Статті та нотатки

Карл Маркс

З різних сторін нам закидали, що ми не змалювали тих економічних відносин, які становлять матеріальну основу сучасної класової і національної боротьби. Ми систематично торкалися цих відносин тільки тоді, коли вони безпосередньо виступали в політичних колізіях.

Перш за все треба було простежити класову боротьбу в повсякденному ході історії і емпірично довести на наявному і з кожним днем знов виникаючому історичному матеріалі, що одночасно з поневоленням робітничого класу, який зробив Лютневу і Березневу революції[1], були переможені і його противники — буржуазні республіканці у Франції, класи буржуазії і селянства, що боролися проти феодального абсолютизму, на всьому європейському континенті; що перемога «чесної республіки» у Франції була в той самий час поразкою націй, які відповіли на Лютневу революцію героічними війнами за незалежність; що, нарешті, Европа, з поразкою революційних робітників, знову впала в своє старе подвійне рабство — в анґло-російське рабство. Червнева боротьба в Парижі, падіння Відня, листопадова траґікомедія 1848 р. в Берліні, відчайдушні зусилля Польщі, Італії та Угорщини, голод в Ірландії — ось головні моменти, в яких підсумовувалась класова боротьба між буржуазією і робітничим класом в Европі і на аналізі яких ми показали, що всяке революційне повстання, хоч би й якою далекою здавалася його ціль від класової боротьби, мусить кінчитися поразкою, поки не переможе революційний робітничий клас; що всяка соціальна реформа лишиться утопією, поки пролетарська революція і феодальна контрреволюція не поміряються зброєю в світовій війні. У нашому викладі, як і в дійсності, Бельґія і Швейцарія були траґікомічними, карикатурними жанровими начерками у великій історичній картині: перша — зразковою державою буржуазної монархії, друга — зразковою державою буржуазної республіки, обидві — державами, які уявляють собі, ніби вони незалежні від класової боротьби, як і від європейської революції.

Тепер, після того як наші читачі бачили, як розвивалась в колосальних політичних формах класова боротьба 1848 р., буде цілком своєчасно розглянути ближче самі економічні відносини, на яких ґрунтується як існування буржуазії та її класове панування, так і рабство робітників.

У трьох великих відділах ми з’ясуємо: 1) відношення найманої праці до капіталу, рабство робітника, панування капіталіста; 2) неминучу загибель середніх буржуазних класів і так званого середнього стану при теперішній системі; 3) торговельне поневолення і експлуатацію буржуазних класів різних європейських націй деспотом світового ринку — Анґлією.

Ми будемо старатися зробити наш виклад якомога простішим і популярнішим, ми не передбачатимемо знайомства навіть з найелементарнішими поняттями політичної економії. Ми хочемо, щоб нас розуміли робітники. До того ж у Німеччині панують найразючіше неуцтво і плутанина понять про найпростіші економічні відносини, починаючи від патентованих захисників існуючого порядку і кінчаючи соціалістичними чудотворцями та невизнаними політичними ґеніями, якими роздрібнена Німеччина ще багатша, ніж батьками отчизни.

Отже, насамперед — перше питання:

Що таке заробітна плата? Чим вона визначається?

Якщо спитати у робітників: «яка ваша заробітна плата?», то один відповість: «я одержую від мого буржуа одну марку за робочий день», другий: «я одержую дві марки» і т. д. Залежно від різних галузей праці, в яких вони зайняті, вони назвуть різні суми грошей, які вони одержують від того чи іншого буржуа за виконання певної роботи, наприклад, за те, щоб виткати метр полотна або скласти друкарський аркуш. Але не зважаючи на всю відмінність їх відповідей, всі вони сходяться в одному пункті: заробітна плата є сума грошей, яку капіталіст платить за певний робочий час або за виконання певної роботи.

Отже, капіталіст, як здається, купує за гроші працю робітників, а робітники за гроші продають йому свою працю. Але це лише видимість. Те, що вони в дійсності продають за гроші капіталістові, це — їх робоча сила. Капіталіст купує цю робочу силу на день, на тиждень, на місяць і т. д. А після того, як він її купив, він її споживає, примушуючи робітників працювати протягом умовленого часу. За ту саму суму грошей, за яку капіталіст купив їх робочу силу, напр., за дві марки, він міг би купити два фунти цукру або певну кількість якогонебудь іншого товару. Дві марки, за які він купив два фунти цукру, є ціна двох фунтів цукру. Дві марки, за які він купив споживання робочої сили протягом 12 годин, є ціна 12-годинної праці. Отже, робоча сила є товар, — цілком такий самий товар, як і цукор. Але праця міряється годинами, а цукор — вагою.

Свій товар, робочу силу, робітники обмінюють на товар капіталіста, на гроші, і при тому цей обмін відбувається в певній пропорції. Стільки то грошей за такий то час споживання робочої сили. За 12-годинну працю ткача — дві марки. Але ці дві марки — хіба вони не представляють всі інші товари, які можна купити за дві марки? Отже, в дійсності робітник обміняв свій товар, робочу силу, на всякого роду товари, і при тому в певній пропорції. Капіталіст, давши йому дві марки, дав йому в обмін на його робочий день стільки то м’яса, стільки то одежі, стільки то дров, освітлення і т. д. Отже, дві марки виражають відношення, в якому робоча сила обмінюється на інші товари, виражають мінову вартість його робочої сили. Мінова ж вартість товару, виражена в грошах, називається його ціною. Отже, заробітна плата є тільки особлива назва для ціни робочої сили, яку звичайно називають ціною праці, для ціни того своєрідного товару, що не має іншого вмістилища, як людську плоть і кров.

Візьмім першого-ліпшого робітника, наприклад, ткача. Капіталіст дає йому ткацький верстат і пряжу. Ткач сідає за роботу, і з пряжі стає полотно. Капіталіст забирає собі це полотно і продає його, наприклад, за 20 марок. Чи є заробітна плата ткача його часткою в полотні, в 20 марках, в продукті його праці? Ні в якому разі. Адже ткач одержав свою заробітну плату ще задовго до того, як полотно було продане, може задовго до того, як воно було цілком ви¬ткане. Отже, капіталіст платить цю заробітну плату не з тих грошей, які він уторгує за полотно, а з тих грошей, що є в нього в запасі. Як ткацький верстат і пряжа не є продуктом праці ткача, якому їх дав буржуа, так само не є продуктом праці ткача і ті товари, які він одержує в обмін на свій товар, робочу силу. Може статися, що буржуа зовсім не знайде покупця на своє полотно. Може статися, що він, продавши полотно, не виручить навіть виплаченої заробітної плати. Може також статись, що він продасть його дуже вигідно в порівнянні з виплаченою ткачеві заробітною платою. Ткача все це зовсім не обходить. На одну частину свого наявного майна, свого капіталу, капіталіст купує робочу силу ткача цілком так само, як на другу частину свого майна він купує сировинний матеріал — пряжу — і знаряддя праці — ткацький верстат. Зробивши ці покупки, — а до них належить також потрібна для виробництва полотна робоча сила, — капіталіст продукує з сировинними матеріалами і знаряддями праці, які належать лише йому. Звичайно, до числа останніх належить також і наш добрий ткач, який так само не має ніякої частки в продукті або в ціні продукту, як і ткацький верстат.

Отже, заробітна плата не є частка робітника у виробленому ним товарі. Заробітна плата є частина наявних уже товарів, на яку капіталіст купує собі певну кількість продуктивної робочої сили.

Отже, робоча сила є товар, який його власник, найманий робітник, продає капіталові. Для чого він продає цей товар? — Для того, щоб жити.

Але діяльність робочої сили, праця, це — життьова діяльність самого робітника, прояв його власного життя. І цю життьову діяльність він продає другому, щоб забезпечити собі необхідні засоби існування. Отже, його життьова діяльність є для нього лише засіб, який дає йому можливість існувати. Він працює для того, щоб жити. Він сам не вважає працю частиною свого життя, навпаки, працювати — значить для нього жертвувати життям. Праця, це — товар, проданий ним другому. Тому і продукт його діяльності не є мета його діяльності. Те, що він виробляє для себе самого, це — не шовк, який він тче, не золото, яке він добуває в копальнях, не палац, який він будує. Для себе самого він виробляє заробітну плату, а шовк, золото, палац перетворюються для нього в певну кількість засобів існування, може в бавовняну сорочку, в мідну монету, в підвальне приміщення. А чи вважає робітник, який 12 годин на день тче, пряде, свердлує, точить, будує, копає, розбиває каміння, носить тягарі і т. д., — чи вважає він це 12-годинне ткання, прядіння, свердлування, токарську роботу, будування, копання, розбивання каміння за прояв свого життя, за життя? Навпаки, життя для нього починається тоді, коли ця діяльність припиняється, — за обіднім столом, в трактирі, в ліжку. А дванадцятигодинна праця не має для нього ніякого сенсу як ткання, прядіння, свердлування і т. д., а тільки як заробіток, що дає йому змогу попоїсти, піти в трактир, лягти в ліжко. Коли б шовкопрядна гусениця пряла для того, щоб мати можливість проіснувати гусеницею, вона була б справжнім найманим робітником. Робоча сила не завжди була товаром. Праця не завжди була найманою працею, тобто вона не завжди була вільною працею. Раб не продавав своєї робочої сили рабовласникові, так само як віл не продає своїх послуг селянинові. Раб, разом з своєю робочою силою, раз назавжди проданий своєму власникові. Він — товар, який може переходити з рук одного власника в руки іншого. Сам він — товар, але робоча сила не є його товаром. Кріпак продає лише частину своєї робочої сили. Не він одержує плату від власника землі, а, навпаки, власник землі одержує від нього данину.

Кріпак є приналежність землі і приносить плоди власникові землі. Навпаки, вільний робітник продає себе самого, і при тому частинами. День-у-день він продає з публічного торгу 8, 10, 12, 15 годин свого життя тому, хто більше дає, — власникові сировинних матеріалів, знарядь праці і засобів існування, тобто капіталістові. Робітник не належить ні власникові, ні землі, але 8, 10, 12, 15 годин його щоденного життя належать тому, хто їх купує. Робітник кидає капіталіста, до якого він найнявся, коли він хоче, а капіталіст звільняє робітника, коли він вважає це за потрібне, коли він не може більше взяти з нього ніякої користі або тієї користі, на яку він розраховував. Але робітник, що його єдиним дже¬релом доходу є продаж робочої сили, не може покинути весь клас покупців, тобто клас капіталістів, не прирікаючи себе на голодну смерть. Він належить не тому чи іншому капіталістові, а всьому класові капіталістів; і при цьому він сам мусить подбати про те, щоб потрапити в належні руки, тобто щоб знайти покупця в цьому класі капіталістів.

Перше ніж перейти тепер до докладного аналізу відносин між капіталом і найманою працею, ми коротко викладемо найзагальніші умови, що грають роль при визначенні заробітної плати.

Заробітна плата є, як ми бачили, ціна певного товару, робочої сили. Отже, заробітна плата визначається тими са¬мими законами, які визначають ціну всякого іншого товару. Отже, питання: як визначається ціна товару?

Чим визначається ціна товару?

Конкуренцією між покупцями і продавцями, відношенням між попитом і постачанням, між вимогою і поданням. Конкуренція, що нею визначається ціна товару, є тристороння.

Один і той же товар пропонується різними продавцями. Хто продає товари тієї самої якості якнайдешевше, той напевно витіснить усіх інших продавців і забезпечить собі найбільший збут. Таким чином продавці ведуть між собою боротьбу за збут, за ринок. Кожний з них хоче продавати, продавати якомога більше і по змозі сам продавати, усунувши всіх інших продавців. Тому один продає дешевше, ніж інший. Отже, має місце конкуренція між продавцями, яка знижує ціну пропонованих товарів.

Але має місце також конкуренція і між покупцями, яка, .з свого боку, підвищує ціну пропонованих товарів.

Нарешті, існує конкуренція між покупцями і продавцями. Одні хочуть якнайдешевше купити, другі — якнайдорожче продати. Результат цієї конкуренції між покупцями і продавцями залежатиме від того, в якому співвідношенні знаходяться обидві вказані вище сторони конкуренції, тобто від того, де конкуренція сильніша: в таборі покупців, чи в таборі продавців. Промисловість виводить одну проти другої дві армії, в кожній з яких у свою чергу відбувається боротьба в її власних лавах. Перемагає та армія, в лавах якої відбувається найменша бійка.

Припустім, що на ринку є 100 пак бавовни, тимчасом як покупців є на 1 000 таких пак бавовни. Отже, в цьому разі попит більший за подання в 10 разів. Конкуренція між покупцями буде, отже, дуже сильна; кожний з них схоче вирвати собі одну, а коли можна, то й всі сто пак. Цей приклад не є довільне припущення. В історії торгівлі ми переживали часи недороду бавовни, коли кілька капіталістів, об’єднавшись між собою в союз, намагались закупити не сто пак, а весь наявний на земній кулі запас бавовни. Отже, в наведеному нами випадку кожний покупець намагатиметься усунути іншого, пропонуючи за кожну паку бавовни відносно вищу ціну. Продавці бавовни, бачачи найзапеклішу боротьбу в лавах ворожого війська і будучи цілком певні, що продадуть всі 100 пак, стерегтимуться вступати в бій між собою, щоб не знизити ціну бавовни в той самий момент, коли їх противники один з одним змагаються її підвищити. Отже, в лавах продавців раптом встановлюється мир. Як один протистоять вони покупцям, по-філософському склавши навхрест руки, і їх вимогам не було б меж, коли б пропозиції найбільш настирливих охотників до бавовни, з свого боку, не мали дуже визначених меж.

Отже, якщо подання якогонебудь товару слабше, ніж попит на цей товар, то має місце лише незначна конкуренція між його продавцями або навіть її зовсім немає. В тій самій мірі, в якій слабшає конкуренція між продавцями, зростає конкуренція між покупцями. Результат: більш або менш значне підвищення цін товарів.

Як відомо, частіше має місце протилежний випадок з протилежним результатом. Значне перевищення подання над попитом: відчайдушна конкуренція між продавцями; брак покупців; збування товарів за безцінь.

Але що значить підвищення і зниження цін, що значить висока і низька ціна? Піщинка здається високою, коли її розглядати через мікроскоп, а башта є низька порівняно з горою. І якщо ціна визначається відношенням між попитом і поданням, то чим визначається відношення між попитом і поданням?

Звернімось до першого-ліпшого буржуа. Він ні на хвилину не задумається і, мов новий Александр Македонський, розрубає цей метафізичний узол за допомогою таблиці множення. Якщо виготовлення того товару, який я продаю,— скаже він нам, — коштувало мені 100 марок, а я одержую при його продажу 110 марок, — по скінченні року, розуміється, — то це буде цілком пристойний, чесний, законний зиск. Якщо ж я при обміні одержую за товар 120, 130 марок, то це високий зиск; якщо ж я одержую цілих 200 марок, то це вже надзвичайний, величезний зиск. Отже, що служить для буржуа мірою зиску? Витрати виробництва його товару. Якщо він в обмін за свій товар одержує таку кількість інших товарів, виготовлення яких коштувало менше, ніж виготовлення його товару, то він — програв. А якщо він в обмін за свій товар одержує таку кількість товарів, виготовлення яких коштувало більше, то він — виграв. Зниження чи підвищення свого зиску він обчислює за числом градусів, на яке мінова вартість його товару стоїть нижче чи вище нуля — витрат виробництва.

Ми вже бачили, як зміна співвідношення між попитом і поданням викликає то підвищення, то зниження цін, то високі, то низькі ціни. Якщо ціна одного товару в наслідок недостатнього подання або непомірно вирослого попиту значно підвищується, то неминуче відповідно знижується ціна якогонебудь іншого товару, бо ціна якого-небудь товару виражає в грошах лише відношення, в якому інші товари даються в обмін на нього. Якщо, наприклад, ціна метра шовкової матерії підвищується з 5 марок до 6, то ціна срібла у відношенні до шовкової матерії впала, і так само впала у відношенні до шовкової матерії ціна всіх інших товарів, ціни яких лишилися незмінними. Тепер треба давати більшу кількість цих товарів, щоб одержати в обмін таку саму кількість шовкової матерії, як раніше. Який буде наслідок підвищення ціни якогонебудь товару? Маса капіталів кинеться в цвітущу галузь промисловості, і цей приплив капіталів до найвигіднішої галузі промисловості триватиме доти, поки вона не почне давати звичайний зиск, або навіть поки ціна її продуктів, в наслідок перепродукції, не впаде нижче витрат виробництва.

Навпаки, якщо ціна якогонебудь товару впаде нижче витрат його виробництва, то капітали відпливуть з галузі виробництва цього товару. За винятком того випадку, коли дана галузь промисловості не відповідає вже більше вимогам часу і тому мусить зникнути, виробництво даного товару, тобто його подання, зменшуватиметься в наслідок цієї втечі капіталів доти, поки воно не стане відповідним до попиту, отже, поки ціна товару не підвищиться знову до рівня витрат його виробництва, або, точніше, поки подання не впаде нижче попиту, тобто поки ціна товару не підвищиться знову понад витрати його виробництва, бо ринкова ціна товару завжди стоїть вище або нижче витрат його виробництва.

Ми бачимо, як капітали постійно відпливають і припливають з однієї галузі промисловості в іншу. Висока ціна викликає занадто сильний приплив, низька ціна — занадто сильний відплив капіталів.

З іншої точки зору ми могли б показати, що не тільки подання, але й попит визначається витратами виробництва. Але це відвело б нас занадто далеко від нашого предмету.

Ми тількищо бачили, яким чином коливання подання і попиту знову й знову зводять ціну товару до рівня витрат виробництва. Правда, дійсна ціна товару завжди стоїть вище або нижче витрат виробництва; але підвищення і зниження взаємно покриваються, — так що протягом певного періоду часу, коли підсумувати вплив промислових припливів і відпливів, товари обмінюються один на один відповідно до витрат виробництва, отже ціна їх визначається витратами їх виробництва.

Це визначення ціни витратами виробництва не треба розу¬міти в тому сенсі, в якому його розуміють економісти. Економісти кажуть, що пересічна ціна товарів дорівнює витратам виробництва; такий, мовляв, закон. Вони розглядають як випадковість той анархічний рух, в якому підвищення ціни урівноважується її падінням, а падіння — підвищенням. З таким самим правом можна було б, — як це і роблять інші економісти, — коливання цін розглядати як закон, а визначення їх витратами виробництва — як випадковість. На ділі ж тільки ці коливання, які, як виявляється при ближчому розгляді, приносять з собою найжахливіші спустошення і, подібно до землетрусів, потрясають буржуазне суспільство в його основах, — тільки ці коливання в своєму ході і приво¬дять до того, що ціна визначається витратами виробництва. Сукупний рух цього непорядку є його порядок. В ході цієї промислової анархії, в цьому коловороті конкуренція, так би мовити, урівноважує одну крайність другою.

Ми бачимо, отже, що ціна товару визначається витратами його виробництва таким способом, що періоди, протягом яких ціна даного товару підвищується понад витрати виробництва, урівноважуються періодами, протягом яких вона спадає нижче витрат виробництва, і навпаки. Це, звичайно, має силу не для окремого даного промислового продукту, а тільки для цілої галузі промисловості. Це, отже, має силу також не для окремого промисловця, а тільки для всього класу промисловців.

Визначення ціни витратами виробництва рівнозначне визначенню ціни робочим часом, потрібним для виготовлення даного товару, бо витрати виробництва складаються: 1) з сировинних матеріалів та із зношеної частини знарядь праці, тобто з продуктів промисловості, виготовлення яких коштувало певної кількості робочих днів, які, отже, представляють певну кількість робочого часу, і 2) з безпосередньої праці, мірою якої є також час.

Ті самі загальні закони, які взагалі реґулюють ціну товарів, реґулюють, звичайно, і заробітну плату, ціну праці.

Плата за працю то підвищуватиметься, то спадатиме, залежно від співвідношення між попитом і поданням, залежно від того, як складається конкуренція між покупцями робочої сили, капіталістами, і продавцями робочої сили, робітни¬ками. Коливанням товарних цін взагалі відповідають коливання заробітної плати. Але в межах цих коливань ціна праці визначається витратами виробництва, робочим часом, потрібним для того, щоб виробити цей товар — робочу силу.

Які ж є витрати виробництва самої робочої сили?

Це — витрати, які потрібні для того, щоб зберегти робітника, як робітника, і виробити з нього робітника.

Тому, чим менш вимагає яканебудь праця часу для підготовки, тим менші витрати виробництва робітника, тим нижча ціна його праці, його заробітна плата. В тих галузях промисловості, в яких не треба майже ніякого часу для навчання і досить простого фізичного існування робітника, — витрати, потрібні на його вироблення, обмежуються майже тільки тими товарами, які потрібні для того, щоб підтримувати його в стані працездатності. Тому ціна його праці визначається ціною необхідних засобів існування.

Однак, тут треба взяти до уваги ще одну обставину. Фабрикант, обчислюючи свої витрати виробництва, а відповідно до них і ціну продуктів, включає в обрахунок зношування знарядь праці. Якщо машина коштує йому, наприклад, 1000 марок і зношується за десять років, то він щороку включає в ціну товару по 100 марок, щоб через десять років мати можливість замінити зношену машину новою. Таким самим способом у витрати виробництва простої робочої сили мусять бути враховані і витрати на продовження роду, що дають робітничому класові змогу розмножуватися і заміщати спрацьованих робітників новими. Отже, зношування робітника береться до обрахунку таким самим способом, як і зношування машини.

Отже, витрати виробництва простої робочої сили становлять витрати існування і продовження роду робітника. Ціна цих витрат існування і продовження роду становить заробітну плату. Визначувана таким чином заробітна плата називається мінімумом заробітної плати. Цей мінімум заробітної плати, як і взагалі визначення цін товарів витратами виробництва, має силу не для окремого індивіда, а для всього роду. Окремі робітники, мільйони робітників одержують менше, ніж їм потрібно для того, щоб мати змогу існувати і розмножуватись; але заробітна плата всього робітничого класу в межах своїх коливань вирівнюється в цей мінімум.

Тепер, після того як ми з’ясували загальні закони, що реґулюють заробітну плату, як і ціну всякого іншого товару, ми можемо приступити до докладнішого аналізу нашого предмету.

Капітал складається з сировинних матеріалів, знарядь праці і засобів існування всякого роду, які вживаються для того, щоб виробляти нові сировинні матеріали, нові знаряддя праці і нові засоби існування. Всі ці його складові частини є витвори праці, продукти праці, — нагромаджена праця. Нагромаджена праця, яка служить засобом для нового виробництва, є капітал.

Так кажуть економісти.

Що таке неґр-раб? Це — людина чорної раси. Одно пояснення варте другого.

Неґр є неґр. Лише при певних відносинах він стає рабом. Бавовнопрядільна машина є машина для прядіння бавовни. Лише при певних відносинах вона стає капіталом. Вирвана з цих відносин, вона так само мало є капітал, як золото само по собі — гроші, або цукор — ціна цукру.

У виробництві люди діють не тільки на природу, але також і один на одного. Вони продукують, лише певним способом діючи спільно і обмінюючись між собою своєю діяльністю. Щоб виробляти, вони вступають між собою в певні зв’язки і відносини, і лише в рамках цих суспільних зв’язків і відносин має місце їх діяння на природу, має місце виробництво.

Залежно від характеру засобів виробництва різні будуть, звичайно, і ці суспільні відносини, в які вступають між собою виробники, різні будуть умови, при яких вони обмінюються своєю діяльністю і беруть участь в сукупному акті виробництва. З винаходом нового воєнного знаряддя, огнепальної зброї, неминуче змінилася вся внутрішня орґанізація армії, змінились ті відносини, всередині яких індивіди утворюють армію і можуть діяти як армія, змінилося також і відно¬шення різних армій між собою.

Отже, суспільні відносини, при яких індивіди виробляють, суспільні виробничі відносини, змінюються, перетворюються із зміною і розвитком матеріальних засобів виробництва, ви¬робничих сил. Виробничі відносини в своїй сукупності ста¬новлять те, що звуть суспільними відносинами, суспільством, і при тому становлять суспільство певного ступеня історич¬ного розвитку, суспільство з своєрідним, відмінним характе¬ром. Античне суспільство, феодальне суспільство, буржуазне суспільство є такі сукупності виробничих відносин, з яких кожна разом з тим означає особливий ступінь розвитку в історії людства.

Капітал також є суспільне виробниче відношення. Це — буржуазне виробниче відношення, виробниче відношення буржуазного суспільства. Засоби існування, знаряддя праці, сировинні матеріали, що з них складається капітал, — хіба це все зроблено і нагромаджено не при даних суспільних умовах, не при певних суспільних відносинах? Хіба вони застосовуються для нового виробництва не при даних суспільних умовах, не при певних суспільних відносинах? І хіба не цей саме певний суспільний характер робить продукти, які служать для нового виробництва, капіталом?

Капітал складається не тільки з засобів існування, знарядь праці і сировинних матеріалів, не тільки з матеріальних продуктів; він складається в той самий час з мінових вартостей. Всі продукти, з яких він складається, є товари. Отже, капітал є не тільки сума матеріальних продуктів, але й сума товарів, мінових вартостей, суспільних величин.

Капітал лишається тим самим капіталом, чи візьмемо ми замість вовни — бавовну, замість хліба — риж, замість залізниць — пароплави, якщо тільки припустити, що бавовна, риж, пароплави — тіло капіталу — мають ту саму мінову вартість, ту саму ціну, що вовна, хліб, залізниці, в яких він втілювався раніше. Тіло капіталу може постійно мінятися, без того щоб капітал зазнав при цьому хоч би найменшої зміни.

Але якщо всякий капітал є сума товарів, тобто мінових вартостей, то не всяка сума товарів, мінових вартостей, є капітал.

Всяка сума мінових вартостей є мінова вартість. Всяка окрема мінова вартість є сума мінових вартостей. Так, наприклад, будинок, що коштує 1000 марок, є мінова вартість в 1000 марок. Шматок паперу, вартий 1 пфеніґ, є сума мінових вартостей в 100/100 пфеніґа. Продукти, які можна обмінювати на інші, є товари. Певне відношення, в якому вони можуть бути обмінювані, становить їх мінову вартість, або, виражене в грошах, — їх ціну. Кількість цих продуктів нічого не може змінити в їх призначенні — бути товаром, або являти собою мінову вартість, або мати певну ціну. Дерево лишається деревом незалежно від того, чи велике воно, чи мале. Хіба зміниться характер заліза — бути товаром, міно¬вою вартістю, якщо ми будемо обмінювати його на інші продукти не центнерами, а лотами? Залежно від кількості воно є товар більшої чи меншої вартості, вищої чи нижчої ціни.

Яким же чином певна кількість товарів, мінових вартостей, стає капіталом?

Завдяки тому, що вона як самостійна суспільна сила, тобто сила однієї частини суспільства, зберігається і умножується через обмін на безпосередню живу робочу силу. Існування класу, який не має нічого, крім здатності до праці, є необхідна передумова капіталу.

Тільки панування нагромадженої, минулої, упредметненої праці над безпосередньою, живою працею робить нагромаджену працю капіталом.

Капітал полягає не в тому, що нагромаджена праця служить живій праці засобом для нового виробництва. Він полягає в тому, що жива праця служить нагромадженій праці засобом для збереження і збільшення її мінової вартості.

Що відбувається при обміні між капіталістом і найманим робітником?

Робітник одержує в обмін за свою робочу силу засоби існування, а капіталіст одержує в обмін за свої засоби існування працю, продуктивну діяльність робітника, творчу силу, за допомогою якої робітник не тільки заміщає те, що він споживає, але й надає нагромадженій праці більшої вартості, ніж ця праця мала раніш. Робітник одержує від капіталіста частину наявних засобів існування. Для чого служать йому ці засоби існування? Для безпосереднього споживання. Але, коли я споживаю засоби існування, вони для мене безповоротно втрачені, якщо тільки часу, протягом якого ці засоби підтримують моє життя, я не використаю для того, щоб виробити нові засоби існування, для того, щоб під час споживання творити своєю працею нові вартості замість знищених споживанням вартостей. Але саме цю репродуктивну благородну силу робітник і віддає капіталові в обмін за одержані засоби існування. Для себе самого він її, отже, втратив.

Візьмімо приклад. Орендар дає своєму поденникові по 5 зільбергрошів на день. За ці 5 зільбергрошів цей поденник працює на полі орендаря цілий день і забезпечує йому цим дохід в 10 зільбергрошів. Орендар не тільки одержує заміщеними ті вартості, які він дає поденникові, — він їх подвоює. Отже, він застосував, спожив ті 5 зільбергрошів, які він дав поденникові, плодотворним, продуктивним способом. За ці 5 зільбергрошів він купив саме працю і силу поденника, яка створює сільськогосподарські продукти подвійної вартості і з 5 зільбергрошів робить 10. А поденник одержує замість своєї продуктивної сили, дії якої він віддав орендареві, 5 зільбергрошів, які він обмінює на засоби існування, споживані ним більш чи менш швидко. Отже, ці 5 зільбергрошів спожиті двояким способом: репродуктивно для капіталу, бо вони обмінені на робочу силу, що витворила 10 зільбергрошів, непродуктивно для робітника, бо вони обмінені на засоби існування, які зникли назавжди і вартість яких він може знову одержати тільки тоді, коли він повторить той самий обмін з орендарем. Отже, капітал передбачує найману працю, а наймана праця передбачає капітал. Вони взаємно обумовлюють одно одне, вони взаємно створюють одно одне.

Робітник на бавовняній фабриці, — хіба він виробляв тільки бавовняну матерію? Ні, він виробляє капітал. Він виробляє вартості, які знову служать для того, щоб командувати його працею і за її допомогою створювати нові вартості.

Капітал може збільшуватись, лише обмінюючись на робочу силу, лише покликаючи до життя найману працю. Робоча сила найманого робітника може обмінюватись на капітал, лише збільшуючи капітал, лише посилюючи ту владу, раби¬нею якої вона є. Тому збільшення капіталу є збільшення пролетаріату, тобто робітничого класу.

Інтереси капіталіста і робітника, значить, ті самі, — твердять буржуа і їх економісти. І справді! Робітник гине, коли капітал не дає йому заняття. Капітал гине, коли він не експлуатує робочої сили, а щоб її експлуатувати, він мусить її купити. Чим швидше збільшується капітал, призначений для виробництва, продуктивний капітал, чим більше, отже, процвітає промисловість, чим більше збагачується буржуазія, чим краще йдуть діла, — тим більше робітників треба капіта¬лістові, тим дорожче продає себе робітник.

Неодмінною умовою скількинебудь зносного становища робітника є, отже, якомога швидше зростання продуктивного капіталу.

Але що таке ріст продуктивного капіталу? Ріст влади нагромадженої праці над живою працею. Ріст панування буржуазії над робітничим класом. Якщо наймана праця виробляє чуже багатство, що панує над нею, ворожу їй силу, капітал, то від цієї останньої до неї припливають засоби до праці (Beschäftigungsmittel), тобто засоби існування, з тією умовою, що вона знову зробиться частиною капіталу, підоймою, яка знову кидає капітал у прискорений рух зростання.

Інтереси капіталу і інтереси праці ті самі — це означає тільки ось що: капітал і наймана праця є дві сторони одного і того самого відношення. Одна сторона обумовлює другу, як обумовлюють себе взаємно лихвар і марнотратець.

Поки найманий робітник є найманий робітник, доля його залежить від капіталу. Це і є уславлена спільність інтересів робітника і капіталіста.

Якщо капітал зростає, то зростає кількість найманої праці, зростає число найманих робітників, — одним словом, панування капіталу поширюється на більшу масу індивідів. Припустімо найсприятливіший випадок: з зростанням продуктивного капіталу зростає попит на працю, отже, підвищується ціна праці, заробітна плата.

Хоч би який малий був якийсь будинок, але поки навколишні будинки так само малі, він задовольняє всі суспільні вимоги до житла. Але якщо поруч з малим будинком виситься палац, то малий будинок зменшується до розмірів халупи. Незначні розміри будинку свідчать тепер про те, що його власник не може ставити ніяких вимог, або тільки дуже незначні; і хоч би як з ходом розвитку цивілізації збільшува¬лись розміри будинку, проте, якщо сусідній палац збільшується в однаковій або навіть у більшій мірі, — мешканець відносно малого будинку почуватиме себе в своїх чотирьох стінах все більше непритульним, незадоволеним і пригніченим.

Скількинебудь помітне збільшення заробітної плати передбачає швидке зростання продуктивного капіталу. Швидке зростання продуктивного капіталу викликає таке саме швидке зростання багатства, розкоші, суспільних потреб і суспільних насолод. Отже, хоч насолоди робітника й підвищились, але суспільне задоволення, яке вони дають, впало в порівнянні з збільшеними насолодами капіталіста, недоступними робітникові, в порівнянні з станом суспільного розвитку взагалі. Наші потреби й насолоди виникають з суспільства; тому ми прикладаємо до них суспільну мірку, а не міряємо їх самими предметами, що служать для їх задоволення. Саме тому, що вони мають суспільний характер, вони мають відносний характер.

Взагалі заробітна плата визначається не тільки масою товарів, яку я можу одержати в обмін за неї. Вона містить у собі різні відношення.

Насамперед робітник одержує за свою робочу силу певну суму грошей. Чи визначається заробітна плата тільки цією грошовою ціною?

В XVI столітті, в наслідок відкриття багатших і легше розроблюваних копалень в Америці, збільшилась і кількість золота й срібла, що циркулювало в Европі. Тому вартість золота і срібла впала у відношенні до інших товарів. Робіт¬ники одержували за свою робочу силу ту саму кількість срібла в монеті, що й раніш. Грошова ціна їх праці лишилась та сама, і все ж їх заробітна плата впала, бо в обмін на ту саму кількість срібла вони діставали меншу кількість інших товарів. Це було однією з обставин, що сприяли зростанню капіталу, ростові буржуазії в XVI столітті.

Візьмімо другий випадок. Зимою 1847 р. в наслідок неврожаю значно підвищилась ціна найнесбхідніших засобів існування: хліба, м’яса, масла, сиру і т. д. Припустім, що робітники одержували за свою робочу силу ту саму суму грошей, що й раніше. Хіба їх заробітна плата не впала? Звичайно, впала. В обмін на ті самі гроші вони одержували менше хліба, м’яса і т. д. Їх заробітна плата впала не тому, що зменшилась вартість срібла, а тому, що збільшилась вар¬тість засобів існування.

Припустім, нарешті, що грошова ціна праці лишається та сама, тимчасом як усі землеробські і мануфактурні товари впали в ціні в наслідок застосування нових машин, в наслідок сприятливішої доби року і т. д. За ті самі гроші робітники можуть тепер купити більше всякого роду товарів. Отже, їх заробітна плата підвищилась саме тому, що її грошова вартість лишилась незмінною.

Отже, грошова ціна праці, номінальна заробітна плата, не збігається з реальною заробітною платою, тобто з кількістю товарів, яка дійсно дається в обмін за заробітну плату. Отже, коли ми говоримо про підвищення або зниження заробітної плати, ми повинні мати на увазі не лише грошову ціну праці, не лише номінальну заробітну плату.

Але ні номінальна заробітна плата, тобто сума грошей, за яку робітник продає себе капіталісгові, ні реальна заробітна плата, тобто сума товарів, яку він може купити за ці гроші, не вичерпують відношень, що містяться в заробітній платі.

Заробітна плата передусім визначається ще своїм відношенням до баришу, до зиску капіталіста, це — порівняльна, відносна заробітна плата.

Реальна заробітна плата виражає ціну праці у відношенні до ціни всіх інших товарів, а відносна заробітна плата виражає ту частку, яка припадає безпосередній праці в новоствореній нею вартості, у відношенні до тієї частки цієї вартості, яка припадає нагромадженій праці, капіталові.

Вище ми казали: «Заробітна плата не є частка робітника у виробленому ним товарі. Заробітна плата є частина наявних уже товарів, на яку капіталіст купує собі певну кількість продуктивної робочої сили». Але цю заро¬бітну плату капіталіст мусить знову замістити з ціни, для чого він продає створений робітником продукт; він мусить її замістити так, щоб у нього при цьому, як правило, зостався ще лишок понад затрачені ним витрати виробництва, зиск. Продажна ціна створеного робітником товару ділиться для капіталіста на три частини: поперше, заміщення ціни авансованих ним сировинних матеріалів, а також заміщення зношення авансованих ним знарядь, машин і інших засобів праці; подруге, заміщення авансованої ним заробітної плати і, потретє, лишок понад це, зиск капіталіста. Тимчасом як перша частина лише заміщає вартості, які вже раніше були в наявності, ясно, що як заміщення заробітної плати, так і лишок, що становить зиск капіталіста, загалом і в цілому беруться з нової вартості, створеної працею робітника і до¬даної до вартості сировинних матеріалів, і в цьому розумінні ми можемо як заробітну плату, так і зиск, щоб порівнювати їх між собою, розглядати як частки в продукті робітника.

