав так называемое «Движение за вывод войск». Все они капитулировали перед индивидуальным терроризмом ИРА. Эта так называемая вооруженная борьба продолжалась три десятилетия. В 1970 году ИРА полагала, что сможет победить британский империализм силой оружия и закидать бомбами Северную Ирландию, чтобы та приняла единство с Югом. Мы указывали тогда, что это невозможно. Единство Ирландии невозможно было достичь на этой основе, потому что протестанты были вооружены и готовы бороться. Если бы дело дошло до войны между католиками и протестантами, ИРА потерпела бы поражение, а католики были бы изгнаны. Все, что могло бы произойти, — это перерисовка границы. Мирно сделать это, однако, невозможно. Это означало бы ужасную бойню, подобную той, которую мы недавно наблюдали в бывшей Югославии. Все закончилось бы 100-процентным протестантским режимом на Севере и 100-процентным католическим режимом на Юге. При таких обстоятельствах и Север, и Юг, вероятно, превратятся в военно-полицейские диктатуры. Таков единственно возможный исход попытки решить ирландский вопрос на капиталистической основе.

Уроки Югославии — страшное тому подтверждение. Именно по этой причине не было и не будет речи о выводе Лондоном своих войск с Севера. По иронии судьбы британский империализм теперь не заинтересован в сохранении своей власти в Северной Ирландии. В отличие от 1922 года, для этого нет ни экономических, ни стратегических причин. Но проблема в том, что уход спровоцирует кровавый хаос, который перекинется на остальную часть Соединенного Королевства. Данный кошмарный сценарий Лондон допустить не может. Поэтому они вынуждены остаться. И если ИРА продолжит борьбу еще 30 лет, результат будет тот же. Политика ИРА привела к полному тупику с отрицательными результатами для рабочего класса и социализма. Каков был результат? Три тысячи погибших, целое поколение потеряно, рабочий класс совершенно расколот по религиозным мотивам. Западные СМИ много говорили о Берлинской стене, разделявшей Берлин. Но никто не говорит о стене, разделяющей Белфаст между протестантами и католиками. Они не разговаривают друг с другом, они не могут просто так встретиться. Это так называемая «линия мира», самое чудовищное выражение безумия национальных разделений. Таков прямой результат кампании индивидуального террора ИРА.

Марксистская тенденция стояла на классовой основе и боролась за единство рабочего класса. Оно было возможно. На заводах в 1969 году имело место инстинктивное движение рабочих за единство, которое могло бы увенчаться успехом, если бы присутствовало сознательное руководство. Мы требовали создания рабочей милиции на основе профсоюзов — единственных организаций, которые еще объединяли католиков и протестантов. Конечно, в конкретных обстоятельствах она должна была быть вооружена для защиты от сектантских безумцев с обеих сторон. Нашим лозунгом был революционный лозунг «За единые вооруженные силы рабочей обороны!». Это был единственный способ борьбы с сектантами. Ультралевые сочли это смешным. Они всегда находят ленинскую позицию смешной. Но тогда, когда Ленин был жив, мелкобуржуазные националисты точно так же высмеивали его позицию по национальному вопросу как утопическую. Ленин отвечал этим «практичным» людям с презрением, которого они заслуживали в полной мере.

А что они сейчас говорят о ситуации в Северной Ирландии? ИРА согласилась на перемирие по той простой причине, что так называемая «вооруженная борьба» ни к чему не приводила. Мысль о том, что они могут изгнать британскую армию таким образом, была совершенно нереалистичной, как мы и указывали с самого начала. И где все это закончилось? Подобно лидерам ООП в Палестине, Манделе и Мбеки в Южной Африке, лидеры «Шинн Фейн» обменяли бомбу и пистолет на «политику», то есть на шикарный костюм и зарплату министра. Они вполне готовы отказаться от дела, ради которого их сторонники пожертвовали всем, ради хорошей карьеры и буржуазной респектабельности. Вот где всегда заканчивается так называемая «вооруженная борьба» (то есть индивидуальный терроризм). Русские марксисты всегда характеризовали террористов как «либералов с бомбами». Теперь мы можем видеть буквальную истинность этого утверждения. Тридцать лет спустя ИРА никак не продвинулись на пути единой Ирландии. Невероятно, но лидеры «Шинн Фейн» (политическое подразделение ИРА) подписались под Белфастским соглашением, ратифицирующим статус Северной Ирландии как части Соединенного Королевства. «Уступка» в виде так называемого «трансграничного соглашения» с Югом была просто подачкой республиканским устремлениям, поскольку совместный орган Юга и Севера не имеет значительных полномочий.

Но даже эта сделка была перебором для многих юнионистов, которые уперлись в т. н. вопрос «списания оружия» (на практике, разоружения ИРА). Это вызвало кризис, поскольку у ИРА не было серьезных намерений разоружаться. Оружие необходимо, помимо всего прочего, потому что республиканское движение имеет давнюю традицию расколов и междоусобиц, в которых вчерашние лидеры становятся сегодняшними клиентами гробовщика. Отколовшиеся группы, такие как «Преемственная ИРА», уже устроили взрывы, чтобы показать, что они по-прежнему в деле. Требуя немедленного разоружения, юнионисты явно участвовали в провокационной акции, которую ИРА непременно бы отвергло. Это привело к срыву Белфастского соглашения и приостановке работы Ассамблеи Северной Ирландии, а также к восстановлению прямого правления из Лондона.

Наша якобы утопическая политика в отношении Ирландии соответствует политике Ленина и Маркса, о которых мы упоминали выше. Особенно постыдную роль сыграли секты в Великобритании и во всем мире в вопросе об Ирландии. Проводя так называемую «практическую» политику, они позорно плелись в хвосте ИРА, полностью отказавшись от любых претензий на классовую позицию и действуя как бесплатные защитники терроризма. Это было тем более презренно, что сами они ничем не рисковали. Это равносильно капитуляции перед мелкобуржуазным национализмом и индивидуальным терроризмом, что в каждом отдельном случае приводило к катастрофе в национальном вопросе. Ленин с полным презрением отзывался об этой якобы «практической» политике в национальном вопросе. Сама жизнь показала, что так называемая практическая политика капитуляции перед мелкой буржуазией — это отнюдь не практическая политика. Это постыдное предательство рабочего класса, которое в любом случае ведет к катастрофе. Давайте внесем ясность. Марксисты за объединение Ирландии. Но объединение Ирландии сейчас стоит дальше, чем за всю историю Ирландии. Таков единственный результат тактики индивидуального терроризма и мелкобуржуазного национализма за последние тридцать лет.

На момент написания этой работы ситуация остается крайне нестабильной. Не исключено, что, заглянув в бездну, обе стороны могут отступить. Может быть достигнут некий компромисс, связанный со сдачей некоторого количества оружия со стороны ИРА. В случае возобновления боевых действий британцы ответят жестко. Более того, такое развитие событий было бы крайне непопулярным среди обеих сторон религиозного раскола. После 30 лет кровопролития и католики, и протестанты устали от войны. ИРА рискует потерять много людей в результате расторжения договора. Перспектива неутешительная. Но принятие компромисса ничего принципиального не решит. В рядах республиканцев неизбежно встанет вопрос: «За что мы воевали и умирали последние 30 лет?»

Несомненно, в республиканских рядах начнется брожение. Наиболее мыслящие элементы, критически относящиеся к политике руководства, но не желающие возвращения в тупик индивидуального терроризма, станут более открыты для альтернативы в виде классовой политики. Единственный выход — вернуться к идеям Джеймса Коннолли, к знамени социализма. Это единственное знамя, которое может объединить рабочий класс, оранжевый и зеленый, Север и Юг, пересекая также Ирландское море, в Англии, Шотландии и Уэльсе, в борьбе против нашего общего врага: банков, монополий и британского империализма. Не возвращение к «вооруженной борьбе», а возвращение к лучшим традициям ирландского рабочего движения, к марксизму — вот путь вперед. Раньше выдвигалась идея: «Сначала решите вопрос о границе, потом поговорим о социализме!». Но опыт трех десятилетий показал, что это ложная постановка вопроса. Теперь мы вправе сказать: решение задач, оставшихся от буржуазно-демократической революции — под которыми мы подразумеваем объединение Ирландии, — может быть решено только приходом к власти пролетариата как в Ирландии, так и в Великобритании. Ирландская буржуазия показала себя неспособной решить этот вопрос. Видит Бог, у них было достаточно времени, чтобы это сделать! Пришло время взглянуть совсем в ином направлении. Маркс давно объяснил, что судьбы революции в Ирландии и Великобритании неразрывно связаны. Сегодня это утверждение вернее, чем когда-либо.

Страна Басков

В Испании имеет место национальный вопрос, касающийся басков, каталонцев и галичан. На протяжении десятилетий при диктатуре Франко языки, права и национальные чаяния этих народов нещадно попирались. Естественным образом, свержение старого режима дало мощный импульс соответствующим национальным движениям. Недаром Троцкий говорил, что национализм угнетенных народов — лишь внешняя оболочка незрелого большевизма. При правильной политике, тактике и методах можно привлечь к марксизму лучших представителей молодежи из числа националистов. Но предварительным условием здесь является сохранение твердой позиции. Будучи непреклонным в защите угнетенного народа, необходимо критиковать путанные идеи национализма.

Большую часть проблемы здесь составляет падение морального авторитета марксизма в мировом масштабе. Маркс, Ленин и Троцкий занимали правильную позицию по национальному вопросу, что легко могло найти некоторый отклик в рядах националистов. Но националистическую молодежь отталкивает грубая политика реформистских лидеров рабочих организаций, которые неизбежно принимают линию правящего класса в национальном вопросе, как и во всех других вопросах.

Второй Интернационал, как мы видели, занимал весьма путанную позицию по национальному вопросу. Результаты этого мы увидели в 1914 году. В Испании ИСРП даже в свои лучшие годы очень плохо разбиралась в национальном вопросе, несмотря на то, что у нее была прочная база поддержки в Стране Басков. Теперь, конечно, правые лидеры ИСРП отказались от претензий на социалистическую позицию по национальному вопросу, так же как они отказались от нее в отношении всего остального. В период своего нахождения у власти, Фелипе Гонсалес и другие «социалистические» лидеры активно поддерживали грязную войну, которую вели спецслужбы испанского государства против ЭТА. Неудивительно, что баскскую молодежь отталкивает «социализм» в подобном обличье.

В прошлом для активной националистической молодежи было естественным тяготение к Коммунистической партии. Революционное знамя Октября и партия большевиков предлагали революционный выход. Но в результате преступлений сталинизма движение испытало откат. Идеологический упадок,  сопровождавший сталинизм породил всевозможные путаные и гротескные искажения — маоизм, кастроизм, увлечение герильей, — напустившие тумана и внесшие самый ужасный беспорядок в умы радикально настроенной молодежи. Теперь, с падением сталинизма, эта путаница еще больше усугубляется распространением всевозможных анархистских и террористических настроений. Идеи, которые относятся к предыстории движения и которым давным-давно дали ответ Маркс, Ленин и Троцкий, возродились, замаскированные под «новые и современные» теории, что еще больше запутывает умы сбитых с толку людей.

Ко всему этому следует добавить чудовищное вырождение так называемого Четвертого интернационала после смерти Троцкого. Полный отказ так называемых «троцкистов» от самых элементарных идей Ленина и Троцкого нигде не проявился ярче, чем в национальном вопросе. Эти политические секты заигрывали со всеми мелкобуржуазно-националистическими и террористическими организациями в мире, выступая в качестве группы поддержки и бесплатных (и обычно нежелательных) «советников» ИРА, ЭТА, ООП или АНК. В тех (к счастью, немногих) случаях, когда они получали какое-то влияние, они лишь усиливали предрассудки молодежи и вели ее к катастрофе. Так было, к примеру, в Аргентине и Уругвае в 1970-х годах, когда эти элементы заигрывали с терроризмом и так называемым «городской герильей». Результатом этих авантюр стало подавление движения и победа самых жестоких военных диктатур. В результате погибло большое количество молодых кадров, и революция была отброшена на годы назад.

Учитывая полное отсутствие авторитета у марксизма, было логично, что молодые люди в Стране Басков, которых отталкивал сталинизм и социал-демократия, находили альтернативу в ЭТА и Батасуне. В рядах радикальных баскских националистов находятся весьма героические молодые люди. Наша задача — наладить диалог с ними и убедить их, что единственный способ достичь их цели — это борьба за социалистическую революцию. К такому выводу неизбежно придут их лучшие элементы. Мы должны помочь им в этом путем дружеских и терпеливых дискуссий и достижения единства в действиях по всем вопросам, по которым мы достигли принципиального согласия, подчеркивая при этом необходимость единства в борьбе рабочих и молодежи всего испанского государства.

Кажется, это своего рода закон, по которому массовые националистические движения, такие как Батасуна, когда они вырастают до определенного размера, всегда имеют тенденцию к расколу по классовым линиям. Подобные движения всегда имеют неоднородный состав. С одной стороны, там могут быть элементы крайне правого крыла — обычно, хотя и не всегда, связанные с наиболее «милитаристским» крылом, — но в левом крыле оказывается много честных борцов и потенциальных революционеров. Около 30 лет назад на шестом съезде ЭTA случился левый откол. В отсутствие реальной марксистской альтернативы это были манделисты, что ориентировались на ЭТА и привлекли к себе многих из них. Тысячи хороших борцов двинулись в сторону троцкизма. Это были хорошие люди. При правильной политике и перспективах подлинно марксистская организация из 10 000 человек в Испании могла бы сыграть решающую роль. Но из-за ошибочной политики манделистов эта позиция была утрачена. Эти мелкие буржуа упустили возможность и заплатили за это преступление. Их больше нет. Они исчезли, как и все другие секты. Таким образом, открылся путь для развития подлинной марксистской тенденции в Стране Басков. Ясно, что многие из лучших кадров придут туда из рядов и периферии abertzales (радикальных баскских националистов).

С подписанием перемирия внутри Батасуны произошли изменения, они изменили свое название на Euskal Herritarrok (Баскские граждане). Это довольно крупное движение. Существовал неподдельный энтузиазм по поводу EH. Но теперь все стало меняться. Политические лидеры оппортунистически связали себя с партией крупной баскской буржуазии PNV. Как всегда, мелкобуржуазные националисты действуют как механизм подчинения рабочего класса «своей» буржуазии. Но каждый баскский рабочий знает, что баскские банкиры и промышленники ничем не лучше испанских капиталистов. Выбирать между ними нечего. Этот чудовищный блок с PNV не мог не отвратить всех честных членов EH.

Что еще хуже, перемирие в настоящий момент сорвано. Есть перспектива новых террористических акций, которые будут встречены новыми репрессиями со стороны государства, с появлением большого количества политических заключенных. Вернется старый адский цикл, который десятилетиями отравлял баскскую социальную и политическую жизнь, не достигая заявленных целей. На этой дороге у басков нет выхода! Теперь, когда ЭTA отказалась от перемирия, в их рядах должна начаться бурная дискуссия. Несомненно, они будут искать объяснение произошедшему и выход из него. Им необходимо твердо, но дружелюбно объяснить, что не может быть независимости Страны Басков на капиталистической основе. Чтобы добиться успеха, как в Испании, так и во Франции должна произойти революция. И чтобы добиться этого, мы должны занять классовую и интернационалистскую позицию и выйти из тупика индивидуального терроризма.

Марксисты испанского государства гордятся своей твердой и принципиальной классовой позицией. Они последовательно защищали национальные права басков, включая право на самоопределение. Недавно они выпустили очень хороший документ по национальному вопросу на баскском и испанском языках. На наши книги, переведенные на испанский язык, были написаны полные энтузиазма рецензии в ежедневной газете Батасуны «Эгин». Это показывает, что существует слой баскских националистов, которые смотрят в сторону марксистской тенденции. Не исключено, что марксистам удастся привлечь на свою сторону значительный слой боевой молодежи на базе энергичной кампании.

С точки зрения марксизма национальная проблема — это вызов, но также и возможность. Троцкий высказался однажды, что национализм угнетенных народов является лишь «внешней оболочкой незрелого большевизма». Занимая принципиальную позицию по проблемам, с которыми сталкиваются угнетенные народы, энергично борясь против всех форм национального угнетения, твердо увязывая решение проблемы с перспективой социалистического преобразования общества, мы получим возможность завоевать на сторону марксизму лучших из них и построить сильную организацию, которая сможет предложить реальное решение национальной проблемы басков на революционно-социалистической основе.

Национальный вопрос на Балканах

Самый ужасный пример последствий ошибочной позиции по национальному вопросу — это судьба бывшей Югославии. Кровавое болото войн, шовинистического безумия и «этнических чисток» в развитом европейском государстве дает повод задуматься тем, кто постоянно бьет в набат так называемого «самоопределения», представляемого как универсальная панацея. К сожалению, похоже, что некоторые люди по своей природе неспособны ни о чем думать. Что касается вопроса о Балканах, то марксистская тенденция, представленная Socialist Appeal и сайтом In Defence of Marxism, сохраняла свою позицию в течение последнего десятилетия, занимая твердую ленинскую позицию по отношению к Балканам. Мы объясняли с самого начала, что в распаде бывшей Югославии не содержалось ни единого атома прогрессивного содержания. Напротив, всякая политическая секта либо поддерживала хорватов, либо сербов, либо бедную маленькую Боснию, подобно бедной маленькой Бельгии, либо носилась с флагами АОК, и каждая из них занимала реакционную позицию.

Западная пропаганда — будь то в отношении Африки, России или Балкан — пытается изобразить эту борьбу как продукт национального характера, предполагаемой отсталости, расы и т. д. Утверждается, что сербы, хорваты, боснийцы и т. д. не способны жить вместе, что они ненавидят друг друга и прочее. Это обман. Во время Второй мировой войны между сербами и хорватами произошел ужасный конфликт. Жертвами его, кстати, стали сербы, жестоко преследуемые хорватским фашистским режимом усташей, жестокость которого вызывала протест даже у германских нацистов. Тем не менее при Тито национальная проблема в Югославии была в значительной степени решена. На основе национализированной плановой экономики и развития производительных сил, а также довольно разумной политики, которую проводил Тито, предоставляя автономию каждой из республик, с тем, чтобы избежать того, что одна нация имела бы большую власть, чем другая, проблема отошла на второй план. Произошло смешение народов; напряженность в отношениях между сербами и хорватами снизилась почти до нуля. Основой этого был ежегодный рост уровня жизни на 10-11 процентов, потому что, как объяснял Ленин, по сути своей, национальный вопрос — это вопрос хлеба.

С кризисом сталинизма, появлением массовой безработицы в Югославии из-за инфляции 1970-х годов все старые демоны начали возвращаться. Теперь, если посмотреть, в частности, на историю последних 50 лет, можно сделать вывод, что ни буржуазия, ни сталинисты не способны разрешить национальный вопрос. Тито какое-то время был успешен в этом отношении, но шовинизм — неотъемлемая часть сталинизма. Это ахиллесова пята сталинских режимов, таких как Эфиопия, где режим Менгисту потерпел крах именно на основе национального вопроса. Разрешить его они никак не могут.