Реальна заробітна плата може лишатися незмінною, вона може навіть підвищуватись, і тим не менше відносна заробітна плата може впасти. Припустімо, наприклад, що всі засоби існування впали в ціні на дві третини, тимчасом як денна заробітна, плата впала лише на одну третину, наприклад, з 3 марок до 2. Хоч тепер робітник при цих двох марках дістає в своє розпорядження більшу кількість товарів, ніж раніш при трьох, — все ж його заробітна плата у відношенні до зиску капіталіста зменшилась. Зиск капіталіста (наприклад, фабриканта) збільшився на 1 марку, — тобто за меншу суму мінових вартостей, які капіталіст платить робітникові, робітник тепер мусить виробити більшу суму мінових вартостей, ніж раніше. Частка капіталу у відношенні до частки праці підвищилась. Розподіл суспільного багатства між капіталом і працею став ще більш нерівномірним. За допомогою того самого капіталу капіталіст командує над більшою кількістю праці. Влада класу капіталістів над робітничим класом зросла, суспільне становище робітника погіршало, опустилося ще на один ступінь нижче порівняно з суспільним становищем капіталістів.

Який же є той загальний закон, що визначає падіння й підвищення заробітної плати і зиску в їх взаємному від¬ношенні?

Заробітна плата і зиск стоять у зворотному відношенні одне до одного. Частка капіталу, зиск, підвищується в тій самій пропорції, в якій падає частка праці, денна плата,— і навпаки. Зиск підвищується в тій самій мірі, в якій падає заробітна плата, він падає в тій самій мірі, в якій підви¬щується заробітна плата.

Дехто, можливо, скаже на це, що капіталіст може виграти завдяки вигідному обмінові своїх продуктів з іншими капіталістами, завдяки підвищенню попиту на його товар, чи то в наслідок відкриття нових ринків, чи в наслідок збільшення в даний момент потреб на старих ринках і т. д.; що, отже, зиск капіталіста може збільшитися коштом інших капіталістів, обдурених при обміні, — незалежно від підвищення і падіння заробітної плати, мінової вартості робочої сили; або що зиск капіталіста може також підвищитись завдяки поліпшенню знарядь праці, завдяки новому застосуванню сил природи і т. д.

Але насамперед доведеться погодитись, що результат лишається той самий, хоч він і постає протилежним шляхом. Правда, зиск підвищився не тому, що заробітна плата впала, але заробітна плата впала тому, що зиск підвищився. За ту саму кількість чужої праці капіталіст купив більшу кількість мінових вартостей, не оплачуючи при цьому працю дорожче; це значить, що праця оплачується дешевше в порівнянні з чистим доходом, який вона дає капіталістові.

Згадаймо до того ж, що, не зважаючи на коливання товарних цін, пересічна ціна кожного товару, пропорція, в якій він обмінюється на інші товари, визначається витратами його виробництва. Тому виграші одного коштом другого необхідно вирівнюються для класу капіталістів в цілому. Поліпшення машин, нове застосування сил природи на службі виробництву роблять можливим за даний робочий час з тією самою кількістю праці і капіталу створювати більшу кількість, продуктів, але ніяк не більшу кількість мінових вартостей. Якщо я завдяки застосуванню прядільної машини можу дати за годину вдвоє більше пряжі, ніж до винаходу цієї машини, наприклад, 100 фунтів замість 50, то я в обмін за ці 100 фунтів одержую, коли говорити про довгий строк, не більше товарів, ніж раніше за 50 фунтів, бо витрати виробництва впали наполовину, бо з тими самими витратами я можу дати, подвійну кількість продукту.

Нарешті, в якій би пропорції клас капіталістів, буржуазія — чи то однієї країни, чи всього світового ринку — не розподіляла між собою чистий дохід виробництва, сукупна сума цього чистого доходу є завжди тільки та сума, на яку безпосередня праця загалом і в цілому збільшує нагромаджену працю. Отже, ця сукупна сума росте в тій самій мірі, в якій праця збільшує капітал, тобто в тій самій мірі, в якій зиск підвищується порівняно з заробітною платою.

Отже, ми бачимо, що — коли навіть ми лишаємося в межах відносин між капіталом і найманою працею — інтереси капіталу і інтереси найманої праці прямо протилежні.

Швидке збільшення капіталу рівнозначне швидкому збільшенню зиску. Зиск може швидко збільшуватись лише тоді, коли ціна праці, коли відносна заробітна плата так само швидко зменшується. Відносна заробітна плата може падати, не зважаючи на те, що реальна заробітна плата підвищується одночасно з номінальною заробітною платою, грошовою вартістю праці, якщо тільки вона підвищується не в тій самій мірі, в якій підвищується зиск. Якщо, наприклад, в періоди сприятливого стану справ заробітна плата підвищується на 5%, а зиск — на 30%, то порівняльна, відносна заробітна плата не збільшилась, а зменшилась.

Отже, якщо з швидким ростом капіталу збільшується дохід робітника, то одночасно збільшується і суспільна прірва, що відділяє робітника від капіталіста, збільшується одночасно влада капіталу над працею, залежність праці від капіталу.

Сказати, що робітник заінтересований у швидкому рості капіталу, це значить лише сказати ось що: чим швидше робітник збільшує чуже багатство, тим ситніші крихти припадають йому самому, тим більше робітників можуть бути зайняті і покликані до життя, тим більше може зрости число залежних від капіталу рабів.

Отже, ми бачили:

Навіть найсприятливіша ситуація для робітничого класу — якомога швидший ріст капіталу, — хоч би як вона поліпшувала матеріальне життя робітника, не знищує протилежності між його інтересами і інтересами буржуа, інтересами капіталістів. Зиск і заробітна плата завжди лишаються в зворот¬ному відношенні одне до одного.

Якщо капітал швидко зростає, то заробітна плата може підвищитися; але незрівнянно швидше підвищується зиск на капітал. Матеріальне становище робітника поліпшало, але коштом його суспільного становища. Суспільна прірва, що відділяє його від капіталіста, розширилась.

Нарешті:

Те положення, що найсприятливіша для найманої праці умова є якомога швидший ріст продуктивного капіталу, означає тільки ось що: чим швидше робітничий клас помножує і збільшує ворожу йому силу, чуже багатство, що панує над ним, тим сприятливіші умови, на яких йому дозволяється продовжувати працювати над збільшенням буржуазного багатства, над збільшенням влади капіталу, і задовольнятись тим, щоб кувати самому собі золоті ланцюги, якими буржуазія тягне його за собою.

Чи дійсно ріст продуктивного капіталу і підвищення заробітної плати так нерозривно зв’язані між собою, як це твердять буржуазні економісти? Ми не повинні їм вірити на слово. Ми не повинні їм повірити навіть і в тому, що чим жирніший капітал, тим краще відгодовується його раб. Бур¬жуазія занадто освічена, занадто добре рахує, щоб поділяти передсуди феодала, що бундючиться пишністю своєї челяді. Умови існування буржуазії змушують її рахувати.

Ми повинні, отже, ближче дослідити питання:

Як впливає зростання продуктивною капіталу на заробітну плату?

Якщо продуктивний капітал буржуазного суспільства загалом і в цілому зростає, то має місце більш багатостороннє нагромадження праці. Число капіталістів і розміри їх капіталів збільшуються. Збільшення капіталів посилює конкуренцію між капіталістами. Зростаючі розміри капіталів дають можливість вивести на поле промислової битви сильніші армії робітників, озброєні ще могутнішими знаряддями боротьби.

Один капіталіст може вибити другого з поля битви і заволодіти його капіталом тільки в тому разі, коли він продає дешевше. Щоб мати можливість продавати дешевше, не руйнуючи себе при цьому, він мусить дешевше виробляти, тобто якомога більше підвищувати продуктивну силу праці. Але продуктивна сила праці підвищується передусім через більший поділ праці, через всебічніше впровадження і постійне поліпшення машин. Чим численніша армія робітників, серед яких поділена праця, чим ґрандіозніший той масштаб, в якому запроваджуються машини, тим більше відносно зменшуються витрати виробництва, тим плодотворнішою стає праця. Тому між капіталістами виникає загальне змагання в тому, щоб збільшувати поділ праці і кількість машин і експлуатувати їх у якомога більшому масштабі.

Якщо якийнебудь капіталіст через більший поділ праці, через застосування і поліпшення нових машин, через вигіднішу і ширшу експлуатацію сил природи знайде засіб з тією самою кількістю праці або нагромадженої праці створювати більшу кількість продуктів, товарів, ніж його конкуренти; якщо, наприклад, за той самий робочий час, протягом якого його конкуренти тчуть півметра полотна, він може виробити цілий метр, — то як діятиме цей капіталіст?

Він міг би й далі продавати півметра полотна по дотеперішній ринковій ціні; але тоді він не міг би витіснити своїх конкурентів з ринку і збільшити свій власний збут. А між тим потреба його в збуті виросла в тій самій мірі, в якій розши¬рилось його виробництво. Потужніші і дорожчі засоби виробництва, які він покликав до життя, дають йому, правда, можливість продавати свої товари дешевше, але разом з тим вони примушують його продавати більше товарів, завойовувати незрівнянно більший ринок для своїх товарів; тому наш капіталіст продаватиме півметра полотна дешевше, ніж його конкуренти.

Але капіталіст не стане продавати цілий метр полотна по тій самій ціні, по якій його конкуренти продають півметра, хоч виробництво цілого метра коштує йому не дорожче, ніж іншим виробництво півметра. Інакше він не одержав би ніякого додаткового баришу, він одержав би в обмін лише витрати виробництва. Більший дохід, який він, можливо, одержав би, походив би з того, що він пустив у рух більший капітал, а не з того, що цей капітал дав вищий зиск, ніж інші капітали. Крім того, він досягає тієї мети, якої бажає досягти, продаючи свій товар лише на кілька процентів дешевше, ніж його конкуренти. Продаючи його дешевше, він витісняє своїх конкурентів з ринку або відвойовує в них, принаймні, частину їх збуту. І, нарешті, згадаймо, що ринкова ціна завжди стоїть вище або нижче витрат виробництва, залежно від того, чи продається даний товар в сприятливий, чи в несприятливий промисловий сезон. Залежно від того, чи стоїть ринкова ціна метра полотна вище або нижче звичайних доти витрат виробництва, змінюватиметься той процент, на який капіталіст, що застосував нові продуктивніші засоби виробництва, продаватиме дорожче понад свої дійсні витрати виробництва.

Але привілей нашого капіталіста недовговічний: інші конкуруючі капіталісти запроваджують ті самі машини, той самий поділ праці, запроваджують їх в тому самому або ще більшому масштабі, — і це нововведення стає таким загаль¬ним, що ціна полотна впаде не тільки нижче старих витрат його виробництва, але й нижче нових.

Отже, капіталісти опиняються один проти одного в тому самому становищі, в якому вони були до запровадження нових засобів виробництва, і якщо вони можуть з цими засобами давати за ту саму ціну подвійну кількість продукту, то вони тепер змушені подвійну кількість продукту продавати по ціні нижчій від старої. На базі цих нових витрат виробництва та сама гра починається знову. Більший поділ праці, більше машин, більший масштаб, в якому використовуються цей поділ праці і машини. І знову конкуренція так само реагує на цей результат.

Ми бачимо, таким чином, як спосіб виробництва, засоби виробництва постійно зазнають перевороту, революціонізуються, як поділ праці неминуче тягне за собою більший поділ праці, застосування машин — ще ширше застосування машин, виробництво в великому масштабі — виробництво в ще більшому масштабі.

Такий є закон, який знов і знов вибиває буржуазне виробництво з його старої колії і примушує капітал напружувати продуктивні сили праці, — саме тому, що він напружував їх раніше; такий є закон, що не дає капіталові ані хвилини спокою і постійно нашіптує йому: Вперед! Вперед!

Це є той самий закон, який в межах періодичних коливань торгівлі неминуче приводить ціну товару до рівня його витрат виробництва.

Які потужні засоби виробництва не застосовував би капіталіст, конкуренція зробить застосування цих засобів виробництва загальним, і з того моменту, як вона зробить їх застосування загальним, єдиний наслідок більшої плодотворності його капіталу є лише те, що він тепер мусить за ту саму ціну давати в 10, 20, 100 разів більше продуктів, ніж раніше. Але через те що він тепер мусить збути, може, в 1 000 разів більше, щоб більшою кількістю збутого продукту компенсувати те, що він втрачає на його нижчій продажній ціні; через те що масовий продаж потрібний йому тепер не тільки для того, щоб одержати більше зиску, але й для того, щоб замістити витрати виробництва, — адже самі знаряддя виробництва стають, як ми бачили, чимраз дорожчі; — через те що цей масовий продаж став питанням життя не тільки для нього, але й для його суперників, то знов починається стара боротьба, тим запекліша, чим плодотворніші винайдені вже засоби виробництва. Отже, поділ праці і застосування машин розвиватимуться далі в незрівнянно більшому масштабі.

Яка б не була потужність застосовуваних засобів виробництва, конкуренція намагається позбавити капітал золотих плодів цієї потужності, зводячи ціну товару до рівня витрат виробництва, роблячи, отже, в міру того, як виробництво дешевшає, тобто в міру того як з тією самою кількістю праці можна виробляти більше продуктів, обов’язковим законом дешевше виробництво, постачання чимраз більших кількостей продуктів за стару ціну. Таким чином капіталіст своїми власними зусиллями не вигравав би нічого, крім зобов’язання давати за той самий робочий час більше продуктів, — одним словом, нічого, крім тяжчих умов для добування зиску з свого капіталу. Ось чому в той час, як конкуренція постійно переслідує капіталіста своїм законом витрат виробництва і обертає проти нього самого всяку зброю, яку він виковує проти своїх суперників, — капіталіст постійно намагається перехитрити конкуренцію; невтомно вводячи замість старих нові машини, правда дорожчі, але .зате такі, що дешевше продукують, і новий поділ праці, і не дожидаючи, поки конкуренція зробить нові засоби виробництва застарілими.

Уявім собі тепер цей гарячковий ажіотаж одночасно на всьому світовому ринку, — і стає зрозумілим, яким чином ріст, нагромадження і концентрація капіталу мають своїм наслідком безперервний, нестримний, здійснюваний у чимраз більш велетенських розмірах поділ праці, застосування нових і удосконалення старих машин.

Але як діють ці обставини, нерозривно зв’язані з ростом продуктивного капіталу, на визначення заробітної плати?

Більший поділ праці робить здатним одного робітника виконати роботу 5, 10, 20 чоловік, збільшує, отже, конкуренцію між робітниками в 5, 10, 20 разів. Робітники конкурують між собою не тільки тим, що один робітник продає себе дешевше, ніж другий; вони конкурують між собою і тим, що один робітник виконує роботу 5, 10, 20 чоловік; і поділ праці, що його капітал вводить і дедалі більше розвиває, примушує робітників до такого роду конкуренції.

Далі. В тій самій мірі, в якій збільшується поділ праці, спрощується праця. Особлива вправність робітника втрачає всяку ціну. Він перетворюється в просту, одноманітну продуктивну силу, якій не доводиться виявляти особливої еластичності ні у фізичному, ні в інтелектуальному відношенні. Його праця стає всім приступною працею. Тому конкуренти тіснять його з усіх боків; згадаймо до того, що чим простіша якась робота, чим легше можна навчитися її, чим менше потрібно витрат виробництва, щоб її засвоїти, тим нижче падає заробітна плата, тому що заробітна плата, як і ціна всякого іншого товару, визначається витратами виробництва.

Отже, в тій самій мірі, в якій праця дає все менше задо¬волення і стає дедалі більш огидною, — в тій самій мірі конкуренція між робітниками посилюється, а заробітна плата падає. Робітник намагається відстояти попередню величину своєї заробітної плати тим, що більше працює, чи то пра¬цюючи більшу кількість годин, чи виробляючи більше про¬дуктів за ту саму годину. Отже, гнаний нуждою, він ще більш посилює згубні наслідки поділу праці. Результат той, що чим більше він працює, тим меншу він одержує плату, і саме з тієї простої причини, що він в тій самій мірі робить кон¬куренцію своїм товаришам і тому робить собі з своїх товаришів саме стільки ж конкурентів, які пропонують працю на таких самих поганих умовах, як і він сам; отже, з тієї простої причини, що він кінець-кінцем робить собі самому конкуренцію, собі самому як членові робітничого класу.

Машини приводять до тих самих наслідків в значно більших розмірах, витісняючи вправних робітників — невправними, чоловіків — жінками, дорослих — дітьми, викидаючи масами на брук ремісників там, де вони (машини) вперше заводяться, і позбавляючи роботи окремі ґрупи робітників там, де вони (машини) розвиваються, поліпшуються і замінюються продуктивнішими машинами. Вище ми змалювали в побіжних рисах промислову війну капіталістів між собою; ця війна має ту особливість, що битви виграються в ній не стільки завдяки збільшенню робочої армії, скільки завдяки її зменшенню. Полководці, капіталісти, змагаються між собою в тому, хто зможе відпустити більше число промислових солдатів.

Правда, економісти розповідають нам, що робітники, які через машини стали зайвими, знаходять собі роботу в нових галузях промисловості.

Вони не наважуються прямо твердити, що ті самі робітники, які викидаються на брук, знаходять роботу в нових галузях праці. Факти занадто голосно кричать проти такої брехні. Власне кажучи, вони твердять тільки, що нові заняття відкриваються для інших складових частин робітничого класу, наприклад, для тієї частини молодого робітничого покоління, яка вже готова була вступити в зниклу галузь промисловості. Це, звичайно, велика втіха для викинутих на брук робітників. Панам капіталістам не бракуватиме свіжих, придатних для експлуатації, м’яса й крові, — і нехай мертві ховають своїх мерців. Це — втіха, яку буржуа знаходять скоріше для самих себе, ніж для робітників. Адже коли б машини знищили весь клас найманих робітників, — які жахливі часи настали б для капітал, який без найманої праці перестає бути капіталом!

Але припустім, що як робітники, безпосередньо витиснуті машинами, так і вся та частина молодого покоління, яка вже вичікувала на заробіток в даній галузі, знаходять ссбі нове заняття. Чи можна думати, що нове заняття буде оплачуватись так само високо, як утрачене заняття? Це суперечило б всім законам економії. Ми бачили, як сучасна промисловість приводить до того, що складніше, вище заняття постійно заміщується простішим, нижчим.

Отже, яким чином маса робітників, викинутих машинами з однієї галузі промисловості, могла б знайти пристановище в іншій галузі інакше, як при умові нижчої, гіршої плати?

Як на виняток, вказували на робітників, зайнятих виробництвом самих машин. Якщо в промисловості, мовляв, потрібно і споживається більше машин, то число машин неминуче мусить збільшитись, отже, неминуче мусить збільшитись виробництво машин, отже, і число зайнятих виробництвом машин робітників; а робітники, зайняті в цій галузі промисловості, це вправні, навіть освічені робітники.

Це твердження, вже й раніше правильне лише наполовину, втратило всяку тінь правдивості з 1840 р., — відколи для виробництва машин, цілком так само, як для виробництва бавовняної пряжі, все більше й більше стали застосовувати машини, так що робітники машинобудівних заводів порівняно з цими дуже досконалими машинами можуть грати роль хіба лише дуже недосконалих машин.

Але замість одного усуненого машиною чоловіка на фабриці знаходять заняття, може, троє дітей і одна жінка! А хіба заробітна плата чоловіка не мусила бути достатньою для утримання трьох дітей і однієї жінки? Хіба мінімум заробітної плати не мусив бути достатній для утримання і розмноження робітничого класу? Що ж доводять ці улюблені буржуазні фрази? Лише те, що тепер витрачається вчетверо більше робітничого життя, ніж раніш, для того, щоб здобути засоби існування для однієї робітничої сім’ї.

Зрезюмуймо: Чим більше зростає продуктивний капітал, тим більше поширюється поділ праці і застосування машин. Чим більше поширюється поділ праці і застосування машин, тим більше посилюється конкуренція між робітниками, тим більше скорочується їх заробітна плата.

До того ж робітничий клас рекрутується ще й з вищих верств суспільства; в лави пролетаріату опускається маса дрібних промисловців і дрібних рантьє, яким не лишається нічого іншого, як негайно підняти свої руки поряд з руками робітників. Таким чином ліс рук, що простягнуті догори і шукають роботи, стає дедалі густішим, а самі руки — дедалі худішими.

Само собою розуміється, що дрібний промисловець не може витримати боротьби, однією з перших умов якої є виробництво в чимраз більшому масштабі, тобто бути саме великим, а не дрібним промисловцем.

Що процент з капіталу зменшується в тій самій мірі, в якій збільшується маса і чисельність капіталу, в тій самій мірі, в якій зростає капітал, що дрібний рантьє через це не може вже далі жити з своєї ренти і мусить, отже, кинутися в промисловість, отже, допомагає збільшенню лав дрібних промисловців, а тому й кандидатів у пролетарі, — все це, певно, не потребує дальших пояснень.

Нарешті, в тій мірі, в якій капіталісти примушуються вищеописаним рухом експлуатувати наявні вже велетенські засоби виробництва у ширшому масштабі і для цієї мети приводити в рух всі пружини кредиту, — в тій самій мірі помножуються промислові землетруси, в яких торговельний, світ зберігається тільки тим, що він приносить у жертву підземним богам частину богатства, продуктів і навіть продуктивних сил, — одним словом, помножуються кризи. Вони стають частішими і лютішими вже тому, що в тій самій мірі, в якій зростає маса продуктів, отже, потреба в широкому збуті, в тій самій мірі дедалі більше скорочується світовий ринок, дедалі менше лишається нових ринків для експлуатації, бо кожна попередня криза підкорила світовій торгівлі ринки, які торгівля доти ще не здобула або експлуатувала лише поверхово. Але капітал не тільки живе за рахунок праці. Як вельможний варвар-рабовласник, він тягне з собою в могилу трупи своїх рабів — цілі гекатомби робітників, що гинуть під час криз. Отже, ми бачимо: якщо капітал зростає швидко, то незрівнянно швидше зростає конкуренція між робітниками, тобто тим більше відносно зменшуються засоби до праці, засоби існування для робітничого класу; а між тим швидке зростання капіталу є найсприятливіша умова для найманої праці.

1849 р.

[1] Мається на увазі революція 23-24 лютого 1848 р. в Парижі, 13 березня у Відні і 18 березня в Берліні. Докладніше про ці і про наступні події див. «Класова боротьба у Франції з і848 до 1850 рр.», «Вісімнадцяте брюмера Луі Бонапарта» і «Революція і контрреволюція в Німеччині». Ред.

Переклад з німецького видання інституту Маркса-Енгельса-Леніна
За редакцією Д. Рабиновича

Наводиться за кн.: Карл Маркс. Вибрані твори. Том 1. — Київ, Партвидав ЦК КП(б)У, 1936.

Джерело: Наймана праця і капітал | Вперед (wordpress.com)

1

Головна хиба всього попереднього матеріалізму — включаючи і фейєрбахівський — полягає в тому, що предмет, дійсність, чуттєвість, береться тільки в формі об’єкта або споглядання, а не як людська чуттєва діяльність, практика, не суб’єктивно. Звідси і сталося, що діяльна сторона, в протилежність матеріалізму, розвивалась ідеалізмом, але тільки абстрактно, так як ідеалізм, звичайно, не знає дійсної, чуттєвої діяльності як такої. Фейєрбах хоче мати справу з чуттєвими об’єктами, дійсно відмінними від уявних об’єктів, але саме людську діяльність він бере не як предметну діяльність. Тому в «Сутності християнства» він розглядає як істинно людську лише теоретичну діяльність, тоді як практика розуміється і фіксується тільки в її брудно-купецькій формі виявлення. Тому він не розуміє значення «революційної», «практично-критичної» діяльності.

2

Питання про те, чи властива людському мисленню предметна істинність, — зовсім не питання теорії, а практичне питання. На практиці повинна людина довести істинність, тобто дійсність і міць, посейбічиїсть свого мислення. Спір про дійсність чи недійсність мислення, яке ізолюється від практики, є чисто схоластичне питання.

3

Матеріалістичне вчення про те, що люди є продукти обставин і виховання, що, значить, люди, які змінились, суть продукти інших обставин і виховання, — це вчення забуває, що обставини змінюються саме людьми і що сам вихователь мусить бути вихованим. Тому воно неминуче приходить до того, що ділить суспільство на дві частини, одна з яких підноситься над суспільством (напр., Роберта Оуена).

Збіг зміни обставин і людської діяльності можна розглядати і раціонально зрозуміти тільки як революційну практику.

4

Фейєрбах виходить з факта релігійного самовідчуження, з подвоєння світу на релігійний, уявлюваний, світ і на дійсний світ. Та він зайнятий тим, що зводить релігійний світ до його світської основи. Він не добачає, що після виконання цієї роботи головне лишається ще не зробленим. А саме та обставина, що земна основа відділяє себе від самої себе і переносить себе в хмари, як деяке самостійне царство, може бути пояснено тільки саморозірваністю і самосупереченням самій собі цієї земної основи. Отже, ця остання, по-перше, сама мусить бути збагнена в своїй суперечності, а потім практично революціонізована шляхом усунення суперечності. Отже, після того, як, наприклад, в земній сім’ї знайдена розгадка таємниці святої сім’ї, перша має бути піддана теоретичній критиці і практично революціонізована.

5

Незадоволений абстрактним мисленням, Фейєрбах апелює до чуттєвого споглядання; але він розглядає чуттєвість не як практичну людсько-чуттєву діяльність.

6

Релігійну сутність Фейєрбах зводить до людської сутності. Але людська сутність не є абстракт, властивий окремому індивідуумові. У своїй дійсності вона є сукупність суспільних відносин.

Фейербах, який не вдається до критики цієї дійсної сутності, через те змушений:

1) абстрагуватися від ходу історії і фіксувати релігійне почуття само по собі і припустити абстрактного — ізольованого — людського індивіда;

2) тому в нього людська сутність може бути збагнута тільки як «рід», як внутрішня, німа загальність, зв’язуюча безліч індивідів просто природними зв’язками.

7

Тому Фейєрбах не бачить, що «релігійне почуття» само є суспільний продукт і що абстрактний індивід, якого він піддає аналізу, в дійсності належить до певної суспільної форми.

8

Суспільне життя є по суті практичне. Всі містерії, які заводять теорію в містицизм, знаходять своє раціональне розв’язання в людській практиці і в розумінні цієї практики.

9

Найвище, чого може досягти споглядальний матеріалізм, тобто матеріалізм, який розуміє чуттєвість не як практичну діяльність, є споглядання окремих індивідів у «громадянському суспільстві».

10

Точка зору старого матеріалізму є «громадянське» суспільство; точка зору нового матеріалізму є людське суспільство або усуспільнене людство.

11

Філософи тільки по-різному пояснювали світ, але справа полягає в тому, щоб змінити його.

К. Г. Маркс 1845 р.

ПРЕДИСЛОВИЕ К 1-му (ЗАГРАНИЧНОМУ) ИЗДАНИЮ

Война длится уже год. Наша партия определила свое отношение к ней в самом начале ее, в манифесте ЦК, составленном в сентябре 1914 г. и напечатанном (после посылки его членам ЦК и ответственным представителям нашей партии в России и получения от них согласия) 1-го ноября 1914 г. в № 33 Центрального Органа нашей партии “Социал-Демократа”. Затем в № 40 (29 марта 1915 г.) были напечатаны резолюции Бернской конференции, дающие более точное изложение наших принципов и нашей тактики.

В настоящее время в России явно растет революционное настроение в массах. В других странах замечаются повсюду признаки такого же явления, несмотря на придушение революционных стремлений пролетариата большинством официальных с.-д. партий, ставших на сторону своих правительств и своей буржуазии. Такое положение вещей делает особенно настоятельным издание брошюры, подводящей итоги с.-д. тактике в отношении к войне. Перепечатывая полностью вышеуказанные партийные документы, мы снабжаем их короткими пояснениями, стараясь учесть все главные доводы за буржуазную и пролетарскую тактику, высказанные в литературе и в партийных собраниях.

ПРЕДИСЛОВИЕ К 2-му ИЗДАНИЮ

Настоящая брошюра написана летом 1915 года перед самой Циммервальдской конференцией, Она вышла также на немецком и французском языках и была полностью перепечатана на норвежском языке в органе норвежской с.-д. молодежи. Немецкое издание брошюры ввозилось нелегально в Германию — в Берлин, Лейпциг, Бремен и др. города, где нелегально распространялось сторонниками Циммервальдской левой и группой Карла Либкнехта. Французское издание было нелегально напечатано в Париже и распространялось там французскими циммервальдистами. Русское издание попало в Россию в очень ограниченном количестве и в Москве переписывалось рабочими от руки.

Мы перепечатываем теперь эту брошюру полностью, как документ. Читатель все время должен помнить, что брошюра написана в августе 1915 года. В особенности это следует помнить в тех местах, где речь идет о России: Россия была еще тогда царской, романовской Россией…

Напечатано в брошюре изд. 1918 г.

Печатается по тексту брошюры.

ГЛАВА I

ПРИНЦИПЫ СОЦИАЛИЗМА И ВОЙНА 1914-1915 гг.

ОТНОШЕНИЕ СОЦИАЛИСТОВ К ВОЙНАМ

Социалисты всегда осуждали войны между народами, как варварское и зверское дело. Но наше отношение к войне принципиально иное, чем буржуазных пацифистов (сторонников и проповедников мира) и анархистов. От первых мы отличаемся тем, что понимаем неизбежную связь войн с борьбой классов внутри страны, понимаем невозможность уничтожить войны без уничтожения классов и создания социализма, а также тем, что мы вполне признаем законность, прогрессивность и необходимость гражданских войн, т. е. войн угнетенного класса против угнетающего, рабов против рабовладельцев, крепостных крестьян против помещиков, наемных рабочих против буржуазии. И от пацифистов, и от анархистов мы, марксисты, отличаемся тем, что признаем необходимость исторического (с точки зрения диалектического материализма Маркса) изучения каждой войны в отдельности. В истории неоднократно бывали войны, которые, несмотря на все ужасы, зверства, бедствия и мучения, неизбежно связанные со всякой войной, были прогрессивны, т. е. приносили пользу развитию человечества, помогая разрушать особенно вредные и реакционные учреждения (например, самодержавие или крепостничество), самые варварские в Европе деспотии (турецкую и русскую). Поэтому надо рассмотреть исторические особенности именно теперешней войны.

ИСТОРИЧЕСКИЕ ТИПЫ ВОЙН НОВОГО ВРЕМЕНИ

Новую эпоху в истории человечества открыла великая французская революция. С этих пор и до Парижской Коммуны, с 1789 до 1871 г., одним из типов войн были войны буржуазно-прогрессивного, национально-освободительного характера. Другими словами, главным содержанием и историческим значением этих войн было свержение абсолютизма и феодализма, подрыв их, свержение чуженационального гнета. Поэтому то были прогрессивные войны, и все честные, революционные демократы, а также все социалисты, при таких войнах, всегда сочувствовали успеху той страны (т. е. той буржуазии), которая содействовала свержению или подрыву самых опасных устоев феодализма, абсолютизма и угнетения чужих народов. Например, в революционных войнах Франции был элемент грабежа и завоевания чужих земель французами, но это нисколько не меняет основного исторического значения этих войн, которые разрушали и потрясали феодализм и абсолютизм всей старой, крепостнической Европы. Во франко-прусской войне Германия ограбила Францию, но это не меняет основного исторического значения этой войны, освободившей десятки миллионов немецкого народа от феодального раздробления и угнетения двумя деспотами, русским царем и Наполеоном III.

РАЗЛИЧИЕ МЕЖДУ НАСТУПАТЕЛЬНОЙ И ОБОРОНИТЕЛЬНОЙ ВОЙНОЙ

Эпоха 1789—1871 гг. оставила глубокие следы и революционные воспоминания. До свержения феодализма, абсолютизма и чуженационального гнета не могло быть и речи о развитии пролетарской борьбы за социализм. Говоря о законности “оборонительной” войны по отношению к войнам такой эпохи, социалисты всегда имели в виду именно эти цели, сводящиеся к революции против средневековья и крепостничества. Социалисты всегда понимали под “оборонительной” войной “справедливую” в этом смысле войну (В. Либкнехт однажды так и выразился) ². Только в этом смысле социалисты признавали и признают сейчас законность, прогрессивность, справедливость “защиты отечества” или “оборонительной” войны. Например, если бы завтра Марокко объявило войну Франции, Индия — Англии, Персия или Китай — России и т. п., это были бы “справедливые”, “оборонительные” войны, независимо от того, кто первый напал, и всякий социалист сочувствовал бы победе угнетаемых, зависимых, неполноправных государств против угнетательских, рабовладельческих, грабительских “великих” держав.

Но представьте себе, что рабовладелец, имеющий 100 рабов, воюет с рабовладельцем, имеющим 200 рабов, за более “справедливый” передел рабов. Ясно, что применение к подобному случаю понятия “оборонительной” войны или “защиты отечества” было бы исторической фальшью и практически просто обманом простонародья, мещанства, темного люда ловкими рабовладельцами. Именно так и обманывает народы посредством “национальной” идеологии и понятия защиты отечества теперешняя, империалистическая буржуазия в современной войне между рабовладельцами за укрепление и усиление рабства.

ТЕПЕРЕШНЯЯ ВОЙНА ЕСТЬ ИМПЕРИАЛИСТСКАЯ ВОЙНА

Почти все признают теперешнюю войну империалистской, но большей частью искажают это понятие, или применяют его к одной стороне, или подсовывают все же возможность того, чтобы эта война имела буржуазно-прогрессивное, национально-освободительное значение. Империализм есть высшая ступень развития капитализма, достигнутая лишь в XX веке. Капитализму стало тесно в старых национальных государствах, без образования которых он не мог свергнуть феодализма. Капитализм настолько развил концентрацию, что целые отрасли промышленности захвачены синдикатами, трестами, союзами капиталистов-миллиардеров, и почти весь земной шар поделен между этими “владыками капитала”, в форме ли колоний или посредством запутывания чужих стран тысячами нитей финансовой эксплуатации. Свободную торговлю и конкуренцию сменили стремления к монополии, к захвату земель для приложения капитала, для вывоза сырья и т. д. Из освободителя наций, каким капитализм был в борьбе с феодализмом, империалистский капитализм стал величайшим угнетателем наций. Капитализм из прогрессивного стал реакционным, он развил производительные силы настолько, что человечеству предстоит либо перейти к социализму, либо годами в даже десятилетиями переживать вооруженную борьбу “великих” держав за искусственное сохранение капитализма посредством колоний, монополий, привилегий и национальных угнетении всяческого рода.

ВОЙНА МЕЖДУ КРУПНЕЙШИМИ РАБОВЛАДЕЛЬЦАМИ ЗА СОХРАНЕНИЕ И УКРЕПЛЕНИЕ РАБСТВА

Чтобы пояснить значение империализма, приведем точные данные о разделе мира так называемыми “великими” (то есть имеющими успех в великом грабеже) державами:

Раздел мира “великими” рабовладельческими державами:

Отсюда видно, как народы, боровшиеся большей частью во главе других за свободу в 1789—1871 гг., превратились теперь, после 1876 года, на почве высокоразвитого и “перезрелого” капитализма, в угнетателей и поработителей большинства народонаселения и наций всего земного шара. С 1876 по 1914 г. шесть “великих” держав награбили 25 миллионов кв. километров, т. е. пространство в ½ раза больше всей Европы! Шесть держав порабощают свыше полумиллиарда (523 миллиона) населения в колониях. На каждые 4 жителя “великих” держав приходится по 5 жителей в “их” колониях, И всем известно, что колонии завоеваны огнем и мечом, что в колониях зверски обращаются с населением, что его эксплуатируют тысячами способов (посредством вывоза капитала, концессий и т. п., обмана при продаже товаров, подчинения властям “господствующей” нации и так далее и тому подобное). Англо-французская буржуазия обманывает народ, говоря, что ведет войну за свободу народов и Бельгии: на деле она ведет войну ради сохранения награбленных ею непомерно колоний. Германские империалисты сразу освободили бы Бельгию и пр., если бы англичане и французы “по-божески” поделили с ними свои колонии. Своеобразие положения заключается в том, что в этой войне судьбы колоний решаются войной на континенте. С точки зрения буржуазной справедливости и национальной свободы (или права наций на существование) Германия безусловно была бы права против Англии и Франции, ибо она “обделена” колониями, ее враги угнетают несравненно больше наций, чем она, а у ее союзника, Австрии, угнетенные славяне пользуются, несомненно, большей свободой, чем в царской России, этой настоящей “тюрьме народов”. Но Германия сама воюет не за освобождение, а за угнетение наций. Не дело социалистов помогать более молодому и сильному разбойнику (Германии) грабить более старых и обожравшихся разбойников. Социалисты должны воспользоваться борьбой между разбойниками, чтобы свергнуть всех их. Для этого социалисты должны прежде всего говорить народу правду, именно, что эта война в трояком смысле есть война рабовладельцев за укрепление рабства. Это есть война, во-1-х, за укрепление рабства колоний посредством более “справедливого” раздела и дальнейшей более “дружной” эксплуатации их; во-2-х, за укрепление гнета над чужими нациями в самих “великих” державах, ибо и Австрия и Россия (Россия гораздо больше и гораздо хуже, чем Австрия) держатся только таким гнетом, усиливая его войной; в-3-х, за укрепление и продление наемного рабства, ибо пролетариат расколот и придавлен, а капиталисты выигрывают, наживаясь на войне, растравляя национальные предрассудки и усиливая реакцию, которая подняла голову во всех, даже самых свободных и республиканских странах.

“ВОЙНА ЕСТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ: ПОЛИТИКИ ИНЫМИ (ИМЕННО: НАСИЛЬСТВЕННЫМИ) СРЕДСТВАМИ”

Это знаменитое изречение принадлежит одному из самых глубоких писателей по военным вопросам, Клаузевицу ³. Марксисты справедливо считали всегда это-положение теоретической основой взглядов на значение каждой данной войны. Маркс и Энгельс всегда именно с этой точки зрения смотрели на различные войны.

Примените этот взгляд к теперешней войне. Вы увидите, что в течение десятилетий, почти полувека, правительства и господствующие классы и Англии, и Франции, и Германии, и Италии, и Австрии, в России вели политику грабежа колоний, угнетения чужих наций, подавления рабочего движения. Именно такая политика, только такая, продолжается в теперешней войне. В частности, и в Австрии и в России политика как мирного, так и военного времени состоит в порабощении наций, а не в освобождении их. Наоборот, в Китае, Персии, Индии и других зависимых странах мы видим в течение последних десятилетий политику пробуждения к национальной жизни десятков и сотен миллионов людей, освобождения их от гнета реакционных “великих” держав. Война на такой исторической почве может быть и теперь буржуазно-прогрессивной, национально-освободительной.

Достаточно взглянуть на теперешнюю войну с точки зрения продолжения в ней политики “великих” держав и основных классов внутри них, чтобы сразу увидать вопиющую антиисторичность, лживость и лицемерность того мнения, будто можно оправдывать идею “обороны отечества” в данной войне.

ПРИМЕР БЕЛЬГИИ

Социал-шовинисты тройственного (теперь четверного) согласия ⁴(в России Плеханов и К°) больше всего любят ссылаться на пример Бельгии. Но этот пример говорит против них. Германские империалисты бесстыдно нарушили нейтралитет Бельгии, как делали всегда и везде воюющие государства, попиравшие в случае надобности все договоры и обязательства. Допустим, что все государства, заинтересованные в соблюдении международных договоров, объявили бы войну Германии с требованием освобождения и вознаграждения Бельгии. В этом случае сочувствие социалистов было бы, конечно, на стороне врагов Германии. Однако дело как раз в том, что война ведется “тройственным (и четверным) согласием” не из-за Бельгии: это прекрасно известно, и лишь лицемеры скрывают это. Англия грабит колонии Германии и Турцию, Россия — Галицию и Турцию, Франция добивается Эльзаса-Лотарингии и даже левого берега Рейна; с Италией заключен договор о дележе добычи (Албании, Малой Азии); с Болгарией и Румынией идет торг тоже из-за дележа добычи. На почве теперешней войны теперешних правительств нельзя помочь Бельгии иначе как помогая душить Австрию или Турцию и т. д.! При чем же тут “защита отечества”?? В этом-то и состоит особенность империалистской войны, войны между реакционно-буржуазными, исторически пережившими себя, правительствами, ведомой ради угнетения иных наций. Кто оправдывает участие в данной войне, тот увековечивает империалистское угнетение наций. Кто проповедует использование теперешних затруднений правительств для борьбы за социальную революцию, тот отстаивает действительную свободу действительно всех наций, осуществимую лишь при социализме.

ЗА ЧТО ВОЮЕТ РОССИЯ?

В России капиталистический империализм новейшего типа вполне показал себя в политике царизма по отношению к Персии, Маньчжурии, Монголии, но вообще в России преобладает военный и феодальный империализм. Нигде в мире нет такого угнетения большинства населения страны, как в России: великороссы составляют только 43% населения, т. е. менее половины, а все остальные бесправны, как инородцы. Из 170 миллионов населения России около 100 миллионов угнетены и бесправны. Царизм ведет войну для захвата Галиции и окончательного придушения свободы украинцев, для захвата Армении, Константинополя и т. д. Царизм видит в войне средство отвлечь внимание от роста недовольства внутри страны и подавить растущее революционное движение. Теперь на двух великороссов в России приходится от двух до трех бесправных “инородцев”: посредством войны царизм стремится увеличить количество угнетаемых Россией наций, упрочить их угнетение и тем подорвать борьбу за свободу и самих великороссов. Возможность угнетать и грабить чужие народы укрепляет экономический застой, ибо вместо развития производительных сил источником доходов является нередко полуфеодальная эксплуатация “инородцев”. Таким образом со стороны России война отличается сугубой реакционностью и противоосвободительным характером.

ЧТО ТАКОЕ СОЦИАЛ-ШОВИНИЗМ?

Социал-шовинизм есть защита идеи “обороны отечества” в данной войне. Из этой идеи вытекает, далее, отказ от классовой борьбы во время войны, вотирование военных кредитов и т. п. На деле социал-шовинисты проводят антипролетарскую, буржуазную политику, ибо на деле отстаивают они не “оборону отечества” в смысле борьбы с чуженациональным гнетом, а “право” тех или иных “великих” держав грабить колонии и угнетать чужие народы. Социал-шовинисты повторяют буржуазный обман народа, будто война ведется из-за защиты свободы и существования наций, и тем переходят на сторону буржуазии против пролетариата. К социал-шовинистам принадлежат как те, которые оправдывают и прикрашивают правительства и буржуазию одной из воюющих групп держав, так и те, кто, подобно Каутскому, признают одинаковое право социалистов во всех воюющих державах “защищать отечество”. Социал-шовинизм, будучи на деле защитой привилегий, преимуществ, грабежей и насилий “своей” (или всякой вообще) империалистской буржуазии, представляет из себя полную измену всем социалистическим убеждениям и решению международного социалистического конгресса в Базеле.

БАЗЕЛЬСКИЙ МАНИФЕСТ

Манифест о войне, принятый единогласно в 1912 г. в Базеле, имеет в виду как раз ту войну между Англией и Германией с их теперешними союзниками, которая и разразилась в 1914 г. Манифест прямо заявляет, что никакой народный интерес не может оправдать такой войны, ведущейся “ради прибылей капиталистов и выгод династий” на почве империалистской, грабительской политики великих держав. Манифест прямо заявляет, что война опасна “для правительств” (всех без исключения), отмечает их боязнь “пролетарской революции”, указывает с полнейшей определенностью на пример Коммуны 1871 г. и октября — декабря 1905 г., т. е. на пример революции и гражданской войны. Таким образом, Базельский манифест как раз для данной войны устанавливает тактику революционной борьбы рабочих в интернациональном масштабе против своих правительств, тактику пролетарской революции. Базельский манифест повторяет слова Штутгартской резолюции, что, в случае наступления войны, социалисты должны использовать создаваемый ею “экономический и политический кризис” для “ускорения падения капитализма”, т. е. использовать созданные войной затруднения правительств и возмущение масс для социалистической революции.

Политика социал-шовинистов, их оправдание войны с буржуазно-освободительных точек зрения, их допущение “зашиты отечества”, голосование за кредиты, вступления в министерства и проч. и проч. есть прямая измена социализму, объясняемая лишь, как увидим ниже, победой оппортунизма и национал-либеральной рабочей политики внутри большинства европейских партий.

ЛОЖНЫЕ ССЫЛКИ НА МАРКСА И ЭНГЕЛЬСА

Социал-шовинисты русские (с Плехановым во главе) ссылаются на тактику Маркса в войне 1870 г.; — немецкие (типа Ленча, Давида и К°) на заявления Энгельса в 1891 г. об обязательности для немецких социалистов защищать отечество в случае войны с Россией и Францией вместе; — наконец, социал-шовинисты типа Каутского, желающие примирить и узаконить интернациональный шовинизм, ссылаются на то, что Маркс и Энгельс, осуждая войны, становились тем не менее постоянно, от 1854—1855 до 1870—1871 и 1876—1877 гг., на сторону того или иного воюющего государства, раз война все же разражалась.

Все эти ссылки представляют из себя возмутительное искажение взглядов Маркса и Энгельса в угоду буржуазии и оппортунистам, точно так же, как писания анархистов Гильома и К° искажают взгляды Маркса и Энгельса для оправдания анархизма. Война 1870—1871 года была исторически-прогрессивной со стороны Германии, пока не был побежден Наполеон III, ибо он, вместе с царем, долгие годы угнетал Германию, поддерживая в ней феодальное раздробление. И как только война перешла в грабеж Франции (аннексия Эльзаса и Лотарингии), Маркс и Энгельс решительно осудили немцев. Да и в начале этой войны Маркс и Энгельс одобряли отказ Бебеля и Либкнехта голосовать за кредиты и советовали с.-д. не сливаться с буржуазией, а отстаивать самостоятельные классовые интересы пролетариата. Перенесение оценки этой войны, буржуазно-прогрессивной и национально-освободительной, на современную империалистскую войну есть издевательство над истиной. То же относится с еще большей силой к войне 1854—1855 гг. и всем войнам XIX века, когда не было ни современного империализма, ни созревших объективных условий социализма, ни массовых социалистических партий во всех воюющих странах, т. е. не было именно тех условий, из которых Базельский манифест выводил тактику “пролетарской революции” в связи с войной между великими державами.

Кто ссылается теперь на отношение Маркса к войнам эпохи прогрессивной буржуазии и забывает о словах Маркса: “рабочие не имеют отечества” — словах, относящихся именно к эпохе реакционной, отжившей буржуазии, к эпохе социалистической революции, тот бесстыдно искажает Маркса и подменяет социалистическую точку зрения буржуазной.

КРАХ II ИНТЕРНАЦИОНАЛА

Социалисты всего мира торжественно заявили в 1912 г. в Базеле, что они считают грядущую европейскую войну “преступным” и реакционнейшим делом всех правительств, которое должно ускорить крушение капитализма, неминуемо порождая революцию против него. Наступила война, наступил кризис. Вместо революционной тактики большинство с.-д. партий повело реакционную, становясь на сторону своих правительств и своей буржуазии. Эта измена социализму означает крах II (1889—1914) Интернационала, и мы должны дать себе отчет в том, чем вызван этот крах, чем порожден социал-шовинизм, что дало ему силу.

СОЦИАЛ-ШОВИНИЗМ ЕСТЬ ЗАКОНЧЕННЫЙ ОППОРТУНИЗМ

В течение всей эпохи II Интернационала повсюду шла борьба внутри с.-д. партий между революционным и оппортунистическим крылом. В ряде стран был раскол по этой линии (Англия, Италия, Голландия, Болгария). Ни один марксист не сомневался в том, что оппортунизм выражает буржуазную политику в рабочем движении, выражает интересы мелкой буржуазии и союза ничтожной части обуржуазившихся рабочих с “своей” буржуазией против интересов массы пролетариев, массы угнетенных.

Объективные условия конца XIX века особенно усиливали оппортунизм, превращая использование буржуазной легальности в раболепство перед ней, создавая маленький слой бюрократии и аристократии рабочего класса, привлекая в ряды с.-д. партий много мелкобуржуазных “попутчиков”.

Война ускорила развитие, превратив оппортунизм в социал-шовинизм, превратив тайный союз оппортунистов с буржуазией в открытый. При этом военные власти повсюду ввели военные положения и намордник для рабочей массы, старые вожди которой почти поголовно перешли к буржуазии.

Экономическая основа оппортунизма и социал-шовинизма одна и та же: интересы ничтожного слоя привилегированных рабочих и мелкой буржуазии, отстаивающих свое привилегированное положение, свое “право” на крохи прибылей, полученных “их” национальной буржуазией от грабежа чужих наций, от выгод ее великодержавного положения и т. д.

Идейно-политическое содержание оппортунизма и социал-шовинизма одно и то же: сотрудничество классов вместо борьбы их, отказ от революционных средств борьбы, помощь “своему” правительству в затруднительном его положении вместо использования его затруднений для революции. Если взять все европейские страны в целом, если обратить внимание не на отдельных лиц (хотя бы и самых авторитетных), то окажется, что именно оппортунистическое течение стало главным оплотом социал-шовинизма, а из лагеря революционеров почти повсюду раздается более или менее последовательный протест против него. И если взять, например, группировку направлений на Штутгартском международном социалистическом конгрессе 1907 г., то окажется, что международный марксизм был против империализма, а международный оппортунизм уже тогда был за него.

ЕДИНСТВО С ОППОРТУНИСТАМИ ЕСТЬ СОЮЗ РАБОЧИХ СО “СВОЕЙ” НАЦИОНАЛЬНОЙ БУРЖУАЗИЕЙ И РАСКОЛ ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОГО РЕВОЛЮЦИОННОГО РАБОЧЕГО КЛАССА

В прошлую эпоху, до войны, оппортунизм считался нередко хотя и “уклонением”, “крайностью”, но все же законной составной частью с.-д“ партии. Война показала невозможность этого в будущем. Оппортунизм “дозрел”, довел до конца свою роль эмиссара буржуазии в рабочем движении. Единство с оппортунистами стало сплошным лицемерием, пример которого мы видим в германской с.-д. партии. Оппортунисты во всех важных случаях (например, при голосовании 4 августа) являются со своим ультиматумом, проводя его в жизнь при помощи своих многочисленных связей с буржуазией, своего большинства в правлениях профессиональных союзов и т. д. Единство с оппортунистами означает теперь на деле подчинение рабочего класса “своей” национальной буржуазии, союз с ней для угнетения чужих наций и для борьбы за великодержавные привилегии, будучи расколом революционного пролетариата всех стран.

Как бы ни тяжела была в отдельных случаях борьба с господствующими во многих организациях оппортунистами, как бы своеобразен ни был в отдельных странах процесс очищения рабочих партий от оппортунистов, этот процесс неизбежен и плодотворен. Социализм реформистский умирает; социализм возрождающийся “будет революционным, непримиримым, повстанческим”, по верному выражению французского социалиста Павла Голэя ⁵.

“КАУТСКИАНСТВО”

Каутский, наибольший авторитет II Интернационала, представляет из себя в высшей степени типичный и яркий пример того, как словесное признание марксизма привело на деле к превращению его в “струвизм” или в “брентанизм” ⁶. Мы видим это и на примере Плеханова. Из марксизма явными софизмами выхолащивают его революционную живую душу, в марксизме признают все, кроме революционных средств борьбы, проповеди и подготовки их, воспитания масс именно в этом направлении. Каутский безыдейно “примиряет” основную мысль социал-шовинизма, признание защиты отечества в данной войне, с дипломатической, показной уступкой левым в виде воздержания при голосовании кредитов, словесного признания своей оппозиционности и т. п. Каутский, в 1909 году писавший целую книгу о приближении эпохи революций и о связи войны с революцией, Каутский, в 1912 году подписывавший Базельский манифест о революционном использовании грядущей войны, теперь на все лады оправдывает и прикрашивает социал-шовинизм и, подобно Плеханову, присоединяется к буржуазии для высмеивания всяких помыслов о революции, всяких шагов к непосредственно-революционной борьбе.

Рабочий класс не может осуществить своей всемирно-революционной роли, не ведя беспощадной войны с этим ренегатством, бесхарактерностью, прислужничеством оппортунизму и беспримерным теоретическим опошлением марксизма. Каутскианство не случайность, а социальный продукт противоречий II Интернационала, соединения верности марксизму на словах и подчинения оппортунизму на деле.

В разных странах эта основная фальшь “каутскианства” проявляется в разных формах. В Голландии Роланд-Гольст, отвергая идею защиты отечества, отстаивает единство с партией оппортунистов. В России Троцкий, также отвергая эту идею, равным образом отстаивает единство с оппортунистической и шовинистской группой “Нашей Зари”. В Румынии Раковский, объявляя войну оппортунизму, как виновнику краха Интернационала, в то же время готов признать законность идеи защиты отечества. Все это — проявления того зла, которое голландские марксисты (Гортер, Паннекук) назвали “пассивным радикализмом” и которое сводится к замене революционного марксизма эклектизмом в теории и к раболепству или бессилию перед оппортунизмом на практике.

ЛОЗУНГ МАРКСИСТОВ — ЛОЗУНГ РЕВОЛЮЦИОННОЙ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ

Война, несомненно, породила самый резкий кризис и обострила бедствия масс невероятно. Реакционный характер этой войны, бесстыдная ложь буржуазии всех стран, прикрывающей свои грабительские цели “национальной” идеологией, все это на почве объективно-революционной ситуации неминуемо создает революционные настроения в массах. Наш долг — помочь осознать эти настроения, углубить и оформить их. Эту задачу правильно выражает лишь лозунг превращения империалистской войны в войну гражданскую, и всякая последовательная классовая борьба во время войны, всякая серьезно проводимая тактика “массовых действий” неминуемо ведет к этому. Нельзя знать, в связи с 1-ой или 2-ой империалистской войной великих держав, во время нее или после нее возгорится сильное революционное движение, но во всяком случае наш безусловный долг систематически и неуклонно работать именно в этом направлении.

Базельский манифест прямо ссылается на пример Парижской Коммуны, т. е. превращения войны правительств в войну гражданскую. Полвека тому назад пролетариат был слишком слаб, объективные условия социализма еще не назрели, соответствия и содействия революционных движений во всех воюющих странах быть не могло, увлечение части парижских рабочих “национальной идеологией” (традицией 1792 года) было мелкобуржуазной слабостью их, своевременно отмеченной Марксом, и одной из причин краха Коммуны. Полвека спустя после нее отпали ослаблявшие тогдашнюю революцию условия, и в настоящее время социалисту непростительно мириться с отказом от деятельности именно в духе парижских коммунаров.

ПРИМЕР БРАТАНЬЯ В ТРАНШЕЯХ

Буржуазные газеты всех воюющих стран приводили примеры братанья солдат воюющих наций даже в траншеях. А издание военными властями (Германии, Англии) драконовских указов против такого братанья доказало, что правительства и буржуазия придавали ему серьезное значение. Если при полном господстве оппортунизма в верхах с.-д. партий Западной Европы и при поддержке социал-шовинизма всей с.-д. прессой, всеми авторитетами II Интернационала, были возможны случаи братанья, то это показывает нам, насколько возможно было бы сократить теперешнюю преступную, реакционную и рабовладельческую войну и организовать революционное интернациональное движение при систематической работе в этом направлении хотя бы только левых социалистов всех воюющих стран<

ЗНАЧЕНИЕ НЕЛЕГАЛЬНОЙ ОРГАНИЗАЦИИ

Виднейшие анархисты всего мира не менее, чем оппортунисты, опозорили себя социал-шовинизмом (в духе Плеханова и Каутского) в этой войне. Одним из полезных результатов ее будет, несомненно, то, что война эта убьет и оппортунизм и анархизм.

Не отказываясь ни в каком случае и ни при каких обстоятельствах от использования самомалейшей легальной возможности для организации масс и проповеди социализма, с.-д. партии должны порвать с раболепством перед легальностью. “Стреляйте первыми, господа буржуа”, писал Энгельс, намекая именно на гражданскую войну и на необходимость нарушения легальности нами после того, как ее нарушит буржуазия. Кризис показал, что буржуазия нарушает ее во всех, даже самых свободных странах, и что нельзя вести к революции массы, не создавая нелегальной организации для проповеди, обсуждения, оценки, подготовки революционных средств борьбы. В Германии, например, все, что делается честного социалистами, делается против подлого оппортунизма и лицемерного “каутскианства” и: делается именно нелегально. В Англии посылают на каторгу за печатные призывы не идти в войско.

Считать совместимым с принадлежностью к с.-д. партии отрицание нелегальных приемов пропаганды и высмеивание их в легальной печати есть измена социализму.

О ПОРАЖЕНИИ “СВОЕГО” ПРАВИТЕЛЬСТВА В ИМПЕРИАЛИСТСКОЙ ВОЙНЕ

Защитники победы своего правительства в данной войне, как и защитники лозунга “ни победы, ни поражения”, одинаково стоят на точке зрения социал-шовинизма. Революционный класс в реакционной войне не может не желать поражения своего правительства, не может не видеть связи его военных неудач с облегчением низвержения его. Только буржуа, верящий, что война, начатая правительствами, непременно кончится, как война между правительствами, и желающий этого, находит “смешной” или “нелепой” идею о том, чтобы социалисты всех воюющих стран выступили с пожеланием поражения всем “своим” правительствам. Напротив, именно такое выступление соответствовало бы затаенным мыслям всякого сознательного рабочего и лежало бы по линии нашей деятельности, направленной к превращению империалистской войны в гражданскую.

Несомненно, серьезная агитация против войны части английских, немецких, русских социалистов “ослабляла военную мощь” соответственных правительств, но такая агитация была заслугой социалистов. Социалисты должны разъяснять массам, что для них нет спасения вне революционного низвержения “своих” правительств и что затруднения этих правительств в теперешней войне надо использовать именно для этой цели.

О ПАЦИФИЗМЕ И ЛОЗУНГЕ МИРА

Настроение масс в пользу мира часто выражает начало протеста, возмущения и сознания реакционности войны. Использовать это настроение — долг всех с.-д. Они примут самое горячее участие во всяком движении и во всякой демонстрации на этой почве, но они не будут обманывать народ допущением мысли о том, что, при отсутствии революционного движения, возможен мир без аннексий, без угнетения наций, без грабежа, без зародыша новых войн между теперешними правительствами и господствующими классами. Такой обман народа был бы лишь на руку тайной дипломатии воюющих правительств и их контрреволюционным планам. Кто хочет прочного и демократического мира, тот должен быть за гражданскую войну против правительств и буржуазии.

О ПРАВЕ НАЦИИ НА САМООПРЕДЕЛЕНИЕ

Самым распространенным обманом народа буржуазией в данной войне является прикрытие ее грабительских целей “национально-освободительной” идеологией. Англичане сулят свободу Бельгии, немцы — Польше и т. д. На деле, как мы видели, это есть война угнетателей большинства наций мира за укрепление и расширение такого угнетения.

Социалисты не могут достигнуть своей великой цели, не борясь против всякого угнетения наций. Поэтому они безусловно должны требовать, чтобы с.-д. партии угнетающих стран (так называемых “великих” держав особенно) признавали и отстаивали право угнетенных наций на самоопределение, и именно в политическом смысле слова, т. е. право на политическое отделение. Социалист великодержавной или владеющей колониями нации, не отстаивающий этого права, есть шовинист.

Отстаивание этого права не только не поощряет образование мелких государств, а, напротив, ведет к более свободному, безбоязненному и потому более широкому и повсеместному образованию более выгодных для массы и более соответствующих экономическому развитию крупнейших государств и союзов между государствами.

Социалисты угнетенных наций, в свою очередь, должны безусловно бороться за полное (в том числе организационное) единство рабочих угнетенных и угнетающих народностей. Идея правового отделения одной нации от другой (так называемая “культурно-национальная автономия” Бауэра и Реннера) есть реакционная идея.

Империализм есть эпоха прогрессирующего угнетения наций всего мира горсткой “великих” держав, и потому борьба за социалистическую интернациональную революцию против империализма невозможна без признания права наций на самоопределение. “Не может быть свободен народ, угнетающий чужие народы” (Маркс и Энгельс). Не может быть социалистическим пролетариат, мирящийся с малейшим насилием “его” нации над другими нациями.

ГЛАВА II

КЛАССЫ И ПАРТИИ В РОССИИ БУРЖУАЗИЯ И ВОЙНА

В одном отношении русское правительство не отстало от своих европейских собратьев: так же, как и они, оно сумело осуществить обман “своего” народа в грандиозном масштабе. Громадный, чудовищный аппарат лжи и хитросплетений был пущен в ход и в России, чтобы заразить массы шовинизмом, чтобы вызвать представление, будто царское правительство ведет “справедливую” войну, бескорыстно защищает “братьев-славян” и т. д.

Класс помещиков и верхи торгово-промышленной буржуазии горячо поддержали воинствующую политику царского правительства. Они справедливо ждут для себя громадных материальных выгод и привилегий от раздела турецкого и австрийского наследства. Целый ряд их съездов уже предвкушает те барыши, которые потекли бы в их карманы при победе царской армии. К тому же реакционеры очень хорошо понимают, что если что еще может отсрочить падение монархии Романовых и задержать новую революцию в России, так это только победоносная для царя внешняя война.

Широкие слои городской “средней” буржуазии, буржуазной интеллигенции, лиц свободных профессий и т. д. — по крайней мере, в начале войны — тоже заражены были шовинизмом. Партия российской либеральной буржуазии — кадеты — целиком и безоговорочно поддержала царское правительство. В области иностранной политики кадеты уже давно являются правительственной партией. Панславизм, при посредстве которого царская дипломатия не раз уже совершала свои грандиозные политические надувательства, стал официальной идеологией кадетов. Русский либерализм выродился в национал-либерализм. Он состязается в “патриотизме” с черной сотней, всегда с охотой вотирует за милитаризм, маринизм и т. п. В лагере русского либерализма наблюдается приблизительно то же явление, что в 70-х годах в Германии, когда “свободомыслящий” либерализм разложился и выделил из себя национал-либеральную партию. Русская либеральная буржуазия окончательно стала на путь контрреволюции. Точка зрения РСДРП в этом вопросе целиком подтвердилась. Разбит жизнью тот взгляд наших оппортунистов, будто русский либерализм является еще движущей силой революции в России.

Среди крестьянства правящей клике при помощи буржуазной печати, духовенства и т. д. тоже удалось вызвать шовинистское настроение. Но, по мере возвращения солдат с поля бойни, настроение в деревне, несомненно, будет меняться не в пользу царской монархии. Буржуазно-демократические партии, соприкасающиеся с крестьянством, не устояли против шовинистской волны. Партия трудовиков отказалась в Государственной думе вотировать военные кредиты. Но устами своего вождя Керенского она огласила “патриотическую” декларацию, пришедшуюся чрезвычайно на руку монархии. Вся легальная печать “народников” в общем потянулась за либералами. Даже левое крыло буржуазной демократии — так называемая партия социалистов-революционеров, аффильированная к Международному социалистическому бюро — поплыла по этому же течению. Представитель этой партии в МСБ г-н Рубанович выступает открытым социал-шовинистом. Половина делегатов этой партии на Лондонской конференции социалистов “согласия” голосовала за шовинистскую резолюцию (при воздержании другой половины). В нелегальной печати социалистов-революционеров (газета “Новости” ⁷и проч.) преобладают шовинисты. Революционеры “из буржуазной среды”, т. е. буржуазные революционеры, не связанные с рабочим классом, потерпели жесточайший крах в этой войне. Печальная судьба Кропоткина, Бурцева, Рубановича чрезвычайно знаменательна.

РАБОЧИЙ КЛАСС И ВОЙНА

Единственным классом в России, которому не удалось привить заразы шовинизма, является пролетариат. Отдельные эксцессы в начале войны коснулись лишь самых темных слоев рабочих. Участие рабочих в московских безобразиях против немцев сильно преувеличено. В общем и целом рабочий класс России оказался иммунизированным в отношении шовинизма.

Это объясняется революционным положением в стране и общими условиями жизни российского пролетариата.

1912—1914 годы обозначили собой начало нового грандиозного революционного подъема в России. Мы вновь стали свидетелями великого стачечного движения, какого не знает мир. Массовая революционная стачка вовлекла в 1913 году, по самым минимальным подсчетам, l½ миллиона участников, а в 1914 перевалила за 2 миллиона и подходила к уровню 1905 года. Накануне войны в Петербурге дело дошло уже до первых баррикадных битв.

Нелегальная Российская социал-демократическая рабочая партия исполнила свой долг перед Интернационалом. Знамя интернационализма не дрогнуло в ее руках. Наша партия давно порвала организационно с оппортунистскими группами и элементами. Гирь оппортунизма и “легализма во что бы то ни стало” не было на ногах у нашей партии. И это обстоятельство помогло ей исполнить революционный долг — как помог и итальянским товарищам раскол с оппортунистической партией Биссолати.

Общее положение в нашей стране враждебно процветанию “социалистического” оппортунизма в среде рабочих масс. Мы видим в России целый ряд оттенков оппортунизма и реформизма среди интеллигенции, мелкой буржуазии и т. д. Но он — в ничтожном меньшинстве среди политически активных слоев рабочих. Слой привилегированных рабочих и служащих у нас очень слаб. Фетишизма легальности у нас создаться не могло. Ликвидаторы (партия оппортунистов, руководимая Аксельродом, Потресовым, Череваниным, Масловым и др.) не имели до войны никакой серьезной опоры в рабочих массах. Выборы в IV Государственную думу дали всех 6 депутатов-рабочих противников ликвидаторства. Тираж и денежные сборы легальной рабочей печати в Петрограде и Москве показали неопровержимо, что 4/5 сознательных рабочих идут против оппортунизма и ликвидаторства.

С началом войны царское правительство арестовало и сослало тысячи и тысячи передовых рабочих, членов нашей нелегальной РСДРП. Это обстоятельство, наряду с введением военного положения в стране, закрытием наших газет и пр., задержало движение. Но нелегальная революционная работа нашей партии все-таки продолжается. В Петрограде комитет нашей партии выпускает нелегальную газету “Пролетарский Голос” ⁸.

Статьи из Центрального Органа “Социал-Демократ”, издающегося за границей, перепечатываются в Петрограде и рассылаются по провинции. Выходят нелегальные прокламации, которые распространяются и в казармах. За городом, в различных укромных местах, происходят нелегальные собрания рабочих. В последнее время в Петрограде начались крупные стачки рабочих металлистов. В связи с этими стачками наш Петроградский комитет выпустил несколько воззваний к рабочим.

РОССИЙСКАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РАБОЧАЯ ФРАКЦИЯ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ ДУМЕ И ВОЙНА

В 1913 году среди с.-д. депутатов Государственной думы произошел раскол. На одной стороне оказалось 7 сторонников оппортунизма, под руководством Чхеидзе. Они были выбраны от 7 непролетарских губерний, где рабочих насчитывалось 214 тысяч. На другой стороне — 6 депутатов, все от рабочей курии, выбранные от самых промышленных центров России, в которых насчитывалось 1008 тысяч рабочих.

Главный предмет расхождения был: тактика революционного марксизма или тактика оппортунистического реформизма. Практически расхождение сказывалось больше всего в области внепарламентской работы в массах. Эта работа должна была вестись в России нелегально, если ведущие ее хотели оставаться на революционной почве. Фракция Чхеидзе оставалась вернейшей союзницей ликвидаторов, которые отвергли нелегальную работу, и защищала их на всех беседах с рабочими, на всех собраниях. Отсюда — раскол. 6 депутатов образовали РСДР Фракцию. Год работы показал неопровержимо, что именно за ней стоит подавляющее большинство русских рабочих.

В начале войны расхождение сказалось с чрезвычайной наглядностью. Фракция Чхеидзе ограничилась парламентской почвой. Она не вотировала за кредиты, ибо иначе она вызвала бы против себя бурю возмущения со стороны рабочих. (Мы видели, что в России даже мелкобуржуазные трудовики не вотировали за кредиты.) Но она и не понесла протеста против социал-шовинизма.

Иначе поступила РСДР Фракция, выражавшая политическую линию нашей партии. Она пошла с протестом против войны в самую гущу рабочего класса, она понесла проповедь против империализма в широкую массу русских пролетариев.

И она встретила очень сочувственный отклик со стороны рабочих, — что и напугало правительство и заставило его, с явным нарушением собственных законов, арестовать и осудить наших товарищей депутатов в пожизненную ссылку на поселение в Сибирь. В первом же официальном извещении об аресте наших товарищей царское правительство писало:

“Совершенно особое положение в этом отношении заняли некоторые члены сон — демократических обществ, которые поставили целью своей деятельности поколебать военную мощь России путем агитации против войны, посредством подпольных воззваний и устной пропаганды”

На известный призыв Вандервельде “временно” прекратить борьбу против царизма — теперь из показаний царского посланника в Бельгии князя Кудашева стало известно, что Вандервельде вырабатывал этот призыв не один, а в сотрудничестве с названным царским посланником — только наша партия, в лице ее ЦК, дала отрицательный ответ. Руководящий центр ликвидаторов согласился с Вандервельде и официально заявил в печати, что он “в своей деятельности не противодействует войне”.

Царское правительство прежде всего обвинило наших товарищей депутатов в том, что они пропагандировали среди рабочих этот отрицательный ответ Вандервельде.

Царский прокурор г. Ненарокомов на суде ставил нашим товарищам в образец немецких и французских социалистов. “Германские с.-д., — говорил он, — вотировали военные кредиты и оказались друзьями правительства. Так поступали германские с.-д., но не так поступили печальные рыцари русской с.-д-ии… Социалисты Бельгии и Франции дружно забыли свои раздоры с другими классами, забыли партийные распри и без колебания стали под знамена”. А члены РСДРФ, подчиняясь директивам ЦК партии, поступали-де не так…

Суд развернул внушительную картину широкой нелегальной агитации нашей партии в массах пролетариата против войны. Царскому суду, разумеется, удалось “обнаружить” далеко-далеко не всю деятельность наших товарищей в этой области. Но и то, что было обнаружено, показало, как много было сделано за короткое время нескольких месяцев.

На суде были оглашены нелегальные воззвания наших групп и комитетов против войны и за интернациональную тактику. От сознательных рабочих всей России тянулись нити к членам РСДР Фракции, и она по мере сил старалась помочь им оценить войну с точки зрения марксизма.

Товарищ Муранов, депутат от рабочих Харьковской губернии, говорил на суде:

“Понимая, что я послан народом в Государственную думу не для того, чтобы просиживать думское кресло, я ездил на места знакомиться с настроениями рабочего класса”. Он же признал на суде, что брал на себя функции нелегального агитатора нашей партии, что на Урале он организовал рабочий комитет на Верхне-исетском заводе и в других местах. Суд показал, что члены РСДРФ после начала войны объехали в целях пропаганды почти всю Россию, что Муранов, Петровский, Бадаев и др. устраивали многочисленные рабочие собрания, на которых выносились резолюции против войны и т. п.

Царское правительство угрожало подсудимым смертной казнью. В связи с этим на самом суде не все они выступали так мужественно, как тов. Муранов. Они старались затруднить царским прокурорам их осуждение. Этим недостойно пользуются теперь русские социал-шовинисты, чтобы затушевать суть вопроса: какой парламентаризм нужен рабочему классу?

Парламентаризм признают Зюдекум с Гейне, Самба с Вальяном, Биссолати с Муссолини, Чхеидзе с Плехановым. И парламентаризм признают наши товарищи из РСДР Фракции, признают болгарские, итальянские товарищи, порвавшие с шовинистами. Парламентаризм парламентаризму рознь. Одни используют парламентскую арену, чтобы подслужиться к своим правительствам, или, в лучшем случае, умыть руки, как фракция Чхеидзе. Другие используют парламентаризм, чтобы оставаться революционерами до конца, чтобы исполнить свой долг социалистов и интернационалистов и при самых трудных обстоятельствах. Парламентская деятельность одних приводит их на министерские кресла, парламентская деятельность других приводит их — в тюрьму, в ссылку, на каторгу. Одни служат буржуазии, другие — пролетариату. Одни — социал-империалисты. Другие — революционные марксисты.

ГЛАВА III

ВОССТАНОВЛЕНИЕ ИНТЕРНАЦИОНАЛА

Как восстановить Интернационал? Но — сначала несколько слов о том, как не надо восстановлять Интернационал.