Тито основал различные республики, где в каждой имелась своя национальная бюрократия, игравшая на национальном вопросе как средстве укрепления своей власти и привилегий. В этом есть неизбежная логика, которая прямо вытекает из теории социализма в одной стране. Эта полностью антимарксистская теория, националистическая в корне своем, сыграла роковую роль в распаде Югославии. Националистические тенденции сербской, хорватской, словенской и других конкурирующих друг с другом бюрократий с энтузиазмом приняли эту «теорию» — для своих собственных республик. Они сознательно обыгрывали национальные различия: если может быть русский «социализм», китайский «социализм» и так далее, почему не может быть «социализма» также и в Словении, в Хорватии, в Македонии? С экономическим кризисом бюрократического режима в Югославии росла напряженность между республиками. Каждая региональная клика стремилась улучшить положение «своей» республики за счет других. Так были посеяны семена распада Югославии.

Особенно чудовищной была роль реакционной и привилегированной бюрократии Хорватии и Словении. Хотя промышленность там создавалась трудом и коллективными ресурсами всей Югославии, она хотела сохранить ее исключительно для себя. Но это лишь один элемент в уравнении. История Югославии и Балкан в целом показывает, что во всей национальной борьбе за так называемое самоопределение, которая происходила в XX веке, участвовали те или иные великие державы. Русский царизм, германский империализм, британский и французский империализм — все они использовали борьбу малых народов в качестве разменной монеты в своих интригах.

Троцкий о Балканах

Какую позицию занимали марксисты во время Балканских войн 1912-1914 годов? Несмотря на то, что, по крайней мере, изначально, в борьбе балканских славян за национальное освобождение от турок присутствовало полупрогрессивное содержание, вы напрасно будете искать в трудах Ленина и Троцкого поддержку какой-либо из этих наций. Троцкий, находившийся в то время на Балканах в качестве военного корреспондента, написал много статей о Балканских войнах, где осуждал варварское поведение всех воюющих держав. Нет там и намека на поддержку какой-либо из этих конкурирующих националистических банд. Это были реакционные войны, грабительские войны со всех сторон. И если бы это было так в то время, что бы сказал Ленин о нынешнем положении в Югославии?

Секты, мнящие себя марксистами, по всей видимости, страдают своего рода нервным тиком. Как только начинается война, они тут же начинают кричать: «Кого ты поддерживаешь?» Как будто марксисты несут некое абсолютное обязательство вставать на ту или иную сторону в конфликтах между враждующими правящими кликами! Марксистская позиция в отношении войны уже была ясно разъяснена Лениным. Война — это продолжение политики иными способами. Поддерживаем ли мы ту или иную сторону в войне, зависит от того, имеет ли война прогрессивное или реакционное содержание. Такая оценка определяется не провозглашениями «права на самоопределение», а исключительно интересами пролетариата и мировой революции.

Позиция марксистов в отношении войн на Балканах 1912-13 гг. заключалась не в выступлении на стороне той или иной группы, а в борьбе за демократическую федерацию Балкан. Такова была позиция Ленина, Троцкого и великого балканского марксиста и интернационалиста Христиана Раковского, позже ставшего ведущим троцкистом, подвергшегося чисткам и расстрелянного по приказу Сталина в 1941 году. Раковский долгое время был ведущей фигурой в балканском социалистическом движении. В 1903 году, в том же году, когда Российская социал-демократическая рабочая партия раскололась на большевиков и меньшевиков, в болгарской партии произошел аналогичный раскол между «широким» и «узким» тенденциями. Левое крыло («тесняки») возглавлял ветеран-марксист Благоев вместе с выдающимся балканским марксистом Христианом Раковским. После Октябрьской революции Коммунистический интернационал выступил за социалистическую федерацию Балкан. Эта идея была выработана Христианом Раковским еще до 1917 года. Марксисты всегда боролись против распада Балкан на множество мелких государств, которые неизбежно становились пешками той или иной империалистической державы. То есть они боролись против балканизации, за федерацию. Будучи корреспондентом на Балканах, Троцкий внимательно и непосредственно следил за ситуацией. Он писал:

«Не национальное разнообразие, а государственная расщепленность тяготеет над ним, как проклятие. Таможенные линии искусственно разрезают его на части. Происки капиталистических держав переплетаются с кровавыми интригами балканских династий. При сохранении этих условий Балканский полуостров останется и впредь ящиком Пандоры». (Л. Троцкий, «Новая Турция»)

Когда Австро-Венгрия захватила Боснию и Герцеговину, а Сербию охватила военная лихорадка и жажда мести, сербская социал-демократия не поддалась и твердо сопротивлялась шовинистической истерии. Точно так же болгарские социал-демократы выступили против своей правящей клики и российского вмешательства на Балканы. Съезд балканских социалистических партий состоялся в Белграде в январе 1910 года с участием представителей социал-демократических партий Сербии, Румынии, Болгарии, Турции и югославских социал-демократических партий из Австро-Венгрии и небольшой группы социал-демократов из Черногории. В своей программе съезд установил в качестве целей балканской социал-демократии: «Освободиться от партикуляризма и ограниченности; уничтожить границы, разделяющие народы, частью тождественные по языку и культуре, частью экономически связанные друг с другом; наконец, свергнуть прямые и косвенные формы иноземного господства, лишающего народ права самому определять свою судьбу» (Л. Троцкий, «Болгарская и сербская социал-демократия»).

И далее:

«Потребности капиталистического развития ежеминутно наталкиваются на полуострове на тесные рамки партикуляризма, и федерация становится идеей самих правящих кругов на Балканах. Более того. Царское правительство, бессильное играть на Балканах самостоятельную роль, пытается выступить в роли инициатора и патрона болгаро-сербско-турецкого союза, своим острием направленного против Австро-Венгрии. Но это только расплывчатые планы временного союза балканских династий и политических партий, по самому своему существу неспособного гарантировать свободу и мир на Балканах. С этой идеей программа пролетариата не имеет ничего общего. Она направлена против балканских династий и политических клик, против милитаризма балканских государств столько же, сколько против европейского империализма; против официальной России столько же, сколько против габсбургской Австро-Венгрии. Его методом являются не дипломатические комбинации, а классовая борьба, не балканские войны, а балканские революции». (Там же, наш курсив)

Как современно звучат эти строки! И как верны они по отношению к текущему кризису на Балканах!

Балканы были разделены на карликовые государства и сокрушены тяжестью милитаризма. В статье «Балканский вопрос и социал-демократия» Троцкий писал:

«Единственный выход из национально-государственного хаоса и кровавой бестолочи балканской жизни — объединение всех народов полуострова в одно хозяйственно-государственное целое на основе национальной автономии составных частей. Только в рамках единого балканского государства сербы Македонии, Санджака, собственно Сербии и Черногории смогут объединиться в одну национально-культурную общину, пользуясь в то же время всеми преимуществами общебалканского рынка. Только объединенные балканские народы смогут оказывать действительный отпор бесстыдным притязаниям царизма и европейского империализма».

И далее Троцкий делает пророческое предупреждение:

«Государственное объединение балканского полуострова может пойти двояким образом: либо сверху, посредством расширения одного более сильного балканского государства за счет слабейших, — это путь истребительных войн, угнетения слабых наций, путь упрочения монархизма и милитаризма; либо снизу, посредством объединения самих народов, — это путь революций, путь низвержения балканских династий под знаменем федеративной балканской республики». (Там же)

Такова всегда была позиция марксистов по отношению к балканскому вопросу. Не на позиции поддержки той или иной национальной клики на якобы «самоопределении», а на революционной программе балканской федерации. Каждая из национальных групп на Балканах всегда любит представлять себя в роли жертвы и потерпевшей стороны, борясь против несправедливости за предполагаемые «национальные права» и «суверенитет». Однако на самом деле за лозунгом «национальных прав» скрываются корыстные интересы правящей клики, которая заинтересована только в захвате территорий других государств и угнетении других, более слабых наций. Таким образом, то, что для одних является «национальными правами», для других всегда оборачивается национальным угнетением. Более того, за каждой правящей национальной кликой всегда стоит тот или иной «старший брат». Таким образом, предполагаемая борьба за «национальный суверенитет» всегда оказывается подчинением нации одной из крупных иностранных держав:

«Политика всех этих двухвершковых балканских монархов, их министерств и правящих партий имеет своей показной целью объединение большей части балканского полуострова под одной короной. «Великая Болгария», «Великая Сербия», «Великая Греция» являются лозунгами этой политики. Но, в сущности, никто не берет таких лозунгов всерьез. Это — полуофициальная ложь для снискания популярности в народе. Балканские династии, искусственно понасаженные европейской дипломатией, лишенные каких бы то ни было исторических корней, слишком ничтожны, слишком неустойчивы на своих тронах, чтоб отважиться на «широкую» политику по образцу Бисмарка, железом и кровью объединившего Германию. Первая серьезная встряска может бесследно вымести вон Карагеоргиевичей, Кобургов, и прочих коронованных балканских лилипутов. Балканская буржуазия, как и во всех странах, поздно вступивших на путь капиталистического развития, — политически бесплодна, труслива, бездарна и до мозга костей разъедена шовинизмом. Брать на себя объединение Балкан ей совершенно не под силу. Крестьянские массы слишком разрозненны, темны и политически индифферентны, чтобы можно было от них ожидать политической инициативы. Таким образом, задача создания на Балканах нормальных условий национального и государственного существования всей своей исторической тяжестью ложится на балканский пролетариат». (Там же)

Национальный вопрос на Балканах может быть решен только пролетариатом, твердо стоящим на программе классовой независимости, социалистической революции и интернационализма. Троцкий формулировал это следующим образом: «Исторический залог независимости Балкан и свободы России — в революционном сотрудничестве рабочих Петербурга и Варшавы с рабочими Белграда и Софии». И еще: «Как в России главное бремя борьбы с патриархально-бюрократическим режимом падает на плечи пролетариата, так и на Балканах один только пролетариат ставит перед собой во всем объеме — задачу создания нормальных условий для сожительства и сотрудничества многочисленных народов и племен полуострова».

За социалистическую федерацию Балкан!

Югославский опыт полностью подтверждает изложенную выше марксистскую точку зрения. Чтобы получить правильный ответ, нужно лишь поставить вопрос конкретно. Каков реальный итог расчленения Югославии через восемь лет после начала военных действий? Привело ли это к усилению рабочего класса и революционного движения? Сблизило ли это народы? Решило ли это какие-либо проблемы? Получили ли развитие средства производства? Ответы на эти вопросы приходят сами собой. Распад Югославии — абсолютная катастрофа и трагедия с позиции рабочего класса. И это преступление против рабочего класса никак не может быть оправдано ссылками на право какой-либо нации на самоопределение. Сейчас в Косово имеет место новая чудовищная борьба. Конечно, мы поддерживаем самоопределение косоваров. У них есть право на свою территорию, у них есть право не подвергаться притеснениям и убийствам. Но все не так просто. Всегда нужно говорить правду. И правда в том, что судьба маленького народа вновь становится объектом циничных манипуляций и эксплуатируется империализмом в своих собственных целях. Как мы и предсказывали с самого начала, НАТО, использовав косоваров, бросит и предаст их. Так оно и случилось, иного и не могло быть.

Если Косово будет позволено обрести независимость, оно неизбежно приобретет тенденцию к слиянию с албанским государством, создавая таким образом монстра Великой Албании, идущей по стопам Великой Хорватии, Великой Сербии, Великой Болгарии, Великой Греции. Маленькое македонское государство чрезвычайно хрупкое, в нем проживает значительное албанское меньшинство. И если Македония распадется, что станет неизбежностью при таких обстоятельствах, это принесет с собой войну. И война эта будет отлична от той, что мы видели до сих пор на Балканах. Война в Югославии была в основном войной между ополченцами. Если же Македония распадется, в дело будут вовлечены сербы, албанцы, болгары, греки и, в конечном счете, турки. Война между Грецией и Турцией — двумя членами НАТО — станет катастрофой для всех народов и кошмаром для американцев. Это то, чего Вашингтон не может допустить. Последний пытался заставить Милошевича пойти на уступки. Когда это не удалось, они ввязались в войну без плана или перспективы. ЦРУ сообщало Клинтону, что в результате бомбардировки Милошевич через несколько дней падет на колени. Этот план провалился, и позиция США была спасена только тогда, когда Россия оказала давление на Милошевича, чтобы он пришел к компромиссу. Но с какими результатами?

Косовары имеют право на самоопределение, также как и сербы, боснийцы, курды, македонцы, или палестинцы. Есть только одна маленькая проблема. Как будет достигнуто это самоопределение? Как это право будет реализовано на практике? Сербы добровольно не откажутся от контроля над Косово, они считают его неотъемлемой частью сербской территории. Проблема в том, что косовары — или, по крайней мере, АОК — искали помощи у американского империализма. Какие вопросы разрешила военная авантюра НАТО в Косово? Никаких. Это сделало ситуацию в тысячу раз хуже, посеяв семена новых войн и катастроф. Национализм и шовинизм на Балканах, как обычно, играют пагубную роль и ведут к кровавому тупику. Реакционные лидеры АОК, поставленные во власть американским империализмом, играют в настоящий момент чудовищную роль. Убивая и притесняя сербских рабочих и крестьян, они стремятся занять все ключевые должности, наполняя свои карманы посредством грабежа, вымогательства, торговли наркотиками и различных преступлений. Но есть пределы дозволенного для АОК. Косовские албанцы будут жить и сожалеть о том доверии, которые они так слепо возлагали на добрую волю империалистов.

Хотя Вашингтон отчаянно пытается выбраться из Косово он там увяз и останется в таком состоянии еще на некоторое время. Также здесь присутствует еще один «старший брат», скрывающийся на заднем плане, Россия, которая проявляет интерес к региону. Противоречия между Россией и Америкой все время нарастают. Соответствующим образом, Москва теперь побуждает Милошевича вновь поднять вопрос о сербском контроле над Косово. Действительно, в соответствии с международным правом, и согласно компромиссной сделке, достигнутой между Белградом и НАТО по прекращению боевых действий, Косово формально остается частью территории Югославии. Со своей стороны, НАТО (то есть американский империализм) не хочет независимого албанского Косово, потому что опасается (не без оснований), что это приведет к образованию Великой Албании, что немедленно дестабилизирует Македонию и Черногорию, и приведет к началу новых и еще более разрушительных войн. Это противоречие неизбежно будет означать, что косовские албанцы на определенном этапе вступят в конфликт с силами НАТО. Мы заранее это прогнозировали, и это уже начинается, как показывают столкновения в Митровице. Таким образом, абсолютно ничего не решено и превращается для всех в кошмар. В очередной раз попытка решить национальную проблему на капиталистической основе закончилась катастрофой.

Энгельс давно объяснил, что предварительным условием решения национальной проблемы на Балканах является устранение вмешательства иностранных держав. В то время он думал в основном о царской России. Позже Германия и Италия сыграли сходную пагубную роль. Теперь же это США и Германия. Только свергнув капитализм, можно освободиться от мертвой хватки империализма на Балканах и позволить появиться подлинно демократической альтернативе чудовищу, известному истории под названием «балканизация». Только так мы сможем достичь положения, когда, как писал Энгельс «мадьяры, румыны, сербы, болгары, арнауты греки и турки получат, наконец, возможность уладить без иностранного вмешательства взаимные споры, произвести размежевание своих национальных территорий, устроить свои внутренние дела по собственному усмотрению». (Ф.Энгельс, «Внешняя политика русского царизма»)

Есть только один путь вперед — возвращение к позициям Ленина. Он не побоялся сказать полякам в 1916 году, что независимость — это не выход, что это было утопией, что единственный способ получить подлинную независимость — это революция в России и революция в Германии. Ту же правду нужно сказать косоварам сегодня. Попытка решить их проблемы на узко-националистической основе ни к чему не привела. Единственный выход — установление власти рабочих в Сербии и во всей бывшей Югославии. Добиться этого можно только путем боевого единства рабочих и крестьян Югославии.

Рабочие и крестьяне Сербии, Хорватии, Македонии — и даже Косово — вынуждены теперь с тоской вспоминать времена Тито, которые должно быть кажутся раем по сравнению с нынешним кровавым месивом. Восстановление федерации всех народов, основанной на национализированной плановой экономике, является абсолютной необходимостью. Но такая федерация должна демократически контролироваться и управляться самими трудящимися, а не кликами привилегированных бюрократов, кровно заинтересованных в игре на национальных различиях в своих собственных эгоистических интересах, — должна быть установлена Социалистическая федерация Балкан. Только трудящиеся не заинтересованы в угнетении людей других национальностей. Вот почему, как часто повторял Ленин, решение национального вопроса может быть достигнуто только пролетариатом, взявшим власть в свои руки. Любое другое решение приведет в лучшем случае к частичному и неустойчивому продвижению, в худшем — к полной катастрофе. Судьба бывшей Югославии — мрачное предупреждение всем рабочим в этом отношении.

За интернационалистскую политику!

«Стало быть тот, кто имел отечество, имел также и собственность или средства и свобо­ду сделаться собственником; у кого их нет — у того нет отечества» (В. Вейтлинг)

«Рабочие не имеют отечества» («Коммунистический манифест»)

Национальный вопрос — настолько обширная тема, что настоящий документ не претендует на то, чтобы сделать что-то большее, чем резюмировать основные положения марксистской точки зрения и дать отправную точку для более общих дебатов по этому вопросу, благодаря которым рабочее движение может прийти к ясной и принципиальной позиции. Путем серьезного обсуждения национального вопроса мы можем поднять уровень передовых рабочих и молодежи, оказать влияние в мировом масштабе и заложить основу для построения международного движения на твердой основе марксистской теории. В «Коммунистическом манифесте» Маркс и Энгельс указывают, что первая задача пролетариата — «покончить со своей собственной буржуазией» — свергнуть буржуазию своей страны и поставить себя во главе нации. Но они добавляли, что «если не по содержанию, то по форме борьба пролетариата против буржуазии является сначала борьбой национальной». Что это значит? Очевидно, что рабочий класс должен сначала завоевать власть в своей стране. «Так как пролетариат должен прежде всего завоевать политическое господство, подняться до положения национального класса, конституироваться как нация, он сам пока еще национален, хотя совсем не в том смысле, как понимает это буржуазия».

Но, по Марксу, это только форма, а не содержание социалистической революции. Завоевав власть в одной стране, рабочие столкнутся с противодействием буржуазии других стран. Таким образом, внутренний смысл пролетарской революции не национальный, а интернациональный, и в конечном итоге она не может быть успешной, пока не распространиться на основные страны капитализма.

Бескомпромиссный интернационализм «Коммунистического манифеста» проявляет себя в каждой строчке:

«Национальная обособленность и противоположности народов все более и более исчезают уже с развитием буржуазии, со свободой торговли, всемирным рынком, с единообразием промышленного производства и соответствующих ему условий жизни.

Господство пролетариата еще более ускорит их исчезновение. Соединение усилий, по крайней мере цивилизованных стран, есть одно из первых условий освобождения пролетариата.

В той же мере, в какой будет уничтожена эксплуатация одного индивидуума другим, уничтожена будет и эксплуатация одной нации другой».

Конечно, для марксистов теория — это руководство к действию. Элементарное обязательство для них — борьба против всех без исключений проявлений национального гнета, расизма, дискриминации и несправедливости. В каждой стране необходимо выработать конкретную программу требований в этом отношении. Без повседневной борьбы при капитализме социалистическая революция была бы утопией. Массы могут быть подготовлены и закалены для финальной битвы только посредством участия в целой серии отдельных сражений и стычек — забастовок, демонстраций и т.д., улучшающих условия жизни масс. Это относится не только к социальным реформам, образованию, здравоохранению и жилью, пенсиям и т. д., но и к демократическим требованиям в той степени, в которой они сохраняют хоть малейшую жизненность.

В Британии, к примеру, необходимо бороться за ликвидацию монархии и Палаты лордов — этих реакционных пережитков феодализма. В каждой стране мы отстаиваем права женщин и будем бороться за самые передовые законы в таких областях, как аборты и разводы. Касается это и национального вопроса. Британские марксисты критически поддерживают автономию Шотландии и Уэльса. Таково элементарное демократическое требование, и, конечно, марксисты обязаны поддерживать любое демократическое требование, имеющее хоть малейшее прогрессивное содержание. Конечно, признание парламента Уэльса и Шотландии не решит ничего фундаментального, но, тем не менее, это частичная демократическая реформа, против которой не может возражать ни один социалист.

Однако этого недостаточно. В современных условиях никакая реформа, экономическая, социальная или демократическая, не может быть долговременной, если она не ведет к коренным изменениям в обществе. Еще в 1920 году на II съезде Коммунистического интернационала Ленин указал, что национальный вопрос может быть решен только победой пролетариата, и показательно убрал из программы Интернационала лозунг буржуазно-демократического движения, заменив его выражением: «национально-освободительные движения». Значение этого было совершенно утеряно для тех жалких «марксистов», что капитулировали перед давлением буржуазных и мелкобуржуазных националистических лидеров, требующих, чтобы рабочий класс отложил свою борьбу за социализм и подчинился «национальной борьбе» — то есть принял руководство националистических элементов буржуазии и среднего класса. Ленин, напротив, объяснял, что в современную эпоху буржуазия не способна решить национальный вопрос. Ленинскую позицию Троцкий резюмировал следующим образом: «Право на самоопределение есть, конечно, демократический, а не социалистический принцип. Однако принципы подлинной демократии поддерживаются и осуществляются в нашу эпоху только революционным пролетариатом; именно поэтому они переплетаются с социалистическими задачами» (Л. Троцкий, «Независимость Украины и сектантская путаница», наш курсив).

Такова подлинно марксистская позиция, которую мы защищаем. В современных условиях необходимо на каждом этапе тесно увязывать борьбу за демократические требования с перспективой социалистического преобразования общества — с экспроприацией банкиров и капиталистов. И предварительным условием этого является безусловное единство рабочего класса и его организаций. Наш боевой лозунг — не «нация против нации», а «класс против класса!». Более того, наша цель не ограничивается только одной нацией, речь идет о всемирном социализме. Такова была позиция всех великих марксистов прошлого. В 1916 году, в период черной реакции, когда Европа находилась в агонии катастрофической войны, Ленин писал: «Целью социализма является не только уничтожение раздробленности человечества на мелкие государства и всякой обособленности наций, не только сближение наций, но и слияние их» (В. Ленин, «Социалистическая революция и право наций на самоопределение», наш курсив).

Несмотря на все видимые свидетельства, апологеты капитализма не хотят признавать того, что становится все более очевидным для всех мыслящих людей — что национальное государство само играет ту же ретроградную роль, которую играл старый феодальный партикуляризм, местные границы и платные дороги прошлого. Дальнейшее развитие человеческой культуры и цивилизации возможно только через полное разрушение этих архаичных препятствий и замену их планомерным и гармоничным развитием производительных сил в мировом масштабе. Не устаревший национализм, а социалистический интернационализм — единственная надежда для человечества. Как объяснил Лев Троцкий, целью социалистов является не возведение новых границ, то есть новых препятствий на пути человеческого прогресса, а упразднение всех границ и создание нового социалистического миропорядка:

«Границы всех государств — только оковы производительных сил. Задача пролетариата — не охранение статус-кво, т.е. не увековечивание границ, а наоборот их революционное упразднение с целью создания Социалистических Соединенных Штатов Европы и всего мира». (Л. Троцкий, «Заявления и откровения Сталина»)

Тед Грант, Алан Вудс

Лондон, 25 февраля 2000 года

Источник

Перевод: Олег Воронов

Полемика о классовой природе СССР

По Ленину, государство

«…всегда было известным аппаратом, который выделялся из общества и состоял из группы людей, занимавшихся только тем или почти только тем, или главным образом тем, чтобы управлять. Люди делятся на управляемых и на специалистов по управлению, на тех, которые поднимаются над обществом и которых называют правителями, представителями государства. Этот аппарат, эта группа людей, которые управляют другими, всегда забирает в свои руки известный аппарат принуждения, физической силы, — все равно, выражается ли это насилие над людьми в первобытной дубине, или в эпоху рабства — в более усовершенствованном типе вооружения, или в огнестрельном оружии, которое в средние века появилось, или, наконец, в современном, которое в XX веке достигло технических чудес и целиком основано на последних достижениях современной техники.

Приемы насилия менялись, но всегда, когда было государство, существовала в каждом обществе группа лиц, которые управляли, которые командовали, господствовали и для удержания власти имели в своих руках аппарат физического принуждения, аппарат насилия, того вооружения, которое соответствовало техническому уровню каждой эпохи. И всматриваясь в эти общие явления, задаваясь общим вопросом, почему не существовало государство, когда не было классов, когда не было эксплуататоров и эксплуатируемых, и почему оно возникло, когда возникли классы, — мы только так находим определенный ответ на вопрос о сущности государства и его значении.»

«Государство — это машина для поддержания господства одного, класса над другим.» (В. И. Ленин, «О государстве», ПСС т.39, стр. 72-73)

Почему, по утверждению Маркса, рабочий класс не может взять готовую машину буржуазного государства и использовать в своих нуждах? Не по мистическим, а по совершенно конкретным причинам. В современном государстве все ключевые позиции находятся в руках людей, контролируемых правящим классом. Они специально отобраны служить интересам буржуазии, получая соответствующее образование, имея определённые перспективы на будущее и условия жизни. Армейские офицеры, особенно высшего ранга, гражданские чиновники и основные технические специалисты сформированы идеологически служить интересам капиталистического класса. Все командные высоты в обществе находятся в руках людей, на которых капиталистический класс может положиться. Это именно та причина, по которой государственная машина — инструмент в руках капиталиста, который не может быть использован рабочим классом и должен быть разрушен и сметен им напрочь. Теперь, что именно означает разрушение этой машины.

Возможно, что многие, может быть даже большинство служащих капиталистического государства, будут использованы рабочим классом после его прихода к власти. Но при этом они будут подчинены рабочим комитетам и организациям. Например, в Советском Союзе в первые дни после царизма, после фактического исчезновения старой армии, Красная Армия была вынуждена использовать царских офицеров, но под контролем политических комиссаров. Также в Советском Союзе существенную часть аппарата составляли служащие — бывшие чиновники царизма. Этот неблагоприятный исторический факт сыграл впоследствии важную роль в вырождении режима. Ленин говорил, что советское государство — «буржуазная машина царизма, покрытая тонким слоем социализма».

В соответствии с классической концепцией, пролетариат разрушает старую государственную машину и создает собственное государство. Тем не менее, он вынужден использовать старых специалистов. Однако государство, даже в лучших условиях, скажем, в развитой стране с образованным пролетариатом, остается пережитком классового общества и безусловно таит в себе угрозу вырождения. По этой причине марксисты настаивают на контроле масс, будучи убежденными, что нельзя позволить государству развиться в независимую силу. Как можно быстрее оно должно быть растворено в обществе. По важным причинам, указанным ниже, при некоторых условиях государство может получить некоторую независимость от базиса, который оно исходно представляло. Энгельс объяснял, что хотя надстройка — государство и идеология — зависит от экономического базиса, она тем не менее способна на самостоятельные действия. На протяжении достаточно долгого времени может наблюдаться конфликт между государством и классами, которые оно представляет. Вот почему Энгельс говорил, что государство обычно или в типичные периоды непосредственно представляет правящий класс. То есть для понимания классового общества мы должны принять во внимание многочисленные диалектические взаимосвязи и противоречия всех присутствующих факторов.

Хотя это и не исчерпывает вопрос о классовой природе государства, решаемый по разному в разные моменты истории, экономика и отношения собственности, в конечном счете, являются решающими. Из-за этого, как стараются объяснить все учителя марксизма, в конечном счете надстройка должна прийти в соответствие с ними. «С изменением экономической основы более или менее быстро происходит переворот во всей громадной надстройке» (К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. 13, стр. 7), — так это выразил Маркс. Если мы откажемся от этого критерия, то тогда все виды поверхностных и произвольных конструкций станут возможны. Мы неизбежно потеряемся в лабиринтах истории, как потерялся бы в Миносском дворце мифический Тесей, если бы не протянутая им нить. Нить истории это базисная экономическая структура общества или ее выражение — формы собственности. Словами Энгельса: «Мы считаем, что экономические условия в конечном счете обусловливают историческое развитие.» (Ф. Энгельс, Письмо В. Боргиусу 25 января 1894)

В 1793 году французские якобинцы взяли власть. Как указывали Маркс и Энгельс, они вышли за рамки буржуазных отношений и за несколько месяцев совершили то, для чего буржуазии потребовались бы десятилетия. Полностью очистили Францию от всех следов феодализма. Хотя этот режим и оставался корнями в буржуазной форме собственности. Это стало причиной французского Термидора и правления Директории, последовавшей за этим классической диктатуры Наполеона Бонапарта. Он восстановил многие феодальные структуры, провозгласил себя императором, сконцентрировал всю власть в своих руках. Но тем не менее мы называем этот режим буржуазным. С реставрацией Людовика XVIII он по-прежнему оставался буржуазным. И затем мы имели даже две революции: 1830 и 1848 годов. Эти революции имели важные социальные последствия. Они выразились в значительном изменении правящих слоев государства. Мы характеризуем их как буржуазные политические революции, в ходе которых не произошло никаких изменений правящего класса — буржуазии.

Позвольте пойти дальше. После Парижской Коммуны 1871 года и ожесточения социальных отношений между участвующими сторонами, мы имели организацию Третьей Республики с ее буржуазной демократией на протяжении десятилетий. Затем последовали: Петен, Виши, де Голль и целая череда режимов вплоть до нашего времени. Обратим внимание на поразительные различия этих режимов. Например, должно казаться абсурдным объединение в одну категорию, скажем, режимов Робеспьера и де Голля или Ширака. Однако, марксист определяет их как одно и тоже — капитализм. Где критерий? Единственно — форма собственности, частной собственности на средства производства. Возьмем также различие режимов в более современное время, чтобы увидеть различия в надстройках, основанных на одном и том же экономическом базисе. Для примера, сравним режим фашистской Германии и британский парламентаризм. Они имеют так много фундаментальных различий в политической надстройке, что многие теоретики немарксистских и экс-марксистских школ нашли в фашизме новую классовую структуру и новую систему общественных отношений. Почему мы говорим, что они представляют один и тот же режим? Ответ: несмотря на отличия в надстройке, их экономический базис одинаков.

Переходное государство после Октября

Как мы увидели, невозможно перейти от капитализма прямо к социализму. Даже в передовых обществах необходим переходный период, на протяжении которого государство продолжает существовать некоторое время, равно как и закон стоимости. Но, как объяснял Маркс, рабочему классу требуется не один из монстров, существовавших при капитализме, а нечто очень простое — рабочее государство, которое начнет отмирать со своего первого дня. За два месяца до захвата власти Ленин пишет в «Государстве и революции»:

«Пролетариату нужно государство — это повторяют все оппортунисты, социал-шовинисты и каутскианцы, уверяя, что таково учение Маркса, и „забывая“ добавить, что, во-первых, по Марксу, пролетариату нужно лишь отмирающее государство, т. е. устроенное так, чтобы оно немедленно начало отмирать и не могло не отмирать. А, во-вторых, трудящимся нужно „государство“, „то есть организованный в господствующий класс пролетариат» (В. И. Ленин, «Государство и Революция»)

Переходное государство неизбежно имеет противоречивый характер. Советский режим был основан на новых отношениях собственности, которые вышли из Октябрьской Революции, взяв при этом, однако, много элементов старого буржуазного общества. Национализация средств производства — главное условие для движения в направлении социализма, но возможность действительно перевести общество на более высокую стадию человеческого развития зависит от уровня развития производительных сил. Социализм предполагает более высокий уровень развития техники, производительности труда и культуры, чем даже у большинства развитых капиталистических обществ. Невозможно построить социализм на базисе отсталости.

В «Преданной Революции» Троцкий объяснял двойственный характер переходного государства:

«Буржуазные нормы распределения, ускоряя рост материального могущества, должны служить социалистическим целям. Но только в последнем счете. Непосредственно же государство получает с самого начала двойственный характер: социалистический, — поскольку оно охраняет общественную собственность на средства производства; буржуазный, — поскольку распределение жизненных благ производится при помощи капиталистического мерила ценности, со всеми вытекающими отсюда последствиями. Такая противоречивая характеристика может привести в ужас догматиков и схоластов: ничего не остается, как выразить им соболезнование.» (Л. Д. Троцкий, «Преданная Революция»)

Только победа революции в Западной Европе, и особенно в Германии, могла изменить это положение дел. Соединение германской промышленности и техники с огромными природными и людскими ресурсами России в Социалистическую Федерацию должно было создать материальные условия для уменьшения рабочего дня, необходимого для участия рабочего класса в управлении промышленностью и государством. Но предательство социал-демократов потопило германскую революцию и обрекло русскую революцию на изоляцию в отдельной стране. Победа бюрократии непосредственно проистекла из этого. Начиная с 1920 года, бюрократия легально или нелегально поглощала большую часть прибавочного продукта, производимого рабочим классом.

Все это в некоторой степени может иметь место даже в здоровых рабочих государствах. Должностные лица и менеджеры должны потреблять часть прибавочной стоимости, но при этом они должны иметь право только на то, что Маркс называл «платой управленцев». У нас должно быть здесь, используя ленинское выражение, «буржуазное государство без буржуазии» или, по выражению Троцкого, государство без мандаринов, генштаб без самураев. В таком государстве чиновники не должны иметь никаких специальных привилегий. В условиях чрезвычайно низкого уровня развития производительных сил и культуры в России, рабочий класс был не способен строить государство без использования старых царских офицеров и бюрократов, которые требовали оклады выше средних. В условиях изоляции революции в отсталой стране это было неизбежно. Такова фундаментальная причина, почему пролетариат оказался не способен удержать власть. После окончания гражданской войны рабочие были постепенно вытеснены выскочками-бюрократами, которые почувствовали себя необходимыми для развития общества.

Ленин и Троцкий даже не рассматривали такую ситуацию, когда революция сможет пережить длительное отсутствие победы пролетариата в развитых капиталистических странах. Они предполагали, что в таких условиях капиталистические элементы смогут ликвидировать завоевания Октября. Это не произошло, хотя и было вполне возможно в двадцатые годы, особенно в период нэпа, когда большевики были вынуждены пойти на большие уступки кулакам и нарождающейся буржуазии. Незадолго до своей последней болезни, Ленин составил блок с Троцким для борьбы с бюрократией, которая, как он опасался, создаст условия для открытой буржуазной контрреволюции.

В январе 1921 года Ленин писал:

«Читая теперь отчет о дискуссии, я вижу, что я был неправ, а т. Бухарин прав. Мне надо было сказать: „Рабочее государство есть абстракция. А на деле мы имеем рабочее государство, во-1-х, с той особенностью, что в стране преобладает не рабочее, а крестьянское население; и, во-2-х, рабочее государство с бюрократическим извращением». (В. И. Ленин, «Кризис партии», стр. 239, 42 том ПСС)

Вопрос о классовой природе СССР продолжал занимать Троцкого до самой смерти. Как может этот тип реакции развиться на базисе пролетарской революции? Незадолго до изгнания из Советского Союза он уже столкнулся с этим вопросом:

Надо сказать ясно и точно: послеленинское пятилетие было пятилетием общественно-политической реакции. Послеленинское руководство стало невольным, но тем более действительным выражением этой реакции и ее орудием. Периоды реакций в отличие от контрреволюции происходят при господстве одних и тех же классов. Помещичье самодержавие знало периоды „либеральных“ реформ и крепостнических контрреформ. Господство буржуазии, начиная с эпохи великих революций, знало смену периодов бурного движения вперед периодами попятного движения. Этим определялась, в частности, смена различных партий у власти в разные периоды господства одного и того же капиталистического класса.

Не только теоретическое размышление, но и живой опыт истекших одиннадцати лет свидетельствуют, что и режим пролетариата может проходить не только через периоды движения вперед, но и через периоды общественно-политической реакции. Конечно, не реакции «вообще», а реакции на основах победоносной пролетарской революции, противостоящей капиталистическому миру. Смена этих периодов определяется ходом классовой борьбы. Периоды реакции не изменяют основ классового господства, т. е. не означают перехода власти из рук одного класса в руки другого (это была бы уже контрреволюция), но означают изменение в соотношении классовых сил и перегруппировку элементов внутри самих классов. Период реакции после периода могущественного революционного продвижения вперед вызван был у нас в основном тем, что разбитые, оттесненные или запуганные старые имущие классы благодаря объективной обстановке и ошибкам революционного руководства успели значительно собраться с силенками и постепенно перейти в наступление, главным образом через бюрократический аппарат. С другой стороны, победоносный класс, пролетариат, не поддержанный своевременно извне и атакуемый все новыми и новыми препятствиями и трудностями, растрачивал силу первоначального натиска и дифференцировался, выделяя из себя сверху — все более самодовлеющую бюрократию, снизу — элементы усталости и прямой безнадежности. Ослаблению активности пролетариата соответствует повышение активности буржуазных классов, т. е. прежде всего тех слоев мелкой буржуазии, которые тянутся вверх по старым эксплуататорским путям.

Незачем доказывать, что все эти процессы внутренней реакции могли развертываться и приобретать силу только в условиях тягчайших поражений мирового пролетариата и упрочения позиций империалистической буржуазии. (Л. Д. Троцкий, «Кризис право-центристского блока и перспективы», в «Л.Д.Троцкий. Архив в 9 томах: Том 4» под ред. Ю. Г. Фельштинского)

Термидор и бонапартизм

Имеется большое сходство между процессами, протекающими в ходе революций, хотя бы и различной классовой природы. Сравнение Русской революции и Великой Французской революции 1793—94 годов может в определённой степени пролить свет на некоторые фундаментальные процессы. Это обусловливает использование терминов, подобных «термидору», относящемуся к эпизоду 27 июня (9 термидора по старому революционному календарю) 1794 года, когда правое крыло революционеров якобинцев совместно с оппортунистическим центром («болотом») свергли Робеспьера, начав, таким образом, скольжение к политической реакции, завершившееся диктатурой Наполеона. Это означало конец периода революционного подъема и начало спада. Это отражает и тот факт, что в период подъема (с 1789 по 1794 год) террор был направлен почти исключительно против врагов революции и сторонников компромисса с реакцией, а после термидора — против революционного крыла.