МЕТОД СОЦИАЛ-ШОВИНИСТОВ И “ЦЕНТРА”

О, социал-шовинисты всех стран — большие “интернационалисты”! Они с самого начала войны обременены заботой об Интернационале. С одной стороны, они уверяют, что толки о крахе Интернационала “преувеличены”. На самом деле ничего особенного не случилось. Послушайте Каутского: просто Интернационал есть “орудие мирного времени”, естественно, что на время войны этот инструмент оказался несколько не на высоте. С другой стороны, социал-шовинисты всех стран нашли одно очень простое — и главное: интернациональное — средство, чтобы выйти из создавшегося положения. Средство несложное: надо только подождать конца войны, до окончания войны социалисты каждой страны должны защищать свое “отечество” и поддерживать “свои” правительства, а по окончании войны — друг друга “амнистировать”, признать, что все были правы, что во время мира мы живем, как братья, а во время войны мы — на точном основании таких-то резолюций — зовем немецких рабочих истреблять своих французских братьев и наоборот.

На этом одинаково сходятся и Каутский, и Плеханов, и Виктор Адлер, и Гейне. Виктор Адлер пишет, что, “когда мы переживем это тяжелое время, нашей первой обязанностью будет не ставить друг другу каждое лыко в строку” ⁹. Каутский утверждает, что “ни с какой стороны до сих пор не раздалось голосов серьезных социалистов, которые заставили бы опасаться” за судьбу Интернационала. Плеханов говорит, что “неприятно пожимать руки (германских с.-д.), пахнущие кровью невинно убитых”. Но тут же предлагает “амнистию”: “тут вполне уместно будет, — пишет он, — подчинение сердца рассудку. Ради своего великого дела Интернационал должен будет принять во внимание даже и запоздалые сожаления”. Гейне называет в “Sozialistische Monatshefte” поведение Вандервельде “мужественным и гордым” и ставит его в пример немецким левым ¹⁰.

Словом, когда кончится война, назначьте комиссию из Каутского и Плеханова, Вандервельде и Адлера, и мигом будет составлена “единогласная” резолюция в духе взаимной амнистии. Спор будет благополучно затушеван. Вместо того, чтобы помочь рабочим разобраться в происшедшем, их обманут показным бумажным “единством”. Объединение социал-шовинистов и лицемеров всех стран названо будет восстановлением Интернационала.

Нечего скрывать от себя: опасность такого “восстановления” очень велика. Социал-шовинисты всех стран одинаково в нем заинтересованы. Все они одинаково не хотят, чтобы сами рабочие массы их страны разобрались в вопросе: социализм или национализм. Все они одинаково заинтересованы в том, чтобы прикрыть грехи друг друга. Все они ничего другого не могут предложить, кроме того, что предлагает виртуоз “интернационального” лицемерия Каутский.

А между тем в этой опасности отдают себе мало отчета. За год войны мы видели ряд попыток восстановления интернациональных связей. Мы не будем говорить о конференциях в Лондоне и Вене, где собирались определенные шовинисты, чтобы помочь генеральным штабам и буржуазии своих “отечеств”. Мы имеем в виду конференции в Лугано, в Копенгагене ¹¹, интернациональную женскую конференцию и интернациональную конференцию юношества ¹². Эти собрания были одушевлены лучшими пожеланиями. Но они совершенно не видели указанной опасности. Они не наметили боевой линии интернационалистов. Они не указали пролетариату на ту опасность, которая грозит ему от социал-шовинистского способа “восстановления” Интернационала. Они в лучшем случае ограничились повторением старых резолюций, не указав рабочим, что без борьбы против социал-шовинистов дело социализма безнадежно. Они в лучшем случае были шагом на месте.

ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ СРЕДИ ОППОЗИЦИИ

Нет никакого сомнения в том, что наибольший интерес для всех интернационалистов представляет собой положение дел среди германской с.-д. оппозиции. Официальная германская социал-демократия, которая была наиболее сильной и руководящей партией во II Интернационале, нанесла самый чувствительный удар международной организации рабочих. Но в германской социал-демократии вместе с тем оказалась наиболее сильная оппозиция. Из числа больших европейских партий в ней первой подняли громкий голос протеста товарищи, оставшиеся верными знамени социализма. С радостью читали мы журналы: “Lichtstrahlen” и “Die Internationale”. Еще с большей радостью мы узнавали о распространении в Германии нелегальных революционных воззваний, как, например, воззвания:

“Главный враг в собственной стране”. Это говорило о том, что среди германских рабочих жив дух социализма, что в Германии есть еще люди, способные отстаивать революционный марксизм.

В недрах германской социал-демократии с наибольшей наглядностью обрисовался раскол в современном социализме. Мы видим здесь со всей отчетливостью 3 течения: оппортунисты-шовинисты, которые нигде не дошли до такой степени падения и ренегатства, как в Германии; каутскианский “центр”, который показал себя здесь вполне беспомощным выполнять какую-либо Другую роль, кроме прислужника оппортунистов; и — левую, представляющую собою единственных социал-демократов в Германии.

Больше всего нас, естественно, интересует положение дел в среде немецкой левой. Мы видим в ней наших товарищей, надежду всех интернационалистских элементов.

Каково же это положение?

Журнал “Die Internationale” был совершенно прав, когда сказал, что в немецкой левой все еще находится в процессе брожения, что предстоят еще большие перегруппировки, что в лоне ее есть более решительные и менее решительные элементы.

Мы, русские интернационалисты, ни в малой степени, разумеется, не претендуем на то, чтобы вмешиваться во внутренние дела наших товарищей немецких левых. Мы понимаем, что только они сами вполне компетентны определить свои способы борьбы против оппортунистов, считаясь с условиями времени и места. Мы считаем только своим правом и своим долгом высказать откровенно свое мнение о положении дел.

Мы убеждены, что глубоко прав был автор передовой статьи в журнале “Die Internationale”, когда он утверждал, что каутскианский “центр” приносит больше вреда делу марксизма, чем открытый социал-шовинизм. Кто затушевывает теперь разногласия, кто под видом марксизма проповедует теперь рабочим то, что проповедует каутскианство, тот усыпляет рабочих, тот вреднее, чем Зюдекумы и Гейне, которые ставят вопрос ребром и заставляют рабочих разбираться.

Фронда против “инстанций”, которую в последнее время позволяют себе Каутский и Гаазе, никого не должна вводить в заблуждение. Разногласия между ними и Шейдеманами не принципиальные разногласия. Одни считают, что Гинденбург и Макензен уже победили и что теперь можно уже себе позволить роскошь протеста против аннексий. Другие считают, что Гинденбург и Макензен еще не победили и что поэтому надо “продержаться до конца”.

Каутскианство ведет против “инстанций” лишь показную борьбу, — именно для того, чтобы после войны затушевать перед рабочими принципиальный спор и замазать дело 1001-ой пухлой резолюцией в неопределенно-“левом” духе, на который такие мастера дипломаты II Интернационала.

Вполне понятно, что в своей трудной борьбе против “инстанций” немецкая оппозиция должна использовать и эту непринципиальную фронду каутскианства. Но пробным камнем для всякого интернационалиста должно остаться отрицательное отношение к неокаутскианству. Лишь тот действительно интернационалист, кто борется против каутскианства, кто понимает, что “центр” и после мнимого поворота его вождей остается в принципиальном отношении союзником шовинистов и оппортунистов.

Громадную важность имеет наше отношение к колеблющимся элементам в Интернационале вообще. Эти элементы — преимущественно социалисты пацифистского оттенка — существуют и в нейтральных странах, и в некоторых воюющих странах (в Англии, например, Независимая рабочая партия). Эти элементы могут быть нашими попутчиками. Сближение с ними против социал-шовинистов необходимо. Но надо помнить, что это — только попутчики, что в главном и основном при восстановлении Интернационала эти элементы пойдут не с нами, а против нас, пойдут с Каутским, Шейдеманом, Вандервельде, Самба. На международных совещаниях нельзя ограничивать своей программы тем, что приемлемо для этих элементов. Иначе мы сами попадем в плен к колеблющимся пацифистам. Так было, например, на женской международной конференции в Берне. Немецкая делегация, придерживавшаяся точки зрения т. Клары Цеткин, фактически сыграла — на этой конференции роль “центра”. Женская конференция сказала только то, что было приемлемо для делегаток из оппортунистской голландской партии Трульстры и для делегаток из I.L.P. (Независимая рабочая партия), которая — не забудем этого — на Лондонской конференции шовинистов “согласия” голосовала за резолюцию Вандервельде. Мы выражаем свое величайшее уважение I.L.P. за мужественную борьбу против английского правительства во время войны. Но мы знаем, что эта партия не стояла и не стоит на почве марксизма. А мы считаем, что главной задачей с.-д. оппозиции в настоящий момент является — поднять знамя революционного марксизма, сказать рабочим твердо и определенно, как мы смотрим на империалистские войны, выдвинуть пароль массовых революционных действий, т. е. превращения эпохи империалистских войн в начало эпохи войн гражданских.

Революционно социал-демократические элементы, несмотря ни на что, существуют во многих странах. Они существуют и в Германии, и в России, и в Скандинавии (влиятельное направление, представителем которого является тов. Хёглунд), и на Балканах (партия болгарских “тесняков”), и в Италии, и в Англии (часть Британской социалистической партии), и во Франции (сам Вальян признал в “L’Humanite”, что он получал протестующие письма интернационалистов, не он ни одного из них не напечатал полностью), и в Голландии (трибунисты ¹³), и т. д. Сплотить эти марксистские элементы — как бы немногочисленны ни были они вначале — от их имени напомнить забытые теперь слова подлинного социализма, призвать рабочих всех стран порвать с шовинистами и стать под старое знамя марксизма — вот задача дня.

Совещания с так называемыми программами “действия” сводились до сих пор только к тому, что на них с большей или меньшей полнотой провозглашалась программа простого пацифизма. Марксизм не пацифизм. Бороться за скорейшее прекращение войны необходимо. Но только при призыве к революционной борьбе требование “мира” получает пролетарский смысл. Без ряда революций так называемый демократический мир есть мещанская утопия. Действительной программой действия была бы только марксистская программа, дающая массам полный и ясный ответ на то, что случилось, разъясняющая, что такое империализм и как с ним бороться, заявляющая открыто, что к краху II Интернационала привел оппортунизм, призывающая открыто строить марксистский Интернационал без и против оппортунистов. Только такая программа, которая показала бы, что мы верим в себя, верим в марксизм, объявляем оппортунизму борьбу не на живот, а на смерть, обеспечила бы нам раньше или позже сочувствие подлинных пролетарских масс.

РОССИЙСКАЯ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ РАБОЧАЯ ПАРТИЯ И III ИНТЕРНАЦИОНАЛ

РСДРПартия давно раскололась со своими оппортунистами. Русские оппортунисты теперь стали еще и шовинистами. Это только укрепляет нас во мнении, что раскол с ними в интересах социализма необходим. Мы убеждены, что у социал-демократов нынешние расхождения с социал-шовинистами нисколько не меньше, чем они были у социалистов с анархистами, когда с.-д. раскалывались с этими последними. Оппортунист Monitor в “Preussische Jahrbücher” правильно сказал, что для оппортунистов и буржуазии выгодно нынешнее единство, ибо оно заставляет левых подчиняться шовинистам и мешает рабочим разобраться в спорах и создать свою действительно рабочую, действительно социалистическую партию. Мы глубочайше убеждены, что при нынешнем положении дел раскол с оппортунистами и шовинистами является первым долгом революционера — так же как раскол с желтыми, с антисемитами, с либеральными рабочими союзами и т. д. необходим был именно в интересах скорейшего просвещения отсталых рабочих и привлечения их в ряды с.-д. партии.

Третий Интернационал, по нашему мнению, должен был бы создаться именно на такой революционной базе. Для нашей партии не существует вопроса о целесообразности разрыва с социал-шовинистами. Он для нее решен бесповоротно. Для нее существует только вопрос осуществимости этого в ближайшее время в интернациональном масштабе.

Совершенно понятно, что для осуществления международной марксистской организации надо, чтобы существовала готовность создания самостоятельных марксистских партий в разных странах. Германия, как страна наиболее старого и сильного рабочего движения, имеет решающее значение. Ближайшее будущее покажет, назрели ли уже условия для создания нового марксистского Интернационала. Если да, наша партия с радостью вступит в такой, очищенный от оппортунизма и шовинизма, III Интернационал. Если нет, это покажет, что для этой очистки требуется еще более или менее длинная эволюция. И тогда наша партия будет крайней оппозицией внутри прежнего Интернационала — пока в различных странах не создастся база для международного товарищества рабочих, стоящего на почве революционного марксизма.

Мы не знаем и не можем знать, как пойдет развитие в ближайшие годы на международной арене. Но что мы знаем наверное, в чем мы убеждены непоколебимо, это — в том, что наша партия в нашей стране среди нашего пролетариата будет неутомимо работать в указанном направлении и всей своей повседневной деятельностью будет создавать российскую секцию марксистского Интернационала.

У нас в России тоже нет недостатка в откровенных социал-шовинистах и в группах “центра”. Эти люди будут бороться против создания марксистского Интернационала. Мы знаем, что Плеханов стоит на одной принципиальной почве с Зюдекумом и уже сейчас протягивает ему руку. Мы знаем, что так называемый “Организационный комитет”, руководимый Аксельродом, проповедует каутскианство на русской почве. Под видом единства рабочего класса эти люди проповедуют единство с оппортунистами и через них — с буржуазией. Но все то, что мы знаем о настоящем рабочего движения в России, дает нам полную уверенность в том, что сознательный пролетариат России по-прежнему останется с нашей партией.

ГЛАВА IV

ИСТОРИЯ РАСКОЛА И ТЕПЕРЕШНЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ СОЦИАЛ-ДЕМОКРАТИИ В РОССИИ

Изложенная выше тактика РСДРП в отношении к войне представляет из себя неизбежный результат тридцатилетнего развития социал-демократии в России. Нельзя правильно понять этой тактики, как и теперешнего положения социал-демократии в нашей стране, не вдумываясь в историю нашей партии. Вот почему мы должны и здесь напомнить читателю основные факты из этой истории.

Как идейное течение, социал-демократия возникла в 1883 году, когда впервые были систематически изложены за границей группой “Освобождение труда” социал-демократические взгляды в применении к России ¹⁴. До начала 90-х годов социал-демократия оставалась идейным течением, без связи с массовым рабочим движением в России. В начале 90-х годов общественный подъем, брожение в стачечное движение среди рабочихсделали социал-демократию активной политической силой, неразрывно связанной с борьбою (как экономической, так и политической) рабочего класса. И с этого же времени начинается раскол социал-демократии на “экономистов” в “искровцев”.

“ЭКОНОМИСТЫ” И СТАРАЯ “ИСКРА” (1894—1903)

“Экономизм” был оппортунистическим течением в русской социал-демократии. Его политическая сущность сводилась к программе: “рабочим—экономическая, либералам— политическая борьба”. Его главной теоретической опорой был так называемый “легальный марксизм” или “струвизм”, который “признавал” “марксизм”, совершенно очищенный от всякой революционности и приспособленный к потребностям либеральной буржуазии. Ссылаясь на неразвитость массы рабочих в России, желая “идти с массой”, “экономисты” ограничивали задачи и размах рабочего движения экономической борьбой и политической поддержкой либерализма, не ставя себе самостоятельных политических и никаких революционных задач.

Старая “Искра” (1900—1903) победоносно провела борьбу с “экономизмом” во имя принципов революционной социал-демократии. Весь цвет сознательного пролетариата стал на сторону “Искры”. За несколько лет до революции социал-демократия выступила с самой последовательной и непримиримой программой. И борьба классов, выступление масс во время революции 1905 года подтвердили эту программу. “Экономисты” приспособлялись к отсталости масс. “Искра” воспитывала авангард рабочих, способный вести вперед массы. Нынешние доводы социал-шовинистов (о необходимости считаться с массой, о прогрессивности империализма, об “иллюзиях” революционеров и т. п.) все были уже выдвинуты “экономистами”. С оппортунистической переделкой марксизма под “струвизм” социал-демократическая Россия познакомилась 20 лет тому назад.

МЕНЬШЕВИЗМ И БОЛЬШЕВИЗМ (1903—1908)

Эпоха буржуазно-демократической революции породила новую борьбу течений среди социал-демократии, которая была прямым продолжением предыдущей. “Экономизм” видоизменился в “меньшевизм”. Отстаивание революционной тактики старой “Искры” создало “большевизм”.

В бурные 1905—1907 годы меньшевизм был оппортунистическим течением, которое поддерживали либеральные буржуа и которое проводило либерально-буржуазные тенденции в рабочем движении. Приспособление борьбы рабочего класса к либерализму — в этом была его суть. Напротив, большевизм ставил задачей социал-демократических рабочих поднимать на революционную борьбу демократическое крестьянство вопреки шатаниям и изменам либерализма. И рабочие массы, как это признавали неоднократно сами меньшевики, шли во время революции с большевиками при всех крупнейших выступлениях.

Революция 1905 года проверила, укрепила, углубила и закалила непримиримо-революционную социал-демократическую тактику в России. Открытое выступление классов и партий неоднократно обнаруживало связь социал-демократического оппортунизма (“меньшевизма”) с либерализмом.

МАРКСИЗМ И ЛИКВИДАТОРСТВО (1908-1914)

Контрреволюционная эпоха в совершенно новой форме опять поставила на очередь дня вопрос об оппортунистической и революционной тактике социал-демократии. Главное русло меньшевизма, вопреки протестам многих лучших его представителей, породило течение ликвидаторства, отречение от борьбы за новую революцию в России, от нелегальной организации и работы, презрительные насмешки над “подпольем”, лозунгом республики и т. д. В лице группы легальных литераторов журнала “Нашей Зари” (гг. Потресов, Череванин и т. д.) сплотилось независимое от старой социал-демократической партии ядро, которое тысячами способов поддерживала, рекламировала и холила либеральная буржуазия России, желавшая отучить рабочих от революционной борьбы.

Эту группу оппортунистов исключила из партии Январская конференция РСДРП 1912 года, которая восстановила партию вопреки бешеному сопротивлению целого ряда заграничных групп и группок. В течение более чем двух лет (начало 1912 года — половина 1914) шла упорная борьба двух с.-д. партий: ЦК, выбранного в январе 1912 г., и “Организационного комитета”, который не признавал Январской конференции и хотел иначе восстановить партию, сохраняя единство с группой “Нашей Зари”. Упорная борьба шла между двумя ежедневными рабочими газетами (“Правдой” и “Лучом” ¹⁵ с их преемниками) и между двумя с.-д. фракциями IV Государственной думы (“РСДР Фракцией” правдистов или марксистов и “с.-д. фракцией” ликвидаторов с Чхеидзе во главе).

Отстаивая верность революционным заветам партии, поддерживая начавшийся подъем рабочего движения (после весны 1912 года особенно), соединяя легальную и нелегальную организацию, печать и агитацию, “правдисты” сплотили вокруг себя подавляющее большинство сознательного рабочего класса, тогда как ликвидаторы, — действуя, как политическая сила, исключительно в лице группы “Нашей Зари”, — опирались на всестороннюю поддержку либерально-буржуазных элементов.

Открытые денежные взносы рабочих групп в газеты обеих партий, будучи в ту эпоху приспособленной к русским условиям (и единственной легально допустимой, свободно всеми контролируемой) формой членских взносов с.-д., наглядно подтвердили пролетарский источник силы и влияния у “правдистов” (марксистов), буржуазно-либеральный у ликвидаторов (и их “ОК”). Вот краткие данные об этих взносах, напечатанные подробно в книге “Марксизм и ликвидаторство” ¹⁶, а в сокращении в немецкой с.-д. газете “Лейпцигская Народная Газета” ¹⁷ от 21 июля 1914 года.

Число и сумма взносов в ежедневные петербургские газеты, марксистские (правдистские) и ликвидаторские, от 1 января по 13 мая 1914 г.:

Таким образом, наша партия объединила к 1914 году ⁴/₅ сознательных рабочих России вокруг революционной с.-д. тактики. За весь 1913 год число взносов от рабочих групп было 2181 у правдистов и 661 у ликвидаторов. С 1 января 1913 г. по 13 мая 1914 г. получается сумма: 5054 взноса от рабочих групп у “правдистов” (т. е. у нашей партии) и 1332, т. е. 20,8%, у ликвидаторов.

МАРКСИЗМ И СОЦИАЛ-ШОВИНИЗМ (1914—1915)

Великая европейская война 1914—1915 гг. дала всем европейским, а также русским с.-д. возможность проверить их тактику на кризисе всемирного размера. Реакционный, грабительский, рабовладельческий характер войны со стороны царизма еще несравненно нагляднее, чем со стороны других правительств. Тем не менее основная группа ликвидаторов (единственная, кроме нашей, имеющая серьезное влияние в России, благодаря ее либеральным связям) повернула к социал-шовинизму! Обладая довольно долгое время монополией легальности, эта группа “Нашей Зари” повела проповедь в массах в смысле “непротиводействия войне”, пожелания победы тройственного (теперь четверного) согласия, обвинения в “сверхсметных грехах” германского империализма и т. п. Плеханов, с 1903 года дававший многократно образцы своей крайней политической бесхарактерности и перехода к оппортунистам, занял еще резче ту же позицию, расхваливаемый всей буржуазной печатью России. Плеханов опустился до того, что объявлял войну справедливой со стороны царизма и в правительственных газетах Италии помещал интервью, втягивая ее в войну!!

Правильность нашей оценки ликвидаторства и исключения главной группы ликвидаторов из нашей партии была таким образом вполне подтверждена. Реальная программа ликвидаторов и реальное значение их направления состоит теперь не только в оппортунизме вообще, но и в том, что они защищают великодержавные привилегии и преимущества великорусских помещиков и буржуазии. Это — направление национал-либеральной рабочей политики. Это — союз части радикальных мелких буржуа и ничтожной доли привилегированных рабочих со “своей” национальной буржуазией против массы пролетариата.

ТЕПЕРЕШНЕЕ ПОЛОЖЕНИЕ ДЕЛ В С.-Д. РОССИИ

Как мы уже говорили, ни ликвидаторы, ни целый ряд заграничных групп (Плеханова, Алексинского, Троцкого и др.), ни так называемые “национальные” (т. е. невеликорусские) с.-д. не признали нашей Январской конференции 1912 года. Из бесчисленных ругательств, которыми нас осыпали, всего чаще повторялось обвинение в “узурпаторстве” и “раскольничестве”. Наш ответ на это состоял в приведении точных и допускающих объективную проверку цифр, доказывающих, что наша партия объединила ⁴/₅ сознательных рабочих России. Это немало — при всех трудностях нелегальной работы в контрреволюционную эпоху.

Если бы “единство” было возможно в России на основе с.-д. тактики, без исключения группы “Нашей Зари”, то отчего же не осуществили его даже между собой наши многочисленные противники? С января 1912 года прошло целых 3? года, и за все это время наши противники не смогли создать, при всем своем желании, с.-д. партию против нас. Этот факт есть лучшая защита нашей партии.

Вся история с.-д. групп, борющихся с нашей партией, есть история развала и распада. В марте 1912 года все без исключения “объединились” на брани против нас. Но уже в августе 1912 года, когда был создан так называемый “августовский блок” против нас, у них начался распад ¹⁸. Часть групп от них отпадает. Они не могут создать партии и ЦК. Они создают лишь ОК “для восстановления единства”. Но на деле этот ОК оказался бессильным прикрытием ликвидаторской группы в России. За весь период громадного подъема рабочего движения в России и массовых стачек 1912—1914 годов, единственной группой из всего “августовского блока”, ведшей работу в массах, остается группа “Нашей Зари”, силу которой составляют ее либеральные связи. И в начале 1914 года из “августовского блока” формально выходят латышские с.-д. (польские с.-д. не были в нем), а Троцкий, один из вождей блока, вышел из него неформально, создав опять свою особую группу. В июле 1914 г. на конференции в Брюсселе, при участии Исполнительного комитета МСБ, Каутского и Вандервельде, против нас составлен так называемый “брюссельский блок”, в который не вошли латыши и от которого тотчас отпали польские с.-д. — оппозиция. После войны этот блок распадается. “Наша Заря”, Плеханов, Алексинский, вождь кавказских с.-д. Ал становятся открытыми социал-шовинистами, проповедуя желательность поражения Германии. ОК и Бунд защищают социал-шовинистов и основы социал-шовинизма. Фракция Чхеидзе, хотя и голосовавшая против военных кредитов (в России даже буржуазные демократы, трудовики, голосовали против них), остается верным союзником “Нашей Зари”. Наши крайние социал-шовинисты, Плеханов с Алексинским и К°, вполне довольны фракцией Чхеидзе. В Париже образуется газета “Наше Слово” (раньше “Голос”) при участии главным образом Мартова и Троцкого, желающих совместить платоническую защиту интернационализма с безусловным требованием единства с “Нашей Зарей”, ОК или фракцией Чхеидзе. После 250 №№ этой газеты она сама вынуждена признать свой распад: одна часть редакции тяготеет к нашей партии, Мартов остается верным ОК, который публично порицает “Наше Слово” за “анархизм” (как оппортунисты в Германии, Давид и К°, “Internationale Korrespondenz” ¹⁹, Легин и К° обвиняют в анархизме тов. Либкнехта); Троцкий объявляет о своем разрыве с ОК, но желает идти вместе с фракцией Чхеидзе. Вот программа и тактика фракции Чхеидзе, изложенная одним из ее лидеров. В № 5 “Современного Мира” ²⁰, 1915 г., журнала с направлением Плеханова и Алексинского, Чхенкели пишет:

“Сказать, что германская социал-демократия была в состоянии помешать военному выступлению своей страны u этого не сделала, значило бы или скрытно желать, чтобы она на баррикадах нашла не только свое, но и своего о отечестве последнее издыхание, или смотреть на предметы, рядом лежащие, сквозь анархический телескоп” ^*.

В этих немногих строках выражена вся сущность социал-шовинизма: и принципиальное оправдание идеи “защиты отечества” в настоящей войне, и насмешки — с позволения военных цензоров — над проповедью и подготовкой революции. Вопрос совсем не в том, в состоянии ли была германская социал-демократия помешать войне, как и не в том, могут ли вообще революционеры ручаться за успех революции. Вопрос в том, вести ли себя, как социалисты, или доподлинно “издыхать” в объятиях империалистской буржуазии.

_______________________

^* “Современный Мир”, 1915, № 5, стр. 148. Троцкий недавно заявил, что считает своей задачей подымать авторитет в Интернационале фракции Чхеидзе Несомненно, Чхенкели, с своей стороны, будет столь же энергично подымать в Интернационале авторитет Троцкого…

ЗАДАЧИ НАШЕЙ ПАРТИИ

Социал-демократия в России возникла перед буржуазно-демократической революцией (1905) в нашей стране и окрепла во время революции и контрреволюции. Отсталость России объясняет чрезвычайное обилие течений и оттенков мелкобуржуазного оппортунизма у нас, а влияние марксизма в Европе и прочность легальных с.-д. партий до войны сделали из наших образцовых либералов почти поклонников “разумной”, “европейской” (нереволюционной), “легальной” “марксистской” теории и социал-демократии. Рабочий класс в России не мог сложить своей партии иначе как в решительной, тридцатилетней, борьбе со всеми разновидностями оппортунизма. Опыт всемирной войны, принесший позорный крах европейского оппортунизма и закрепивший союз наших национал-либералов с социал-шовинистским ликвидаторством, еще более укрепляет нас в убеждении, что наша партия и дальше должна идти по тому же последовательно революционному пути.

В. И. Ленин 1915 г.

ПРИМЕЧАНИЯ

Брошюра “Социализм и война (Отношение РСДРП к войне)” была задумана В. И. Лениным в связи с подготовкой к первой международной социалистической конференции. В работе над брошюрой принял участие Г. Е. Зиновьев, однако в основном брошюра была написана В. И. Лениным. Ему же принадлежала общая редакция всей брошюры.

Произведение “Социализм и война” Ленин называл “комментариями к резолюциям нашей партии, т. е. популярным пояснением их”. Считая важнейшей задачей использовать созываемую в Циммервальде первую международную социалистическую конференцию в целях сплочения левых элементов международной социал-демократии на революционных позициях, Ленин прилагал все усилия к тому, чтобы к моменту созыва конференции брошюра была напечатана.

Работа “Социализм и война” была издана накануне Циммервальдской конференции в виде небольшой брошюры на русском и немецком языках и раздавалась участникам конференции. В конце брошюры в виде приложения были напечатаны: манифест ЦК РСДРП “Война и российская социал-демократия”, статья В. И. Ленина “Конференция заграничных секций РСДРП” с резолюциями конференции, опубликованная в “Социал-Демократе”, и резолюция по национальному вопросу, принятая на Поронинском совещании ЦК РСДРП с партийными работниками в октябре 1913 года. После Циммервальдской конференции брошюра была издана во Франции на французском языке. Она была напечатана полностью на норвежском языке в органе норвежских левых с.-д. Тогда же В. И. Ленин предпринимал неоднократные попытки к изданию этой брошюры в Америке на английском языке. Но такое издание в то время не осуществилось.

В. И. Ленин придавал огромное значение возможно большему распространению работы “Социализм и война”. После Февральской революции 1917 года в России он настоятельно требовал переиздать в Петрограде — “хотя бы под заглавием “Из истории последних лет царизма”” — газету “Социал-Демократ”, брошюру “Социализм и война”, журнал “Коммунист” и “Сборник “Социал-Демократа””.

Работа “Социализм и война (Отношение РСДРП к войне)” в виде брошюры вышла в Петрограде в 1918 году в издании Петроградского Совета рабочих и красноармейских депутатов. Она получила широкое распространение. В виде отдельных изданий брошюра была напечатана на многих языках.

2. В. И. Ленин имеет в виду выступление В. Либкнехта на Эрфуртском съезде германской социал-демократии в 1891 году.

3. Имеется в виду высказывание К. Клаузевица в его книге “О войне” (см. К. Клаузевиц. “О войне”, т. I, изд. 5-е, 1941, стр. 43).

4. Четверное согласие — империалистический союз Англии, Франции, России и Италии, которая в 1915 году вышла из Тройственного союза и присоединилась к Тройственному согласию (Антанта).

5.11 марта 1915 года в Лозанне французский социалист П. Голэй выступил с рефератом на тему “Социализм умирающий и социализм, который должен возродиться”. В том же году он издал брошюру “Le socialisme qui meurt et le socialisme qui doit renattre”, Lausanne, 1915. Подробнее об этой брошюре см. статью В. И. Ленина “Честный голос французского социалиста” (Сочинения, 5 изд., том 27).

6.  Брентанизм — буржуазно-реформистское учение немецкого экономиста Луйо Брентано, разновидность буржуазного извращения марксизма. Брентано проповедовал “социальный мир” в капиталистическом обществе, возможность преодоления социальных противоречий капитализма без классовой борьбы, утверждал, будто путем организации реформистских профсоюзов и фабричного законодательства можно решить рабочий вопрос, примирить интересы рабочих и капиталистов. Прикрываясь марксистской фразеологией, Брентано и его последователи пытались подчинить рабочее движение интересам буржуазии.

7. “Новости” — ежедневная газета партии эсеров; издавалась в Париже с августа 1914 по май 1915 года.

8. “Пролетарский Голос” — нелегальная газета, орган Петербургского комитета РСДРП; издавалась с февраля 1915 по декабрь 1916 года. Вышло четыре номера. Последний номер был конфискован полицией, удалось спасти лишь незначительное количество экземпляров. В первом номере газеты был напечатан манифест Центрального Комитета РСДРП “Война и российская социал-демократия”.

9. Ленин цитирует статью В. Адлера “Hoffnungsschimmer” (“Проблеск надежды”), которая была напечатана в газете “Arbeiter Zeitung” № 45 от 14 февраля 1915 года.

10.  В. И. Ленин имеет в виду статью В. Гейне “Die deutsche Sozialdemokratie im deutschen Volk” (“Немецкая социал-демократия и немецкий народ”), которая была напечатана в журнале “Sozialistische Monatshefte” (“Социалистический Ежемесячник”) № 13 от 8 июля 1915 года.

11. Копенгагенская конференция — конференция социалистов нейтральных стран, происходившая в Копенгагене IT-IS января 1915 года. На ней присутствовали представители от социалистических партий Швеции, Дании, Норвегии и Голландии. Конференция приняла резолюцию, в которой предлагалось с.-д. депутатам в парламентах нейтральных стран побуждать правительства взять на себя посредничество между воюющими странами и ускорить восстановление мира.

12.

Международная социалистическая конференция молодежи происходила 4—6 апреля 1915 года в Берне. На ней присутствовали представители юношеских организаций 10 стран — Болгарии, Германии, Голландии, Дании, Италии, Норвегии, Польши, России, Швейцарии, Швеции. В повестке дня конференции главным был пункт “Война и задачи социалистических юношеских организаций”. Организация и подготовка конференции проходила под влиянием центриста Р. Гримма, что предопределило итоги ее работы. Ставя задачу использовать конференцию в целях сплочения интернационалистских элементов молодежи, ЦК РСДРП послал на нее своих представителей (И Ф. Арманд и Г. И. Сафарова). Делегация ЦК РСДРП внесла на рассмотрение конференции проект резолюции, содержащий основные положения большевистской партии по вопросу о войне. Этот проект был составлен на основе проекта, написанного В. И Лениным к международной женской социалистической конференции (см. настоящий том, стр. 206—208) Однако конференция приняла резолюцию, написанную в центристском духе.

В письме А. М. Коллонтай об этой конференции Н. К. Крупская писала: “Там было гораздо больше левых элементов (голландцы, норвежцы, немцы, болгарин, поляк), по сближения никакого не получилось. Их систематически настраивали против русских, а когда русская делегация ЦК стала настаивать на необходимости обсудить сообща резолюцию, то русских лишили голоса, уже данного им, и только после их ухода левая публика запротестовала, русских вернули, но обсуждения резолюции не вышло все же, а написали им резолюцию Гримм с Балабановой” (Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС).

Конференция избрала Международное бюро социалистической молодежи, приняла решения об издании международного органа социалистической молодежи — журнала “Интернационал Молодежи” и о проведении ежегодно международного юношеского дня.

13. Трибунисты — члены Социал-демократической партии Голландии, органом которой являлась газета “Трибуна”. Лидерами трибунистов были Д. Вайнкоп, Г. Гортер, А. Паннекук, Г. Роланд-Гольст. Трибунисты не были последовательно революционной партией, но представляли левое крыло рабочего движения в Голландии и в годы мировой империалистической войны (1914—1918) стояли в основном на интернационалистских позициях. В 1918 году трибунисты образовали Коммунистическую партию Голландии.

14.

Группа «Освобождение труда» — первая русская марксистская группа, основанная Г. В. Плехановым в 1883 году в Женеве. Кроме Плеханова в группу входили П. Б. Аксельрод, Л. Г. Дейч, В. И. Засулич, В. Н. Игнатов. Группа “Освобождение труда” проделала большую работу по пропаганде марксизма в России и нанесла серьезный удар народничеству, являвшемуся главным идейным препятствием на пути распространения марксизма и развития социал-демократического движения в России. Два проекта программы русских социал-демократов (1883 и 1885), написанные Г. В. Плехановым и изданные группой “Освобождение труда”, имели важное значение в подготовке и создании социал-демократической партии в России.

В. И. Ленин указывал, что группа “Освобождение труда” “лишь теоретически основала социал-демократию и сделала первый шаг навстречу рабочему движению” (Сочинения, 4 изд., том 20, стр. 255).

15. “Луч” — ежедневная газета меньшевиков-ликвидаторов; выходила в Петербурге с 16 (29) сентября 1912 года по 5 (18) июля 1913 года. Вышло 237 номеров. Газета в основном существовала на пожертвования либералов. Идейное руководство газетой находилось в руках П. Б. Аксельрода, Ф. И. Дана, Л. Мартова, А. С. Мартынова. На страницах газеты ликвидаторы выступали против революционной тактики большевиков, проповедовали оппортунистический лозунг создания т. н. “открытой партии”, выступали против революционных массовых стачек рабочих, пытались ревизовать важнейшие положения партийной программы. Ленин писал, что ““Луч” порабощен либеральной политикой” и называл газету органом ренегатов.

16. “Марксизм и ликвидаторство. Сборник статей об основных вопросах современного рабочего движения. Часть II” издан партийным издательством “Прибой” в июле 1914 года. В нем помещен ряд статей Ленина, направленных против ликвидаторов. Ссылаясь на этот сборник, Ленин имеет в виду свои статьи: “Рабочий класс и рабочая печать” и “Отклик рабочих на образование Российской социал-демократической рабочей фракции в Государственной думе” (см. Сочинения, 5 изд., том 25, стр. 227—234 и 406—413).