Шире Термидор может рассматриваться как критическая точка революции, где наступает некоторая слабость и истощение, отражая отступление, прокладывающее путь неприкрытой реакции. Во Франции это проявилось в тот момент, когда фракция «горы» (монтаньяров, революционного крыла Национального Конвента) стала жертвой Террора и революционных бурь в целом. Раскол фракции «горы» привел к термидорианской реакции. Таким же образом происхождение реакции в сталинской России можно проследить из смутных поветрий среди советских чиновников и мелкой буржуазии, что после окончания Гражданской войны настало время положить конец революционным новшествам и объявить поворот к «наведению порядка». Это поветрие реакции суммировалось в теории социализма в отдельной стране. Конечно, подобно каждой исторической аналогии, использование термина «термидор» было только аппроксимацией, так как имело условный характер. Троцкий в своих статьях 1929 года объяснял это следующим образом:

«Я имею здесь в виду прежде всего вопрос о термидоре и тем самым, вопрос о классовой природе советского государства. Формула термидора, конечно, условная формула, как всякая историческая аналогия… Термидор знаменует первый победоносный этап контр-революции, т. е. прямой переход власти из рук одного класса в руки другого, при чем, переход этот хотя и сопровождается, по необходимости, гражданской войной, но политически замаскирован тем, что борьба ведется между фракциями вчера еще единой партии. Таким образом, термидор означает не период реакции вообще, т. е. отлива, сползания, ослабления революционных позиций, — а имеет гораздо более точное значение: он указывает на прямое перемещение власти в руки другого класса, после чего революционный класс может вернуть себе власть не иначе, как через посредство вооруженного восстания. Для последнего необходима, в свою очередь, новая революционная ситуация, наступление которой зависит от сложных внутренних и международных причин». (Л. Д. Троцкий, «Термидор или партийная репетиция термидора?» БО №5 1929)

Спустя несколько лет в статье, озаглавленной «Рабочее государство, Термидор и бонапартизм», Троцкий заново раскрыл свою позицию по Термидору. Он объяснил, что аналогия с Термидором оказалась открытой для недопонимания. Ультра-левая группа Владимира Смирнова, группа Демократического Централизма, в противоположность Левой Оппозиции, утверждала в 1926 году, что пролетариат уже потерял власть и что капитализм был восстановлен в России. Для Троцкого эти похороны все еще активной революции были совершенно неприемлемы. Без исторических аналогий мы не можем учиться у истории. Но также мы понимаем и их ограниченность, их сходства и различия. Так было и в случае Термидора.

Троцкий писал:

«Термидор 1794 г. произвел сдвиг власти от одних групп Конвента к другим группам, от одних слоев победоносного „народа“ — к другим слоям. Был ли Термидор контрреволюцией? Ответ на этот вопрос зависит от того объема, который мы придаем, в данном случае, понятию „контрреволюция“. Социальный переворот 1789 — 1793 г.г. имел буржуазный характер. Суть его сводилась к замене связанной феодальной собственности „свободной“ буржуазной собственностью. Контрреволюция, эквивалентная этой революции, должна была бы произвести восстановление феодальной собственности. Но Термидор и не покушался на это. Робеспьер хотел опираться на ремесленников, Директория — на среднюю буржуазию. Бонапарт объединился с банками. Все эти сдвиги, имевшие, конечно, не только политическое, но и социальное значение, совершались, однако, на основе нового, буржуазного общества и государства.

Термидор был актом реакции на социальном фундаменте революции. Тот же смысл имело и 18 брюмера Бонапарта, следующий важный этап на пути реакции. Дело шло в обоих случаях не о восстановлении старых форм собственности или власти старых господствующих сословий, а о распределении выгод нового социального режима между разными частями победившего „третьего сословия“. Буржуазия все более прибирала к рукам собственность и власть (прямо и непосредственно или же через особых агентов, как Бонапарт), отнюдь не покушаясь на социальные завоевания революции, наоборот, заботливо упрочивая, упорядочивая, стабилизуя их. Наполеон охранял буржуазную, в том числе и крестьянскую собственность как от „черни“, так и от притязаний экспроприированных собственников. Феодальная Европа ненавидела Наполеона как живое воплощение революции, и по-своему она была права. (Л. Д. Троцкий, «Рабочее государство, Термидор и бонапартизм», БО №43)

Мы имеем здесь дело с целой серией политических контрреволюций на одних и тех же буржуазных отношениях собственности. Используя эту аналогию для сравнения, Троцкий раскрывает характер и динамику сталинизма не как нового класса, системы эксплуатации, но как социального паразита на рабочем государстве. Политическая контрреволюция имеет место на базисе национализированных форм собственности. Рабочий класс теряет политическую власть, но контрреволюция не восстанавливает в правах буржуазию. Сталинская бюрократия сама узурпирует политическую власть. Это результат социальных противоречий, угрожающих рабочему государству, изолированному в хронически отсталых условиях.

Доведенная бюрократией до конца, политическая контрреволюция полностью нивелирует режим Советской Рабочей демократии, но не разрушает новые отношения собственности, установленные Октябрьской Революцией. Возвышая себя над рабочими, бюрократия пытается регулировать это внутренние противоречия в своих интересах. Она опиралась на национализированную плановую экономику и играла относительно прогрессивную роль в развитии производительных сил, хотя, по словам Троцкого, втридорога по сравнению с капитализом, с огромным браком, коррупцией и ошибками в управлении. Далекая от устранения этих социальных противоречий, бюрократия порождает новые. В конце концов она утверждает себя над пролетариатом и устанавливает режим бюрократического абсолютизма, где рабочий класс политически экспроприирован, без прав или роли в управлении обществом.

Что такое бонапартизм?

Опираясь на происшедшие события, Троцкий оказался способен расширить и углубить свой анализ классовой природы СССР, уточнив определения. В 1935 году он отказался от термина «центризм» в определении бюрократии и ввел более подходящее определение его природы: форма пролетарского бонапартизма. Для того, чтобы понять причину этого, надо еще раз обратиться к марксистской теории государства.

Согласно марксистской теории, государство возникает как инструмент, необходимый для угнетения одного класса другим. Понятие государства может вводиться разными путями. Один из наиболее общих для марксистов — определять государство как «отряды вооруженных людей, защищающих частную собственность». В конечном счете, к этому сводятся все формы государства. Но практически государство — это много больше, чем армия и полиция. Современное государство, даже при капитализме, — бюрократический монстр, армия функционеров, потребляющая огромное количество прибавочной стоимости, производимой рабочим классом. С этой точки зрения есть зерно правды в аргументах монетаристов, требующих «урезания» государства, что на самом деле только эхо лозунга либералов XIX века о «дешевом правительстве». Конечно, как Маркс объяснил в «Гражданской войне во Франции», единственный путь получить дешевое правительство — революционное устранение буржуазного государства и установление рабочего государства или полугосударства типа Парижской Коммуны.

Маркс, Энгельс и Ленин объясняли, что государство — это специальная власть, стоящая над обществом и все более отчуждающаяся от него. В общем, мы можем принять, что каждое государство отражает интересы определенного правящего класса. Но это не исчерпывает вопрос о специфической роли государства в обществе. В действительности государственная бюрократия имеет свои собственные интересы, которые не обязательно и не все время соответствуют интересам правящего класса, и могут вступать с последними в открытые столкновения. Государство, в конечном счете, как объясняли Маркс и Ленин, состоит из вооруженных отрядов людей и неких приложений к ним. Это суть марксистского определения. Однако мы должны быть осторожны, используя широкие марксистские обобщения, которые несомненно верны, в абсолютном смысле. Истина же всегда конкретна, так что, если мы не включаем в анализ отдельные тонкости и конкретные обстоятельства, мы неизбежно должны получить чисто абстрактный, а значит неверный результат. Посмотрим, сколь конкретно и точно подходил к этому вопросу Энгельс даже в ходе обобщений. В «Происхождении семьи, частной собственности и государства» Энгельс писал:

«А чтобы эти противоположности, классы с противоречивыми экономическими интересами, не пожрали друг друга и общество в бесплодной борьбе, для этого стала необходимой сила, стоящая, по-видимому, над обществом, сила, которая бы умеряла столкновение, держала его в границах „порядка“. И эта сила, происшедшая из общества, но ставящая себя над ним, все более и более отчуждающая себя от него, есть государство» (Ф. Энгельс, «Происхождение семьи, частной собственности и государства», Сочинения К. Маркса и Ф. Энгельса, изд. 2, т.)

И далее:

«Взгляните хотя бы на теперешнюю Европу, в которой классовая борьба и конкуренция завоеваний взвинтили публичную власть до такой высоты, что она грозит поглотить все общество и даже государство». (Там же)

Энгельс идет дальше, показывая, что, однажды возникнув, государство, не будучи ограниченным чем-либо, приобретает тенденцию к самостоятельным действиям, и с неизбежностью должно совершать их при некоторых обстоятельствах.

«Обладая публичной властью и правом взыскания налогов, чиновники становятся как органы общества над обществом».

«Так как государство возникло из потребности держать в узде противоположность классов; так как оно в то же время возникло в самих столкновениях этих классов, то оно по общему правилу является государством самого могущественного, экономически господствующего класса, который при помощи государства становится также политически господствующим классом и приобретает таким образом новые средства для подавления и эксплуатации угнетенного класса… В виде исключения встречаются, однако, периоды, когда борющиеся классы достигают такого равновесия сил, что государственная власть на время получает известную самостоятельность по отношению к обоим классам, как кажущаяся посредница между ними…» (Там же)

Далее Энгельс говорит, что:

«Связующей силой цивилизованного общества служит государство, которое во все типичные периоды является государством исключительно господствующего класса и во всех случаях остается по существу машиной для подавления угнетенного, эксплуатируемого класса» (Там же)

Отметим исключительно точный, научный способ выражения Энгельсом своих мыслей. «Во все типичные периоды», «по общему правилу является государством самого могущественного, экономически господствующего класса», и т. д. Энгельс ясно дал понять, что имелись нетипичные и аномальные ситуации, к которым этот общий принцип марксистской теории не может быть применен. Этот диалектический подход к вопросу о государстве был развит Марксом в «18 брюмьера Луи Бонапарта», где он объяснил феномен бонапартизма, при котором отношения между государством и правящим классом не соответствуют норме. Маркс указывал на то, как пьяные солдаты Луи Бонапарта именем «порядка, закона и семьи» расстреливали буржуа, чьи интересы, по-видимому, представляли. Была ли буржуазия во времена Луи Бонапарта правящим классом? Не требуется глубокого знания марксизма для ответа на этот вопрос. Голое обобщение «вооруженные группы людей» не принимает в расчет буржуазный или пролетарский бонапартизм. Если мы возьмем историю современного общества, то найдем многочисленные примеры ситуаций, когда буржуазия экспроприировалась политически, но при этом оставалась правящим классом. Мы называем это явление бонапартизмом или, словами Маркса, «голой властью шпаги над обществом». Рассмотрим несколько примеров.

В Китае, после того как Чан Кайши раздавил в Шанхае рабочий класс, используя городские банды, в 1927 году банкиры организовали банкет в его честь и аплодировали ему как благодетелю и спасителю цивилизации. Но Чан хотел чего-нибудь более существенного, чем восхваления своего руководства. Он бесцеремонно запер всех богатых промышленников и банкиров в тюрьму и потребовал с них многомиллионные выкупы. Он сделал для них работу и требовал теперь оплаты. Он истреблял шанхайских рабочих не для прибыли капиталистов, а потому, что это означало власть и доходы для него и для его преступных банд. Кто-нибудь намерен заявить, что сидевшие в тюрьме банкиры не оставались по-прежнему правящим классом, хотя и не имели политической власти? Китайская буржуазия могла только горевать по тому поводу, что изрядная часть прибавочной стоимости, выжатой из рабочих, перешла к ее собственным цепным псам, а многие ее представители томились в тюрьме.

Буржуазия оказывается политически экспроприированной в таких условиях; голая сила преобладает в обществе. Огромная часть прибавочной стоимости съедается военной верхушкой и чиновниками. Но в интересах самой бюрократии, чтобы эксплуатация рабочих продолжалась, и поэтому, хотя они и выжимают из буржуазии соков сколько могут, они, тем не менее, защищают частную собственность. Поэтому буржуазия остается правящим классом, хотя и теряет прямую политическую власть. Это ответ тем защитникам теории государственного капитализма, которые утверждают, что это софизм — заявлять, что Россия была деформированным рабочим государством и Советский рабочий класс был правящим, когда он находился под пятой сталинизма и частью в трудовых лагерях. Если мы не будем следить в наших рассуждениях за доминирующей формой собственности, то неизбежно потеряем под собой опору.

В истории может быть найдено много примеров, в которых одна часть правящего класса подвергалась атаке другой частью и государство оказывалось над обществом. Например, во время войны Белой и Красной Розы в Англии две фракции правящих баронов перманентно истребляли друг друга. В тот или иной момент большая часть правящего класса находилась в тюрьмах и ждала казни; трон же заняла новая династия Тюдоров, которая балансировала между классами и установила режим абсолютизма. Аналогичные процессы протекали и в других странах. Какова классовая природа абсолютизма? Абсолютные монархи в попытке консолидировать себя как власть стояли над обществом и всемерно отчуждались от него, часто опираясь на национальную буржуазию в борьбе с феодальной знатью. Хотя при этом классовая природа режима оставалось феодальной. Она определялась существующими отношениями собственности, а не политической расстановкой в правительстве. Подобная ситуация существовала и в период распада рабовладельческого общества. Римский император поднялся над обществом и стал жестоко угнетать правящий класс — рабовладельцев — многие из которых оказались ограблены налогами, арестованы, подвергнуты пыткам и умерщвлены императором, «избранным» Преторианской Гвардией. Фактически Маркс изначально использовал термин «цезаризм» для обозначения этого явления. Хотя этот факт и не изменяет ни на йоту классовую природу Римского государства как рабовладельческого. И рабовладельцы оставались правящим классом даже под железной пятой цезаризма.

Как, следуя классическому анализу Маркса, Энгельса и Ленина, объяснял Троцкий: «Цезаризм, или его буржуазная форма, бонапартизм, выступает на сцену в те моменты истории, когда острая борьба двух лагерей как бы поднимает государственную власть над нацией и обеспечивает ей, на вид, полную независимость от классов, а на самом деле — лишь необходимую свободу для защиты привилегированных».

В нашем веке, в период распада капитализма, мы имеем феномен фашизма, который, хотя и отличается от бонапартизма по своему происхождению, но также имеет много общих с ним черт. Фашистский режим, в отличие от бонапартизма, приходит к власти на плечах массового движения мелкой буржуазии и люмпен-пролетариата. Оказавшись у власти, однако, он быстро теряет свою массовую базу и становится бонапартистским режимом, опирающимся на армию и полицию. Троцкий уподобил нацистскую бюрократию в Германии «Старику моря», сидящему на плечах буржуазии, для того чтобы вывести ее на безопасную дорогу, но непрестанно оскорбляющего, плюющего на макушку и втыкающего шпоры в ее бока.

В сборнике «В защиту марксизма» Троцкий подчеркивает различие между бонапартизмом и фашизмом: «Элемент общий у фашизма и старого бонапартизма — то, что он использует классовые антагонизмы, для того чтобы дать государственной власти максимум независимсти. Но мы всегда подчеркивали, что старый бонапартизм был во времена восхождения буржуазного общества, в то время как фашизм — государственная власть гибнущего буржуазного общества».

Мы рассмотрим лишь отношение Гитлера к его капиталистическим оппонентам. Нацисты, которые защищали капиталистические общественные отношения, не только грабили буржуазию и конфисковывали ее собственность, но иногда и казнили ее представителей. Разумеется, нет никаких сомнений в том, что классовая природа фашистского государства была буржуазной. Однако, с другой стороны, германская буржуазия потеряла контроль над государством, который попал в руки гитлеровских авантюристов, безответственно и преступно использовавших его для своих авантюр. Здесь отношение между государством и правящим классом является диалектически противоречивым. Фактически в 1943 году интересы правящего класса Германии вошли в явное противоречие с государством. К этому моменту Германия уже проиграла войну. В интересах правящего класса было заключение мира с Великобританией и США, для того чтобы вместе вести войну против Советского Союза. Но капитуляция должна была означать смертный приговор для нацистской клики, контролировавшей государство. Германская буржуазия пыталась, и неудачно, устранить Гитлера военным переворотом (заговор генералов). Гитлер вел войну до конца, и платой за это стала потеря Германией своей восточной части.

Сталинизм: форма бонапартизма

При фашистском или бонапартистском режиме, как мы видели, хотя эти бандиты и могут вцепиться в глотку буржуазии, тем не менее там остается капиталистический класс, в чьих интересах и действует экономика как целое, на этом классе и паразитируют бандиты. Какие-нибудь формалисты могут сказать, что советская бюрократия составляет в России новый правящий класс. Но серьезное рассмотрение показывает, что это ни в коем случае невозможно. Что они говорят, так это то, что государство — это класс. Бюрократия «владеет» государством, государство «владеет» средствами производства, значит бюрократия «владеет» средствами производства, и поэтому является правящим классом. Но это просто уход от ответа. Рассуждение ложно. Бюрократия не владеет государством. В сущности, они говорят, что государство владеет государством. Таким образом, попытка разрешить эту проблему методами формальной логики кончается чистейшей тавтологией, которая ничего не решает.

Была ли тогда бюрократия правящим классом в советском обществе? Это утверждение совершенно несостоятельно. Непонятно, как в капиталистическом или в любом другом классовом обществе может не быть привилегированной чиновничьей верхушки, которая служит инструментом для защиты правящего класса, напрямую относящегося к средствам производства как к своей собственности. Мы знаем, кого представлял Наполеон. Кого представляли Луи Бонапарт, Бисмарк, Чан Кайши, Гитлер, Черчилль и де Голль. Но кого представляла сталинская бюрократия? Себя? Это явная чушь. Государство по своей природе состоит из бюрократов, чиновников, генералов и т. д. Но эти индивиды не составляют правящий класс; они — инструмент класса, даже когда они находятся в антагонистическом противоречии с этим классом. Сами по себе они не могут быть классом. Бюрократия состоит из миллионов индивидуумов, находящихся на различных уровнях государственного аппарата. Это и мелкие чиновники на местах, и высокопоставленные сановники. Так какая же часть бюрократии «владеет» государством? Это не могут быть все бюрократы сразу, поскольку они иерархически разделены. Мелкий гражданский служащий — такая же часть бюрократии, как и крупный бюрократ.

В своей работе «Германия: единственный путь» Троцкий подошел к вопросам бонапартизма так:

«Мы определили в свое время правительство Брюнинга, как бонапартизм („карикатуру на бонапартизм“), т. е. режим военно-полицейской диктатуры. Когда борьба двух социальных лагерей — имущих и неимущих, эксплуататоров и эксплуатируемых — достигает высшего напряжения, тогда создаются условия для господства бюрократии, полицейщины, военщины. Правительство становится „независимым“ от общества. Напомним еще раз: если в пробку воткнуть симметрично две вилки, она может стоять даже на булавочной головке. Это и есть схема бонапартизма. Конечно, такого рода правительство не перестает быть приказчиком собственников. Но приказчик сидит на спине у хозяина, натирает ему на шее мозоли и не стесняется, при случае, смазать хозяина сапогом по лицу.

Можно было предполагать, что Брюнинг продержится до окончательной развязки. Но в ход развития включилось еще одно звено: правительство Папена. Если мы хотим быть точными, то нужно внести поправку в наше старое определение: правительство Брюнинга было предбонапартистским правительством. Брюнинг был только предтеча. В оформленном виде бонапартизм выступил на сцену в лице правительства Папена-Шлейхера». (Л. Д. Троцкий, «Бонапартизм и фашизм», БО №29-30)

Бонапартизм в эпоху распада и кризиса отличается от бонапартизма юности капитализма. Он может принимать много разных форм, присутствовать в различных комбинациях в зависимости от конкретных условий. Правление Наполеона или Оливера Кромвеля — классический бонапартизм — был основан на опасности для буржуазного общества. Бонапартизм на стадии капиталистического подъема сильный и самоуверенный. В условиях мощного развития производительных сил он приобретает некоторую стабильность. Но бонапартизм эпохи разложения капитализма поражен дряхлостью. Выдвинутый кризисом капиталистического общества, он не может решить никаких проблем, вставших перед ним. Кризис межвоенного периода привел к возникновению целого ряда бонапартистских режимов, пытавшихся балансировать между силами революции и контрреволюции. В экс-колониальном мире, в связи со слабостью буржуазной демократии, опять-таки многие режимы носили бонапартистский характер. Здесь мы имеем периоды слабых парламентских режимов, приводящих к военным диктатурам.