17. “Leipziger Volkszeitung” (“Лейпцигская Народная Газета”) — ежедневная социал-демократическая газета; выходила с 1894 по 1933 год; в течение ряда лет редактировалась Ф. Мерингом и Р. Люксембург и являлась органом левых с.-д. С 1917 по 1922 год газета была органом германских “независимых”; после 1922 года — орган правых социал-демократов.

18.

“Августовский блок” — антипартийный блок ликвидаторов, троцкистов и других оппортунистов, направленный против большевиков. Организатором блока был Троцкий. Блок оформился на конференции представителей антипартийных групп и течений, которая состоялась в августе 1912 года в Вене. На конференции присутствовали представители Бунда, Закавказского областного комитета, Социал-демократии Латышского края и заграничных группок — ликвидаторских, троцкистских, отзовистских — редакций “Голоса Социал-Демократа”, венской “Правды” Троцкого и группы “Вперед”. Из России послали делегатов петербургская и московская “инициативные группы” ликвидаторов, красноярская организация, “Севастопольская социал-демократическая военная организация”, редакции ликвидаторских изданий “Нашей Зари” и “Невского Голоса”; на конференции присутствовал также представитель от Заграничного комитета “Спилки”. Подавляющее большинство делегатов состояло из лиц, проживавших за границей и оторванных от рабочего класса России, не связанных непосредственно с местной партийной работой. Конференция приняла антипартийные, ликвидаторские решения по всем вопросам с.-д. тактики и высказалась против существования нелегальной партии.

Попытка ликвидаторов создать свою, центристскую партию в России не была поддержана рабочими. Ликвидаторы не смогли избрать ЦК и ограничились оформлением Организационного комитета. Созданный из разношерстных элементов антибольшевистский блок, образование которого являлось главной задачей конференции, стал распадаться уже на самой конференции. Покинул конференцию, не дожидаясь ее конца, впередовец, вскоре ушли латышские социал-демократы, а затем — и остальные участники. Под ударами большевиков Августовский блок фактически распался уже через год-полтора. О распаде Августовского блока см. статьи В. И. Ленина “Распад “Августовского” блока”, “Разоблачение “августовской” фикции” и “О нарушении единства, прикрываемом криками о единстве” (Сочинения, 5 изд., том 25, стр. 1—4, 27—30 и 183—206).

19. “Internationale Korrespondenz” (“Международная Корреспонденция”) — еженедельный журнал германских социал-шовинистов; выходил с конца сентября 1914 по 1 октября 1918 года в Берлине.

20. “Современный Мир” — ежемесячный литературный, научный и политический журнал; выходил в Петербурге с октября 1906 по 1918 год. Ближайшее участие в журнале принимали меньшевики, в том числе Г. В. Плеханов. В период блока с плехановцами и в начале 1914 года в журнале сотрудничали большевики. В годы мировой империалистической войны журнал стал органом социал-шовинистов.

«Герой»

Война еще не кончилась и конца ей еще не видать, а сколько уже в мире калек развелось: безруких, безногих, слепых, глухих, изувеченных… Пошли на кровавую миро­ вую бойню молодыми, сильными, крепкими. Вся жизнь была впереди. Но уже через несколько месяцев, недель, быть может даже дней, везут обратно в лазареты полужи­
выми, калеками…

Зато «герой» — говорят те, кто затеял европейскую войну, кто повел народ на народ, рабочего одной страны на брата рабочего другой. Зато крест заслужили! С наградой ходить будут! Почетом пользоваться!

Но в жизни — все по-иному. Вернется «герой» на свою родину, в свое село родное или в свой город и глазам своим не верит: вместо «почета» и радости ждут его новые горе­ сти, страдания, разочарования. В деревне — разорение, голод. Угнали мужиков на войну, отобрали скотину… По­ дати плати, а работать некому. Бабы с ног сбились. По­ худали, изморились. Слезами изошли. Бродят по селу калеки-герои. У кого крест, у кого два креста. А почет весь в том, что своя же семья попрекает: дармоедом стал, чу­жой хлеб ешь. А хлеб-то считанный!

Не лучше «герою», если вместо села он в родной город вернется. Встретят, пожалуй, и с «почетом»; поплачет мать от горя и от радости: все-таки «соколик» ее жив остался, повидали его очи старые, материнские. Улыбнется жена… День, другой ухаживать будут. А там…
Где у рабочего люда время, досуг на то, чтобы с кале­ кой няньчиться? У каждого свои дела, своя забота. Да и времена тугие. Жизнь, что ни день, дорожает. Война!.. Ребятишки хворают, с войной неразлучны эпидемии, за­ раза. Жена разрывается, бьется. За себя и за кормильца работать должна. А пенсия царская «герою»?

Велика ли она? Разве на один сапог для уцелевшей ноги хватит!..

Офицеры, увечные генералы, те, конечно, «по чину» пособие получать будут, а солдат рядовой, бывший рабо­чий, крестьянин, мастеровой, кто о нем позаботится? Кто за судьбу его заступится? Ведь власть в государстве не в руках народа, а в руках помещиков, фабрикантов, господ и хозяев. Казною государственной правят не те «герои- солдаты», которые сотнями тысяч, миллионами умирают на войне, а все те же господа: помещики, фабриканты, чиновники — слуги царские.

Первое время, пока не остыла еще память, пока не смолкли пушки на фронте, о «героях-солдатах» будут по­ мнить. Им придут на помощь грошевыми подачками и разные общества, и попечительства, и «Красный крест»… Но пройдет год, другой. Настанут «мирные» времена. За­живут народы прежней деловой, хлопотливой жизнью. Что станется тогда с «героями»?
Увечные полковники и генералы будут кататься в своих автомобилях; они-то еще за войну о себе позаботи­ лись, награбили деньжат, карманы себе солдатскими пай­ ками понабивали… А «герои-солдаты», увечные, с кре­ стами? Какова их будет судьба?

Неужто на паперть идти, с нищими побираться?..

Несладка будет судьба героя — спасителя отечества, нерадостна, бесправна, будь он хоть десятью крестами увешан… Не подумает, не позаботится о нем правитель­ ство царское… Не заболит об увечных сердце господ-по­ мещиков, фабрикантов, хозяев… Им что? Не свой брат страдает, по свету мыкается, судьбу свою проклинает… Не «барин»! Мужик! А «мужик», рабочий, крестьянин, ремесленник — на то и на свет родился, чтобы «господам» служить, кровь за них проливать и в награду с голоду под забором подыхать…

Пока сам народ за «героев» не вступится, пока народ власть в руки не возьмет, пока народ сам не начнет каз­ ною распоряжаться, до тех пор калекам-героям не добиться улучшения своей жизни.

За что дрались?

А спросите любого солдата, русского ли, немца ли: за что дрались? За что проливали кровь братьев своих, ра­бочих и крестьян соседней страны? За что калечили людей? Не скажут. Не скажут, не ответят, потому что и сами толком не знают.

Не то за сербов вступились, не то немцы на Россию напали. О земле поговаривали. Вначале думалось русским крестьянам-солдатам: «идем землю у немцев отбирать».

Но скоро поняли: не в земле тут дело!.. А в чем? Мало кто понимает, мало кто осмысливает это. Не одни рус­ские дерутся «вслепую», сами не зная хорошенько, за что режут, колют, калечат людей? Так же точно не знают ис­ тинную причину войны немецкие, английские, француз­ские солдаты. Спросите любого — каждый другую причину войны приведет.

Немецкому народу сказали: «Россия напала на нас. Русские казаки идут на Берлин. Надо защитить наше оте­чество. А заодно идем освобождать Россию от чиновничье­го засилья, от произвола и беззакония царских слуг. Идем умирать за «свободу» русского народа! Сам народ русский слаб, ему не справиться со своими «внутренними врагами», с продажными министрами, с алчными притеснителями- помещиками. Давайте поможем ему! Откроем путь для русского народа к воле народной, к правам и свободе».

Так сладко пели народу немецкому кайзер со своим штабом, немецкие помещики и фабриканты. Народ не разобрался, поверил. Газеты капиталистов в миллионах своих изданий распространяли ложь о войне, правитель­ ства ввели военную цензуру и не позволяли печатать ни слова правды, лучших друзей рабочего класса бросили в тюрьмы. Народ одурачили, как одурачили русских солдат, когда уверили, что за «землей» пошли в Галицию…

Во Франции правительство, генералы, министры, бан­киры и заводчики нашли другую причину войны для на­ рода. Настала пора отнять у немцев назад завоеванные ими в 1870 году Эльзас и Лотарингию. «Граждане славной республиканской Франции!.. Вы живете в свободной стране, вы добились всех политических прав у себя… А ря­дом, в соседней Германии, народ стонет под игом кайзе­ра!.. Давайте спасать немецкий народ! Будем воевать до тех пор, пока не выгоним кайзера из Германии и не устро­ им для немцев республики!»

И решила благородная Франция «освободить» немец­кий народ, покончить с кайзером.

Дело неплохое! Какому народу нужны кайзеры и цари? Но только посмотрите, что-то странное получается: жили народы мирно, кайзер с царем дружил, в гости друг к другу ездили. Капиталисты разных стран сообща заводили фаб­рики и торговые компании, сообща грабили колонии в Азии и Африке, наживались на постройке пушек и бро­неносцев. И вдруг сразу всех царей и всех капиталистов разных стран обуяла будто бы благородная страсть: давай пойдем «освобождать» соседнюю страну! Давай у соседей насаждать права и справедливость, равенство и благоденствие!

Пошли немцы спасать Россию от царского засилья, а французы освобождать немцев от власти кайзера…

Но как присмотришься, видишь: пока что кайзеры и цари все целы, невредимы, на местах и власть их не поко­леблена. Капиталисты нажились на войне, «заработали» копеек по 20—40 на рубль поставок в армию, а эти по­ставки составляют сотни и тысячи миллионов рублей. А сотни тысяч, миллионы тех самых граждан, о ком вдруг захлопотали «великие державы», усеяли костьми своими земли свои и чужие. В «освобождении» ли чужого народа причина войны? Кто еще верит этим басням?

Возьмем еще пример: англичане будто бы только за­ тем и ввязались в войну, чтобы, с одной стороны, засту­питься за Бельгию, а с другой — разбить, уничтожить германскую «военщину» — милитаризм. Так говорится на словах. А на деле как поступает английская королевская власть? Прежде всего Англия, где только может, отби­рает у немцев колонии, земли. И конечно, не осведом­ ляется, не спрашивает у населения: под чьим владычест­вом хотите остаться — под германским или под нашим? Бельгия — Бельгией, а пока что надо забрать себе другие земли и народы… На что они немцам?!.

То же и в борьбе с военщиной. Не нравится англича­ нам «немецкая военщина», бранят пруссаков, возмущаются: немцы в своих гражданах чувство свободы убили, людей в дрессированное, послушное стадо превратили.

Критикуют сильно. Многое верно. А только выходит, что на словах одно, а на деле другое. На деле английское правительство хоть «немцев-пруссаков» и ругает, а у них же пробует поучиться, ввести у себя «немецкую воен­щину». С начала войны идет в Англии борьба между на­родом и правительством: решило правительство Англии у себя ту самую военщину ввести, за которую на Герма­нию войной пошла, хлопочет о введении общеобязательной воинской повинности вместо наемного, добровольного вой­ска, какое до сих пор было в Англии.

Теперь английским миллионерам и грабителям удалось уже сломить сопротивление и начать вводить принуди­тельную воинскую повинность.
Опять, оказывается, неправда: чужую страну решило английское правительство от зла «военщины» освободить, а своему народу то же зло навязать! Но мало того, англий­скому правительству так по вкусу пришелся пример Гер­мании, что вслед за другими странами оно решило ввести и в мастерские «военную систему»: мобилизовать рабочих, подчинить их военным властям, отнять у них право на стачки, на защиту своих интересов, закрепостить за госу­дарством… И это настоящее «военное рабство» рабочих введено, кроме Англии, во всех воюющих странах: и во Франции, и в Германии, и в России. Работай за грош, терпи всякие прижимки и издевательства, а не то — на фронт, под пули «врагов».

Упорно, смело борются английские рабочие против этой новой несправедливости, против этого нового нати­ска капиталистов на рабочих, борются против нового раб­ства, отстаивают свои права. Но не уступает и английское правительство… Понравился пример Германии, по вкусу пришлась «прусская военщина»!

И выходит на поверку: та самая причина, то «зло», из- за которого пошли войной на соседнюю державу, это «зло» у себя же вводят, укрепляют!..

Немцы русский народ «освобождать» пошли, а у себя за время войны чисто царский произвол завели!.. Фран­цузы за «свободу» германцев меч обнажили, а вместо того такие притеснения изобрели, какие Франция годами не знавала!…

Стоит повнимательнее присмотреться кругом, и станет ясно: не те причины толкнули державы на войну друг с другом, не из-за того пошли войной на соседа, в чем хотят уверить народ. Есть у войны другие причины, другие цели и основания.

Кто виновник войны?

Некоторые говорят: про причины войны мы, может быть, и не знаем, вот кто виновник ее — это ясно! И ви­новника наказать следует.

Но кто же виновник?

Спросите русского, он скажет: «Германия! Это она пер­ вая объявила войну, она, значит, зачинщица». Спросите немца, он скажет: «Это неправда! Ложь! Мы, немцы, вой­ны не хотели, мы тянули переговоры. Но русское прави­тельство первое объявило мобилизацию. Значит — зачин­щица Россия!»… «Неправда,— кричат «союзники» Рос­сии,— русское правительство объявило мобилизацию в ответ на ультиматум, на требование, посланное Сербии австрийским правительством. Зачинщица — Австрия».

А Австрия кивает на Россию и на Англию, стоящую за спиною России. Но возьмите почитайте все эти оранже­вые, белые, красные, синие, серые, желтые правительст­ венные книги о войне, где собраны письма, телеграммы, правительственные «ноты» (требования), припомните, как в течение последних десятилетий воюющие ныне вели­кие державы всячески соревновались друг с другом в грабеже Китая, Персии, Турции, земель Африки и пр., и вам станет ясно одно: за многие месяцы, за годы до вой­ ны хитрили друг с другом правительства всех стран, вели дипломатические переговоры, а втихомолку готовились к войне. Прикидывались «закадычными» друзьями, а сами старались об одном: половчее одурачить другую державу: англичане — немцев, немцы — русских, русские — авст­рийцев… И вместе с тем каждое правительство обманы­вало свой собственный народ.

Годами готовились к войне, миллиарды народных денег на эту подготовку истратили. Куда шли народные деньги во всех капиталистических странах? На школы? На боль­ницы? На страхование рабочих? На дешевые жилища для неимущего люда? На улучшение полей, дорог? На все раз­нообразные нужды народа? Ничуть не бывало!
Деньги народные шли на военные расходы, на подго­товку к кровавой развязке…

Пустела казна — налоги, подати росли. Для военных нужд ничем не брезгали. Готовились к кровавой схватке одинаково и германское, и русское, и английское, и бель­гийское правительства. А теперь прикидываются сиро­тами!

Народ, сознательный рабочий народ, прекрасно знал до войны, куда шли народные деньги, знал, что подати и налоги собираются, дабы было на что царям и кайзерам, английским и французским капиталистам строить военный флот и пулеметы… Знал народ, что у нас, в России, к тому же половина денежек к карманам «строителей» прили­пает…

Почему же теперь вдруг забыть, кто готовил войну? Почему думать, что в войне виноваты немецкие рабочие, крестьяне, а не свое собственное, негодное, корыстное правительство? Нет, если уж искать виновного, так надо прямо и честно сказать: в современной войне виноваты одинаково правительства всех воюющих держав. Винов­ники войны — капиталисты, банкиры, помещики, с их по­ кровителями и друзьями: царями, королями, кайзерами, с министрами и дипломатами.

Все они — единая разбойничья шайка. Не о народе пе­кутся они, а о своих интересах. Не народу нужна война, а их карману. Это они накликали своей «иностранной политикой» кровавое бедствие. А народ — иди, умирай!..

«Спасай родину», которую они сами предали, накликав беду. Умирай «во славу отечества», забудь все несправедливости, обиды, унижения… Забудь, что еще накануне войны ты понимал, что не к добру ведет политика прави­тельства. Не смей вспоминать, что еще вчера ты возму­щался, когда офицер «давал по морде» рядовому, что проклинал бесправие народное в своей стране… Теперь война, теперь страна должна быть «едина»!.. Долой па­мять об унижениях и притеснениях, о наглости и алчно­сти хозяина! На то — война!.. Вчера еще ты усмехнулся бы, если б тебе сказали, что фабрикант-эксплуататор — твой «брат», а немецкий рабочий, такой же обездоленный, как и ты,— твой «злейший враг». Вчера еще ты послал бы к черту «советчика», вздумавшего советовать тебе от­ дать жизнь твою за интересы помещика, заводчика, толстосума-хозяина. А сегодня — война, и ты колешь, ре­жешь, калечишь, убиваешь «врага», такого же обойден­ного судьбою рабочего, крестьянина, как и ты сам… Ты отдаешь свою собственную жизнь и губишь жизнь това­рища другой страны за благо вашего общего врага — миллионера. Такова воля истинных виновников мировой бойни, воля капиталистических классовых правительств, прислужников и друзей капитала!

Отечество в опасности!

Но как же быть? Нельзя же не воевать, когда на ро­ дину напали, когда отечество в опасности?

Пусть спросят себя те, кто собрался умирать «за оте­чество», спросят честно, по совести: какое такое отече­ство есть у рабочего, у всего неимущего люда? Есть ли оно? Кабы было, разве тянулись бы ежегодно из всех стран в чужие края «эмигранты», неимущие, безработные, поки­дая родное гнездо, веря, надеясь: авось «чужая сторо­ нушка» будет более ласковой мачехой, чем родина-мать? Разве были бы и у нас в России сотни тысяч голодных, разоренных, нищих «переселенцев»?

Отечество есть у генерала, у помещика, у купца, у фабриканта, у всех тех, кто носит в кармане туго набитый кошелек. Им, богачам, толстосумам, «отечество» дает пра­ва и привилегии, о них заботится государственная власть.

Но, что дает «родина» рабочему — русскому ли, немцу ли, французу? Борьбу за хлеб насущный, борьбу с ни­ щетой и бесправием, притеснения хозяина, помещика, до­ мовладельца, обиды, горе, болезнь, унижения… Нередко тюрьму! В России — каторгу, ссылку… Вот чем дарит современное отечество своих сынов, тех, кто руками свои­ ми создает ее богатство, тех, кто жизнью своей покупает военную славу…

Родина для неимущего люда не мать, а мачеха… И все-таки, скажут многие, пусть родина и не балует нас, ее верных сынов, трудовым потом своим орошающих зем­ лю ее, мы любим землю пашу! Мы защищаем народ свой от нашествия врагов-чужестранцев, мы спасем веру отцов наших от врагов-иноверцев!..

Но разве современная война, война всех крупных ев­ропейских держав, ведется между врагами-иноверцами? Между народностями разного племени? Присмотритесь по­ ближе. Кто воюет друг с другом: православные ли с като­ликами, католики ли с лютеранами? Христиане ли с маго­метанами? Нет! в этой войне все перемешалось. Православ­ный русский, стреляй в православного болгарина и австрийца, католик-француз убивает католика-немца. Ма­гометанин помогает христианину метить в магометанина, еврей убивает еврея, а поляк — поляка…

Война ведется не между людьми разной веры, не меж­ду народностями с разными обычаями, языком и нравами, а между государствами, между крупными капиталистиче­ скими державами. Каждая такая держава проглотила не одну народность, забрала не один кусок земли у со­седей… Каких только народов, наций не найдешь в Рос­сии!

То же и в Австрии. Не отстала и Германия: в свое время она оторвала кусок Польши, отняла Гольштинию у датчан, отвоевала Эльзас у Франции. А «владычица мо­рей» — Англия? Кого только не забрала она под свое имперское владычество: и индусов, и чернокожих, и австралийцев, и островитян…

Обнесли себя крупные державы «пограничной чертою», загнали в эту черту самые разношерстные племена и на­родности и заявили: вот ваше отечество! Подчиняйтесь в мирное время нашим законам, а придет война — ваш долг умирать за отечество, которое мы вам навязали!..

«Великие державы», которые воюют между собой, угнетают каждая целый ряд народов и наций. Россия — евреев, украинцев, поляков, финнов и многих др., Гер­ мания — поляков, датчан и т. д., Англия и Франция — десятки и сотни миллионов в колониях. Война ведется не за свободу народов, не за свободу и право родного языка, не за целость полезных для рабочего класса учреждений. Нет. Война ведется за «право» великих держав угнетать как можно больше чужих народов, грабить как можно больше колоний. Войну ведут хищники из-за дележа до­ бычи.

Получается дикая картина: по приказу великих дер­ жав люди одного племени, одного языка, одной веры уби­вают, калечат друг друга, топчут поля… Русский крестья­нин-украинец метит в лоб крестьянину-украинцу из Ав­стрии; рабочий из русской Польши наводит пулемет на поляков рабочих из Германии… Сорок пять лет тому назад эльзасцы умирали во славу «прекрасной Франции». Сейчас они защищают «свое отечество» под знаменем с не­мецким орлом… И кто знает? Если бы победа осталась за «союзниками», не пришлось ли бы эльзасцам вновь уми­рать при следующей войне за французское «отечество»!..

А если вспомнить всех тех солдат, которых Англия и Франция понавезли из своих колоний: африканцев, индий­цев,— за какое «отечество» они-то умирают? Их отечест­во — за тридесять земель от Европы. Да и что осталось от их «отечества» после того, как в него вторглись европейцы, как огнем и мечом покорили их себе «великие дер­жавы»? Нет у них более «отечества», а умирать прихо­дится во славу буржуазии угнетающей нации.

Но не только у завоеванных наций, покоренных капи­талистическими государствами, нет отечества, нет его и у «истинных сынов» земли русской, немецкой, английской, раз сыны эти — только дети народа. Что за отечество, если десятки миллионов являются наемными рабами, работают день и ночь на кучку капиталистов? Что за отечество, если этим десяткам миллионов рабочих нечего терять, кроме своих цепей? Что за отечество, когда не народ сам ведает делами своей родины, издает законы, следит за народным хозяйством, распоряжается казною, а кучка бар, толстосу­мов-эксплуататоров?

Прежде, чем защищать отечество и умирать за него, не правильнее ли было бы завоевать для себя, для народа страну свою, родину-матушку? Не разумнее ли было бы вместо того, чтобы идти на внешнего врага-немца, по­ кончить с внутренним врагом, т. е. выгнать всех тех на­сильников и притеснителей народа русского, кто своей вредной, себялюбивой политикой вверг народ в кровавую резню? Неразумнее ли было бы, если б и немецкий на­род, вместо того чтобы идти «освобождать» Россию от «царизма», по-своему рассчитался бы с собственным кай­зером, с своими капиталистами и помещиками?

Не разумнее ли было бы и французам «очистить» ро­дину от ближайших врагов своих, вместо того чтобы на­ правлять пушки свои на немецкий народ?
Было время, когда, защищая «отечество», рабочие и крестьяне защищали родной язык от чужого гнета, защи­щали свою свободу от крепостников и царей. Но теперь класс капиталистов забрал в свои руки все богатства и всю власть даже в самых свободных странах, а в России угне­тают народ дворяне — помещики-крепостники вместе с капиталистами. Капиталисты всего мира объединены теперь в союзы, которые грабят и угнетают рабочих разных стран.

Капиталисты натравливают рабочих одной страны на рабочих другой, чтобы укрепить свою власть над рабочими всего мира. Капиталисты ведут войну для дележа добычи и для ослабления рабочих путем разъединения их. По­этому лгут те, кто говорит о защите свободы и отечества в теперешней войне. Чтобы защитить свободу и право, чтобы защитить дело рабочего класса в этой войне, есть только один путь: соглашение между рабочими всех стран и их общая борьба против капиталистов, борьба за завоевание социалистического общества.

«Если нас побьют — хуже будет»

Когда дело о наживе идет, капиталисты всех стран, всех племен и народностей становятся «родными братья­ми», все на одно лицо. И рабочие в мирное время это пре­красно знают. Знают они и другое: что «врагом» рабочих интересов, рабочего дела являются не рабочие чужой соседней страны, а хозяева-капиталисты по сю или ту сто­ рону границы. Почему же в тот час, когда призовут народ под знамена царя или кайзера, когда правительства затеют войну, должен рабочий забыть все, чему его научил опыт жизни? Должен на слово поверить, что карманный инте­ рес промышленника, купца, фабриканта отечественного дороже и ближе ему, чем рабочее дело, общее ему с бес­правным, обездоленным пролетарием германцем, авст­рийцем?

Причина войны

Но пусть война скверное, подлое дело, кто войну защи­щать станет! Как же не воевать, если война пришла, если она здесь налицо?

Вот тут-то и следует поискать ответа: а почему при­шла война? Чем она вызвана? Какими причинами?

Разные бывают причины войн. Когда-то дрались за землю, дрались за свободу своего края. Но нынешняя вой­на имеет свою причину: эту войну родил капитализм. Капиталистическим хозяйством называется такое хозяй­ ство, когда капиталы, заводы, фабрики, земли поделены между сравнительно небольшой кучкой людей в стране, а у других — только и есть для пропитания себя рабочие руки, которые они продают хозяину — капиталисту, фаб­риканту, помещику-собственнику.

По мере того как во всех государствах развивается ка­питалистическое хозяйство, капиталу становится тесно в своей стране. Чтобы получать большие барыши, проценты, капиталу нужно, чтобы рос, расширялся рынок для сбыта товаров, нужны новые места, страны, колонии, куда капиталисты могут выгодно помещать свои скоплен­ные капиталы и откуда фабриканты и заводчики могли бы получать «сырье», материал для обработки товаров: металлы, руду, хлопок и т. д.

Крупные капиталистические державы, те, что сейчас воюют друг с другом, все одинаково нуждаются в мировом торговом рынке, в колониях. И каждая держава только и думает о том, как бы покорить себе, посредством ли дипломатического обмана и всевозможных подкупов прави­тельства и капиталистов в слабых и зависимых странах или с оружием в руках колонии и рынки других стран.

Из-за колоний, из-за владычества держав над мировым рынком загораются споры между современными крупными государствами. Каждая хочет иметь монополию (т. е. одна владеть) на торговом рынке, каждая хочет забрать себе одной все барыши. Сначала пробуют державы «диплома­тическими переговорами» решить спор, каждая старается при этом обмануть другую державу, перехитрить. Пере­говоры дипломатов и в мирное время никогда не прекра­щаются. Но о них не сообщают народу. Спор между капи­талистическими государствами ведется не ради народа, а из-за выгод капиталистов. Это они, капиталисты-собст­венники, толкают государства на путь так называемой колониальной и «империалистической» политики. Им и решать: быть или не быть войне? А народ — что? Знай одно: позовут под знамена — иди умирай!..

Если дипломатам не удастся друг друга перехитрить — сейчас грозят войною.
За спиною дипломатов всегда стоят пушки, поэтому и нет прочного мира между государствами, а есть лишь «мир вооруженный», т. е. такой, во время которого каждое го­ сударство усиленно готовится к войне…

О переговорах дипломатов ни рабочие, ни весь народ ничего не знают. Переговоры эти ведутся «тайно». Но капиталисты, банкиры, помещики, т. е., ради кого ведется «завоевательная политика», всегда знают, как идут дела дипломатов. И чуть заметят, что свои отечественные ди­пломаты не сумели отстоять их карманные интересы, что побеждают в переговорах выгоды капиталистов другой державы, сейчас вой подымают: «Караул! Отечество в опасности! Братцы-рабочие, забудьте все обиды, забудьте прошлое! Спасите родину единую!.. Идите умирать во славу нашего отечества».

А правительство слушается воя капиталистов, не мо­жет не слушаться: правительство само состоит из капиталистов и помещиков, правительство им служит, их ба­рыши и грабежи охраняет… Правительство в угоду капи­тала начинает «задирать» соседа, переговоры дипломатов «обостряются»… Смотришь — и война налицо!..

Но не сказать же народу правду: мы, мол, деремся из- за того, что нашим фабрикантам и заводчикам, нашим банкирам и купцам хочется получать большие барыши; мы воюем из-за того, чтобы закрепить за нашими капитали­ стами «право» грабить ту или другую колонию, ту или иную страну. Это «неловко». Не пойдет за это народ умирать. Вот и приходится кричать: отечество в опасности!.. Или придумывать басню: идем, мол, освобождать соседний народ от царизма или от кайзеризма!..

Капиталисты, помещики, банкиры сидят в своих каби­нетах, кладут в карман тройные барыши с поставок на армию и ждут исхода войны. А народ воюет, народ гиб­нет, народ жизнью своей жертвует. И за что? Чтобы луч­ше, слаще, богаче, роскошнее жилось его отечественным эксплуататорам, хозяевам, господам заводчикам, помещи­кам, фабрикантам…

Доверчив народ!.. Знаний мало. Своих собственных ин­ тересов еще не осмыслил. А капиталисты и слуги прави­тельства этим пользуются.

Итак, причина войны: борьба национальных капиталов на мировом рынке. Русский капитал борется с германским в самой России, борется с австрийским на Балканах; анг­лийский, французский капиталы борются с германским в Африке, в Азии, на рынках мелких государств. Капиталы сталкиваются, борются, стараются друг друга вытеснить. Каждый хочет один господствовать, сохранить за собою «монополию», драть две шкуры и с рабочего при изготовке товаров, и с покупателя при продаже товаров.

Чем скорее совершается развитие капитализма, чем больше государств участвуют в этой борьбе, тем острее она становится. И тем неизбежнее войны.

Нечего утешать себя, что современная война — послед­няя. Пока будут существовать капиталисты-собственники, в руках которых находится государственная власть, до тех пор будут и войны. Цель таких войн, как и современной войны, одна: обеспечить лучшие барыши «отечественным» фабрикантам и торговцам. Стоит ли эта цель пролитой крови? Умно ли поступают рабочие, когда из-за нее уби­вают товарища — рабочего другой страны, разрушают го­ рода, разоряют мирные селения крестьян?.. Неужели же рабочие успели за войну так «возлюбить» своих собствен­ных эксплуататоров, насильников-хозяев, что за их ба­рыши и интересы готовы добровольно собственную жизнь
отдать?!.

Что делать?

Стоит понять истинную причину войны, ее цель, чтобы встал другой вопрос: что же теперь делать? Как прекра­тить теперь кровавую резню? Как избавить народ на бу­дущее время от новых столкновений и ссор капиталистов, от новых войн

Прежде чем найти ответ на эти вопросы, надо уяснить себе одно: пока существует капитализм, пока будет суще­ствовать частная собственность на земли, фабрики, за­воды и пр., пока граждане будут делиться на имущих и на неимущих, на капиталистов, захвативших власть в государстве, и на бесправных наемных рабочих, пока капита­листы из-за своих барышей будут бороться друг с дру­гом на мировом рынке — до тех пор войны неизбежны.

Войны прекратятся только тогда, когда сломлена бу­дет власть капиталистов, когда отнята будет у собствен­ ников-эксплуататоров возможность вредить народу, тол­кать его на путь кровавых схваток. Войну родит неспра­ведливое, неправильное капиталистическое устройство общества. Чтобы прекратить войны — надо переделать устройство общества. Чтобы прекратить войны, надо ото­брать все фабрики, все заводы, все промышленные заведе­ния у господ капиталистов; надо захватить земли у поме­щиков, копи и шахты — у частных владельцев, банки — у капиталистов, и все эти богатства обратить в общенародную собственность.

Чтобы прекратить войны, надо завоевать народу, ра­бочему классу новый, более справедливый социалисти­ческий мир.
Когда сам народ будет владеть всеми народными бо­гатствами, будет сам управлять народным хозяйством, казною, будет сам заботиться о нуждах и потребностях всех граждан, будет хлопотать о процветании родного края, будет стремиться к братскому союзу народов между собой, тогда не будет больше войн. Тогда соседи-народы не станут разорять друг друга, тогда незачем будет вести «за­воевательную политику»: мирные страны свободных тру­дящихся народов всегда сумеют друг с другом столко­ваться! Ведь тогда не будет больше главных виновников войны — шайки капиталистов, губящих миллионы людей, чтобы после войны полнее набить свои карманы!.. Это глав­ная задача рабочих.

Но остается вопрос, остается другая близкая, наболев­шая задача: как прекратить теперешнюю братоубийствен­ ную войну? Что надо сделать? Как быть?
Ответ имеется. И, что особенно важно, ответ один и тот же для рабочих всех стран. Ответ этот говорит: пусть правительства направляют брата на брата, товарища-ра­бочего на товарища-рабочего другой страны, враг остается общий у всех рабочих мира, интересы одни и те же и у рус­ского, и у немецкого, и у английского, и у австрийского рабочего.

Чтобы добиться мира, надо прежде всего призвать к ответу виновников войны. А кто же, как не цари и кайзе­ры, с их дипломатами и министрами, все эти послушные прислужники капитала, кто, как не они, виновники кро­вавой беды?

К ответу их!

Изгнать негодное правительство, заступников богачей- толстосумов!

Долой царей, королей, императоров, кайзеров! Долой их министров, жандармов, продажных чиновников!
Власть в государстве должна принадлежать народу!

Кто хочет мира, кто насытился преступной войною, тот пусть идет в ряды борцов не с внешним, а с внутрен­ним врагом народа. Тот пусть скажет себе: лучше чем уми­ рать во славу барышей господ Крестовниковых, Гучковых, Морозовых, Пуришкевичей и всей их честной братии, от­дам я жизнь свою за свободу моего народа, за права рабо­чего класса, за победу рабочего дела!..

Если так скажут себе русские, немецкие и рабочие всех других воюющих стран, тогда не будет больше силы в мире, которая позволит продолжать кровопролитие, тогда мир наступит сам собою.

Надо только, чтобы каждый солдат на войне, каждый рабочий в мастерской уяснил сам себе: не враг мне тот, кто, как и я у себя на родине, лишен прав, кого гнетет капитал, чья жизнь — борьба за хлеб насущный.

Враг мой — в моей собственной стране. И этот враг — общий у рабочих всех стран. Этот враг — капитализм, этот враг — алчное, продажное, классовое правительство. Этот враг — бесправие рабочего класса. Товарищ рабочий, рядовой вражеской армии! Я знаю теперь: не ты мой против­ник! Дай руку, товарищ! Мы оба с тобою жертвы обмана и насилия. Наш общий главный враг — за спиною. Повер­нем же дуло ружей и пулеметов наших против наших истинных, наших общих врагов…

И улепетнут от нас тогда все наши храбрые военачаль­ники, фельдмаршалы и генералы!..

Пойдем войною, каждый в своей стране, на наших угнетателей, очистим родину от истинных врагов народа, от царей, королей, императоров!

И тогда, когда власть будет в наших руках, мы за­ ключим свой мир над головами побежденных капитали­стов

Таков путь для тех, кто хочет бороться за прочный мир между народами, за победу рабочего дела, за замену капиталистического общества справедливым, лучшим ми­ром социалистического братства рабочих всех стран.

На этот путь зовут вас, товарищи, организованные, соз­нательные рабочие-социалисты России, Германии, Англии, Франции, Италии, Болгарии и других государств, те со­ циалисты, что остались верны рабочему делу, что не за­ были великий рабочий завет: рабочие всех стран, соеди­няйтесь!

Спешите под красные знамена революционных рабо­чих организаций!
За дело, товарищи, за работу!
Довольно жертв во славу капитала! Наш общий враг —за спиной! Долой виновников войны! Долой капиталистов и царей! Идем бороться за свободу нашей родины, за прочный мир!

Да здравствует близкая желанная социальная револю­ция! Да здравствует победа социалистического братства народов!

А. Коллонтай 1915 г.

Президент Росії Володимир Путін у вчорашньому зверненні до народу заявив, що «Україна була створена Леніним». Правда полягає у тому, що Жовтнева революція зіграла величезну роль звільненні націй, пригнічуваних царською Росією, яку Ленін називав «в’язницею народів». Ми представляємо цей лист Леніна, написаний у 1919 році, який на кількох сторінках розвиває позицію марксизму щодо національного питання. Нехай каже Ленін!

Саме програма більшовиків, що включала право націй на самовизначення, дозволила перемогти Жовтневої революції, а потім і забезпечити народження Радянського Союзу, який за часів Леніна був вільним об’єднанням націй, звільнених від ярма царів.