Напротив, фашистский режим представляет собой полную политическую экспроприацию буржуазии. Все демократические права ликвидируются. Класс капиталистов передает всю власть в руки фашистских выскочек, которые используют массы обезумевшей мелкой буржуазии как дубинку против рабочего класса. В ходе фашистского правления пролетариат полностью атомизируется.

«В фашизме есть элемент бонапартизма. Без этого элемента, именно без возвышения государственной власти над обществом в результате крайнего обострения классовой борьбы, фашизм был бы невозможен. Но мы с самого начала указывали, что дело идет, прежде всего, о бонапартизме эпохи империалистического заката, который качественно отличается от бонапартизма эпохи буржуазного подъема… министерства Брюнинга, Шлейхера и президентство Гинденбурга в Германии, правительство Петэна во Франции, но все они оказались, или должны оказаться, неустойчивыми. Для эпохи империалистского заката чисто бонапартический бонапартизм совершенно недостаточен, империализму необходимо мобилизовать мелкую буржуазию и раздавить ее тяжестью пролетариат» (Л. Д. Троцкий, «Бонапартизм, фашизм и война», БО №84)

Можно привести бесчисленные ссылки, показывающие, что капиталистическое государство предполагает частную собственность — индивидуальную собственность на средства производства. Государство — это аппарат управления: он не может сам быть управляемым классом. Бюрократия — только часть государственного аппарата. Она может «владеть» государством, в том смысле, что она ставит себя над обществом и становится относительно независимой от экономически преобладающего класса, т. е. правящего класса. Так было в фашистской Германии, где бюрократия диктовала капиталистам, что они должны производить, как они должны производить и т. д. в военных целях. Так же в военной экономике Великобритании, США и кого-либо еще государство диктует капиталистам, что и как они должны производить. Это не превращает его в правящий класс. Почему? Потому, что эти меры были направлены на защиту частной собственности и в были в интересах капиталистического класса как целого.

Ясно, что бюрократия управляет и осуществляет планирование в промышленности. Но чьей промышленностью она управляет и планирует? В капиталистическом обществе менеджеры планируют и управляют промышленностью в частных предприятиях и трестах. Национализированная промышленность в Британии, для примера, управлялась бюрократами, которые, однако, не были владельцами этой промышленности. Они владели государством — капиталистическим государством — и управляли в интересах капиталистической экономики как целого. Бюрократия в СССР управляла всей промышленностью. В этом смысле верно, что она она была более независима от своего экономического базиса, чем любая другая бюрократия или государственная машина во всей истории человечества. Но, как подчеркивал Энгельс и как должны подчеркнуть мы, в конечном счете, все решает экономический базис.

Буржуазные социологи тасуют произвольно выбранные определения, чтобы охарактеризовать все виды социальных группировок и субгруппировок как классы, затеняя реальный классовый базис общества. Напротив, марксизм определяет классы в терминах отношений собственности. Утверждение, что их роль управленцев каким-то образом превращает бюрократию в правящий класс вообще не имеет смысла. Разумеется, это не имеет ничего общего с марксистским определением капиталистического класса. Бюрократия, в своей роли управленческого слоя, играет ту же роль в производстве, что и менеджеры на капиталистических предприятиях. Имеется, однако, принципиальная разница. Управленцы на западе работают на частных собственников промышленности (или на буржуазное государство, которое действует как подручный частного сектора). Они не владеют промышленностью и не составляют отдельный социальный класс.

Как управленцы они имеют право на то, что Маркс называл «оплатой управленцев», и не более. Точно тоже самое верно для управленцев в рабочем государстве, включая также и здоровое рабочее государство, где в переходный период все еще должны оставаться различия между зарплатой квалифицированных и неквалифицированных рабочих. Но, что характеризовало сталинскую бюрократию, так это поглощение огромной части благ, производимых рабочим классом. Это не имеет ничего общего с управленческими функциями или «оплатой управленцев».

Если они берут больше, то делают это тем же способом, что фашистская или бонапартистская бюрократия, присваивающая часть прибавочной стоимости производимой рабочими. Но это не класс в марксистском смысле слова, а паразитическая каста. «Своей посреднической и регулирующей функцией», — утверждал Троцкий: «заботой о поддержании социальных рангов и эксплуатацией государственного аппарата в личных целях советская бюрократия похожа на всякую другую бюрократию, особенно — на фашистскую. Но у нее есть и величайшие отличия. Ни при каком другом режиме, кроме советского, бюрократия не достигала такой степени независимости от господствующего класса.»

Привилегии сталинской бюрократии начались в точности там, где окончились ее производственные функции. Фактически они возникли вовсе не в сфере производства, а в сфере распределения. В условиях полного всевластия было необходима решать, кто что получает. Троцкий сравнивал это с очередью у булочной. Если имеется нехватка хлеба, а очередь длинная, то она может стать неуправляемой. Необходим жандарм для поддержания порядка в очереди и для того, чтобы каждый был уверен, что получит свою долю. По ходу дела часто оказывается, что жандарм забирает больше, чем кто-нибудь другой. Но это не делает его правящим классом в марксистском смысле слова!

Сталинская бюрократия являлась не новым правящим классом, как утверждали Дж. Бурнхам, М. Шахтман, М. Джилас, Дж. Куронь и Т. Клифф (в компании с буржуазией и правым крылом лейбористской партии), а паразитической кастой, не играющей никакой роли в процессе производства. Именно по этой причине значительные реформы сверху были исключены.

Несведущие польские интеллектуалы-диссиденты полагали, что если свободные профсоюзы возможны при капитализме, то почему они не могут быль разрешены при «государственном капитализме»? На самом деле, для капиталистов в обычных условиях буржуазная «демократия» (т.е. формальная демократия, в которой рабочие имеют некоторые права, но где будущее определяется исключительно банками и монополиями) — наиболее экономичная и безопасная форма правительства, много более предпочтительная, чем гигантские убытки и разграбление государства, неизбежное при фашизме или бонапартизме. При сталинизме, однако, демократические права немедленно угрожают позициям бюрократии. Формальная демократия и сталинизм несовместимы.

Троцкий был очень тверд в своем видении того, что бюрократия не была правящим классом. В полемике с французским сторонником Иваном Крайпо в 1937 году он объяснял:

«На этот раз он вывел свои разящие аргументы из того, что в „Преданной революции“ утверждается: „Средства производства принадлежат государству. Но государство как бы ‚принадлежит‘ бюрократии“. Крайпо ликует. Если средства производства принадлежат государству, и государство — бюрократии, то последняя становится коллективным владельцем средств производства, а значит имущим и эксплуататорским классом. Остальные аргументы Крайпо совершенно литературные по сути. Он рассказывает нам снова и снова, вроде бы полемизируя со мной, что термидорианская бюрократия дьявольская, хищная, реакционная, кровожадная и т. д. Действительно откровение! Однако, мы никогда не говорили, что сталинская бюрократия является добродетельной! Мы только отрицали ее в качестве класса в марксистском понимании, а именно, по отношению к собственности на средства производства» («Once Again: The USSR and Its Defense», Trotsky, Writings 1937-38, p. 36)(Перевод с английского)

Государство — инструмент классового правления, насилия, легендарный полицейский. Но полицейский — не правящий класс. Полиция может стать разнузданной, может превратится в бандитов, но не может превратиться в капиталистический, феодальный или рабовладельческий класс. Паразитический характер бюрократии демонстрирует тот факт, что они притворяются, что не существуют как привилегированная прослойка. Словами Троцкого: «Присвоение огромной части национального дохода носит характер общественного паразитизма» (Преданная революция). Они наслаждаются своими привилегиями в форме злоупотреблений властью» «Но самые большие квартиры, самые кровавые бифштексы и даже Ролс-Ройсы еще не превращают бюрократию в самостоятельный господствующий класс», («Классовая природа советского государства», БО №36-37) — прокомментировал Троцкий.

Рабочая демократия, существовавшая при Ленине и Троцком, была заменена бюрократическим режимом Сталина. «Хотя политические формы и были совершенно другими, чем в первые годы революции, отношение к национализированной собственности сохранилось. Этот факт — существование национализированной плановой экономики — определял базис классовой природы Советского Союза. Это было рабочее государство, ужасно деформированное бюрократической контрреволюцией. Опухоль может достигнуть огромных размеров и даже задушить живой организм, но опухоль никогда не может превратиться в самостоятельный организм», (Там же) — отмечал Троцкий.

Советская бюрократия была похожа на другие бюрократии, особенно фашистскую бюрократию, с одним важным отличием. Фашистская бюрократия опиралась на частную собственность на средства производства и была наиболее чудовищным выражением упадочного режима. Сталинская бюрократия опиралась на новые отношения собственности, установленные революцией, которые на протяжении целой эпохи демонстрировали колоссальную жизненную силу. До недавнего времени российская бюрократия была вынуждена защищать государственную собственность как источник своей власти и доходов. Этот факт позволял играть ей относительно прогрессивную роль в развитии производительных сил. Однако даже в лучшие периоды она оставалась паразитическим наростом на рабочем государстве, источником бесконечных убытков, коррупции и ошибок в управлении. Она имела все пороки, но никаких добродетелей правящего класса.

Как это сформулировал Троцкий:

«Если бонапартистская сволочь — класс, значит она не случайный выкидыш, а жизнеспособное дитя истории. Если ее мародерство и паразитизм — „эксплуатация“, в научном смысле слова, значит бюрократия имеет перед собою историческое будущее, как необходимый правящий класс в системе хозяйства» (Л. Д. Троцкий, «Еще и еще раз о природе СССР», БО №81)

Ясно, что это не тот случай. Несомненно, советская экономика сделала огромные шаги вперед, но этот импульс не был вызван бюрократией как таковой, а национализированной плановой экономикой. Бюрократия стала мощным тормозом в техническом и культурном развитии России. В лучшем случае советская бюрократия играла относительно прогрессивную роль в развитии тяжелой промышленности, но с гигантским потерями.

Государство при Сталине не имело ничего общего с государством Октября, исключая государственную собственность и планирование. Все завоевания революции, направленные на введение рабочего управления и контроля в промышленности, были устранены. Бюрократия установила свой полный контроль. Так называемые выборы были фарсом, в котором кандидаты одной партии регулярно избирались 99 процентами голосов, что невозможно даже технически (люди иногда переезжают и даже умирают). Рабочий класс был зависимым от бюрократии субъектом беспричинных увольнений, ссылок, арестов, заключений в психиатрические больницы и всех других методов, которыми тоталитарное государство угнетает людей в государстве всепроникающего страха. В дополнение к обычным органам репрессий бюрократия держала на службе армию шпионов, информаторов и стукачей, присутствовавших на каждом рабочем месте, в каждой конторе, классе или лестничной клетке.

Правда, что в последующие годы, особенно после смерти Сталина, были проведены большие реформы, которые привели к росту уровня жизни стандартов, улучшению социального обслуживания и так далее. Но все это время жесткий контроль оставался в руках бюрократии. Такие реформы всегда проводились сверху и никоим образом не модифицировали отношения между рабочим классом и правящей кастой. Не имелось никаких элементов рабочей демократии.

«Бюрократический коллективизм»?

Представляет ли сталинская Россия новую общественную формацию, не предсказанную Марксом или Лениным? Если сталинизм — не социализм, общество, основанное на гармоническом удовлетворении человеческих нужд, то что оно собой представляет? Кое-кто, глядя на Советский Союз, был обескуражен «открытыми процессами», трудовыми лагерями и ужасными подтасовками — в общем, тоталитарной природой режима, и пришел к выводу, что сталинизм это новое эксплуататорское общество, со своим собственным правящим классом. Имеется много описаний, ведущих к такому заключению, от теории «бюрократического коллективизма» (Бруно Риччи и Макса Шахтмана) до «государственного капитализма» (Тони Клиффа), в действительности эти концепции лживы от начала до конца.

Теория государственного капитализма основана на идее, что сталинская политическая контрреволюция в России означает новую стадию капитализма. Она не отличается сколь-нибудь существенно от «обычного» капитализма. Бюрократии предписывалось стать новым правящим классом. Советской экономике — подчиняться нормальным законам капитализма, и так далее. Однако такие аргументы незамедлительно приводили к множеству противоречий. Даже не заглядывая слишком далеко, мы должны заметить, что если Советский Союз был капиталистическим (или государственно-капиталистическим, не делая никаких различий по сути аргументов), то он должен иметь тот же закон общественного движения, что и капитализм — то есть подъемы и спады. Однако как бы вы ни изворачивались, вы не найдете каких-либо следов такого явления. Таким образом, приспособление к ложной теории с неизбежностью ведет к отказу от основных положений марксизма. Мы имеем здесь разновидность капитализма, которая преуспела в устранении фундаментального противоречия рыночной экономики — капитализм без безработицы, способный развивать средства производства с неслыханными темпами роста, не прерываемый кризисами перепроизводства.

Такой вывод должен был бы потребовать от нас ревизии всех основных постулатов марксизма — если бы он был верен. Но он не верен. Концепция в целом основывается на полном непонимании марксистской теории государства, классовой природы общества и переходного периода. Общая схема Маркса и Ленина, как может развертываться переход от капитализма к социализму, несомненно верна в целом. Но правда всегда конкретна. Невозможно понять сложное и противоречивое социальное явление только на основе теоретических утверждений общего характера. Они могут обеспечить полезные рамки и начальную точку, но мы можем ухватить природу вещей только с помощью тщательного анализа фактов и процессов во всем многообразии возможных путей, учитывая все противоречивые тенденции. Напротив, попытка подобрать факты, удовлетворяющие предвзятым определениям, с неизбежностью ведет к неудаче.

Что поражает нас в теории государственного капитализма во всех ее разновидностях, так это ее совершенно произвольный характер; далекий от решения каких-нибудь проблем, он ведет к массе новых противоречий. Объяснение Троцким феномена сталинизма как деформированного рабочего государства, формы пролетарского бонапартизма, несоизмеримо проще, находится в полном соответствии с марксистской теорией, хорошо согласуется со всем, что мы наблюдали в СССР, начиная со смерти Ленина до падения Берлинской стены. Принимая эту точку зрения, мы не нуждаемся в ревизии основных идей марксизма, которые одни только могут обеспечить нам научное понимание и дать план действий в новой ситуации.

Невозможно ухватить суть жизни, развития процесса средствами абстрактных определений и формальной логики. Как объяснял Троцкий:

«Основной порок вульгарного мышления в том, что оно хочет удовлетвориться неподвижными отпечатками действительности, которая есть вечное движение. Диалектическое мышление придает самим понятиям — при помощи дальнейших уточнений, поправок, конкретизации — ту содержательность и гибкость, я почти готов сказать, сочность, которая до некоторой степени приближает их к живым явлениям. Не капитализм вообще, а данный капитализм, на определенной стадии развития. Не рабочее государство вообще, а данное рабочее государство, в отсталой стране, в империалистическом окружении, и пр.» (Л. Д. Троцкий, «Мелко-буржуазная оппозиция в Рабочей Социалистической Партии Соединенных Штатов»)

Теории государственного капитализма в СССР прошли долгий путь. Теория бюрократического коллективизма для описания СССР была предложена Бруно Риччи и Максом Шахтманом более 50 лет назад. В своей книге «La bureaucratisation du Monde» Бруно Риччи объясняет:

«По нашему мнению СССР представляет собой новый тип общества, ведомый новым социальным классом: это наш вывод. Коллективизированная собственность в действительности принадлежит этому классу, который вводит новую и более совершенную систему производства. Эксплуатация из индивидуальной становится классовой». (Бруно Риччи, «The Bureaucratisation of the World»)

И еще:

«По нашему мнению, в СССР владельцами собственности являются бюрократы, те, кто имеют силу в своих руках. Они — те, кто направляют экономику, как это обычно делает буржуазия, они — те, кто присваивают прибыль, как это обычно делают эксплуататорские классы и это они — те, кто фиксируют заработную плату и цены; еще раз — это бюрократы». (Там же)

Риччи заключает:

«Эксплуатация проявляется в точности как в обществе, основанном на рабстве… Российский рабочий класс не является больше пролетариатом; они просто рабы. Это класс рабов по своей экономической сути, и в своем социальном проявлении» (Там же)

Забавно, но далее он замечает, что на базисе растущего развития производства этот бюрократический коллективизм перейдет «в бесклассовое общество и социализм».

Для полноты картины он также рассмотрел гитлеровскую Германию как пример бюрократического коллективизма. В целом аргументы Бруно Риччи совершенно ненаучны. Советская бюрократия не была собственником в смысле владения средствами производства. Они не владели какими-либо акциями или денежными фондами. Они, разумеется, не были собственниками рабочего класса подобно тому, как рабовладельцы Рима владели своими рабами. Как такое общество может развиться в социализм — загадка. Однако эти диковинные идеи были позаимствованы затем Джеймсом Бурнхамом, который добился известности как автор «Революции менеджеров», которая уравнивает сталинизм с фашизмом и «новым курсом» Рузвельта. Бурнхам также завоевал известность как явный сторонник атомной войны против СССР. В своей основе все это отражает глубокий пессимизм и отчаяние слоя интеллектуалов среднего класса в результате поражения рабочего класса. Понятие бюрократического коллективизма было больше, чем теорией — это было выражение настроений этого слоя, которые наиболее ярко были выражены кошмарными видениями будущего на страницах «1984» Джорджа Оруэлла.

Макс Шахтман также принял теорию бюрократического коллективизма после разрыва с троцкистским движением в 1940 году. «Это ужасная реализация предсказаний, сделанных всеми великими учеными-социалистами от Маркса и Энгельса и далее, что капитализм должен коллапсировать из-за неспособности разрешить свои собственные противоречия, и, что альтернатива встающая перед лицом человечества не капитализм или социализм, а социализм или варварство. Сталинизм это новое варварство», — констатировал Шахтман. Он также дошел до утверждения, что рабочие в СССР были и не рабочими вовсе, а рабами бюрократического государства. Несмотря на это, в тоже время он утверждал, что бюрократический коллективизм более прогрессивен, чем капитализм.

В соответствии с резолюцией по России, принятой на съезде 1941 года его организации, Рабочей партии: С точки зрения социализма, государство бюрократического коллективизма — реакционный общественный порядок; по отношению к капиталистическому миру это исторически более прогрессивный уровень. В действительности, это была попытка Шахтмана оформить свое приспособление к американскому мелкобуржуазному общественному мнению, ставшему глубоко антисталинистским после 1939 года. В конечном счете, он сдвинулся далеко вправо и закончил как рьяный защитник внешней политики США. Теория бюрократического коллективизма, как способ описать СССР, впоследствии, погибла в дискуссиях.

Теория государственного капитализма с другой стороны продолжает иногда выдвигаться. Ее наиболее современное толкование сделано Тони Клиффом в его книге «Россия: марксистский анализ» (1964), переизданной как «Государственный капитализм в России» (1974). Эта работа основана на ранней версии, озаглавленной «Природа сталинистской России», опубликованной в июне 1948 года. Учтя ее теоретические слабости и критику этой работы, сделанную нами в то время, аргументация была позднее модифицирована. Изначально Клифф утверждал, что Россия подверглась трансформации в 1928 году, в первый год Первой Пятилетки, из деформированного рабочего государства в государственно капиталистическое, так как было заключено, что «с введением пятилетних планов доходы бюрократии составляли большую часть прибавочной стоимости».

Однако этот ключевой аргумент был отброшен после того, как Клиффу стало ясно, что с 1920 года и далее бюрократия потребляла большую часть прибавочной стоимости, производимой рабочим классом, законно и незаконно. Как Маркс ясно показал, в рабочем государстве в переходный период производство прибавочной стоимости должно использоваться для ускоренного строительства промышленности и, таким образом, подготовки пути для возможно скорейшего перехода к равенству и полному социализму. Никакой марксист не может утверждать, что классовая природа СССР изменилась из-за этого. Тони Клифф бесцеремонно отбросил этот аргумент без какого-либо объяснения и впоследствии развил новый в попытке усилить свою теорию государственного капитализма. Она суммирует его подходы к этому вопросу за последние 40 с лишним лет в эклектическое целое.

Троцкий о «государственном капитализме»

Теории бюрократического коллективизма и государственного капитализма были опровергнуты Троцким в тридцатых годах. Для Троцкого основой понимания сталинизма был марксистский метод. Далекий от косности и формализма, вопреки утверждению Клиффа, Троцкий был скрупулезно диалектическим в своем анализе сталинизма, тщательно проверяя противоречивые свойства развертывавшихся на каждой стадии процессов. Для него процесс был не просто черным или белым, а более сложным и запутанным. Он не искал изящных категорий, удовлетворяющих законам формальной логики, а высматривал противоречивую реальность, которая в действительности имела место в Советском Союзе.

Метод Клиффа совершенно отличен. Наиболее поверхностным путем он исследовал поверхностные характеристики сталинизма в России и затем провел внешнюю аналогию с некоторыми аспектами капитализма без понимания реальной природы Советского Союза и протекающих в нем противоречивых процессов. Там несомненно имелось сходство с капитализмом, но имелись и фундаментальные отличия. В России ужасы форсированной индустриализации, жестокой коллективизации крестьянства, лишение рабочих права на организацию профсоюза или забастовку, политический террор — все это было побочным продуктом беспрецедентного роста капиталистического накопления,— указывает Клифф. Эти свойства сталинизма имели место, но не благодаря капиталистическому накоплению в некотором сомнительно установившемся капиталистическом обществе.

Троцкий объяснял их развитие не как результат действия законов капиталистической экономики, а как результат действий сталинской бюрократии, направленных на укрепление своих привилегированных позиций путем наверстывания Запада. Другие бюрократии действовали в столь же жесткой манере, например, нацистская бюрократия, которая добивалась мирового господства. Однако этот факт не изменяет классовую природу режима. Представив свой фундаментально отличный подход, Клифф справедливо закончил: «Наш анализ классовой природы России при Сталине и сегодня отличается от сделанного Львом Троцким». Уточним, что Троцкий был прав в своем анализе, а Клифф ошибался.

Клифф утверждает, что сталинская бюрократия — новый правящий класс, но нигде в его писаниях нет реального анализа или ясных аргументов, почему и как такой класс составляет капиталистический класс. Это не случайно, а вытекает из его метода. Исходя из предвзятой идеи государственного капитализма, он искусственно подгоняет факты к этой концепции. Вместо применения теоретических методов марксизма к советскому обществу, в его процессах движения и развития, он подчистил работы великих марксистов некорректным цитированием и попытался сжать их в новую теорию.

Главный критерий марксистов в анализе социальной системы: ведет ли новая формация к развитию производительных сил? Клифф обходит этот вопрос фальшивым сравнением темпов индивидуального капиталистического роста и тем фактом, что мировое промышленное производство действительно росло с 1891 года. Но, что действительно надо сравнивать, так это темпы роста в Советском Союзе и капиталистическом мире. Теория марксизма основывается на материальном развитии производительных сил как движущей силы общественного прогресса. Переход от одной системы к другой не определяется субъективно, а имеет корни в нуждах самого производства. Это и есть тот базис, и исключительно тот базис, на котором основывается надстройка: государство, идеология, наука, искусство и правительство. Правда, что надстройка оказывает важное вторичное влияние на производство и даже, как объяснял Энгельс, в некоторых пределах осуществляет независимые подвижки. Но, в конечном счете, все решает развитие производительных сил.

Маркс объяснял историческую оправданность капитализма, несмотря на все ужасы промышленной революции, несмотря на рабство негров в Африке, несмотря на детский труд на фабриках, завоевательные войны повсюду в мире, тем фактом, что это необходимая стадия в развитии производительных сил. Маркс показал, что без рабства, не только античного, но и рабства эпохи раннего капитализма, современное развитие производительных сил было бы невозможно. Без этого материальный базис социализма никогда не был бы подготовлен. В письме к П. В. Анненкову 28 декабря 1846 года Маркс писал:

Прямое рабство является такой же основой нашей современной промышленности, как машины, кредит и т. д. Без рабства нет хлопка, без хлопка нет современной промышленности. Рабство придало ценность колониям, колонии создали мировую торговлю, а мировая торговля — необходимое условие крупной машинной промышленности. До установления торговли неграми колонии давали Старому свету очень мало продуктов и не изменяли сколько-нибудь заметно лицо мира. Таким образом, рабство — это экономическая категория огромного значения. Без рабства Северная Америка — самая прогрессивная страна — превратилась бы в страну патриархальную. Сотрите только Северную Америку с карты мира, и вы получите анархию, полный упадок торговли и современной цивилизации. (К. Маркс, Павлу Васильевичу Анненкову в Париж, СС т. 27. 401-412)

Конечно, отношение Маркса к ужасам рабства и промышленной революции хорошо известно. Было бы огромным искажением позиции Маркса утверждать, что он был защитником рабства и детского труда. Подобным образом, никто не может обвинить марксистов в том, что, поддерживая государственную собственность в СССР, они тем самым защищают трудовые лагеря и другие преступления сталинского режима. Поддержка Марксом германского канцлера Бисмарка во Франко-Прусской войне была продиктована подобными рассуждениями. Несмотря на бисмарковскую политика «крови и железа» и реакционную природу его режима, из-за того, что национальным объединением Германии должно было облегчится развитие производительных сил, Маркс оказал критическую поддержку Пруссии против Франции. Основным критерием было развитие производительных сил. В конечном счете, все остальное проистекает отсюда.

Любой анализ общества в СССР должен строиться на этом базисе. Раз Клифф допускает, что капитализм в целом приходит в упадок и загнивает в мировом масштабе, то, даже сохраняя прогрессивную роль по отношению к развитию производительных сил, в России, по логике, он должен был бы сказать, что государственный капитализм — следующая стадия, стоящая перед обществом или, по крайней мере, отсталыми странами. Противореча себе, он показывает, что российская буржуазия была неспособна осуществить ту роль, которая была выполнена буржуазией на Западе и соответственно произошла пролетарская революция.

Если мы говорим, что в России был государственный капитализм (введенный пролетарской революцией), то ясно, что кризис капитализма не является неразрешимым, а только представляет собой мучительное рождение новой и более высокой стадии капитализма (государственный капитализм). Цитата, которую Клифф сам взял от Маркса, что никакое общество не может сойти с исторической арены, до тех пор пока не исчерпает все возможности своего развития, должна показать, что если этот аргумент корректен, то новая эпоха, эпоха государственного капитализма, должна открыться перед нами. Идея Ленина, что империализм является высшей стадией капитализма, — ошибочна. Марксизм в целом должен быть пересмотрен с начала до конца.

«Профсоюзы у власти»

Имея дело с «государственным капитализмом», мы видим некоторую разновидность фетишизма, о которой говорил Маркс и которая может даже сказываться на революционном движении — изменяя имя вещи, вы изменяете ее сущность! Троцкий описывал это как «терминологический радикализм». Но прикалывание этих ярлыков к феномену сталинизма не изменяет характер режима. Такой метод не имеет ничего общего с марксизмом. По сути дела, если идея государственного капитализма или бюрократического коллективизма корректна, то вся теория Маркса оказывается утопией. Начнем с фундаментальных положений. В соответствии с теорией Маркса никакое общество не может сойти со сцены истории, пока не исчерпает весь свой потенциал. На протяжении целой исторической эпохи советский режим делал беспримерные шаги вперед, много большие, чем мы видели где-нибудь на Западе. Мы должны считать новую революцию абсурдной, так как, в соответствии с адвокатами государственного капитализма, пролетарская революция в 1917 году изменила экономику, приведя к государственному капитализму. Как объяснял Троцкий:

«Загадку советского режима пытались перекрыть именем государственного капитализма. Этот термин представляет то удобство, что никто точно не знает, что собственно он означает». (Л. Д. Троцкий, «Преданная революция»)

В то время как Троцкий нашел доказательство существования рабочего государства в трансформации форм собственности, сторонники теории государственного капитализма находят в этом доказательство обратного. Они могут утверждать, что в отсутствие прямого контроля рабочего класса над государством оно не может быть рабочим государством. В этом случае они должны отказаться от идеи, что в России вообще существовало рабочее государство, кроме как, может быть, несколько месяцев после Октября. Именно здесь необходимо повторить, что диктатура пролетариата реализуется посредством авангарда рабочего класса, то есть партии, и в партии, через партийных лидеров. При оптимальных условиях, все это должно совершаться с предельным демократизмом в государстве и партии. Но само наличие диктатуры, неизбежно приводящее к изменениям в социальной системе, доказывает наличие глубоких социальных противоречий, которые могут в неблагоприятном историческом окружении найти отражение в государстве и партии. Партия не в большей степени, чем государство, может автоматически и прямо отражать интересы класса. Не случайно Ленин рассматривал профсоюзы и как необходимый фактор защиты рабочих от государства и как оплот для защиты их государства.

Здесь снова мы видим результаты подмены диалектического анализа формальными размышлениями. Адвокаты этой теории основываются на чистой абстракции — рабочем государстве вообще, в противовес реальному рабочему государству, сформировавшемуся в условиях страшной отсталости, бедности, неграмотности. Материалистический подход к предмету лежит на совершенно другом пути. Хотя пролетариат и наиболее однородный класс в обществе, все же пролетариат не совершенно однороден. Имеются важные различия между различными слоями класса — квалифицированными и неквалифицированным, отсталыми и передовыми, организованными и неорганизованными и так далее. В рабочем классе могут происходить те же процессы, что и в других классах, в соответствии с конкретными условиями.

История рабочих организаций при капитализме, которые, при некоторых условиях, могут подвергаться процессу бюрократизации, особенно когда рабочие не особенно активны, — полезная аналогия. В конечном счете, Троцкий сравнивал рабочее государство с профсоюзом, который захватил власть. После долгой стачки, без видимых признаков победы, рабочие имеют тенденцию впадать в пассивность и апатию, начиная с наиболее отсталых элементов. Подобно этому, в СССР после лет войны революции и гражданской войны рабочие были вымотаны. Постепенно они теряли активность. В результате через некоторое время советы, союзы и другие органы рабочей власти подверглись бюрократизации. Подобный процесс мы могли наблюдать и в ходе Французской революции, хотя и с другим классовым содержанием. Если было возможно для партии рабочего класса (социал-демократов), и в особенности для их лидеров выродиться под внешним давлением капитализма, то почему государство, созданное рабочими, не может последовать их примеру? Почему государство не может играть независимую от класса роль, и в то же самое время (в собственных интересах) защищать новую экономическую формацию, созданную революцией? В действительности переход от одного общества к другому оказался много более сложным, чем могли предвидеть основатели научного социализма.

Не в большей степени, чем любому другой классу или формации, пролетариату дана привилегия неизбежно прямого перехода к своей власти, а значит к спокойному и безболезненному исчезновению, то есть к социализму. Это был возможный вариант. Но вырождение и социал-демократии, и Советского государства в данных условиях было вовсе не случайным. Оно предстает в виде сложных взаимоотношений между классами, их представителями и государством, которое неоднократно в истории правящих классов: буржуазии, феодалов и рабовладельцев — становится причиной разочарований. Это отражает, другими словами, множественность исторических факторов, которые составляют фон определяющего фактора — экономики.

Сколь отличны взгляды Ленина и механический подход представителей теории государственного капитализма! Ленин снова и снова подчеркивал необходимость изучения переходных периодов прошедших эпох, особенно от феодализма к капитализму, для того чтобы понять законы межформационного перехода в России. Он был вынужден отвергнуть концепцию, что государство, вышедшее из Октября,должно соответствовать заранее предписанной норме или, в противном случае, перестанет быть рабочим государством. Ленин знал очень хорошо, что пролетариат, его партия и ее руководство не имеет никакой богоданной власти, которая могла бы провести через противоречия прямо в социализм, раз капитализм уже был сброшен. Конечно, это единственный вывод, который может следовать из кантианских норм, категорично лежащих в основании теории государственного капитализма. Вот почему Ленин подчеркивал, что диктатура пролетариата может существенно варьироваться в разных странах и при разных условиях.

Однако Ленин настаивал на том, что при переходе от феодализма к капитализму появляющаяся диктатура буржуазии отражается в диктатуре одного человека. Класс может править через правление одного человека. Постфактум Тони Клифф вполне готов принять эту концепцию применительно к буржуазии. Но единственное, что он может вывести из своих схематических аргументов, так это то, что такое развитие невозможно в случае пролетариата. Правление одного человека означает абсолютизм, безграничная диктатура приводит к власти отдельного индивида, лишая политических прав правящий класс, чьи интересы, в конечном счете, он выражает. Но Ленин отметил это только для того, чтобы показать, что при определенных условиях диктатура пролетариата может также выражаться через диктатуру одного человека. Ленин не развил эту концепцию. Но сегодня, в свете опыта России и Восточной Европы, Китая, Кубы и других деформированных рабочих государств, мы можем пойти дальше и понять не только настоящее, но также и развитие общества в прошлом.

При некоторых условиях диктатура пролетариата может принять форму диктатуры одного человека. Мы говорим не о здоровом рабочем государстве, а об искажениях, которые могут проистекать из отделения государства от представляемого им класса. Это означает, что аппарат будет почти неизбежно стремиться стать независимым от своего базиса, и, таким образом, защитить свои собственные интересы, враждебные и чуждые классу, который он представляет. Это произошло в случае сталинского СССР. Когда мы изучаем развитие буржуазного общества, мы видим автократию индивидуала, с определенными социальными противоречиями, служащего нуждам общественного развития. Это ясно видно в случае Кромвеля и Наполеона. Хотя оба и стояли на буржуазном базисе, на некоторой стадии буржуазная автократия превратилась из позитивного фактора в развитии капиталистического общества в препятствие на пути полного и свободного развития буржуазного производства.

Однако диктаторский режим абсолютизма не сгинул впоследствии безболезненно. Во Франции и Англии потребовалась добавочная капиталистическая революция, прежде чем буржуазная автократия сменилась буржуазной демократией. Но без буржуазной демократии свободное и полное развитие производительных сил до пределов, возможных при капитализме, было бы невозможно. Если это применимо к исторической эволюции буржуазии, то тем более к пролетариату в отсталой и изолированной стране, в которой диктатура пролетариата выродилась в диктатуру Сталина, то есть одного человека?

Для того, чтобы российский пролетариат смог встать на путь, ведущий к социализму, была необходима новая революция, дополнительная политическая революция для превращения бонапартистского пролетарского государства в рабочую демократию. Это полностью согласуется с прошлым опытом. Так же, как капитализм прошел через много фаз бурных противоречий (мы еще далеки от того, чтобы покончить с ним, как свидетельствует наша эпоха), так при данных исторических условиях обстояло дело с правлением пролетариата в СССР. Так же, при всеобщей реакции, Восточная Европа и Китай прошли через фазу пролетарского бонапартизма.

Особо заметим, что рабочее государство всегда рождается непорочным как Дева Мария, и должно при подходящих условиях проявиться в классической форме совершенной рабочей демократии, или, иначе, оно должно быть проклято как «новое классовое государство» — мистическая идея, не имеющая ничего общего с материалистическим методом марксизма. Это продукт размышлений в абстрактных, формальных категориях. Фактически имеется соответствие между классом и его государством в данных исторических условиях, где мы и находим объяснение сталинистского вырождения, а отнюдь не в над-исторических абстракциях.

Фактически случилось так, что даже теперь классовая природа Советского Союза не полностью определена. Но проводники пустой и поверхностной теории государственного капитализма полностью потеряли способность пролить свет на процессы, развертывающиеся на территории бывшего Советского Союза. Если имеющееся движение в направлении реставрации капитализма окажется неудачным, то, в конце концов, экономический фактор (отношения собственности) после многих переворотов и катастроф должнен сыграть решающую роль. Это вопрос о том, какая форма собственности будет, в конце концов, превалировать: государственная или частная. Эта борьба до сих пор продолжается и результат все еще не ясен [к моменту написания этих строк прим. ред.]. Конечно, если мы допустим, что Россия была капиталистической (и даже если «гос. капиталистической») на протяжении последних 60 или 70 лет, то это просто незначительная деталь, которая не должна нас слишком заботить.

Российский рабочий класс через болезненный опыт пришел к пониманию, что, конечно, имеется фундаментальное различие между национализированой плановой экономикой и капитализмом. В момент написания этих строк, российские шахтеры бастуют против буржуазного правительства. Все большая часть рабочих осознает необходимость защиты остатков национализированой промышленности против грабежа нарождающегося класса капиталистов. Означает ли это в какой-то мере капитуляцию перед бюрократией? Вовсе нет. Российские рабочие должны бороться против нарождающейся буржуазии своими собственными методами, забастовками, демонстрациями, всеобщими стачками. Действуя таким образом, они вскоре откроют вновь огромные революционные традиции прошлого. Но предварительное условие для этого — ведение всеохватной борьбы против нависшей угрозы капиталистической контрреволюции.

Преградив своей борьбой дорогу капиталистической контрреволюции, они приобретут ощущение собственной силы и неизбежно осознают наличие возможности после этого сбросить бюрократию и организовать здоровое рабочее государство на более высоком уровне. Такой процесс не станет возвратом к положению слабого и нищего Советского государства 1917 года. На базисе технологических и научных достижений, ставших возможными благодаря достижениям национализированой плановой экономики в прошлом, они смогут незамедлительно принять декрет об общем сокращении рабочей недели. В течении одной, максимум двух пятилеток, в условиях демократического контроля и участия масс, ситуация изменится в целом. Имеющийся на данный момент уровень развития достаточен для немедленного введения 32-часовой рабочей недели, с последующей дальнейшей редукцией ее длительности и ростом уровня жизни и культуры. После этого рабочее государство станет более-менее соответствовать идеальной норме, выработанной Марксом и Лениным.

Теория «государственного капитализма» сегодня

Дебаты о классовой природе СССР — не академические упражнения, они ведут к очень серьезным практическим заключениям. Троцкий предупреждал ранее, что тенденция, которая принимает лживую теорию государственного капитализма, рискует стать «пассивным инструментом империализма». Однако во время реставрации капитализма в России и Западной Европе теории гос. капитализма играют роль настолько пагубную, насколько это можно себе представить. Легковесность и отсутствие теоретической интуиции у Клиффа и его сторонников видно из их полной неспособности объяснить процессы, которые на наших глазах разворачиваются в России. Они уворачиваются потертой легкомысленной фраза о том, что бюрократия просто сделала «шаг в сторону» (!), которая, что характерно, ничего не говорит о социальном режиме в России ни до, ни после. Это ничего не говорит нам о производственных отношениях, классовой природе государства, социальном содержании происходящей социальной контрреволюции. Это логично. Отрицая революционное значение государственной собственности, защитники теории государственного капитализма, в сущности, вынуждены отрицать наличие контрреволюции вовсе! Таким образом, концепция государственного капитализма открылась в момент истины как не только теоретически обанкротившаяся, но и ведущая к гибели на практике.