У своєму виступі Путін ще раз повторив, що його політичними орієнтирами є царська імперія, великоруський шовінізм та гноблення народів. Для нас, Міжнародної марксистської тенденції, орієнтири — це Ленін та більшовизм із їхньою рішучою боротьбою за пролетарський інтернаціоналізм та єдність робітничого класу. На додачу до листа Леніна ми також рекомендуємо прочитати його нотатки з українського національного питання, які протиставляють позицію Леніна та більшовиків позиції як сталіністів, так і Путіна, а також пояснюють, чому реакційний націоналізм київського режиму не пропонує рішення робітникам регіону.

---

ЛИСТ ДО РОБІТНИКІВ І СЕЛЯН УКРАЇНИ З ПРИВОДУ ПЕРЕМОГ НАД ДЕНІКІНИМ

Товариші чотири місяці тому, наприкінці серпня 1919 року, мені довелося звернутись з листом до працівників та селян з приводу перемоги над Колчаком. Тепер я передрукував цей лист повністю для робітників та селян України з приводу перемоги над Денікіном. Червоні війська взяли Київ, Полтаву, Харків і переможно рухаються до Ростова. В Україні кипить повстання проти Денікіна. Необхідно зібрати всі сили, щоб розбити до кінця денікінські війська, що намагалась відновити владу землевласників та капіталістів. Необхідно знищити Денікіна, щоб забезпечити себе від найменшої можливості нового навала. Робітникам та селянам України слід ознайомитись з тими уроками, які для всіх російських селян та робітників з‘ясувалися на досвіді завоювання Сибірі Колчаком та звільнення Сибірі червоними військами після довгих місяців поміщацького та капіталістичного гніту. На Україні господарювання  Денікіна було таким ж важким випробуванням, як господарювання Колчака в Сибірі. Немає сумніву, що уроки цього важкого випробування призведе українськіх робітників та селян — так само, як уральських та сибірських — до більш чіткого розуміння завдань радянської влади та більш міцного захисту її.

У Великоросії поміщицьке землеволодіння знищено повністю. В Україні треба зробити те саме і Радянська влада українських робітників і селян має закріпити повне знищення поміщицького землеволодіння, повне звільнення українських робітників та селян від усякого гніту поміщиків та від самих поміщиків. Але окрім цього завдання та ряд інших завдань, які однаково стояли і стоять перед великоросійськими та українськими трудящими масами, є особливі завдання Радянської влади в Україні. Одне з таких особливих завдань заслуговує нині на надзвичайну увагу. Це — питання національне чи питання про те, чи бути Україні окремою та незалежною Українською Радянською Соціалістичною Республікою, пов’язаною в союз (федерацію) з Російською Соціалістичною Федеративною Радянською Республікою, чи злитися Україні з Росією в єдину Радянську республіку. Усі більшовики, всі свідомі робітники та селяни повинні уважно подумати над цим питанням.

Незалежність України визнана і ВсеЦВКом (Всеросійським Центральним Виконавчим Комітетом) РСФРР (Російської Соціалістичної Федеративної Радянської Республіки) та Російською Комуністичною партією більшовиків. Тому само собою очевидно і цілком загальновизнано, що тільки самі українські робітники та селяни на своєму Всеукраїнському з’їзді Рад можуть вирішити та вирішать питання про те, чи зливати Україну з Росією, чи залишати Україну самостійною та незалежною республікою та в останньому випадку який саме федеративний зв’язок встановити між цією республікою та Росією. Як же слід вирішувати це питання з погляду інтересів трудящих? З погляду успіху їхньої боротьби за повне звільнення праці від ярма капіталу?

По-перше, інтереси праці вимагають найповнішої довіри, найтіснішого союзу між трудящими різних країн, різних націй. Прибічники поміщиків і капіталістів, буржуазії, намагаються роз’єднати робітників, посилити національний розбрат і ворожнечу, щоб знесилити робітників, щоб зміцнити владу капіталу. Капітал є міжнародною силою. Щоб її перемогти, потрібен міжнародний союз робітників, міжнародне братерство їх. Ми — противники національної ворожнечі, національної чвари та національної відокремленості. Ми міжнародники, інтернаціоналісти. Ми прагнемо тісного об’єднання та повного злиття робітників і селян усіх націй світу в єдину всесвітню Радянську республіку.

По-друге, трудящі не повинні забувати, що капіталізм розділив нації на невелику кількість пригнічувальних, великодержавних (імперіалістичних), повноправних, привілейованих націй та величезну більшість пригноблених, залежних та напівзалежних, нерівноправних націй. Найзлочинніша і найреакційніша війна 1914—1918 років, ще більше посилила цей поділ, загострила злість і ненависть на цьому ґрунті. Повіками накопичилося обурення і недовіра націй неповноправних і залежних до націй великодержавних і гнітючих — таких націй, як українська, таких як великоросійська.

Ми хочемо добровільного союзу націй, такого союзу, який не допускав би жодного насильства однієї нації над іншою, такого союзу, який був би заснований на цілковитій довірі, на ясній свідомості братерської єдності, на цілком добровільній згоді. Такий союз не можна здійснити одразу; до нього треба доопрацюватись з найбільшою терплячістю та обережністю, щоб не зіпсувати справу, щоб не викликати недовіри, щоб дати зжити недовіру, залишену століттями гніту поміщиків та капіталістів, приватної власності та ворожнечі через її розділи та переділи. Тому, неухильно прагнучи єдності націй, нещадно переслідуючи все, що їх роз’єднує, ми повинні бути дуже обережні, терплячі, поступливі до пережитків національної недовіри. Непоступливі, непримиренні ми повинні бути до всього того, що стосується основних інтересів праці у боротьбі за його звільнення від ярма капіталу. А питання про те, як визначити державні кордони тепер, на якийсь час — бо ми прагнемо повного знищення державних кордонів — є питання не основне, не важливе, другорядне. З цим питанням можна почекати і має почекати, бо національна недовіра у широкої маси селян і дрібних господарів тримається часто вкрай міцно і квапливістю можна її посилити, тобто пошкодити справі повної та остаточної єдності.

Досвід робітничо-селянської революції в Росії, Жовтнево-Листопадової революції 1917 року, досвід її дворічної переможної боротьби проти навали міжнародних та російських капіталістів показав ясніше ясного, що капіталістам вдалося на час зіграти на національній недовірі польських, латиських, есляндських, фінських селян та дрібнохозяйчиків до великоросів, вдалося на якийсь час посіяти ворожнечу між ними і нами на ґрунті цієї недовіри. Досвід показав, що ця недовіра зживається і проходить тільки дуже повільно і чим більше обережності і терпіння виявляють великороси, які довго були гнобительскою нацією, тим вірніше проходить ця недовіра. Саме визнанням незалежності держав польського, латиського, литовського, естляндського, фінського ми повільно, але неухильно завойовуємо довіру найвідсталіших, найбільш обдурених і забитих капіталістами, трудящих мас сусідніх маленьких держав. Саме таким шляхом ми вірніше відриваємо їх з-під впливу «їх» національних капіталістів, вірніше ведемо їх до повної довіри, до майбутньої єдиної міжнародної Радянської республіки.

Поки Україна не звільнена повністю від Денікіна, її урядом до Всеукраїнського з’їзду Рад є Всеукраїнський революційний комітет, Всеукраїнський ревком. У цьому Ревкомі поряд з українськими комуністами-більшовиками працюють, як урядовці, українські комуністи-боротьбісти. Боротьбісти відрізняються від більшовиків, між іншим, тим, що обстоюють безумовну незалежність України. Більшовики через це не роблять предмета розбіжності та роз’єднання, у цьому не бачать жодної перешкоди дружній пролетарській роботі. Була б єдність у боротьбі проти ярма капіталу, за диктатуру пролетаріату, а через питання про національні кордони, про федеративний чи інший зв’язок між державами комуністи не повинні розходитися. Серед більшовиків є прихильники повної незалежності України, є прихильники більш-менш тісного федеративного зв’язку, є прихильники повного злиття України з Росією.

Через ці питання розбіжність неприпустима. Ці питання вирішуватиме Всеукраїнський з’їзд Рад.

Якщо великоросійський комуніст наполягає на злитті України з Росією, його легко запідозрять українці в тому, що він захищає таку політику не з міркувань єдності пролетарів у боротьбі з капіталом, а з упередження старого великоросійського націоналізму, імперіалізму. Така недовіра природна, до певної міри неминуча і законна, бо століттями великороси вбирали в себе, під гнітом поміщиків і капіталістів, ганебні і погані забобони великоросійського шовінізму.

Якщо український комуніст наполягає на безумовній державній незалежності України, його можна запідозрити в тому, що він захищає таку політику не з погляду тимчасових інтересів українських робітників та селян у їх боротьбі проти ярма капіталу, а через дрібнобуржуазні, дрібногосподарські національні забобони. Бо досвід показував нам сотні разів, як дрібнобуржуазні «соціалісти» різних країн — усякі нібито соціалісти польські, латиські, литовські, грузинські меншовики, есери та інші — перефарбовувалися в прихильників пролетаріату з єдиною метою протягнути обманом політику угоди зі «своєю». робітників. Це ми бачили на прикладі керенщини в Росії у лютому — жовтні 1917 року, це ми бачили і бачимо у всіх та усіляких країнах.

Взаємна недовіра між великоросійськими та українськими комуністами виникає таким чином дуже легко. Як же боротися із цією недовірою? Як подолати його та завоювати взаємну довіру? Найкращий засіб для цього — спільна робота з відстоювання диктатури пролетаріату та Радянської влади у боротьбі проти поміщиків та капіталістів усіх країн, проти їхніх спроб відновити своє всевладдя. Така спільна боротьба ясно покаже на практиці, що за будь-якого вирішення питання про державну незалежність або про державні кордони великоросійським та українським робітникам обов’язково потрібен тісний військовий та господарський союз, бо інакше капіталісти «Антанти», «Злагоди», тобто союзу найбагатших капіталістичних країн , Англії, Франції, Америки, Японії, Італії, задавлять і задушать нас поодинці. Приклад нашої боротьби проти Колчака і Денікіна, яких постачали грошима і зброєю ці капіталісти, ясно показав цю небезпеку.

Хто порушує єдність і найтісніший союз великоросійських та українських робітників та селян, той допомагає Колчакам, Денікіним, капіталістам-хижакам усіх країн. Тому ми, великоросійські комуністи, повинні з найбільшою строгістю переслідувати у своєму середовищі найменший прояв великоросійського націоналізму, бо ці прояви, будучи взагалі зрадою комунізму, завдають найбільшої шкоди, роз’єднуючи нас з українськими товаришами і тим самим граючи на руку Денікіну та денікінщині. Тому ми, великоросійські комуністи, маємо бути поступливими під час розбіжностей з українськими комуністами-більшовиками та боротьбистами, якщо розбіжності стосуються державної незалежності України, форм її союзу з Росією, взагалі національного питання. Непоступливі і непримиренні ми всі, і великоросійські, і українські, і будь-якої іншої нації комуністи, повинні бути по відношенню до основних, корінних, однакових для всіх націй питань пролетарської боротьби, питань пролетарської диктатури, недопущення угоди з буржуазією, недопущення роздроблення сил, що захищають нас від Денікіна.

Перемогти Денікіна, знищити його, унеможливити повторення подібної навали — такий корінний інтерес і великоросійських та українських робітників і селян. Боротьба довга і важка, бо капіталісти всього світу допомагають Денікіну і допомагатимуть різного роду Денікіним. У цій довгій і важкій боротьбі ми, великоросійські та українські робітники, повинні йти найтіснішим союзом, бо поодинці нам, мабуть, не впоратися. Якими б не були кордони України та Росії, якими б не були форми їхніх державних взаємин, це не так важливо, у цьому можна і повинно йти на поступки, у цьому можна перепробувати і те, й інше, і третє, — від цього справа робітників і селян, справа перемоги над капіталізмом не загине.

А от якщо ми не зуміємо зберегти найтіснішого союзу між собою, союзу проти Денікіна, союзу проти капіталістів і куркулів наших країн і всіх країн, тоді справа праці напевно загине на довгі роки в тому сенсі, що і Радянську Україну, і Радянську Росію, тоді зможуть задавити і задушити капіталісти. І буржуазія всіх країн, і всілякі дрібнобуржуазні партії, «погоджувальні» партії, що допускають союз із буржуазією проти робітників, найбільше намагалися роз’єднати робітників різних національностей, розпалити недовіру, порушити тісний міжнародний союз та міжнародне братерство робітників. Коли буржуазії це вдасться, справа робітників програна. Нехай же комуністам Росії та України вдасться терплячою, наполегливою, завзятій спільною роботою перемогти націоналістські підступи будь-якої буржуазії, націоналістські забобони всякого роду і показати трудящим всього світу приклад справді міцного союзу робітників і селян різних націй у боротьбі за Радянську владу, за знищення гніту поміщиків та капіталістів, за всесвітню Федеративну Радянську Республіку.

28. XII. 1919.

«Правда» № 3 и «Известия ВЦИК» №3, 4 січня 1920 г.

1. Війна в Україні є наслідком конфлікту між імперіалістичними бандитами. 

З одного боку ми маємо могутній імперіалізм Вашингтона, що після холодної війни тримає панівне положення на міжнародній арені. З іншого боку імперіалізм Кремля, що успадкував від СРСР більшість природних ресурсів,   продуктивних сил та військові сили, але не є лідером в світовому масштабі. 

В чому тут полягає конфлікт? 

З одного боку останні роки інтереси США та НАТО все більше підбирались до кордонів Росії. З іншого боку інтереси Кремля в оточенні Росії західним імперіалізмом бачить загрозу. Останню краплю тут зіграло те, що пост-майданна влада Києва не один раз ставила питання членства України в НАТО та ЄС. Тому Путіну не залишалося нічого іншого, окрім, як намагатися зміцнити хитке положення російського імперіалізму шляхом проведення імперіалістичної війни в Україні.

2. Чому Вашингтон в такому випадку не вводить війська в Україну?

Навіть в такої держави, як США ресурси для ведення війни обмеженні. Не так давно імперіалізм США пізнав поразку в Афганістані та світовий економічний кризис лише оголив ахілесову п‘яту Вашингтона. Тому йому не залишається нічого іншого, як продовжити вводити санкції та чикати дійства кремлівського імперіалізму.

3. Україна в цьому конфлікту стала жертвою.

Війна все більше підігріває український національний шовінізм по відношенню к російській нації, але це не є вихід для українських мас в боротьбі з російським імперіалізмом. Ми закликаємо до світової співдружності пригнічених мас. Нам не допоможе НАТО, ЄС, США, тому що вони вже показали, що тільки хочуть в цьому заробити грошей, але нам допоможе міжнародне об‘єднання пролетарів в боротьбі зі своїм імперіалізмом та буржуазією. Український націоналізм захищає інтереси тих, хто в перший же день хутко втік від українського народу, тобто, бюрократів, олігархів та інших паразитів українського суспільства. Ми кажемо ні українському націоналізму, але кажемо так світовому об‘єднанню та співдружності пролетарів. Тільки в спільній боротьбі з російським робітничим класом ми можемо перемогти імперіалізм кремлівської кліки, а тому ми ще раз підкреслюємо те, що вузьколобий шовінізм не є вихід з цієї ситуації та дезорганізує робітничий клас в боротьбі з імперіалізмом.

Согласно Марксу, первопричину всех социальных изменений следует искать не в человеческом сознании, а в изменениях в способе производства. В данной работе Алана Вудса, написанной в 2015 году дается исчерпывающее объяснение марксистского метода анализа истории.

Что такое история?

Соглашаясь с тем, что вся вселенная, от мельчайших частиц до самых отдаленных галактик, а также процессы, определяющие эволюцию каких-либо видов, управляются закономерностями, мы, тем не менее, по какой-то странной причине, делаем исключение для истории. Марксистский метод позволяет проанализировать главную движущую силу, которая лежит в основе развития человеческого общества, начиная с самых ранних племен и вплоть до сегодняшнего дня. Способ, с помощью которого марксизм прослеживает этот извилистый путь носит название материалистической концепции истории.

Те, кто отрицает существование каких-либо закономерностей, подчиняющих себе развитие человеческого общества неизбежно подходят к истории с субъективной и морализаторской точки зрения. Помимо изолированных фактов, необходимо распознавать общие тенденции, переходы от одной общественной системы к другой, выделять фундаментальные движущие силы, которые определяют такие переходы.

До Маркса и Энгельса большинству людей история виделась как серия не связанных друг с другом событий, или, говоря философским языком, «случайностей». Не существовало какого-либо общего объяснения, история представала не подчиненной никакой внутренней закономерности. Установив тот факт, что в основе своей все развитие человеческого общества зависит от развития производительных сил, Маркс и Энгельс впервые поставили изучение истории на научные рельсы.

Данный научный метод позволяет нам понять историю не как серию непредсказуемых и оторванных друг от друга событий, но как часть ясно понимаемого и взаимосвязанного процесса — как серию действий и реакций на них, охватывающих политику, экономику и весь спектр общественного развития. Установить имеющееся сложное диалектическое соотношение всех этих феноменов друг с другом — такова задача исторического материализма. Человечество постоянно изменяет природу с помощью труда, и в процессе этого изменения, изменяет и себя.

Карикатура на марксизм

Наука в капиталистическом обществе имеет склонность становится тем менее научной, чем ближе она стоит к рассмотрению общества. Так называемые общественные науки (социология, экономика, политика), а также буржуазная философия, как правило не применяют вовсе подлинно научные методы, и в итоге приходят лишь к плохо скрываемой попытке оправдать капитализм или, как минимум, дискредитировать марксизм (что сводится в итоге к тому же самому).

Несмотря на претензии буржуазных историков на «научность», изложение истории неизбежно отражает ту или иную классовую точку зрения. Факт состоит в том, что историю войн, в том числе и войн классовых, пишут победители. Другими словами, отбор и интерпретация этих событий определяется фактическим исходом этих конфликтов. Влияя на историка они, в свою очередь, оказывают влияние на его представление о том, что читатель хотел бы прочитать. Более того, в конечном счете на эти представления всегда будут иметь влияние интересы того или иного общественного класса или группы.

При рассмотрении общества марксисты не претендуют на беспристрастность, но открыто отстаивают интересы эксплуатируемых и угнетенных классов. Все это, однако, не отменяет научной объективности. Хирург, занятый сложной операцией сходным образом стремится спасти жизнь своего пациента. Он совсем не нейтрален относительно исхода операции. Но именно по этой самой причине он с чрезвычайным вниманием будет проводить различие между теми или иными частями организма. Также и марксисты будут стремиться прийти к наиболее научно-верному анализу протекающих в обществе процессов, с тем, чтобы иметь возможность успешно влиять на их исход.

Очень часто делаются попытки дискредитировать марксизм путем создания карикатуры на его метод исторического анализа. Нет ничего более простого, чем соорудить соломенное чучело и сразить его одним ударом. Обычное искажение здесь заключается в том, что Маркс и Энгельс «сводили все к экономике». Данная карикатура не имеет ничего общего с марксизмом. Если бы это было действительно так, мы были бы избавлены от мучительной необходимости бороться за изменение общества. Капитализм рухнул бы, и новое общество само пришло бы ему на смену, как спелое яблоко падает на колени спящему под деревом человеку. Исторический материализм, однако, не имеет ничего общего с фатализмом.

Ответ на этот очевидный абсурд был дан в следующем отрывке из письма Энгельса Блоху:

Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу. (Ф. Энгельс, Письмо Й. Блоху, 21 сентября 1890 года)

В «Святом семействе», написанном до «Коммунистического манифеста», Маркс и Энгельс высмеивали идею «истории», мыслимой отдельно от мужчин и женщин, объясняя, что это не более чем пустая абстракция:

История не делает ничего, она «не обладает никаким необъятным богатством», она «не сражается ни в каких битвах»! Не «история», а именно человек, действительный, живой человек — вот кто делает всё это, всем обладает и за все борется. «История» не есть какая-то особая личность, которая пользуется человеком как средством для достижения своих целей. История — не что иное, как деятельность преследующего свои цели человека. (К.Маркс, Ф.Энгельс, «Святое семейство»)

Марксизм объясняет, что индивидуум играет свою роль как часть данного общества, как подчиненный определенным объективным законам и, в конечном счете, как представитель интересов определенного класса. Идеи не имеют ни независимого существования, ни собственного исторического развития. «Не сознание определяет жизнь, — пишет Маркс в «Немецкой идеологии», — а жизнь определяет сознание».

Свободная воля?

Мысли и действия людей обусловлены общественными отношениями, развитие которых не зависит от их субъективной воли, но протекает по определенным законам. Эти общественные отношения, в конечном счете, отражают потребности развития производительных сил. Взаимосвязь этих факторов составляет сложную сеть, которую часто трудно разглядеть невооруженным глазом. Изучение таких связей составляет основу марксистской теории истории.

Если люди ни марионетки «слепых исторических сил», не являются они и произвольно действующими агентами, способными определять свою судьбу безотносительно существующих условий, установленных уровнем развития экономики, науки и техники, которые, в конечном счете, определяют жизнеспособность социально-экономической системы. В работе «Восемнадцатое брюмера Луи Бонапарта» Маркс писал:

Люди сами делают свою историю, но они её делают не так, как им вздумается, при обстоятельствах, которые не сами они выбрали, а которые непосредственно имеются налицо, даны им и перешли от прошлого. Традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых […]

Позже Энгельс выразил ту же самую идею иными словами:

Каков бы ни был ход истории, люди делают ее так: каждый преследует свои собственные, сознательно поставленные цели, а общий итог этого множества действующих по различным направлениям стремлений и их разнообразных воздействий на внешний мир — это именно и есть история. (Ф.Энгельс, «Людвиг Фейербах и конец классической немецкой философии»)

Марксистское утверждение (и это утверждение вряд ли кто-то способен отвергнуть) состоит в том, что в конечном счете жизнеспособность той или иной социально-экономической системы определяется ее способностью развивать средства производства, то есть материальные основания, на которых зиждется общество, культура и цивилизация.

Представление, согласно которому развитие производительных сил является основой, от которой зависит все общественное развитие, на самом деле настолько самоочевидная истина, что порой удивительно, что некоторые люди по-прежнему ставят ее под сомнение. Не требуется большого ума, чтобы понять, что, прежде чем мужчины и женщины получают возможность развивать искусство, науку, религию или философию, они должны сначала иметь пищу, чтобы есть, одежду, чтобы ее носить, и дома, в которых можно жить. Все это должно быть кем-то и неким образом произведено. И столь же очевидно, что жизнеспособность любой социально-экономической системы в конечном итоге будет определяться ее способностью создавать подобные вещи.

В работе «К критике политической экономии» Маркс объясняет соотношение между производительными силами и «надстройкой» следующим образом:

В общественном производстве своей жизни люди вступают в определенные, необходимые, от их воли не зависящие отношения — производственные отношения, которые соответствуют определенной ступени развития их материальных производительных сил… Способ производства материальной жизни обусловливает социальный, политический и духовный процессы жизни вообще. He сознание людей определяет их бытие, а, наоборот, их общественное бытие определяет их сознание.

Маркс и Энгельс старательно показывали, что участники исторического процесса могут не всегда осознавать движущие ими мотивы (вместо этого стремясь их рационализировать тем или иным образом), но эти мотивы существуют и имеют основу в реальном мире.

Здесь мы приходим к тому, что течение истории и ее направление формировалось и формируется борьбой общественных классов, стремящихся переделать общество в соответствии со своими интересами, а также вытекающими отсюда конфликтами. Как напоминают нам первые строки «Коммунистического манифеста»: «История всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов». Согласно историческому материализму, движущая сила истории — это классовая борьба.

Маркс и Дарвин

Наш вид — продукт чрезвычайно долгого периода эволюции. Безусловно, эволюция — это не некий грандиозный замысел, целью которого являлось создание таких существ, как мы. Не может идти речи о существовании какого-то предопределенного плана, связанного либо с божественным вмешательством, либо с некой телеологией. Ясно, что развитие от простых форм жизни к более сложным определяют законы эволюции, присущие природе.

Самые ранние формы жизни уже содержат в себе зачаток всех будущих изменений. Можно объяснить развитие глаз, ног и других органов, совершенно не прибегая к ссылке на какой-либо заранее разработанный план. На определенном этапе мы имеем возникновение центральной нервной системы и мозга. Наконец, вместе с Homo sapiens мы приходим к человеческому сознанию. Материя начинает осознавать себя. С момента появления органического вещества (жизни) из неорганического вещества не было более значительного революционного события.

Чарльз Дарвин указывал, что виды не неизменны и что у них есть прошлое, настоящее и будущее, что они меняются и развиваются. Точно так же Маркс и Энгельс объясняли, что та или иная общественная система не является чем-то вечным и неизменным. Эволюция показывает, как различные формы жизни, преобладавшие на планете в течение чрезвычайно продолжительных периодов, вымерли, как только изменились материальные условия, определявшие их эволюционный успех. На смену этим ранее доминирующим видам пришли другие виды, которые казались незначительны, и даже те виды, у которых, казалось, не было никаких шансов на выживание.

В наши дни идея «эволюции» стала общепринятой, по крайней мере, среди образованных людей. Идеи Дарвина, столь революционные для своего времени, воспринимаются сегодня почти как трюизм. Однако эволюция обычно понимается как медленный и постепенный процесс без разрывов и бурных потрясений. В политике подобные аргументы часто используются как оправдание реформизма. Увы, это не имеет под собой основания. Реальный механизм эволюции даже сегодня остается для некоторых книгой за семью печатями.

В этом нет ничего удивительного, поскольку его не понимал сам Дарвин. Лишь совсем недавно, в 1970-х годах, с новыми открытиями в палеонтологии, сделанными Стивеном Дж. Гулдом, создателем теории прерывистого равновесия, было продемонстрировано, что эволюция не является постепенным процессом. Существуют длительные периоды, при которых не наблюдается крупных изменений, но в определенный момент линия эволюции прерывается взрывом, настоящей биологической революцией, характеризующейся массовым вымиранием одних видов и быстрым восхождением других.

Мы можем наблюдать аналогичные процессы при подъеме и падении различных общественно-экономических систем. Аналогия между обществом и природой, конечно, здесь только приблизительная. Но даже самый поверхностный анализ истории показывает, что интерпретация ее в духе постепенности безосновательна. Общество, как и природа, знает длительные периоды медленных и постепенных изменений, но так же и здесь прямая линия прерывается взрывными событиями — войнами и революциями, при которых процесс изменений чрезвычайно ускоряется. По сути, именно эти события выступают в качестве главной движущей силы исторического развития. А первопричина революции заключается в том, что определенная социально-экономическая система достигает своих пределов и не может как прежде развивать производительные силы.

История не раз давала нам примеры кажущихся могущественными государств, которые приходили в упадок за очень короткий промежуток времени. И она также демонстрирует нам, как политические, религиозные и философские взгляды, которые почти единодушно отвергались и осуждались , превращались затем в общепринятые взгляды новой революционной власти, занявшей место старой. Поэтому тот факт, что идеи марксизма являются взглядами небольшого меньшинства при данном обществе, не должен вызывать беспокойства. Каждая великая идея в истории всегда начиналась как ересь, и это применимо к марксизму сегодня в той же мере, как и к христианству 2000 лет назад.

«Эволюционные приспособления», которые первоначально позволили рабству сменить варварство, а затем феодализму прийти на смену рабству, в конце концов превратились в свою противоположность. Теперь те же самые черты, что позволили капитализму вытеснить феодализм и стать господствующей общественно-экономической системой, становятся причинами его разложения. Капитализм демонстрирует все симптомы, свойственные общественно-экономической системе, находящейся в состоянии окончательного упадка. Во многом это напоминает период упадка Римской империи, описанный в трудах Эдварда Гиббона. В период, который разворачивается перед нами в настоящий момент, капиталистическая система движется к своему концу.

Социализм, утопический и научный

Применяя метод диалектического материализма к истории, нам сразу становится очевидно, что история человечества имеет свои законы и, следовательно, ее можно понять как процесс. Взлет и падение различных общественно-экономических формаций можно объяснить научно с точки зрения их способности или неспособности развивать средства производства и тем самым расширять горизонты человеческой культуры и усиливать господство человечества над природой.

Но каковы те законы, что обуславливают исторические изменения? Подобно тому, как эволюция жизненных форм имеет свои внутренние закономерности, которые можно объяснить, что сделал изначально Дарвин, а в последнее время делается благодаря стремительному прогрессу в изучении генетики, так и эволюция человеческого общества имеет свои собственные внутренние закономерности, объяснение которым дал Маркс и Энгельс. В «Немецкой идеологии», написанной до «Коммунистического манифеста», Маркс писал:

Первая предпосылка всякой человеческой истории — это, конечно, существование живых человеческих индивидов. Поэтому первый конкретный факт, который подлежит констатированию, — телесная организация этих индивидов и обусловленное ею отношение их к остальной природе. (…) Людей можно отличать от животных по сознанию, по религии — вообще по чему угодно. Сами они начинают отличать себя от животных, как только начинают производить необходимые им средства к жизни, — шаг, который обусловлен их телесной организацией. Производя необходимые им средства к жизни, люди косвенным образом производят и самое свою материальную жизнь.

В работе «Развитие социализма от утопии к науке», написанной много позже, Энгельс дает нам более проработанное выражение этих идей. Здесь мы видим блестящее и четкое изложение базовых принципов исторического материализма:

Материалистическое понимание истории исходит из того положения, что производство, а вслед за производством обмен его продуктов, составляет основу всякого общественного строя; что в каждом выступающем в истории обществе распределение продуктов, а вместе с ним и разделение общества на классы или сословия, определяется тем, что и как производится, и как эти продукты производства обмениваются. Таким образом, конечных причин всех общественных изменений и политических переворотов надо искать не в головах людей, не в возрастающем понимании ими вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена.

В противоположность идеям утопического социализма Роберта Оуэна, Сен-Симона и Фурье, марксизм базируется на научном видении социализма. Согласно марксистскому объяснению, ключевым элементом развития каждого общества является развитие производительных сил: рабочей силы, промышленности, сельского хозяйства, науки и техники. Каждая новая общественная система (рабовладение, феодализм и капитализм) продвигала человечество вперед путем развития производительных сил.

Главная идея, лежащая в основе исторического материализма заключается в том, что решающим источником человеческого развития является развитие производительных сил. Таков наиболее важный вывод, и лишь только благодаря ему мы приходим к научному пониманию истории. Согласно марксизму, развитие человеческого общества на протяжении миллионов лет представляет собой прогресс в смысле увеличения власти человечества над природой и создания тем самым материальных условий для достижения подлинной свободы для мужчин и женщин. Однако оно никогда не шло по прямой линии, как ошибочно представляли викторианцы (имевшие вульгарный и недиалектичный взгляд на эволюцию). В истории присутствует как восходящая, так и нисходящая линия.

Как только мы отвергаем материалистическую точку зрения, единственной движущей силой исторических событий, которая у нас остается, это роль индивидов —  «великих мужчин» (или женщин). Другими словами, мы остаемся с идеалистическим и субъективистским взглядом на исторический процесс. Такова была точка зрения социалистов-утопистов, которые, несмотря на свою блестящую проницательность и разящую критику существующего общественного строя, не смогли понять основных законов исторического развития. Для них социализм был исключительно «хорошей идеей», которую можно было помыслить тысячу лет назад или сегодняшним утром. Изобрети его человечество тысячу лет назад, оно избавило бы себя от множества проблем!

Историю невозможно понять, опираясь на субъективные интерпретации ее главных действующих лиц. Приведем один пример. Первые христиане, ожидавшие конца света и Второго пришествия Христа в любой момент, не верили в частную собственность. В своих общинах они практиковали своего рода коммунизм (хотя коммунизм их носил утопический характер и основывался на потреблении, а не на производстве). Их ранние эксперименты с коммунизмом ни к чему не привели и не могли привести к чему бы то ни было, потому что развитие производительных сил в то время не позволяло развиться настоящему коммунизму.

Во времена Английской революции Оливер Кромвель горячо верил, что борется за право каждого человека молиться Богу сообразно его совести. Но дальнейший ход истории доказал, что кромвелевская революция явилась решающим этапом в восхождении английской буржуазии к власти. Конкретный этап развития производительных сил в Англии XVII века не допускал иного исхода.

Вожди Великой французской революции 1789-93 гг. сражались под знаменами «свободы, равенства и братства». Они полагали, что борются за режим, чьим фундаментом станут вечные законы Справедливости и Разума. Однако, независимо от своих намерений и идей, якобинцы подготовляли почву для господства буржуазии во Франции. Опять же, с научной точки зрения, на той стадии общественного развития невозможно было получить иной результат.

Этапы исторического развития

Вся история человечества как раз и состоит в борьбе человечества за то, чтобы подняться над животным уровнем. Эта продолжительная борьба началась семь миллионов лет назад, когда наши далекие предки впервые встали на ноги и смогли освободить конечности для ручного труда. С тех пор фазы общественного развития сменяли друг друга на основе изменений в развитии производительного труда, то есть в увеличении нашей власти над природой.

Человеческое общество прошло через несколько четко различимых этапов. Каждый из этих этапов имел своей основой определенный способ производства, который, в свою очередь, находил выражение в определенной системе классовых отношений. Они, в свою очередь проявляли себя в определенном мировоззрении, психологии, морали, законах и религии.

Соотношение между экономическим базисом общества и его надстройкой (идеологией, моралью, законами, искусством, религией, философией и т.д.) не являются простым и прямым, но чрезвычайно сложным и даже противоречивым. Невидимые нити, связывающие производительные силы и классовые отношения, в смутном и искаженном виде отражаются в сознании мужчин и женщин. А идеи, берущие свое начало в первобытном прошлом, могут сохраняться в коллективной психике весьма долго, упорно держась еще долгое время уже после того, как реальная основа, на которой они возникли, исчезла. Религия — яркий тому пример. Взаимосвязь здесь имеет диалектический характер. Это ясно объяснил сам Маркс:

Что же касается тех идеологических областей, которые еще выше парят в воздухе — религия, философия и т. д., — то у них имеется предысторическое содержание, находимое и перенимаемое, историческим периодом, — содержание, которое мы теперь назвали бы бессмыслицей. Эти различные ложные представления о природе, о существе самого человека, о духах, волшебных силах и т. д. имеют по большей части экономическую основу лишь в отрицательном смысле; низкое экономическое развитие предысторического периода имеет в качестве дополнения, а порой в качестве условия и даже в качестве причины ложные представления о природе. И хотя экономическая потребность была и с течением времени все более становилась главной пружиной прогресса в познании природы, все же было бы педантизмом, если бы кто-нибудь попытался найти для всех этих первобытных бессмыслиц экономические причины. История наук есть история постепенного устранения этой бессмыслицы или замены ее новой, но все же менее нелепой бессмыслицей. Люди, которые этим занимаются, принадлежат опять-таки к особым областям разделения труда, и им кажется, что они разрабатывают независимую область. И поскольку они образуют самостоятельную группу внутри общественного разделения труда, постольку их произведения, включая и их ошибки, оказывают обратное влияние на все общественное развитие, даже на экономическое. ское. Но при всем том они сами опять-таки находятся под господствующим влиянием экономического развития. (Ф.Энгельс, Письмо Конраду Шмидту в Берлин, 27 октября 1890 год).

И далее:

Но как особая область разделения труда, философия каждой эпохи располагает в качестве предпосылки определенным мыслительным материалом, который передан ей ее предшественниками и из которого она исходит. Этим объясняется, что страны, экономически отсталые, в философии все же могут играть первую скрипку (там же).

Идеология, традиции, мораль, религия и т. д. — все это играет важную роль в формировании убеждений различных людей. Марксизм не отрицает этого очевидного факта. Вопреки мнению идеалистов, человеческое сознание в целом очень консервативно. Большинство людей не любит перемены, особенно внезапные и резкие. Они будут цепляться за то, что знают и к чему привыкли: за те или иные идеи, религию, общественные институты и мораль, за лидеров и партии прошлых времен. Рутина, привычки и обычаи — все это свинцовым грузом лежит на плечах человечества. По всем этим причинам сознание отстает от хода событий.

Однако в определенные периоды великие события заставляют мужчин и женщин подвергать сомнению свои старые убеждения и предположения. События вырывают их из старого апатичного безразличия и заставляют взглянуть в лицо реальности. В такие периоды сознание может меняться чрезвычайно быстро. Именно это и есть революция. И линия общественного развития, которая в течение долгих периодов может оставаться довольно ровной и непоколебимой, бывает прервана революциями, которые являются необходимой движущей силой человеческого прогресса.