Клифф опровергает здесь анализ Троцкого классовой природы Советского Союза как «противоречащий» марксизму. В соответствии с ним, анализ Троцкого «страдает от одного серьезного ограничения, консервативной привязанности к формализму, который по своей природе противоречит марксизму, тем, что зависит от содержания». Эти взгляды также поддерживаются колоритным коллегой Клиффа, Дунканом Халласом, который констатировал: «Анализ Троцкого классовой борьбы в СССР после 1927 года, явно продемонстрировал свою ошибочность». И снова: «нет никаких сомнений, что в 1928 году новый класс захватил власть в России…», — сказал другой сторонник теории Клиффа Крис Харман. «Левая Оппозиция была далека от понимания того за, что боролась. Троцкий до дня своей смерти верил, что охотившийся на него и убивший его аппарат был вырожденным рабочим государством». Троцкий и его сторонники сопротивлялись сталинизму, но, заявляет Харман, их «собственные теории о России сделали их задачу более трудной…»

Не позже 1936 года Троцкий блестящей дедукцией предсказал, что бюрократия неизбежно должна перейти к индивидуальной собственности на средства производства, если рабочие не захватят власть. Что адвокаты государственного капитализма? Движение к рестоврации частной собственности застало этих леди и джентельменов врасплох. Какую альтернативу могли они предложить денационализации промышленности и устранению планирования? Это не только теоретический вопрос, а вопрос жизненный для интересов российского рабочего класса. На него необходим дать конкретный ответ. Как согласовать это с государственным капитализмом?

Несмотря на тот факт, что все буржуазные комментаторы на Западе и буржуазная пресса поддерживают движение к реставрации капитализма, Крисс Харман заявляет, что «движение от командной экономики к рынку — не шаг назад, или вперед, а шаг в сторону от одного способа капиталистической эксплуатации к другому»! Для Тони Клиффа «приватизация была несущественным вопросом».

Конечно, эта позиция совершенно логична, если допустить, что капиталистическая контрреволюция уже случилась десятилентия тому назад. Задним числом, они говорят теперь, что противостояли приватизации в бывших сталинистских государствах, также как они противостояли приватизации на Западе, хотя то, почему они делают это, остается тайной. Является ли «государственный капитализм» прогрессивным, в конце концов? В этом случае адвокаты этой позиции движутся от плохого к еще худшему! Возникающие в результате противоречия не угнетают, по крайней мере, некоторых из них. Ведущий оратор на их летней школе в 1990 году прямо высказал мнение, что Троцкий «фетишизировал национализированную экономику». Здесь отрицание роли национализированной плановой экономики как главного условия движения в направлении социализма является, кажется, неясным в их позиции в целом. Но какие выводы мы можем сделать из этого?

Если национализация «несущественна» и происходящее в России только «шаг в сторону», зачем тогда этому противостоять? Наверно, не должно иметь значения, возьмет ли нарождающаяся буржуазия верх над государственным капитализмом? Конечно, для рабочих, столкнувшихся с угрозой приватизации, это не выглядит столь очевидным! Но с точки зрения теории государственного капитализма между этими двумя нет абсолютно никакой разницы, и единственная непротиворечивая позиция должна быть совершенно нейтральной. (Это должно также относиться и к вопросу о приватизации на Западе.) Однако последние действия адептов этой теории позволяют усомниться в их последовательности!

И на Западе, и на Востоке элементарный долг каждого сознательного рабочего — защищать завоевания прошлого. Единственное уцелевшее историческое завоевание Октябрьской революции — национализированная плановая экономика. Пробуржуазное правительство Ельцина, опирающееся на западный империализм и поддерживаемое им, пытается разрушить национализированную экономику, разорить ее и продать в ходе приватизации. Если они добьются успеха, то это будет выражением полной ликвидации завоеваний Октябрьской Революции. Это будет означать разрушение рабочего государства и установление нового капиталистического государства. В конечном счете, это цель нарождающейся буржуазии в России и западных империалистов. Ситуация не может быть более ясной. И, тем не менее, теория государственного капитализма пытается все перепутать в их головах и посеять максимальный беспорядок.

С тех пор, как победила Октябрьская революция, марксисты последовательно защищали вышедшую из революции национализированную собственность. Мы не поддерживали сталинистскую реакцию или политику сталинистского режима. Эта политика, далекая от защиты революции, помогала ослаблять и подрывать ее. Со временем, как блестяще предсказывал Троцкий, бюрократия должна была перейти к консолидации своих позиций путем капиталистической реставрации. Это именно то, что в последние шесть, или около того, лет, происходит в России, Восточной Европе и других сталинистских государствах, где частная собственность была уничтожена, и, несомненно, также это было широко распространено в Азии, Африке и Латинской Америке на протяжении 1930-х, 40-х и 50-х годов. Цитируя Хармана: «государственное вмешательство зашло далеко во многих так называемых развивающихся странах, где отдельные группы капиталистов были слишком слабы, чтобы остановить государственное доминирование в индустриальном секторе экономики». Он привел примеры Египта, Сирии, Бразилии, Аргентины, Испании, Ирландии и Южной Кореи как различные форы государственного капитализма.

«Оно [государство] очень похоже на то, как действуют государства Восточной Европы», — утверждает Харман: «Это было выражением всемирной тенденции с 1930-х до середины 1970-х годов прибегать к администрированию, государственно-капиталистическому вмешательству в экономики, склонные к кризису. Эта фаза истории капитализма, однако, подходит к завершению. Государства все еще вмешиваются, но все с меньшей эффективностью. На Западе это означает возврат к классическим спадам; на Востоке это значит, что бюрократия сочла слишком затруднительным избежать движения по тому же пути». (C. Harman, Class Struggles in Eastern Europe 1945-83, p. 327.)

Харман тщательно подбирает факты, подгоняя их под теорию государственного капитализма. Страны, подобные Аргентине при Пероне и Египту при Насере, были не новыми государственно-капиталистическими обществами, а капиталистическими экономиками, использующими государственное вмешательство, что характерно для всех стран в эпоху империализма, для того чтобы защитить интересы национальной буржуазии от капиталистической конкуренции со стороны крупных империалистических держав. Обусловленная мерой государственного вмешательства, по логике Хармана, система государственного капитализма должна быть практически универсальна! Кажется, что холодная война и враждебные отношения между СССР и Западом были просто большим недопониманием того, что государственно-капиталистичские государства были на обеих сторонах «железного занавеса» вместо фундаментального антагонизма между двумя социальными системами. Если они были в основе одинаковыми, то откуда вся эта суета, дипломатические и военные трения, гонка вооружений? «Как мы смотрим на конец холодной войны, коллапс СССР и российскую ориентацию на США?», (International Socialism, No. 66, Spring 1995, pp. 12-14.) — спрашивает Дейв Крауч, сторонник Клиффа в Москве. Согласно его мнению, коллапс сталинизма не был победой американского империализма — несмотря на то, что все буржуазные комментаторы говорили по всему миру.

Там не было никакой „капитуляции“ перед американцами. Когда правящий класс России перестал шататься от поражения, нанесенного ему населением после 1989 года, он усилил свою позицию как дома, так и за границей. Большое шоу, последовавшей за холодной войной, дружбы между Россией и США было необходимо обеим сторонам. Кремлю было нужно убедить своих людей, что старые плохие дни пройдены и, что реформы должны привести их к обильному рыночному будущему. (Там же)

Какую путаницу вы можете видеть? Согласно Дейву Краучу, коллапс сталинизма был результатом усиления государственного капитализма «как дома, так и за границей»! Крауч, несмотря на то, что находится в Москве, кажется живущим на другой планете. Он не видит коллапса производительных сил, хаоса, обнищания масс, политических конвульсий, военной катастрофы, обрушившейся на российских людей. Нет. Все это не важно, а только неким мистическим образом (как именно понимает только Дейв Крауч) предыдущий режим в действительности усилился! Здесь мы должны полностью отойти от марксизма и войти в царство фантастики.

Ясно, «государственные капиталисты» в России и Восточной Европе, пытаясь преодолеть свои проблемы, были вынуждены двинутся к более традиционной форме рыночного капитализма. Другими словами, перевороты в России и Восточной Европе — чисто «тактические» проблемы для различных частей капиталистического класса, их перегруппировка. Приватизация, ключевой момент капиталистической контрреволюции, рассматривается как некий трюк, так как в действительности собственность вовсе не была трансформирована; продажа акций, была просто «механизмом», с помощью которого «государственные капиталисты» могли увеличить свои прибыли! Согласно этому джентльмену, социалисты не могут защищать одну форму капитализма от другой. В начале 1950-х эта позиция привела к тому, что он остался нейтральным в ходе корейской войны, когда деформированное рабочее государство Северная Корея подверглось империалистической атаке. Однако в ходе вьетнамской войны, благодаря давлению студентов и мелкой буржуазии в своих рядах, он фешенебельно поддержал «государственный капитализм» Северного Вьетнама против американского империализма. Сегодня модно не защищать плановую экономику бывшего СССР и Восточной Европы против контрреволюции, а поддерживать румынских студентов, требующих капиталистической реставрации.

Жизнь всегда берет реванш над фальшивыми теориями. Вся искусственная конструкция государственного капитализма лежит в руинах. Хотя, вместо честного признания своих ошибок, они пытаются прикрыть обломки своими ладонями. Теперь они пытаются утверждать, что никаких реальных изменений не произошло. Это немедленно ведет их к маленькой ошибке — они оказываются неспособны отличить революцию и контрреволюцию! Согласно теории Тони Клиффа и прочих, капиталистическая контрреволюция в России сегодня невозможна. С тех пор, как бюрократия «овладела» государством, она играла туже роль, что и капиталистический класс. Где же здесь различия? С этой точки зрения нет разницы, приватизирована собственность или нет, ибо и то и иное — «капитализм»! Таким образом, так называемая теория государственного капитализма, если она будет принята российскими рабочими сегодня, должна совершенно разоружить их перед лицом нарождающейся буржуазии. Одного этого достаточно ,чтобы понять жизненную необходимость теории, которая рано или поздно должна реализоваться на практике.

Троцкий прояснил марксистскую позицию в «Манифесте четвертого интернационала». «Будьте уверены, национализация средств производства в отдельной стране, и притом отсталой, не гарантирует построения социализма. Но она делает возможной в дальнейшем главную предпосылку социализма, а именно плановое развитие производительных сил. Повернуть назад от национализации средств производства на основании того, что при этом не созданы хорошие условия жизни для масс, эквивалентно призыву к разрушению гранитного фундамента на основании того, что невозможно жить без стен и крыши. Классово сознательные рабочие знают, что успех их борьбы за полное освобождение немыслим без защиты уже завоеванных позиций, сколь бы скромными они не были. Тем более обязательно, поэтому, защищать такое колоссальное завоевание как плановая экономика от реставрации капиталистических отношений. Те, кто не могут защитить старые позиции, никогда не завоюют новых.»

Тед Грант

Эскалация напряженности в районе Донбасса породила призрак открытого конфликта, который снова погрузит людей с обеих сторон в кошмар кровопролития. Хотя войска уже отошли от границы, почему произошла эта паника? И кому выгодны продолжающиеся раздоры в регионе?

С момента подписания в 2015 году протоколов о прекращении огня по Минску-2, гражданская война на Донбассе превратилась в открытую войну. Однако это не означало прекращения конфликта. Люди, живущие рядом с линиями боевых действий, часто подвергаются артобстрелам, не говоря уже о том, что они живут в очень милитаризованных районах. Помимо этой новой нормы для людей в регионе конфликта, каждый год украинские и западные СМИ сообщают о «повторной эскалации конфликта» и «угрозе наступления российской угрозы».

Подобные страшилки случались и с российской стороной. Такой период паникеров можно выявлять каждый год с 2016 по 2019. Однако, последняя эскалация пошла еще дальше, с мобилизацией войск из России, а также с Украины, а теперь и с кораблями НАТО. Впоследствии Россия объявила об отводе войск от границы, но повышенная напряженность может сохраняться еще какое-то время.

Проблемы дома

Прошедший год стал периодом наибольшего обострения классовой борьбы в пост-советских странах за последнее десятилетие. Протестное движение, спровоцированное арестом оппозиционера Навального, привело массы протестующих на улицы России. Также это получило отражение. В Украине за последний год по всей стране произошла серия забастовок и протестных движений против увеличения платы за проезд. Обе эти ситуации начали пугать соответствующие правящие классы, и привели к усилению репрессивных мер. Например, президент Украины Владимир Зеленский решил запретить оппозиционные СМИ.

Одна из тысяч протестов цен на коммунальные услуги, недавно прошедших в Украине, известная как «Против тарифного геноцида»

Сходство этих ситуаций не случайно и не результат заговора против народов Восточной Европы. Они являются результатом капиталистического кризиса, разрушившего хрупкую постсоветскую экономику. Соответствующие правящие классы с обеих сторон не имеют другого выхода из кризиса, кроме усиления патриотизма с одной стороны и жестких репрессий против любых намеков на инакомыслие. В то же время эти буржуазные выскочки покупают и строят роскошные особняки и яхты дома заграницей, что резко контрастирует с падением уровня жизни среднего украинского или российского рабочего.

С начала гражданской войны на Донбассе Москва и Киев опирались на патриотизм и поддержку армии, чтобы отодвинуть классовую борьбу, несмотря на ухудшение экономических условий. Когда патриотические чувства утихли, классовая борьба возобновилась, что привело к тому, что Москва и Киев усилили перспективу военного конфликта.

Война ужасна: ужасно выгодна

Спекуляция на войне присуща капитализму со всех сторон. Современные армии зависят не только от поставок оружия, но и от всевозможных материально-технических средств, связанных с питанием, жильем, заправкой и одеждой солдат и личного состава. Компании-партнеры Порошенко и Коломойского активно участвовали в снабжении вооруженных сил, и о многих других контрактах и деловых интересах, вероятно, не сообщается.

В последний период наблюдается тенденция к открытию поставок военного оборудования на международный рынок, вместо того, чтобы полагаться на отечественную промышленность Украины. Неслучайно бюджет национальной безопасности и обороны был увеличен до рекордных 5,45 процента ВВП в 2020 году, а к концу года его доля возрастет еще больше.

Несмотря на крупную военную промышленность по сравнению с ее экономикой в целом, украинская армия импортирует военную технику с начала гражданской войны в 2014 году. В настоящее время импорт составляет 10 процентов ежегодных военных поставок исключительно из стран НАТО, особенно из США. Учитывая слабость украинской экономики, особенно в условиях последнего кризиса, им часто предоставляли оборудование вместе с ссудами, необходимыми для их покупки. Таким образом, украинская экономика и правительство становятся еще более зависимыми от иностранных империалистических интересов.

В августе прошлого года Украина взяла 10-летний кредит в размере 1,6 миллиарда долларов на покупку нескольких британских военно-морских катеров класса Barzan: высокая цена за минимальное улучшение ее черноморского флота. Буквально в этом месяце Зеленский и президент Турции Эрдоган договорились о покупке турецких беспилотных самолетов за 69 миллионов долларов.

Хотя США остаются основными силами, влияющими на Киев, в последнее время мы стали свидетелями вторжения более мелких игроков, таких как Турция и Великобритания. Эрдоган основывает свою поддержку на пантюркизме. Это включает в себя получение определенной поддержки среди крымскотатарских националистов, которые в настоящее время также являются союзниками Киева. Хотя маловероятно, что Эрдоган захочет открытого конфликта с Россией, он оказывает сопротивление Москве. Мы должны отметить роль, которую поддержка Россией президента Сирии Асада сыграла в подавлении амбиций Турции в Сирии. Недавний конфликт в Нагорном Карабахе поставил их на противоположные стороны еще одной опосредованной войны, при этом поддержка Азербайджана со стороны Турции вынудила вмешаться Россию. И, как и в случае с другими второстепенными странами НАТО, Турция довольна тем, что воспользовалась отчаянием Украины, чтобы продать некоторую военную технику.

В том же духе возникла и Великобритания: премьер-министр Борис Джонсон претендует на восстановление некоторого ослабленного империалистического престижа Великобритании, используя Украину для финансирования отечественной оружейной промышленности. 18 апреля было объявлено, что в Черное море отправляется группа кораблей Королевского флота.

Наконец, нельзя упускать из виду интересы российской военной промышленности, поскольку они уступают США 20% рынка. Окружение некоторых украинских солдат-новичков в 2014 году стало благом для их имиджа после того, как они решили серьезно поддержать мятежников Донбасса.

Но вопрос продажи оружия для Москвы вторичен, особенно с учетом того, что на экономику влияют западные санкции. Этот конфликт очень близок к дому, и престиж режима Путина во многом зависит от его способности продемонстрировать силу против Украины и НАТО. В то же время Путин пытается свести дальнейшие санкции к минимуму, поскольку страны НАТО в Западной Европе являются основными направлениями российского экспорта, такого как газ.

Ситуация на Донбассе

Повторная эскалация, хотя и не привела к открытому конфликту, напоминает о худших днях 2014 года для жителей Донбасса, особенно для тех, кто находится ближе всего к границе. Бункерные учения 2014-2015 годов снова во многих городах. Обстрел приграничных районов продолжался даже до того, как недавняя эскалация привела к участившимся обстрелам. Трудно точно сказать, какие сообщения об обстреле являются подлинными, поскольку обе стороны пытаются заявить о своей политической жертве. Тем не менее очевидно, что есть жертвы по обе стороны границы: несколько человек погибают каждые несколько дней. Сообщения о неизбирательных обстрелах, вероятно, верны, учитывая задокументированное отношение ультраправых элементов украинской армии к сепаратистскому населению.

Сам Донбасс управляется тем, что можно охарактеризовать как военная хунта, зависящая от помощи России. Несколько лет назад были убиты представители оппозиции как с левой, так и с русской националистической стороны, даже «промежуточный» (умеренный) премьер-министр ДНР Александр Захарченко.

Некоторые фабрики и шахты были вновь открыты после конфликта, но разорванные экономические связи с Украиной не могут быть перенаправлены через Россию, учитывая капиталистический кризис, когда правительство уже субсидирует собственное производство, чтобы противодействовать низкому спросу. Хотя цены на основные товары остаются ниже по сравнению с ситуацией за границей, безработица растет, и многие из тех, кто может работать, сейчас живут в России или, реже, на Украине.

Настроения, приведшие к отделению Донбасса, были разными, но у многих была иллюзия, что отделение от Украины и присоединение к РФ принесет лучшие экономические перспективы. Сейчас это не так, поскольку Москва, вместо того, чтобы признать или интегрировать Донбасс, довольствовалась тем, что использовала людей в качестве разменной монеты против Украины и НАТО. Отчаявшиеся эмигранты с Донбасса также являются источником относительно дешевой рабочей силы для российских капиталистов. Россия, не в состоянии подавить волнения у себя дома, не в состоянии восстановить Донбасс и не заинтересована в выделении достаточных ресурсов для стабилизации жизни тамошних граждан. Для предотвращения гуманитарной катастрофы направляется достаточная помощь, но не более того.