Ранние человеческие общества

Если мы взглянем на протекание истории и предыстории человечества, первая вещь, которая поражает — это та невероятно медленная скорость с которой шло развитие нашего вида. Постепенная эволюция человека и человекообразных существ в направлении от животного существования к подлинно человеческому заняло миллионы лет. Первым решающим скачком здесь стало отделение первых человекообразных от своих ближайших предков.

Слепой эволюционной процесс, конечно, не имеет какой-либо объективной или конкретной цели. Однако наши предки-гоминиды, сначала научившись прямохождению, затем использованию рук для манипулирования орудиями и, наконец, изготовлению их, нашли свою нишу в определенной среде, что дало толчок их развитию.

Десять миллионов лет назад обезьяны являлись доминирующим видом на планете. Они существовали в большом разнообразии: обитатели деревьев, наземные обитатели, множество промежуточных форм. Они процветали в преобладающих тогда климатических условиях, которые создавали идеальную для них тропическую среду. Потом все изменилось. Около семи или восьми миллионов лет назад большинство этих видов вымерло. Причина этого остается до конца неизвестной.

Долгое время изучение происхождения человека омрачалось идеалистическими предрассудками, в соответствии с которыми упорно утверждалось, что, поскольку главное различие между людьми и обезьянами — это мозг, наши самые ранние предки, должно быть, были обезьянами с большим мозгом. Теория «большого мозга» безраздельно господствовала в ранней антропологии. Исследователи потратили немало десятилетий на безуспешные поиски «недостающего звена», которое, по их убеждению, должно было быть ископаемым скелетом с большим мозгом.

Они были настолько в этом убеждены, что научное сообщество всецело поверило в одну из самых экстраординарных фальсификаций в истории науки. 18 декабря 1912 года фрагменты ископаемого черепа и челюстной кости были названы фрагментами «недостающего звена — Пилтдаунского человека». Известие это приветствовали как великое открытие. Но в 1953 году группа английских ученых разоблачила Пилтдаунского человека как сознательную фальсификацию. Было обнаружено, что возраст фрагментов черепа совсем не миллион лет, а всего 500, челюсть же в действительности принадлежала орангутангу.

Почему научное сообщество так легко позволило себя одурачить? Потому что им подарили то, что они ожидали найти: череп раннего гуманоида с большим мозгом. Собственно говоря, именно прямохождение, а не размер мозга, освободившее руки для труда, явилось решающим поворотным моментом в эволюции человека.

Это уже предвидел Энгельс в своей блестящей работе о происхождении человека: «Роль труда в превращении обезьяны в человека». Знаменитый американский палеонтолог Стивен Джей Гулд писал, что очень жаль, что ученые не обратили внимания на то, что писал Энгельс, поскольку это избавило бы их от ошибок на ближайшие сто лет. Обнаружение Люси, окаменелого скелета молодой самки, принадлежавшей к новому виду под названием Australopithecus Afarensis, показало правоту Энгельса. Строение тела ранних гоминидов похоже на наше собственное (таз, кости ног и т. д.), что доказывает их прямохождение. Но размер их мозга ненамного больше, чем у шимпанзе.

Наши далекие предки были небольшими по размеру и не такими быстрыми по сравнению с другими животными. У них не было мощных когтей или зубов. Более того, человеческий младенец, который рождается только раз в год, при рождении оказывается совершенно беспомощным. Дельфины рождаются умеющими плавать, крупный рогатый скот и лошади могут начать ходить в течение нескольких часов после рождения, а львы способны бегать через 20 дней после появления на свет.

Сравните это с человеческим младенцем, которому требуются месяцы, чтобы просто научиться сидеть без поддержки. На развитие более продвинутых навыков, таких как бег и прыжки, у недавно рожденного человека могут уйти годы. Таким образом, мы, как вид, оказались в невыгодном положении по сравнению с нашими многочисленными конкурентами в саванне Восточной Африки. Ручной труд вместе с кооперативной социальной организацией и связанное с этим возникновение языка стали решающим элементом в эволюции человека. Производство каменных орудий дало нашим предкам важнейшее эволюционное преимущество, положившее начало дальнейшему развитию мозга.

Первый период, который Маркс и Энгельс называли дикостью, характеризовался крайне низким уровнем развития средств производства, наличием каменных орудий и образом жизни охотников-собирателей. Благодаря этому линия развития оставалась практически неизменной в течение очень длительного периода. Способ производства, свойственный охотникам и собирателям первоначально олицетворял универсальное состояние человечества. Те уцелевшие остатки, что до недавнего времени можно было наблюдать в определенных частях земного шара, дают нам важные подсказки и понимание давно забытого образа жизни.

Неверно, к примеру, утверждение о том, что люди от природы эгоистичны. Если бы это было так, наш вид вымер бы более двух миллионов лет назад. Те группы объединяло сильное чувство сотрудничества перед лицом встававших перед ними невзгод. Они заботились о маленьких детях и их матерях, проявляли уважение к пожилым членам родовой общины, сохранявшим в своей памяти ее коллективные знания и верования. Наши ранние предки не знали, что такое частная собственность. Как отмечает Энтони Барнетт:

Контраст между человеком и другими видами становится равным образом очевиден, если мы сравним территориальное поведение животных с отношением к собственности со стороны людей. Занятые территории поддерживаются формальными сигналами, общими для всего вида. Каждая взрослая особь или группа каждого вида занимает определенную территорию. Человек не проявляет такого единообразия: даже в пределах одного сообщества огромные территории могут принадлежать одному человеку, тогда как другие не обладают ничем. И сегодня люди имеют отношения собственности. Но в некоторых странах частная собственность ограничена личной. В некоторых племенных группах даже небольшие наделы находятся в общем владении. Фактически, у человека не больше «инстинкта владения собственностью», чем «инстинкта воровства». Конечно, легко воспитать детей в духе приобретательства; тем не менее, форма приобретения и степень, в которой она санкционируется обществом, сильно различаются от страны к стране и от одного исторического периода к другому. (Anthony Barnett, The Human Species, p. 142.)

Возможно, слово «дикость» в наши дни выглядит неуместно из-за того негативного смысла, который оно приобрело. Английский философ XVII века Томас Гоббс описывал жизнь наших ранних предков как жизнь «постоянного страха и опасности насильственной смерти, жизнь человека одинокого, бедного, неопрятного, жестокого и ограниченного». Несомненно, их жизнь была тяжела, но слова эти вряд ли воздают должное образу жизни наших предков. Кенийский антрополог и археолог Ричард Лики пишет:

Точка зрения Гоббса о том, что у не знающих сельского хозяйства людей «нет общества» и они «одиноки», в высшей степени ошибочна. Быть охотником-собирателем — значит жить весьма социальной жизнью. Что касается того, что у них «нет искусства» и «нет букв», верно, что люди, занятые собирательством, обладают очень немногим в плане материальной культуры, но это лишь следствие их потребности в мобильности. Когда племя кунг переходит из лагеря в лагерь, они, как и другие охотники-собиратели, берут с собой все свои мирские блага: обычно они составляют в общей сложности 12 килограммов веса, что чуть больше половины обычной нормы провоза багажа в большинстве авиакомпаний. Таков неизбежный конфликт между мобильностью и материальной культурой, и поэтому кунг несут свою культуру в своей голове, а не на спине. Их песни, танцы и истории составляют культуру столь же богатую, как и любого другого народа.(Richard Leakey, The Making of Mankind, pp. 101-3)

Далее у него у него же: «Ричард Ли [антрополог и автор книги The !Kung San: Men, Women, and Work in a Foraging Society, 1979] считает, что женщины не чувствуют там себя эксплуатируемыми: «Они обладают экономическим престижем и политической властью, положение, в котором отказывают многим женщинам в „цивилизованном“ мире»». (Ibid. p. 103)

В таких обществах классы в современном их понимании были неизвестны. Не было государственной или организованной религии, существовало глубокое чувство коллективной ответственности и соучастия. Эгоизм и себялюбие считались глубоко антиобщественными и морально неприемлемыми. Акцент на равенстве требовал соблюдения определенных ритуалов, когда успешный охотник возвращался в лагерь. Цель этих ритуалов — преуменьшить значение события, чтобы не допустить высокомерия и тщеславия: «Правильная манера поведения для успешного охотника, — объясняет Ричард Ли, — это скромность и преуменьшение своего участия».

И далее:

У кунг нет ни вождей, ни лидеров. Проблемы в их обществе в основном решаются задолго до того, как они перерастают во что-то, что может угрожать социальной гармонии. (…) Беседы людей являются общим достоянием, и споры легко разрешаются с помощью коллективного добродушного подшучивания. Ричард Ли однажды спросил Твигум, есть ли у кунг начальники. «Конечно, у нас есть начальники», — ответил он, к большому удивлению Ричарда Ли. По сути, мы все здесь начальники —  над самими собой! Твигум посчитал этот вопрос и свой остроумный ответ отличной шуткой. (ibid. p.107)

Основной принцип, который руководит каждым аспектом их жизни —  это принцип, требующий делиться. У кунг, когда животное убито, начинается сложный процесс деления сырого мяса на основе родства, союзов и обязательств. Ричард Ли решительно подчеркивает этот момент:

Привычка делиться глубоко укоренена в поведении и ценностях собирателей кунг, внутри семьи и между семьями, и распространяется до границ их социальной вселенной. Подобно тому, как принцип прибыли и рациональности занимает центральное место в капиталистической этике, так и совместное использование играет центральную роль в отправлении социальной жизни в обществах собирателей. (Ibid.)

Хвастовство порицалось, скромность, наоборот, поощрялась, как показывает следующая выдержка:

Мужчина из племени кунг описывает это так: «Скажем, один человек охотился. Он не должен приходить домой и заявлять, как хвастун: «Я убил большого зверя в буше!». Сначала он должен сесть в тишине, пока кто-нибудь другой не подойдет к его огню и не спросит: «Что ты видел сегодня?». Тот тихо ответит: «А, я не годен для охоты. Я вообще ничего не видел… Может быть, совсем небольшого зверя». Затем я улыбаюсь про себя, потому что теперь знаю, что он убил что-то большое. Чем больше добыча, тем больше она преуменьшается». (…) Шутки и преуменьшение строго соблюдают, опять же, не только кунг, но и многие другие собиратели. В результате, хотя некоторые люди там, несомненно, являются более опытными охотниками, чем другие, никто не приобретает особый престиж или статус из-за своих талантов (Leakey, pp. 106-7.).

Данная этика не ограничивается только кунг, такова общая черта охотников-собирателей. Однако подобное поведение не рождается автоматически; как и в случае большей части человеческого поведения, ему нужно учить с детства. Ричард Ли пишет, что каждый человеческий младенец рождается со способностью делиться и способностью быть эгоистичным. «Взращивается и развивается то, что каждое отдельное общество считает наиболее ценным». В этом смысле этические ценности этих ранних обществ значительно превосходят ценности капитализма, которые учат людей быть жадными, эгоистичными и противостоящими обществу.

Конечно, нельзя с полной уверенностью сказать, что такова точная картина раннего человеческого общества. Но схожие условия имеют тенденцию давать схожие результаты, и одни и те же тенденции можно наблюдать во множестве различных культур, находящихся на одном и том же уровне экономического развития. Как говорит Ричард Ли:

Мы не должны думать, что именно так в точности жили наши предки. Но я считаю, что то, что мы наблюдаем у кунг и других собирателей, — это модели поведения, которые имели решающее значение для раннего развития человечества. Из нескольких типов гоминидов, живших два-три миллиона лет назад, одни из них — линия, которая в конечном итоге привела к нам, — расширила свою экономическую базу, делясь едой и включив в свой рацион больше мяса. Развитие экономики в виде охоты и собирательства стало мощной силой в деле превращения нас в людей. (Quoted in Leakey,  pp. 108-9.)

Сравнение ценностей обществ охотников-собирателей и ценностей нашего времени, не всегда оборачивается в нашу пользу. Просто сравните, к примеру, современную семью с ее отвратительным послужным списком включающим жестокое обращение с женщинами и детьми, существование сирот и проституции, с коллективным воспитанием детей, практиковавшимся человечеством на протяжении большей части его истории; то есть до появления того странного социального устройства, которое люди любят называть цивилизацией:

Вы, белые люди, — говорил один коренной американец миссионеру, — любите только своих детей. Мы же любим детей племени. Они принадлежат всем людям, и мы заботимся о них. Они кость от наших кости и плоть от нашей плоти. Мы все для них отцы и матери. Белые люди — дикари; они не любят своих детей. Если дети остаются сиротами, людям нужно платить, чтобы они заботились о них. Нам не знакомы такие варварских идеи.(M. F. Ashley Montagu, ed., Marriage: Past and Present: A Debate Between Robert Briffault and Bronislaw Malinowski, Boston: Porter Sargent Publisher, 1956, p. 48.)

Однако у нас не должно быть идеализированного взгляда на прошлое. Жизнь наших далеких предков оставалась тяжелой борьбой, постоянной борьбой против сил природы за выживание. Темпы прогресса были крайне медленными. Первые люди начали изготавливать каменные орудия примерно 2,6 миллиона лет назад. Древнейшие каменные орудия, известные как олдувайская культура, существовали около миллиона лет. Только примерно 1,76 миллиона лет назад, первые люди стали делать действительно большие сколы, продолжая затем придавать им форму, откалывая более мелкие куски по краям, что привело к появлению нового типа инструмента — топора. Эти и другие виды крупных режущих инструментов характеризуют ашельскую культуру. Подобные базовые инструменты, в том числе различные новые формы камня, продолжали изготовляться в течение значительного периода времени, закончившегося в разных местах примерно от 400 000 до 250 000 лет назад.

Неолитическая революция

На протяжении большей части истории человечества, вышеописанный процесс протекал мучительно медленно. Как отмечал The Economist в канун нового тысячелетия:

Практически на протяжении всей истории человечества экономический прогресс протекал настолько медленно, что  был незаметен в пределах одной человеческой жизни. В течение столетий годовые темпы экономического роста были равны почти полному нулю. Когда рост действительно имел место он был настолько медленным, что являлся незаметным для современников и даже в ретроспективе он выглядит не как повышение уровня жизни (что подразумевается под ростом сегодня), а лишь как постепенный рост населения. На протяжении тысячелетий прогресс, для всех, кроме ничтожной по численности элиты сводился к следующему: постепенно становилось возможным жить большему количеству людей при минимальном уровне существования. (The Economist, 31 декабря 1999 г.)

Прогресс человечества начинает свое ускорение в результате первой и наиболее важной из великих революций — перехода от примитивного способа производства охотников-собирателей к земледелию. Это заложило основу для оседлого существования и возникновения первых городов. То был период, который марксисты называют варварством, то есть переходный этап от первобытного коммунизма к раннеклассовым обществам, когда начали формироваться классы, а вместе с ними и государство.

Продолжительный период первобытного коммунизма, самой ранней фазы развития человечества, при которой не существовало классов, частной собственности и государства, уступает место классовому обществу, как только люди становятся способны производить излишки, перекрывающие потребности повседневного выживания. С этого момента разделение общества на классы становится экономически возможным. Из разложения старой коммуны возникает варварство. При нем общество впервые становится разделенным отношениями собственности, а классы и государство находятся в процессе формирования Возникая исключительно постепенно, эти явления переходят из зачаточной стадии в классовое общество. Начало данного период происходит примерно 10-12 тыс. лет назад.

В широком историческом масштабе появление классового общества было событием революционным, поскольку оно освободило привилегированную часть населения — правящий класс — от бремени физического труда, что дало ему необходимое время для развития искусства, науки и культуры. Классовое общество, несмотря на его безжалостную эксплуатацию и неравенство, явилось дорогой, по которой человечество должно пройти, для того, чтобы создать необходимые материальные предпосылки для будущего бесклассового общества.

Здесь мы имеем зародыш, из которого выросли города (например, Иерихон, который датируется примерно 7000 г. до н.э.), письменность, промышленность и все остальное, что заложило основу того, что мы называем цивилизацией. Период варварства представляет собой весьма внушительную часть истории человечества и делится на несколько более или менее отчетливых периодов. В целом характеризуется он переходом от способа производства в виде охоты и собирательства к скотоводству и земледелию, то есть переходом от палеолитической дикости к варварству неолита, и далее к позднему варварству бронзового века, стоящему на пороге цивилизации.

Данная поворотная точка, которую Гордон Чайлд называл неолитической революцией, представляла собой большой скачок вперед в развитии производственного потенциала человечества и, тем самым, его культуры. Вот что писал Чайлд: «Наш долг перед дописьменным варварством велик. Каждое культурное растение, имеющее сегодня какое-либо значение, было открыто в свое время неким безымянным варварским обществом». (G. Childe, What Happened in History, p. 64)

Земледелие берет свое начало на Ближнем Востоке около 10 000 лет назад и представляет собой революцию в человеческом обществе и культуре. Новые условия производства предоставляют мужчинам и женщинам больше свободного времени — времени, необходимого для сложной аналитической мысли. Это находит свое отражение в новом искусстве, состоящем из геометрических фигур — первом в истории образце абстрактного искусства. Новые условия порождают новый взгляд на жизнь, общественные отношения и отношения, связывающие мужчин и женщин с миром природы и вселенной, секреты которой раскрываются невиданным до того образом. Понимание природы становится необходимым из-за потребностей сельского хозяйства и медленно развивается до такой степени, что мужчины и женщины фактически учатся побеждать и подчинять враждебные силы природы на практике — посредством коллективного труда в больших масштабах.

Культурная и религиозная революция отражает великую социальную революцию — величайшую за всю историю человечества до настоящего времени — которая приводит к распаду первобытной общины и установлению частной собственности на средства производства. И эти средства производства являются в то же время и средствами самого существования.

Большим шагом вперед стало внедрение металлических орудий в сельское хозяйство. Это способствовало росту населения и появлению более крупных и сильных сообщества. Прежде всего, создалось большое количество прибавочного продукта, который могли присваивать семьи, занимавшие ведущее положение в сообществе. В частности, появление железа ознаменовало качественное изменение процесса производства, поскольку железо намного эффективнее меди или бронзы как в изготовлении инструментов, так и оружия. Оно было гораздо доступнее старых металлов. Впервые оружие и война приобрели демократичный характер. Самым важным оружием того времени был железный меч, первое появление которого зафиксировано в Англии около 5000 г. до н.э. Каждый человек мог теперь иметь железный меч. Таким образом, война теряла свой преимущественно аристократический характер и становилась массовым явлением.

Использование железных топоров и серпов изменило сельское хозяйство. Об этом изменении свидетельствует тот факт, что один акр обрабатываемой земли теперь мог кормить в два раза больше людей, чем раньше. Однако денег по-прежнему не существовало, экономика носила бартерный характер. Произведенные излишки не реинвестировались, так как это было невозможно сделать. Часть излишка присваивал вождь и его семья. Часть его расходовалась на пиршества, играющие центральную роль в этом обществе.

За одно такое застолье можно было накормить от 2 до 300 человек. В останках от одного подобного пира были обнаружены кости 12 коров и большого количества овец, свиней и собак. Эти собрания были не только поводом для излишеств с едой и питьем — они играли важную социальную и религиозную роль. В ходе подобных церемоний люди благодарили богов за избыток пищи. Они позволяли кланам сблизиться и помогали ведению общих дел. Такие щедрые пиры также давали вождям возможность продемонстрировать свое богатство и власть и тем самым повысить престиж соответствующего племени или клана.

Из подобных мест собраний постепенно складывалась основа для постоянных поселений, рынков и небольших городков. Важность частной собственности и богатства возрастает вместе с ростом производительности труда и растущим излишком, который представлял соблазнительную цель для набегов. Поскольку железный век был периодом непрерывных войн, междоусобиц и набегов, поселения часто укреплялись огромными земляными сооружениями, такими как Девичий замок в Дорсете и Дейнбери в Хэмпшире.

Результатом войн стало появление большого количества военнопленных, многие из которых продавались в рабство, а в поздний период служили товаром в торговле с римлянами. Как писал географ Страбон: «Эти люди отдадут вам раба за амфору с вином». Так начался обмен на периферии этих обществ. Через обмен с более развитой культурой (Рим) постепенно вводились деньги, причем самые ранние монеты основывались на римских образцах.

Господство частной собственности принесло с собой впервые в истории концентрацию богатства и власти в руках меньшинства. Это привело к резкому изменению отношений между мужчинами и женщинами, а также их потомками. Вопрос о наследовании теперь приобрел особую важность. В результате началось возникновение впечатляющих гробниц. В Британии такие гробницы начинают появляться примерно за 3000 лет до нашей эры. Они сигнализируют утверждение власти правящего класса или правящей касты. Они также обеспечивают утверждение прав собственности на определенной территории. То же самое можно увидеть и в других ранних культурах, например, у равнинных индейцев Северной Америки, подробные сведения о чем появились в XVIII веке.

Здесь мы имеем дело с первым серьезным примером отчуждения. Сущность человека отчуждена от него в двойном или тройном смысле. Во-первых, частная собственность приводит к отчуждению продукта, который присваивается другим. Во-вторых, контроль над жизнью и судьбой присваивается государством в лице царя или фараона. И последнее, но не менее важное: это отчуждение переносится из нынешней жизни в следующую — внутренняя сущность («душа») всех мужчин и женщин присваивается божествами загробного мира, чьим расположением необходимо постоянно заручаться посредством молитв и жертвоприношений. И так же, как служба монарху составляют основу богатства высшего класса мандаринов и знати, так и жертвоприношения богам составляют основу богатства и власти касты жрецов, стоящей между людьми и богами с богинями. Здесь мы видим зарождение организованной религии.

С ростом производства и повышением производительности труда, ставшего возможным благодаря новым формам труда, произошли новые изменения в религиозных верованиях и обычаях. Здесь опять же общественное бытие определяет общественное сознание. Вместо поклонения предкам и каменных гробниц для отдельных людей и их семей мы теперь видим гораздо более амбициозное выражение веры. Строительство каменных кругов поразительных размеров свидетельствует о впечатляющем росте населения и производства, что стало возможным благодаря организованному использованию коллективного труда в больших масштабах. Следовательно, корни цивилизации следует искать именно в варварстве а также в немалой степени в рабстве. Развитие варварства заканчивается рабством или также тем, что Маркс называл «азиатским способом производства».

Азиатский способ производства

Поистине взрывной рост цивилизации происходит в Египте, Месопотамии, долине Инда, Китае и Персии. Другими словами, развитие классового общества совпало с массовым подъемом производительных сил и, как следствие, человеческой культуры, которая достигает ранее небывалых высот. К настоящему моменту полагают, что возникновение городов, а также предшествовавшего ему сельского хозяйства произошло в разных местах примерно в одно и тоже время — в Месопотамии, в долине Инда, в долине Хуанхэ, а также в Египте. Произошло это в четвертом тысячелетии до нашей эры. В Южной Месопотамии шумеры построили Ур, Лагаш, Эриду и другие города-государства. Это были грамотные люди, оставившие после себя тысячи глиняных клинописных табличек.

Основные черты азиатского способа производства таковы:

1) Городское общество с аграрной базой.

2) Преимущественно сельскохозяйственная экономика.

3) Общественные работы, которые часто (но не всегда) связаны с необходимостью орошения, содержания и распространения канальных и дренажных систем.

4) Деспотическая система правления, часто с богом-самодержцем на вершине.

5) Обширная бюрократия.

6) Система эксплуатации, основанная на налогообложении.

7) Общая (государственная) собственность на землю.

Хотя рабство по-прежнему существовало (военнопленные), по факту эти общества не были рабовладельческими. Трудовая повинность не была бесплатной, и те, кто ее выполнял, не были рабами. Существовал элемент принуждения, но главную роль играли привычки, традиции и религия. Сообщество служило богу-королю (или королеве). Последний служил храму. Все это было увязано с государством, им оно и являлось.

Мы имеем здесь смешение истоков государства с религией, и подобная религиозная аура сохраняется до сих пор. Людей учат смотреть на государство с чувством трепета и благоговения, как на силу, стоящую над обществом, над обычными мужчинами и женщинами, которые должны слепо ему служить.

Деревенская община, базовая клетка этих обществ, была почти полностью самодостаточной. Немногочисленные предметы роскоши, доступные для населения, ведущего натуральное хозяйство, приобретались на базаре или у странствующих торговцев, живших на задворках общества. Деньги были известны мало. Налоги государству уплачивались натурой. Не было связи между одним селом и другим, внутренняя торговля была слаба. Настоящая сплоченность исходила от государства.

Практически полностью отсутствовала социальная мобильность, что в некоторых случаях поддерживалось кастовой системой. Акцент делался на группе, а не на личности. Преобладал эндогамный брак, то есть люди обычно вступали в брак строго в рамках своего класса или касты. В экономическом отношении они были склонны следовать профессиям своих родителей. В индуистской кастовой системе это, по факту, имело обязательный характер. Отсутствие мобильности и социальная ригидность помогали привязать людей к земле (деревенской общине).

В качестве примеров такого рода обществ мы можем привести египтян, вавилонян и ассирийцев, династию Шан или Инь (традиционно датируемую примерно с 1766 по 1122 года до нашей эры), которая была первой китайской династией, о которой имеются записи, и цивилизацию долины реки Инд (Хараппа), существовавшую примерно с 2300 по 1700 год до нашей эры в Индии. Совершенно отдельно от них развивавшиеся доиспанские цивилизации Мексики и Перу, хотя и с некоторыми вариациями, демонстрировали поразительно схожие черты.

Налоговая система и другие способы эксплуатации, такие как обязательная трудовая повинность в пользу государства (барщина), носили угнетательский характер, но воспринимались как неизбежный и естественный порядок вещей, санкционируемый традициями и религией. Барщина — это подневольный труд, часто никак не оплачиваемый, налагаемый на народ либо аристократом-землевладельцем, как при феодализме, либо, как в данном случае, государством. Но в то время как система отработочной ренты была похожа на систему западного феодализма, система собственности на землю была совсем иная. И действительно, британским правителям Индии было очень трудно это понять

Города и городки возникали обычно вдоль торговых путей, на берегах рек, в оазисах или близ других основных источников воды. Города становились административными и торговыми центрами для деревень. Там находились торговцы и ремесленники: кузнецы, плотники, ткачи, красильщики, сапожники, каменщики и т. д. Были там и местные представители государственной власти, единственные, с которыми была знакома масса населения: чиновники низшего ранга, писцы, а также полиция или солдаты.

Появляются также заимодатели, взимающие проценты с крестьян, которые по очереди обираются сборщиком налогов, купцом и деревенским ростовщиком. Многие из этих древних элементов сохранились до наших дней в некоторых странах Ближнего Востока и Азии. Но приход колониализма раз и навсегда разрушил этот старый азиатский способ производства. В любом случае это был исторический тупик, дальнейшее развитие на этом направлении было невозможно.

В этих обществах кругозор людей был чрезвычайно ограничен. Самая могущественная сила в их жизни — это семья или клан, которые воспитывают и дают им знания об истории, религии и традициях. О политике и мире в целом они знают мало или вообще ничего. Их единственная связь с государством — это деревенский староста, ответственный за сбор налогов.

Что поражает в этих ранних цивилизациях, так это, с одной стороны, их долголетие, с другой — чрезвычайно медленное развитие производительных сил и крайне консервативный характер присущих им воззрений. Это была по сути своей статичная модель общества. Те изменения, что все-таки были, становились результатом периодических вторжений, например кочевых варваров степей (монголы и т. д.) или периодических крестьянских восстаний (Китай), приводящих к смене правящей династии.

Однако смена одной династии другой не несла с собой никаких ощутимых перемен. Социальные отношения и государство оставались нетронутыми в ходе произошедших наверху изменений. Конечный результат всегда был один. Захватчики поглощались системой и та продолжала работать, как и раньше.

Восходили и падали империи. Происходил непрерывный процесс синтеза и деления. Но несмотря на все политические и военные изменения, для крестьянских низов ничего принципиально не менялось. Жизнь продолжала свой, казалось бы, вечный (и установленный Богом) распорядок. Азиатская идея бесконечного цикла в религии — отражение подобного положения дел. В основании у нас имелась древняя деревенская община, базирующаяся на натуральном сельском хозяйстве, практически неизменная на протяжении тысячелетий. Из-за преобладания сельскохозяйственного производства, в ритме ее жизни преобладал вечный цикл времен года, ежегодные разливы Нила и т. д.

В последние годы в определенных интеллектуальных и квазимарксистских кругах возникло много шума по поводу азиатского способа производства. Но хотя Маркс и упоминал об этом, он делал это редко и обычно в качестве отступления. Он так и не разработал в полной мере этого вопроса, что он, безусловно, сделал бы, если бы посчитал это важным. Причина, по которой он этого не сделал, заключалась в том, что речь шла об историческом тупике, сравнимым с местом неандертальцев в человеческой эволюции. Это была форма общества, которая, несмотря на свои достижения, в конечном итоге не содержала в себе семян будущего развития. Они были посажены в другом месте: на землях Греции и Рима.

Рабовладельческое общество

Древнегреческое общество возникло в условиях отличных от условий существования более ранних цивилизаций. Небольшим городам-государствам Греции не доставало огромных просторов возделываемых земель, великих равнин Нила или долин Инда и Месопотамии. Окруженные бесплодными горными хребтами, они примыкали к морю, и это определило весь ход их развития. Плохо справляясь как с сельским хозяйством, так и с промышленностью, они устремили все свое внимание в сторону моря, начав играть роль торговой нации и посредника, как это произошло ранее с финикийцами.

Древняя Греция обладала иной социально-экономическую структурой и, следовательно, иным духом и мировоззрением по сравнению с более ранними обществами Египта и Месопотамии. Гегель писал, что на Востоке господствующим духом была свобода для одного (то есть для правителя, бога-короля). Но в Греции это была свобода для многих, то есть свобода для афинских граждан, которым не выпало жребия быть рабами. Но рабы, которые выполняли большую часть работы, не имели вообще никаких прав. Не имели их также женщины и иностранцы.

Для свободных граждан Афины являлись наиболее развитой демократией. Этот новый дух, проникнутый человечностью и индивидуализмом, повлиял на греческое искусство, религию и философию, которые качественно отличались от тех, что были в Египте и Месопотамии. Когда Афины являлись госпожой всей Греции, у нее не было ни казны, ни регулярной системы налогообложения. Это полностью отличалось от азиатской системы в Персии и в других ранних цивилизациях. Но все это было основано в конечном итоге на труде рабов, которые сами являлись частной собственностью.

Главное разделение пролегало между свободными людьми и рабами. Свободные граждане обычно не платили налогов, что считалось унизительным (как и физический труд). Однако в греческом обществе шла ожесточенная классовая борьба, определяемая резким разделением между классами по признаку собственности. Рабы, как движимое имущество, которое можно было покупать и продавать, являлись предметом производства. Римское слово для обозначения раба было instrumentum vocale, говорящее орудие. Эти слова говорят сами за себя, и, несмотря на все изменения, произошедшие за последние 2000 лет, реальное положение современного наемного раба с тех пор принципиально не изменилось.

Можно возразить, что Греция и Рим возвышались на фундаменте рабства, являющегося отвратительным и бесчеловечным институтом. Но марксисты не смотрят на историю с точки зрения морали. Кроме того, следует сказать, что не существует такой вещи как внеисторическая мораль. Каждое общество обладает своей собственной моралью, религией, культурой и т. д. Последние соответствуют определенному уровню развития и, по крайней мере, в период, который мы называем цивилизацией, также и интересам определенного класса.

Определять, была ли та или иная война хорошей, плохой или вовсе не имеющей никакого значения, нельзя с точки зрения количества жертв и тем более с абстрактной моральной точки зрения. Мы можем категорически не одобрять войны в целом, но нельзя отрицать одно: на протяжении всей истории человечества все серьезные вопросы в конечном итоге решались именно таким образом. Верно это как в случае конфликтов между нациями (войны), так и в случае конфликтов между классами (революции).

Наше отношение к определенному типу общества и его культуре не может определяться морализаторскими соображениями. В определении того, является ли данная социально-экономическая формация исторически прогрессивной или нет, играет роль прежде всего ее способность развивать производительные силы, то есть реальную материальную основу, на которой возникает и развивается вся человеческая культура.

Гегель, этот удивительно глубокий мыслитель, писал: «Человечество было освобождено не столько от порабощения, как скорее посредством порабощения» («Лекции по философии истории»). Несмотря на свой чудовищно репрессивный характер, рабство знаменовало собой шаг вперед, поскольку способствовало дальнейшему развитию производительных сил общества. Всеми замечательными достижениями современной науки мы обязаны Греции и Риму, то есть, в конечном счете, труду рабов.

Римляне использовали грубую силу для порабощения других народов, продавали целые города в рабство, убивали тысячи военнопленных для развлечения на арене и ввели такие изощренные методы казни, как распятие. Да, все это совершенно верно. Нам это представляется чудовищным отклонением. И все же, когда мы подходим к рассмотрению того, откуда происходит вся наша современная цивилизация, наша культура, наша литература, наша архитектура, наша медицина, наша наука, наша философия, и даже во многих случаях наш язык, ответ таков — из Греции и Рима.

Упадок рабовладельческого общества

Рабовладение содержало в себе внутреннее противоречие, которое привело к его разрушению. Хотя труд отдельного раба был не слишком производителен (рабов необходимо было принуждать к работе), совокупность большого количества рабов, как, например, в рудниках или на латифундиях (крупных сельскохозяйственных единицах) в Риме в последний период Республики и в период Империи производила значительный излишек. В период расцвета Империи рабов было много и они были дешевы, а войны Рима представляли собой главным образом масштабную охоту на рабов.

Но на определенном этапе такая система достигла своих пределов, а затем вошла в длительный период упадка. Поскольку рабский труд продуктивен только тогда, когда используется в крупном масштабе, предварительным условием его успешного применения является достаточное количество рабов по невысокой цене. Но рабы в неволе размножаются очень медленно, и поэтому единственный способ гарантировать достаточное количество рабов — это непрерывные войны. Когда Империя при Адриане достигла пределов своей экспансии, это становилось все труднее.

Начало кризиса в Риме можно наблюдать уже в последний период Республики, в период, отмеченный острыми социальными и политическими потрясениями и классовой войной. С самого начала в Риме шла жестокая борьба между богатыми и бедными. В трудах Ливия и других присутствуют подробные свидетельства борьбы между плебеями и патрициями, которая закончилась нелегким компромиссом. В более поздний период, когда Рим уже стал господином Средиземного моря после поражения своего самого могущественного соперника Карфагена, там началось то, что по факту являлось борьбой за дележ военной добычи.

Тиберий Гракх потребовал, чтобы богатства Рима были разделены между свободными гражданами. Его целью было сделать Италию республикой мелких фермеров, а не рабов, но он потерпел поражение от знати и рабовладельцев. В конечном итоге это стало катастрофой для Рима. Разоренное крестьянство — костяк республики и ее армии — перебралось в Рим, где они составили люмпен-пролетариат, непроизводительный класс, живущий за счет подачек государства. Несмотря на обиду на богатых, они, тем не менее, разделяли общий интерес к эксплуатации рабов — единственного действительно производительного класса в периоды Республики и Империи.

Великое восстание рабов под руководством Спартака явилось славным эпизодом в истории античности. Картина того, как эти самые забитые и угнетенные поднимаются с оружием в руках и наносят поражение за поражением армиям величайшей державы мира — одно из самых невероятных событий в истории. Если бы им удалось свергнуть римское государство, ход истории изменился бы существенно.

Основная причина, по которой Спартак в итоге потерпел поражение, заключалась в том, что рабы не наладили связь с пролетариатом в городах. Пока последние продолжали поддерживать государство, победа рабов была невозможна. Однако римский пролетариат, в отличие от современного пролетариата, был не производительным, а исключительно паразитическим классом, живущим за счет труда рабов и зависимый от своих хозяев. В этом кроется неудача революции в Древнем Риме.

Поражение рабов привело к гибели римского государства. В отсутствие свободного крестьянства государство было вынуждено полагаться на армию наемников в своих войнах. Тупик в классовой борьбе привел к ситуации, схожей с современным феноменом бонапартизма. Цезаризм — такое название носит его римский эквивалент.

Римский легионер больше не был верен республике, но становился верен своему командиру — человеку, который гарантировал ему зарплату, часть добытого в походах и земельный участок, когда тот уходил в отставку. Последний период Республики характеризуется обострением классовой борьбы, где ни одна из сторон не могла одержать решающей победы. В результате государство (которое Ленин характеризовал как «группы вооруженных людей») начало приобретать все большую независимость, подниматься над обществом и выступать в качестве верховного арбитра в продолжающейся борьбе за власть в Риме.