В связи с открытым конфликтом возникает вопрос о возможной реинтеграции регионов Донбасса в состав Украины. Недавний опрос выявил настроения проживающих здесь людей. В то время как предыдущие опросы показывали сепаратистские настроения по обе стороны линии, контрольные линии Киева сейчас в значительной степени поддерживают реинтеграцию Донбасса в Украину, в то время как отколовшаяся сторона решительно выступает либо за оформление независимых республик, либо за интеграцию в Россию. Эту тенденцию можно частично объяснить бегством склонных к сепаратистам беженцев из контролируемых Киевом территорий в Россию, но также и ощущением, что Москва предала сепаратистское движение.

Опасения среди населения сепаратистских районов оправдываются возможными репрессиями со стороны вооруженных украинских ультраправых. Многие помнят подобные инциденты с первых дней гражданской войны. Если чему-то и научились за 30 лет после распада СССР, так это тому, что олигархи подвергают рабочих (будь то украинские, русские или другие) бездонным страданиям, чтобы увеличить их собственное богатство и привилегии, а также приспосабливаться к ним. Требованиям МВФ и империализма.

Вспомните здесь покойного лидера левых повстанцев на Донбассе Алексея Мозгового, который хотел превратить гражданскую войну в восстание с обеих сторон против их собственных олигархов, в частности, зарегистрировавшись для участия в выборах в Украине перед его убийством. Этот дух общей солидарности рабочих — единственный путь, по которому рабочие бывшего СССР могут спастись от своих страданий.

Возобновится ли открытая война?

Только сейчас эскалация начала утихать, когда российские войска отходят от границы. Возобновление открытого конфликта кажется маловероятным. Результатом дальнейшей борьбы за рабочих Донбасса, Украины и России — будь то живущие в зоне конфликта, призванные в армию или охваченные национализмом — будет не что иное, как более резкое снижение уровня жизни для них самих и их соседей. Есть основания подозревать, что для правящего класса Украины и России эта демонстрация силы одновременно означает попытку добиться уступок с другой стороны и одновременно запугать их внутреннюю классовую борьбу до подчинения. Возобновление открытой войны маловероятно, но кризисные времена всегда более непредсказуемы.

Марксисты на все стороны должны недвусмысленно выступить против всех сторонников войны и разоблачить их гнилую наживу на этом конфликте. На Украине это распространяется от олигархии до всех оголтелых националистов, пришедших на службу в правительство за последние пять лет. Единственный способ свергнуть олигархию — это классовая солидарность по всем линиям разделения. Хотя тех, кто обращается с этим призывом, немного, наша перспектива — единственный путь вперед, и наше число растет.

Петр Михайленко

Тридцатилетие распада СССР и восстановления капитализма в Украине было отмечено празднованиями в Киеве, 24 августа. В центре внимания во время церемонии празднования оказались бывшие президенты Ющенко, Кучма и Порошенко, успевшие побывать президентами в период перехода ко все более рыночной экономике. Но за этим ликованием скрываются три десятилетия всевозрастающей бедности, неравенства и репрессий. Такова подлинная история капитализма в Украине.

Нынешний президент Владимир Зеленский сместил президентского олигарха Порошенко в 2019 году, отчасти благодаря тому, что дистанцировался от патриотической истерии предшественника. Но речь Зеленского в День независимости была наполнена чванливым шовинизмом а-ля Порошенко, когда тот лирически рассказывал о великом национальном наследии Украины:

«Здесь начиналось православие, здесь было положено начало старославянскому языку»… «Мы — молодая семья из знаменитой династии Киевской Руси»… «Мы — потомки могущественной страны, которая была центром Европы». И так далее.

Возможно, самым нелепым моментом всей его речи была претенциозная ссылка на набег 1616 года на татарскую Кафу (Крым) группы наемников-казаков, на типично жестокий средневековый набег, который Зеленский, по-видимому, считает сегодня великим источником национальной гордости украинцев.

Большую часть своего выступления Зеленский посвятил «достижениям» молодого украинского государства, в основном тех лет, когда его партия «Слуга народа» находилась у власти.

Самым поразительным в его речи было несоответствие между стремлением Зеленского приукрасить успехи своей партии и тем, как мало было в действительности достигнуто за последние три года.

Например, он с гордостью заявил:

«Поэтому впервые за 30 лет „Антонов“ строит для государства три самолета, для армии строят вертолеты на украинских лопастях и в этом году строятся новые танки. Сильная страна возрождает военно-морской флот, военно-морские базы и строит корветы».

В действительности же некогда всемирно известные авиастроительная и военно-морская промышленность Украины являют лишь тень самих себя. Они были уничтожены капиталистической реставрацией, десятки тысяч уволенных рабочих легко это подтвердят.

Данный спад усугубился конфликтом Киева и Москвы, что привело к разрыву связей с важными субподрядчиками в России; а также возросшей опорой на иностранное оборудование, поставляемое империалистическими союзниками Киева.

Сохраняющийся спрос на самолеты Антонова является свидетельством того, насколько развиты были аэрокосмические технологии Украины в преддверии обретения независимости. Опираясь на это наследие Украина до сих пор может похвастаться строительством самого большого самолета в мире.

Тем не менее, производительность сейчас в несколько раз меньше, чем было раньше. Ситуация с судостроением еще хуже — в конце прошлого года знаменитая Николаевская судостроительная верфь начала процедуру банкротства.

Зеленский хвастался достижениями в строительстве: «Тысяч километров дорог»; «Сотни школ, садиков, больниц».

Нет ничего необычного в том, что страна с населением в более чем 40 миллионов человек вынуждена создавать инфраструктуру такого масштаба, поскольку эти объекты необходимо регулярно перестраивать и обслуживать.

О чем он не упомянул, так это о падении качества этой важной инфраструктуры во всех отношениях. Дороги за пределами основных автомагистралей опасны, а качество школ и больниц серьезно ухудшается, поскольку программы, начатые при Порошенко, сократили присутствие государственных медицинских учреждений в сельской местности.

В 2019 году Зеленский произнес немало громких слов о борьбе с коррупцией. В своем выступлении он приветствовал деятельность своего правительства, «которое выполняет свои обещания и снимает неприкосновенность с депутатов».

Однако эти новые стандарты по устранению политической неприкосновенности применяются очень избирательно. К примеру, бывший президент Виктор Янукович, который был свергнут правительством Евромайдана в 2014 году, по-прежнему находится в изгнании. Между тем, Порошенко разрешили сидеть в первом ряду во время празднования Дня независимости в Киеве, несмотря на то, что в прошлом году с его стороны был зафиксирован сговор с иностранной властью с целью отстранения неудобного прокурора. Все судебные процессы против него прекращены.

При отсутствии каких-либо существенных материальных достижений Зеленский засорял свое выступление чисто символическими лозунгами Евромайдана о достоинствах европейской интеграции.

«[Украина] впервые запускает народовластие», — сказал он. «Страна становится партнером НАТО с расширенными возможностями…Такую страну официально поддержат другие, когда она будет подавать заявку на вступление в ЕС. Но если она будет такой страной – ей не нужно просить приглашения, будут просить ее»

Помимо пустых обещаний процветания и демократии под эгидой ЕС, в целом речь Зеленского была посвящена защите наследия капиталистической реставрации в Украине. В действительности же она не привела ни к чему, кроме роста бедности и страданий для подавляющего большинства населения.
Тридцатилетие капитализма в Украине

Страдания, измеренные в цифрах

Недавняя статья на BBC Ukraine, посвященная годовщине капиталистической реставрации, не могла не привести некоторые шокирующие данные об изменениях в Украине с момента распада СССР до наших дней.

К примеру, население страны сократилось с 52 миллионов в 1991 году до 45 миллионов в 2014 году, когда Украина в последний раз включала в себя территорию УССР. Объясняется это преимущественно экономической эмиграцией и более низким уровнем рождаемости, явившимся результатом ухудшения экономического положения.

Число детей (от 0 до 17 лет) в 2021 году (7,5 миллионов) показало сокращение почти вдвое по сравнению с более чем 13 миллионами в 1991 году. Сепаратизм и экономический кризис, последовавший за начавшейся в 2014 году гражданской войной, привели к сокращению численности населения примерно до 41,5 миллиона человек к 2021 году. Также следует иметь в виду, что многие из них — это люди, которые зарабатывают на тяжелой работе в более богатых странах, возвращаясь в Украину лишь сезонно.

Уже в 1989 году ожидаемая продолжительность жизни в Украине начала снижаться в результате рыночных реформ и нестабильности, достигнув в 1998 году минимума в 67 лет. За этот период средняя продолжительность жизни в Европе и США увеличилась на 9-10 лет.

Только в 2013 году ожидаемая продолжительность жизни в Украине, наконец, достигла пика 1988 года в 71 год, и которая в настоящее время составляет 73 года, что несколько ниже, чем в среднем в мире. Националисты говорят о жизнях, потерянных в СССР из-за голода и политических репрессий, но изучение 1990-х годов показывает, что экономический коллапс после капиталистической реставрации привел к миллионам преждевременных смертей, что сопоставимо с количеством жизней, унесенных голодом в 1930-х годах при Сталине.

На другом конце возрастной шкалы число пенсионеров с 1991 по 2021 год уменьшилось с 13 до 11 миллионов. Здесь мы имеем гораздо меньшее сокращение, чем в случае молодежи. К этому добавилось повышение пенсионного возраста с 55 (норма в СССР) до 60 лет.

Этой части украинского общества, наверное, пришлось хуже всего. Средняя пенсия составляет около 3700 гривен (138,43 долларов США) в месяц, но 65 процентов пенсионеров получают менее 3000 гривен (107,80 долларов США) в месяц. Примерно 80 процентов одиноких пенсионеров в Украине живут за официальной чертой бедности. И это без многих бесплатных или недорогих медицинских услуг и лекарств, на которые они могли бы рассчитывать в условиях плановой экономики.

Пагубное влияние рынка на здравоохранение было дополнительно продемонстрировано кризисом COVID-19. Статистика показывает превышение не менее чем в 80 000 смертей по сравнению со средними показателями ранее. Условия были особенно плохи для медицинских работников, которым были почти полностью лишены государственной поддержки, что привело к тому, что многие уволились, что, в свою очередь, подорвало способность сектора здравоохранения справиться с пандемией.

Эта массовая бедность, с которой столкнулись украинцы после распада СССР, резко контрастирует с непристойным богатством выскочек-бюрократов, менеджеров и бандитов, заработавших миллиарды на грабеже государственных активов в 90-е годы. Продолжительность жизни среднего украинца в это время упала в среднем на четыре года, и его экономическое положение достигло дна.

Несмотря на все разговоры Зеленского о том, что он «против олигархии», всей своей карьерой в сфере развлечений и политики он обязан тесному сотрудничеству с семьей миллиардера-олигарха Игоря Коломойского. Несмотря на то, что между ними двумя открылся раскол — американский империализм помогает Зеленскому подрезать крылья Коломойскому в связи с обвинениями в коррупции — президент тысячью нитей связан с прогнившей олигархией и капиталистической системой, которую она представляет.

Свободный рынок против демократии

Капитализм допускает определенные демократические свободы только до тех пор, пока те служат защите экономических интересов правящего класса. В свое время победа буржуазии над феодальной аристократией потребовала опоры на крестьянские и пролетарские массы. Тем самым произошло распространение в определенной степени демократических прав на низы.

Не щедрость буржуазии, а классовая борьба низов расширила и сохранила эти права. И, как демонстрируют поддержка Наполеона французскими банкирами или поддержка Гитлера со стороны веймарских капиталистов, буржуазия готова отказаться от своих демократических претензий, если почувствуют в этом необходимость.

В книге «Государство и революция» Ленин писал, что формальная буржуазная демократия — это лишь оболочка диктатуры капитала, предоставляющая ограниченный выход разочарованию рабочего класса, которому периодически разрешается выбирать, «кто его будет грабить».

Несмотря на все разговоры о переходном периоде 90-х годов к демократии и вовлечении в нее масс, события 90-х годов во всех постсоветских странах управлялись не волей народа, а финансовыми и личными интересами крошечного меньшинства бюрократов и олигархов.

Поток пропаганды в средствах массовой информации прославлял достоинства западноевропейской демократии, в то время как западный капитал помогал финансировать разрушение постсоветской экономики, извлекая из этого для себя огромную прибыль.

Сам референдум о независимости 1991 года явился манипуляцией прокапиталистической бюрократии, и его пришлось провести дважды, чтобы получить желаемый результат.

Хотя в стране и не случилось эквивалента ельцинского переворота, фальсификации результатов выборов в 1990-е годы были обычным явлением. Когда Коммунистическая партия Украины почти вернулась к власти в конце 90-х годов, закулисные сделки между государственными бюрократами, олигархией и украинскими медиа-магнатам позволили Леониду Кучме и украинским капиталистам удержать власть.

«Демократия» в капиталистической Украине была с самого начала отмечена регулярными убийствами журналистов и различных политических деятелей. Голосование было разрешено, но большинство репрессивных элементов переродившегося рабочего государства СССР продолжала использовать олигархия, которая имела экономическую власть и держала под контролем правительственную бюрократию.

Этот процесс продолжается и сегодня: заключают в тюрьмы и убивают журналистов, которые выступают против националистического статус-кво при постевромайданском режиме. Между тем, в прошлом году были усилены репрессивные меры против оппозиционных СМИ, и новые санкции вводились ежемесячно.

Зеленский также применяет репрессивные меры против различных слоев правящего класса. Его санкции в отношении оппозиционных СМИ и предполагаемая «война против олигархов» заставили BBC сравнить его с президентом России Владимиром Путиным.

Но так же как Путин отправил в изгнание Бориса Березовского и Михаила Ходорковского, объединившись с большинством оставшихся олигархов, «война» Зеленского ведется им только против тех слоев олигархии, которые его не поддерживают, таких как Виктор Медведчук, который в настоящее время находится под домашним арестом, по обвинению в государственной измене и коррупции.

Несмотря на подавление отдельных оппонентов и междоусобные ссоры между различными кланами олигархов, Зеленский является верным представителем интересов украинского капитализма в целом.

Короче говоря, демократия последнего периода на Украине была ширмой, за которой олигархия и буржуазные бюрократы использовали государственную власть, чтобы разжиреть на остатках плановой экономики и лишить рабочих достойного существования. Зеленский продолжает эту сомнительную традицию.

Национальная независимость и империализм

В своей работе «Россия: от революции к контрреволюции» теоретик марксизма Тед Грант так комментировал перспективы новых независимых советских республик:

«Более того, распад СССР породил острые экономические проблемы, развившиеся на фоне чрезвычайной взаимозависимости всех республик после десятилетий централизованной плановой экономики. В результате начали проявлять себя как центробежные и центростремительные тенденции. Только Украина имеет относительно прочную экономическую основу для независимости, но даже украинская экономика все еще связана тысячью нитей с могущественным соседом.

Десятилетия сталинских репрессий породили мощное стремление народов освободиться от гнета Москвы, но, как замечал Горбачев, население всех республик было смешанным. Шовинисты каждой республики демонстрируют самую грубую нетерпимость по отношению к национальным меньшинствам в своих собственных государствах, те, в свою очередь, опасаются стать угнетенным меньшинством в небольших новых «независимых» республиках. Прибалтийские националисты сочетают порочное шовинистическое отношение к русским, польским и другим народам с самым отвратительным преклонением перед западным империализмом.

Практика показала, что распад СССР, где экономики всех республик были связаны друг с другом означал катастрофу для всех народов. Нынешняя ситуация не является прочной. Рано или поздно, так или иначе, они воссоединятся с Россией. Если это произойдет на основе капитализма, национальное угнетение будет чрезвычайно усилено в их отношениях, которые приобретут характер империалистических. Но опыт «самостоятельности» до сих пор был настолько катастрофическим, что даже значительная часть населения Украины со стиснутыми зубами, вероятно, предпочтет вернуться. Только режим рабочей демократии может гарантировать подлинную свободу для всех республик в рамках свободной федерации с всеобщим плановым производством, где контроль будет находиться в руках трудящихся, а народам будет дана самая полная автономия и гарантия права на самоопределение».

В эпоху империализма независимость для экономически более слабых капиталистических стран означает отказ от своих прав в пользу ближайших более крупных империалистических держав. В отличие от небольших государств, таких как страны Прибалтики или государств на Кавказе, украинский правящий класс сумел сохранить некоторую степень независимости, балансируя между влиянием империалистических интересов России и западного империализма США и ЕС. Обе стороны этой международной борьбы за прибыли имели свои интересы, представляемые частями украинского политического класса.

Эта ситуация вышла из равновесия с событиями Евромайдана, в результате которых с одной стороны оказалась Украина под контролем Киева, с другой стороны сепаратистский Донбасс и российский Крым. Обе стороны подпали под влияние империализма больше, чем когда-либо прежде. Донбасс полностью зависит от России (хотя и не получает официального признания со стороны Москвы), в то время как Зеленский угождает Западу, подчеркивая CNN, насколько важно для США получить больше присутствия в Украине.

Но, несмотря на возросшее влияние американского и европейского империализма в последнее десятилетие, украинский класс капиталистов и государственный аппарат сохраняют некоторую степень независимости и представляют собой непредсказуемую помеху для своих иностранных союзников. Об этом свидетельствует их недавнее сближение с Китаем, главным соперником американского империализма.

Широкий взгляд на историю

Наследие плановой экономики в СССР позволило остаткам отсталой Российской империи почти сравняться с развитыми капиталистическими странами всего за полвека. Прогресс этот был омрачен тем фактом, что во главе его стояла сталинская бюрократия.

Ряд завоеваний 1917 года был ликвидирован, в том числе попытки угнетенных национальностей добиться самоопределения, в том числе в культурной сфере. Бюрократия частично переняла шовинизм, существовавший ранее при царизме, что нашло выражение во внутренней политике сталинского СССР с конца 1920-х годов. На смену рабочей демократии революционных времен пришла диктатура бюрократии.

Позднее рабочий класс был совершенно дезориентирован событиями конца 80-х и 90-х годах. Руководство СССР, которое ранее в значительной степени поддерживало плановую экономику на службе рабочих, отказалось от нее в пользу рынка.

Не имея нужды защищать завоевания плановой экономики в течение десятилетий, и в условиях когда любая оппозиция постоянно подавлялась, рабочие были отданы на милость новым украинским капиталистам. Большинство лидеров Коммунистической партии и государственных профсоюзов были весьма рады найти свое место при новом порядке в качестве лояльной оппозиции, способной теперь пользоваться своими привилегиями менее скрытно, чем в старые времена.

События Евромайдана привели к еще большей дезориентации и расколу общества по национальным мотивам. По мере того как рабочий класс переживает очередной цикл разочарования в своих капиталистических правителях, некогда стабильный мировой капитализм испытывает серьезные потрясения.

Улицы Парижа, которые когда-то были символами роскоши для западных украинцев, все больше и больше превращаются в символы открытой классовой борьбы. Режим Путина, символ компетентного правительства для миллионов украинцев на юге и востоке, также дает трещину под давлением капиталистического кризиса, о чем свидетельствует сокращение голосов за правящую партию на недавних федеральных выборах.

Между тем, накопление смертей и страданий на одном полюсе общества и непристойных прибылей на другом во время кризиса COVID-19 вновь выявило крайнее варварство капиталистической системы.

Время социализма на Украине и в бывшем СССР не прошло. Его необходимость станет еще более очевидной, поскольку кризис капитализма продолжает провоцировать обострение классовой борьбы во всем мире.

Петр Михайленко