Появляется целая череда военных авантюристов: Марий, Красс, Помпей и, наконец, Юлий Цезарь, блестящий полководец, умный политик и проницательный делец, который фактически положил конец Республике, хотя на словах раздавал ей похвалы. Его престиж, разросшийся благодаря военным триумфам в Галлии, Испании и Британии, позволил ему начать концентрировать власть в своих руках. Хотя он и был убит консервативной фракцией, которая хотела сохранить Республику, старый режим был обречен.

После того, как Брут и другие потерпели поражение от триумвирата, Республика была формально признана, и представление это поддержал первый император — Август. Сам титул «император» (по-латыни imperator) — это военный титул, придуманный, чтобы избежать титула короля, который так оскорблял республиканцев. Но королем он был во всем, кроме имени.

Формы старой Республики сохранялись после того еще долгое время. Но они были всего лишь пустыми формами без реального содержания, пустой оболочкой, которую в конце концов могло унести ветром. Сенат был лишен реальной власти и авторитета. Юлий Цезарь в свое время шокировал уважаемое общественное мнение, сделав галла членом сената. Калигула преуспел в этом еще больше, сделав сенатором своего коня. Никто не видел в этом ничего плохого, а если и видел, то держал рот на замке.

В истории часто случается, что отжившие свое институты способны еще долго существовать после того, как исчезла причина их существования. Они ведут жалкое существование, как дряхлый старик, цепляющийся за жизнь, пока их не сметет революция. Упадок Римской империи длился почти четыре столетия. Процесс этот не был непрерывным. Были периоды выздоровления и даже блеска, но общая линия шла по нисходящей.

В такие периоды присутствует общее чувство беспокойства. Преобладают настроения скептицизма, отсутствия веры в будущее и пессимизма  Старые традиции, мораль и религия — все эти вещи, которые действуют как мощный цемент, скрепляющий общество, — теряют всякое доверие. Вместо старой религии люди ищут новых богов. В период упадка Рим был охвачен эпидемией религиозных сект с востока. Христианство было лишь одной из них, и, хотя в конечном итоге именно ему способствовал успех, ему приходилось бороться с многочисленными соперниками, такими как культ Митры.

Когда люди чувствуют, что мир, в котором они живут, сотрясается, что они теряют всякий контроль над своим существованием и что их жизни и судьбы определяются неведомыми им силами, тогда начинают преобладать мистические и иррациональные тенденции. Люди верят, что конец света близок. Ранние христиане горячо верили в это, но и многие другие подозревали что так случиться. На самом деле то, что тогда двигалось к концу, был не мир, а лишь определенная форма общества — рабовладельческое общество. Успех христианства был основан на том, что последнее было связано с этим общим настроением. Мир полон зла и греха. Необходимо было отвернуться от мира и всех его забот в ожидании следующей жизни после смерти.

Почему победили варвары

К моменту вторжения варваров вся структура Римской империи стояла на грани краха не только экономического, но и духовного с моральным. Неудивительно, что рабы и более бедные слои общества приветствовали варваров как освободителей. Они лишь довершили уже ранее почти сделанную работу. Нашествия варваров явились исторической случайностью, через которую нашла свое выражение историческая необходимость.

Когда Империя достигла своих пределов и противоречия, присущие рабовладению, начали проявлять себя, Рим вступил в длительный период упадка, длившийся столетиями, пока не был захвачен варварами. Массовые миграции, приведшие к краху Империи, были обычным явлением среди кочевых скотоводческих народов в древности и происходили по разным причинам — нагрузка на пастбища в результате роста населения, изменения климата и т. д.

Одна за другой волны варваров хлынули с востока: готы, вестготы, остготы, аланы, лангобарды, свевы, алеманны, бургунды, франки, тюринги, фризы, герулы, гепиды, англы, саксы, юты, гунны и мадьяры ворвались в Европу. Всемогущая и вечная Империя обратилась в пепел. С удивительной быстротой она рухнула под ударами варваров.

Упадок рабовладельческой экономики, чудовищно деспотическая природа Империи с ее раздутой бюрократией и хищными сборщиками налогов, уже подрывали всю систему. Происходил неуклонный дрейф в сторону деревни, где уже закладывалась основа для развития иного способа производства — феодализма. Варвары просто нанесли coup de grâce гнилой и умирающей системе. Здание ее шаталось и все что им требовалось — нанести ему последний сильный толчок.

В «Коммунистическом манифесте Маркс и Энгельс писали: «Свободный и раб, патриций и плебей, помещик и крепостной, мастер и подмастерье, короче, угнетающий и угнетаемый находились в вечном антагонизме друг к другу, вели непрерывную, то скрытую, то явную борьбу, всегда кончавшуюся революционным переустройством всего общественного здания или общей гибелью борющихся классов» (мой курсив).

Случившееся с Римской империей — яркая иллюстрация последнего варианта. Неспособность угнетенных классов римского общества объединиться для свержения жестоко эксплуататорского рабовладельческого государства привела к внутреннему истощению, к долгому и болезненному периоду социального, экономического и культурного упадка, который подготовил почву для победы варваров.

Непосредственным следствием вторжения варваров стало уничтожение цивилизации и отбрасывание на тысячу лет назад общества и человеческой мысли. Производительные силы были сильно подорваны. Города были разрушены или заброшены. Захватчики были земледельцами и ничего не знали о городах. Варвары в целом враждебно относились к городам и их жителям (психология, распространенная среди крестьян во все времена). Этот процесс опустошения, грабежа и насилия продолжался веками, оставив после себя ужасное наследие отсталости, которое мы называем Темными Веками.

Тем не менее, хотя варварам удалось завоевать римлян, они сами были довольно быстро ассимилированы, утратив даже свой собственный язык и начав в конечном итоге говорить на диалекте латыни. Так, франки, давшие название современной Франции, были германским племенем, говорящим на родственном современному немецкому языке. То же самое произошло с германскими племенами, вторгшимися в Испанию и Италию. Это то, что обычно происходит, когда более отсталый в экономическом и культурном отношении народ завоевывает более развитый. В точности то же самое произошло позже с покорившими Индию монгольскими ордами. Они были поглощены более развитой индуистской культурой и основали в итоге новую индийскую династию — Моголов.

Феодализм

Подъем феодальной системы после распада Рима сопровождался длительным периодом культурной стагнации во всей Европе к северу от Пиренеев. За исключением двух изобретений: водяного колеса и ветряных мельниц, настоящих открытий не было около тысячи лет. Спустя тысячу лет после падения Рима единственными пристойными дорогами в Европе были те, что достались от него в наследство. Другими словами, наблюдалось полное затмение культуры. Таков был результат краха производительных сил, от которых зависит в конечном счете культура. Вот что мы имеем в виду, говоря о нисходящей линии истории. И не стоит воображать, будто нечто подобное не способно повториться.

Вторжения варваров, войны и эпидемии означали, что прогресс прерывался периодами регресса. Но в какой-то момент хаотическое состояние, которое принесло с собой падение Рима, было сменено новым равновесием: феодализмом. Упадок Римской империи вызвал резкое ослабление городской жизни на большей части Европы. Варварские захватчики постепенно были поглощены, и к десятому веку Европа медленно вступила в новый период подъема.

Конечно, говорить об этом можно только относительно. Культура не достигла сравнимого с античностью уровня вплоть до начала эпохи Возрождения в конце XIV и XV веках. Образование и наука были строго подчинены авторитету Церкви. Человеческая энергия поглощалась либо постоянными войнами, либо религиозными мечтаниями, но постепенно нисходящая спираль подошла к концу и сменилась долговременным подъемом.

Нарушение путей сообщения привело к коллапсу торговли. Денежная экономика была подорвана и все более заменялась бартером. На смену интегрированной международной экономике на основе рабовладельческой системы Империи пришло распространение небольших изолированных сельскохозяйственных сообществ.

Основа для феодализма была заложена уже в римском обществе, когда рабы освобождались и превращались в привязанных к земле колонов, которые впоследствии становились крепостными. Этот процесс, происходивший в разное время и принимавший в разных странах различные формы, был ускорен варварскими завоеваниями. Германские вожди становились хозяевами завоеванных земель и их жителей, предлагая взамен военную защиту и определенную степень безопасности в обмен на присвоение труда крепостных.

В эпоху раннего феодализма атомизация знати позволяла существовать относительно сильным монархиям, но позже королевская власть столкнулась с противодействием со стороны мощных сословий, способных бросить ей вызов и даже свергнуть. У баронов были свои собственные феодальные армии, которые они часто выводили в поле друг против друга, а также против короля.

Феодальная система в Европе в основном была децентрализованной. Аристократия ограничивала власть монархии. Центральная власть обыкновенно была слаба. Центром притяжения феодала, опорой его власти были его надел и имение. Государственная власть была слаба, а бюрократии не существовало. Слабость центра — это то, что позже позволило обрести независимость городам (королевские хартии) и появиться буржуазии как самостоятельному классу.

Романтическая идеализация средневековья основана на мифе. Это был кровавый и беспокойный период, характеризовавшийся большой жестокостью, варварством, и тем, что Маркс и Энгельс называли «грубой демонстрацией силы». Крестовые походы были отмечены необычайной жестокостью и бесчеловечностью. Германские вторжения в Италию имели совершенно бесполезный характер.

Последний период средневековья был смутным временем, отмеченным непрерывными потрясениями, войнами и гражданскими войнами — сходная с нашим временем ситуация. Старый порядок был во всех отношениях уже мертв. Хотя он по-прежнему вызывающе стоял на ногах, его существование больше не считалось чем-то нормальным — чем-то принимаемым как неизбежное.

На протяжении сотни лет Англия и Франция вели кровопролитную войну, которая превратила большую часть Франции в руины. Битва при Азенкуре была последней и самой кровопролитной битвой средневековья. Здесь, по сути, две соперничающие системы встали друг против друга на поле битвы: старый феодальный военный порядок, основанный на знати и идеях рыцарства и служения, столкнулся с новой армией наемников, основанной на наемном труде.

Французское дворянство было истреблено, позорно разгромлено армией наемных простолюдинов. В первые 90 минут сражения 8000 человек, цвет французской аристократии, были убиты и 1200 взяты в плен. В итоге, не только вся французская знать лежала мертвой или истекала кровью на поле битвы, но и сам феодальный порядок.

Все это имело важные социальные и политические последствия. Власть французского дворянства начала ослабевать. Последовавшее затем изгнание англичан из Франции произошло в результате народного восстания, возглавляемого крестьянской девушкой Жанной д’Арк. Находясь среди обломков своей жизни, всего того хаоса и кровопролития, французский народ осознал свою национальную идентичность и начал действовать соответственно. Буржуа начали требовать себе прав и привилегий, и новая центральная монархическая власть, опираясь на буржуазию и народ, начала брать бразды правления в свои руки, создавая национальное государство, из которого, в итоге, появилась современная Франция.

Черная смерть

Когда та или иная социально-экономическая система вступает в кризис и упадок, это отражается не только в стагнации производительных сил, но и во всех других областях. Закат феодализма явился эпохой, когда интеллектуальная жизнь была мертва или находилась при смерти. Мертвая рука Церкви парализовывала всякую  культурную и научную инициативу.

Феодальная структура имела вид пирамиды, где Бог и Король стояли на вершине сложной иерархии, каждый сегмент которой был связан с другими посредством так называемого служения. Теоретически феодалы «защищали» крестьян, которые в свою очередь приносили им одежду и еду на стол, кормили их и давали им возможность жить роскошной и праздной жизнью; священники молились за их души, рыцари защищали их и так далее.

Такая система просуществовала весьма продолжительное время. В Европе это продлилось около тысячи лет: примерно с середины V до середины XV веков. Но к XIII веку феодализм в Англии и других странах уже достиг своего предела. Рост населения поставил всю систему в колоссальное напряжение. Приходилось возделывать малопродуктивные земли, а большая часть населения еле сводила концы с концами на небольших участках земли.

Это была ситуация «на грани хаоса», когда все неустойчивое здание могло быть обрушено достаточно мощным толчком извне. И какой толчок мог быть более мощным чем пандемия чумы? Разорения Черной смерти, унесшей в могилу от трети до половины населения Европы, обнажили несправедливость и страдания, невежество, интеллектуальную и духовную темноту XIV века.

Сегодня считается общепризнанным, что Черная смерть сыграла важную роль в подрыве феодализма. Особенно ярко это проявило себя в случае с Англией. Летом 1348 года чума уже убила половину населения Европы и распространилась на Англию. По мере того как болезнь распространялась вглубь страны на деревни сельской Англии, население подвергалось ужасающему истреблению. Погибали целыми семьями, иногда целыми деревнями. Как и на материковой части Европы, там погибло около половины населения. Однако те, кому удавалось выжить, часто получали в руки довольно большие участки земли. Создавался новый класс зажиточных крестьян.

Колоссальные человеческие жертвы привели к крайней нехватке рабочей силы. Рабочих для сбора урожая или ремесленников для выполнения всех прочих важных задач просто не хватало. Закладывались предпосылки глубоких социальных преобразований. Чувствуя свою силу, крестьяне требовали и получали более высокую плату и более доступную аренду. Если лорд отказывался удовлетворить их требования, они всегда могли уйти к другому хозяину, который был готов пойти им навстречу. Некоторые деревни оказывались полностью заброшены.

Старые оковы сначала были ослаблены, а затем разбиты. Когда крестьяне сбросили ярмо феодальных повинностей, множество из них устремилось в города в поисках удачи. Это, в свою очередь, привело к дальнейшему развитию городов и, как следствие, способствовало подъему буржуазии. В 1349 году король Эдуард III ввел, вероятно, первый в истории закон о заработной плате: Статут о рабочих. Последний устанавливал, что заработная плата должна оставаться на прежнем уровне. Но закон с самого начала был мертвой буквой. Законы спроса и предложения уже были сильнее любого королевского указа.

Повсюду царил новый бунтарский дух. Прежняя власть была уже подорвана и дискредитирована. Все прогнившее здание грозило рухнуть. Казалось, один хороший толчок положит ему конец. Во Франции произошла целая серия крестьянских восстаний, известных как Жакери́я. Еще более серьезным было крестьянское восстание в Англии (1381 г.), когда повстанцы заняли Лондон и какое-то время удерживали в своей власти короля. Но в конечном счете эти восстания успехом не увенчались.

Данные восстания явились лишь преждевременным отблеском буржуазной революции в то время, когда условия для нее еще не созрели. Они выражали тупик феодализма и глубокое недовольство масс, но они не могли указать выхода. В результате феодальная система, хотя и претерпев существенные изменения, просуществовала еще какое-то время, проявляя все симптомы упадочного общественного строя. Последний период средневековья был неспокойным временем, отмеченным непрерывными потрясениями, войнами и гражданскими войнами, — схожая ситуация проявляется и в наше время.

Ощущение близкого конца света присуще каждому историческому периоду в тот момент, когда та или иная социально-экономическая система находится в состоянии необратимого упадка. Это был период, когда большое количество босых мужчин, одетых в траурные лохмотья, выходило на дороги, где они пороли себя до крови. Секты флагеллянтов ожидали конца света, приход которого они с нетерпением ждали с часа на час.

В конечном итоге произошедшее стало не концом света, а лишь концом феодализма, и наступило не второе пришествие Христа, а всего лишь приход капиталистической системы. Но не стоило ожидать, что люди вполне это поймут. Всем было ясно одно. Старый мир находился в состоянии быстрого и неуклонного разложения. Людей раздирали противоречивые тенденции. Их убеждения были разбиты, а сами они оказались брошенными на произвол судьбы в холодном, бесчеловечном, враждебном и непонятном мире.

Восхождение буржуазии

Когда все прежние убеждения были опрокинуты, казалось будто был удален стержень, на котором держался мир. Результатом была ужасающая турбулентность и неопределенность. К середине XV века старая система верований начала расползаться. Люди больше не искали в Церкви спасения, утешения и успокоения. Вместо этого во многих разных формах возникали религиозные разногласия, выступавшие прикрытием для социального и политического противостояния.

Крестьяне бросали вызов старым законы и ограничениям, требовали свободы передвижения и утверждали ее, мигрируя в города без разрешения. Современные хроники отражают негодование лордов из-за нежелания трудящихся подчиняться приказам. Были даже забастовки.

Среди всей этой тьмы пробуждались новые силы, предвещающие рождение новой силы и новой цивилизации, постепенно растущей в утробе старого общества. Рост торговли и городов принес с собой новый восходящий класс: буржуазию, которая начала бороться за положение и власть с правящими феодальными классами: аристократией и Церковью. Рождение нового общества было предвосхищено в искусстве и литературе, где в течение следующих столетий проявляли себя новые тенденции.

Старый порядок был во всех отношениях уже мертв. Хотя он по-прежнему вызывающе стоял на ногах, его существование больше не считалось чем-то нормальным — чем-то принимаемым как неизбежное. Общее понимание (или, скорее, ощущение) того, что приближается конец света, не было полностью ложным. Только это был не конец света, а конец феодального строя.

Рост городов, этих островков капитализма в море феодализма, постепенно подрывал старый порядок. Новая денежная экономика, появившаяся на задворках общества, подтачивала основы экономики феодальной. Старые феодальные ограничения превратились теперь в невыносимые путы, недопустимые препятствия на пути прогресса. Их нужно было разбить, и они были разбиты. Но буржуазии победила не одним махом. Для окончательной победы над старым порядком, потребовался длительный период времени. Лишь постепенно в городах появилась новая искра жизни.

Медленное восстановление торговли вело к подъему буржуазии и возрождению городов, особенно во Фландрии, Голландии и Северной Италии. Начали возникать новые идеи. После взятия Константинополя турками (1453 г.) проснулся новый интерес к идеям и искусству классической античности. В Италии и Нидерландах появились новые формы искусства. «Декамерон» Боккаччо может считаться первым современным романом. В Англии произведения Чосера пышут жизнью и красками, отражая новый дух в искусстве. Ренессанс делал свои первые нерешительные шаги. Новый порядок постепенно возникал из хаоса.

Реформация

К XIV веку капитализм прочно утвердился в Европе. Нидерланды стали фабрикой Европы, и торговля вдоль Рейна процветала. Города Северной Италии стали мощным локомотивом экономического роста и коммерции, особенно в связи с открытием торговли с Византией и Востоком. Примерно с V по XII век Европа состояла в значительной степени из изолированных экономик. Больше такого не было! Открытие Америки, огибание мыса Доброй Надежды и всеобщее расширение торговли дало новый импульс не только к накоплению богатства, но и к развитию человеческой мысли.

В таких условиях старый интеллектуальный застой был более невозможен. Почва была выбита из-под ног консерваторов и реакционеров. Как объясняли Маркс и Энгельс в «Коммунистическом манифесте»:

Открытие Америки и морского пути вокруг Африки создало для подымающейся буржуазии новое поле деятельности. Остиндский и китайский рынки, колонизация Америки, обмен с колониями, увеличение количества средств обмена и товаров вообще дали неслыханный до тех пор толчок торговле, мореплаванию, промышленности и тем самым вызвали в распадавшемся феодальном обществе быстрое развитие революционного элемента.

Неслучайно подъем буржуазии в Италии, Голландии, Англии, а затем и во Франции сопровождался необычайным расцветом культуры, искусства и науки. Революция, как однажды сказал Троцкий, всегда была движущей силой истории. В странах, где буржуазная революция победила в XVII-XVIII веках, развитие производительных сил и технологий дополнялось параллельным развитием науки и философии, что навеки подорвало идеологическое господство церкви.

В эпоху подъема буржуазии, когда капитализм еще представлял собой прогрессивную историческую силу, первые идеологи этого класса были вынуждены вести тяжелую борьбу с идеологическими бастионами феодализма, и прежде всего с католической церковью. Задолго до сокрушения власти феодалов-помещиков буржуазии нужно было сломить философскую и религиозную оборону, построенную ради защиты феодальной системы вокруг церкви и ее вооруженной руки: инквизиции. Эта революция была предвосхищена восстанием Мартина Лютера против церковной власти.

В течение четырнадцатого и пятнадцатого веков в Германии произошел отход от полностью аграрной экономики и начался подъем новых социальных классов, которые вошли в столкновение с традиционной феодальной иерархией. Нападки Лютера на Римско-католическую церковь выступили искрой, зажегшей революцию. Бюргеры и мелкая знать пытались сломить власть духовенства, вырваться из тисков Рима и, что ничуть не менее важно, обогатиться за счет конфискации церковной собственности.

Но в недрах феодального общества бушевали другие, неудержимые силы. Когда до ушей немецких крестьян дошли воззвания Лютера против духовенства и идеи о христианской свободе, последние выступили мощным стимулом для подавленного гнева масс, которые долгое время молча переносили угнетение со стороны феодалов. Теперь же они поднялись, чтобы обрушить на всех своих угнетателей ужасное возмездие.

Начавшись в 1524 года, Крестьянская война в течение 1525 года и до ее подавления в 1526 году распространялась по германским регионам Священной Римской империи. Затем произошло то, что в последующей истории часто повторялось. Столкнувшись с последствиями своих революционных идей, Лютер вынужден был выбрать сторону, и он примкнул к бюргерам, знати и князьям в деле их сокрушения крестьян.

Крестьяне нашли лучшего лидера в лице Томаса Мюнцера. В то время как Лютер проповедовал мирное сопротивление, Томас Мюнцер нападал на духовенство с яростными проповедями, призывая людей восстать с оружием в руках. Так же как и Лютер, для оправдания своих действий он приводил цитаты из Библии: «Разве не говорил Христос:”Не мир пришел я принести, но меч”»?»

Наиболее радикальным крылом этого движения были анабаптисты, которые уже начали ставить под сомнение частную собственность, взяв за образец описанный в Деяниях Апостолов примитивный коммунизм ранних христиан. Мюнцер утверждал, что Библия не была непогрешимой, и что Святой Дух был способен сообщаться напрямую через дар разума.

Лютер пришел в ужас и написал печально известный памфлет «Против разбойников и убийц — бунтующих крестьян». Восстание было подавлено с невыразимой жестокостью, отбросившей Германию на века назад. Но волна буржуазного бунта, отразившаяся в подъеме протестантизма, теперь была неудержима.

Те же страны, где реакционные феодальные силы раздавили зародыш нового общества еще до его рождения, были приговорены к кошмару долгого и бесславного периода вырождения, упадка и разложения. Пример Испании здесь наиболее нагляден.

Буржуазная революция

Первая буржуазная революция приняла форму национального восстания —  Нидерландов против деспотического правления католической Испании. Чтобы добиться успеха, богатые голландские бюргеры нашли опору в людях, не имеющих собственности: в отважных отчаянных людях, набранных в основном из самых бедных слоев общества. Ударные войска Нидерландской революции презрительно именовались ее врагами «гезами», то есть буквально «нищими».

Это описание не является совсем уж неточным. Они были бедными ремесленниками, рабочими, рыбаками, бездомными и неимущими — все те, кого тогда считали отбросами общества, но, воспламененные кальвинистским фанатизмом, они наносили одно поражение за другим силам могучей Испании. Именно это положило начало возникновению Голландской республики и современной процветающей буржуазной Голландии.

Следующий эпизод буржуазной революции был еще более значительным и далеко идущим по своим последствиям. Английская революция XVII века приняла форму гражданской войны. Возникло двоевластие, где королевская власть, опирающаяся на привилегированные классы или высшие круги этих классов — аристократов и епископов, базирующихся в Оксфорде, — противостояла буржуазии, мелким землевладельцам и плебейским массам, собранным вокруг Лондона.

Английская революция увенчалась успехом только тогда, когда Оливер Кромвель, опираясь на самые радикальные элементы, то есть на вооруженных плебеев, оттеснил буржуазию в сторону и развязал революционную войну против роялистов. В результате король был схвачен и казнен. Конфликт этот закончился чисткой парламента и диктатурой Кромвеля.

Нижние чины армии под руководством левеллеров — крайне левого крыла революции — пытались продвинуть революцию дальше, ставя под вопрос существование частной собственности, но были сокрушены Кромвелем. Причину этого поражения нужно искать в объективных условиях того периода. Промышленность еще не достигла уровня, на котором она могла бы дать фундамент для социализма.

Пролетариат находился тогда в зачаточном состоянии. Сами левеллеры же представляли низшие слои мелкой буржуазии и поэтому, несмотря на весь свой героизм, не могли иметь свой собственный, независимый исторический путь. После смерти Кромвеля буржуазия пришла к компромиссу с Карлом II, который позволил ей удерживать реальную власть, сохраняя при этом монархию как оплот против любых будущих революций против частной собственности.

Американская революция, принявшая форму войны за национальную независимость, увенчалась успехом лишь потому, что вовлекла массу бедных фермеров, которые вели успешную партизанскую войну против армий короля Англии Георга.

Французская революция 1789–1793 годов находилась на гораздо более высоком уровне, чем Английская революция. Это было одно из величайших событий в истории человечества. Даже сегодня она представляет собой бесконечный источник вдохновения. И если Кромвель сражался под знаменем религии, то французская буржуазия подняла знамя Разума. Еще до того, как обрушились грозные стены Бастилии, были обрушены невидимые, но не менее грозные стены Церкви и религии.

На каждом этапе движущей силой Французской революции, преодолевающей все препятствия, было активное участие в ней масс. И лишь только такая активная вовлеченность масс пошла на убыль, революция остановилась и двинулась вспять. Это и привело к реакции, сначала термидорианской, а затем бонапартистской.

Враги Французской революции без конца пытаются очернить ее образ обвинениями в насилии и кровопролитии. На самом деле насилие масс является неизбежной реакцией на насилие старого правящего класса. Истоки террора следует искать в ответе революции на угрозу насильственного свержения со стороны как внутренних, так и внешних врагов. Революционная диктатура была результатом революционной классовой  войны и являлась лишь выражением последней.

Под властью Робеспьера и якобинцев полупролетарские санкюлоты довели революцию до ее успешного завершения. Фактически, массы подтолкнули лидеров пойти гораздо дальше, чем те планировали. Объективно же революция эта носила буржуазно-демократический характер, поскольку развитие производительных сил и пролетариата еще не дошло до того момента, когда можно было бы поставить вопрос о социализме.

В какой-то момент этот процесс, достигнув своего предела, вынужден был двинуться вспять. Робеспьер и его фракция сначала нанесли удар по левым, а затем сами были уничтожены. Реакционеры-термидорианцы преследовали и подавляли якобинцев, в то время как массы, измученные годами жертв и лишений, начали впадать в пассивность и безразличие. Маятник резко качнулся вправо. Но это не восстановило старый режим. Основные социально-экономические достижения революции остались нетронутыми. Власть помещичьей аристократии была сломлена.

За гнилой и коррумпированной Директорией последовала столь же гнилая и коррумпированная личная диктатура Бонапарта. Французская буржуазия боялась якобинцев и санкюлотов с их эгалитарными и уравнительными тенденциями. Но еще больше ее пугала угроза роялистской контрреволюции, способной лишить ее власти и вернуть часы к состоянию до 1789 года. Продолжались войны, также имели место и внутренние восстания реакционеров. Единственным выходом было восстановление диктатуры, но уже в форме военного правления. Буржуазия искала спасителя и нашла его в лице Наполеона Бонапарта.

С поражением Наполеона в битве при Ватерлоо угасли последние тлеющие угольки костров, зажженных революционной Францией. Продолжительный период серости опустился на Европу толстым слоем удушающей пыли. Силы торжествующей реакции, казалось, прочно сидели в седле. Но это была только видимость. Под поверхностью крот истории был занят своим делом — подготовкой новой революции.

Победа капитализма в Европе заложила основу для колоссального подъема промышленности, а вместе с тем и для усиления того класса, которому суждено свергнуть капитализм и ступить на новую, более высокую ступень общественного развития — социализм. Маркс и Энгельс писали в «Коммунистическом манифесте»:

Призрак бродит по Европе — призрак коммунизма. Все силы старой Европы объединились для священной травли этого призрака: папа и царь, Меттерних и Гизо, французские радикалы и немецкие полицейские.

Эти слова описывают реакционную систему, которая была установлена ​​Венским конгрессом после поражения Наполеона в 1815 году. Задача ее заключалась в том, чтобы навсегда устранить риск революции, навсегда изгнать призрак Французской революции. Казалось, что жестокая диктатура «сил старой Европы» будет длиться вечно. Но рано или поздно все перевернулось с ног на голову. Под поверхностью реакции постепенно вызревали новые силы, и новый революционный класс — пролетариат — разминал свои мускулы.

Контрреволюции положила конец новая революционная волна, захлестнувшая Европу в 1848 году. Эти революции происходили под знаменем демократии — тем же знаменем, что было поднято над баррикадами Парижа в 1789 году. Но и здесь, и там ведущей силой революции была не трусливая реакционная буржуазия, а прямой потомок французских санкюлотов — рабочий класс, начертавший на своем знамени революционный идеал нового типа, идеал коммунизма.

Поражение революций 1848-1849 годов стали результатом трусости и предательства буржуазии и ее либеральных представителей. Реакция вновь начала свое господство вплоть до 1871 года, когда героический пролетариат Франции «штурмовал небо» в ходе Парижской коммуне. Именно тогда впервые в истории рабочий класс сверг старое буржуазное государство и начал создавать государство нового типа — рабочее государство. Этот славный эпизод длился всего несколько месяцев и в итоге был потоплен в крови. Но он оставил ценное наследие и лег в основу Русской революции 1917 года.

Русская революция

Для марксистов большевистская революция является величайшим событием в человеческой истории. Под руководством партии большевиков, партии Ленина и Троцкого, рабочий класс сумел свергнуть своих угнетателей и, по меньшей мере, начать выполнять задачу социалистического преобразования общества.

Однако революция произошла не в развитой капиталистической стране, как ожидал Маркс, но в условиях ужасающей отсталости. Чтобы приблизительно представлять те условия, которым противостояли большевики, нужно держать в уме, что только за один 1920 год, шесть миллионов человек умерли от голода в Советской России.

Маркс и Энгельс давно объяснили, что социализм, бесклассовое общество, требует подходящих материальных условий для своего существования. Отправной точкой социализма должна стать более высокая точка развития производительных сил, чем у наиболее развитого капиталистического общества (например, США). Только на основе высокоразвитой промышленности, сельского хозяйства, науки и техники можно гарантировать условия, необходимые для свободного развития каждого, начиная со значительного сокращения рабочего дня. Предварительным условием для этого является участие рабочего класса в демократическом контроле над обществом и в управлении им.

Энгельс давно объяснил, что в любом обществе, где искусство, наука и управление являются монополией меньшинства, это меньшинство будет использовать свое положение в собственных интересах, будет злоупотреблять им. Ленин быстро распознал опасность бюрократического перерождения революции в условиях всеобщей отсталости. В книге «Государство и революция», написанной им в 1917 году, он выработал программу, опирающуюся на опыт Парижской Коммуны. В ней он объясняет базовые необходимые условия — не для социализма или коммунизма, а для первого периода после революции, переходного периода между капитализмом и социализмом. Они включают в себя:

1) Свободные и демократические выборы, право отзыва должностных лиц.

2) Чиновники не должны получать заработную плату выше, чем квалифицированный работник.

3) Отсутствие постоянной армии, вооружение народа.

4) Постепенный переход к тому, чтобы задачи управления государством выполнялись рабочими по очереди: каждый является «бюрократом», тем самым бюрократом не является никто.

Такова законченная программа рабочей демократии. Она прямо направлена против бюрократической опасности. Она в свою очередь явилась основой для программы партии большевиков 1919 года. Другими словами, вопреки клевете врагов социализма, Советская Россия во времена Ленина и Троцкого была наиболее демократичным режимом в истории. 

Однако режим советской демократии, установленный Октябрьской революцией не смог выжить. К началу 1930-ых годов все пункты, указанные пункты, были упразднены. При Сталине рабочее государство претерпело процесс бюрократического перерождения, итогом чего стало установление чудовищного тоталитарного режима и физическое истребление ленинской партии. Решающим фактором в становлении сталинистской политической контрреволюции была изоляция революции в отсталой стране. То, каким образом протекала данная политическая контрреволюция исчерпывающе объясняется в работе Троцкого «Преданная революция».

Для общества не представляется возможным перейти непосредственно от капитализма к бесклассовому обществу. Материальное и культурное наследие капиталистического общества нисколько не соответствует этой задаче. Существует слишком много нужды и неравенства, которые невозможно преодолеть в один момент. После социалистической революции, необходим переходный период, в ходе которого будет подготовлена нужная почва для материального изобилия и бесклассового общества.

Маркс называл эту первую стадию нового общества «низшей стадией коммунизма» в противовес «высшей стадии коммунизма», где исчезнут последние остатки материального неравенства. В этом смысле социализм и коммунизм часто описывают как «низшую» и «высшую» стадии нового общества.

Описывая низшую стадию коммунизма, Маркс писал: «Мы имеем здесь дело не с таким коммунистическим обществом, которое развилось на своей собственной основе, а, напротив, с таким, которое только что выходит как раз из капиталистического общества и которое поэтому во всех отношениях, в экономическом, нравственном и умственном, сохраняет еще родимые пятна старого общества, из недр которого оно вышло» (К.Маркс, Ф.Энгельс «Критика Готской программы»).

Между капиталистическим и коммунистическим обществом, — писал К. Маркс,— лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата.

Как объясняли все величайшие теоретики марксизма, задача социалистической революции состоит в том, чтобы привести рабочий класс к власти, разбив старую буржуазную государственную машину. Последняя является репрессивным органом, призванным держать рабочий класс в подчинении. Маркс объяснил, что такое капиталистическое государство вместе с его государственной бюрократией не может служить интересам новой власти. С ним необходимо покончить. Однако новое государство, созданное рабочим классом, будет отличаться от всех предыдущих государств в истории. Энгельс описывал его как полугосударство, государство, устроенное таким образом, что ему суждено исчезнуть.

Однако для Маркса (и этот пункт имеет решающее значение) эта более низкая стадия коммунизма с самого начала находится на более высоком уровне экономического развития, чем наиболее развитый и продвинутый капитализм. В чем же здесь важность? Без масштабного развития производительных сил будет преобладать нужда, а вместе с ней и борьба за существование.

Как объяснял Маркс, такое положение дел будет нести с собой опасность вырождения: «С другой стороны, это развитие производительных сил […] является абсолютно необходимой практической предпосылкой [коммунизма] еще и потому, что без него имеет место лишь всеобщее распространение бедности; а при крайней нужде должна была бы снова начаться борьба за необходимые предметы и, значит, должна была бы воскреснуть вся старая мер­зость» (К.Маркс, Ф.Энгельс «Немецкая идеология», мой курсив).

Эти пророческие слова Маркса объясняют, почему столь многообещающая Русская революция, закончилась бюрократическим перерождением и чудовищной тоталитарной карикатурой в виде сталинизма, который, в свою очередь, подготовил почву для капиталистической реставрации и дальнейшего регресса. Возродилась «вся старая мерзость», потому что Русская революция оказалась изолированной в условиях ужасающей материальной и культурной отсталости. Но сегодня, благодаря огромному прогрессу в науке и технике, созданы условия, при которых этому не будет повторения.

Беспрецедентный прогресс

Каждая фаза человеческого развития уходит корнями во все предыдущие. Это верно как в отношении эволюции человека, так и общественного развития. Мы произошли от нижестоящих видов и генетически связаны даже с самыми примитивными формами жизни, как убедительно доказал геном человека. От наших ближайших ныне живущих родственников, шимпанзе, нас отделяет генетическая разница в менее чем два процента. Но этот совсем небольшой  процент представляет собой громадный качественный скачок.

Мы вышли из дикости, варварства, рабства и феодализма, и каждый из этих этапов представлял собой определенный этап в развитии производительных сил и культуры. Гегель выразил эту идею в прекрасном отрывке из «Феноменологии духа»:

Почка исчезает, когда распускается цветок, и можно было бы сказать, что она опровергается цветком; точно так же при появлении плода цветок признается ложным наличным бытием растения, а в качестве его истины вместо цветка выступает плод. Эти формы не только различаются между собой, но и вытесняют друг друга как несовместимые. Однако их текучая природа делает их в то же время моментами органического единства, в котором они не только не противоречат друг другу, но один так же необходим, как и другой; и только эта одинаковая необходимость и составляет жизнь целого.

Каждая стадия развития общества коренится в возникшей необходимости и вырастает из предшествующих. Историю можно понять, только если рассматривать все эти этапы в их единстве. У каждого из него был свой raison d’être в развитии производительных сил, и каждый вступал в противоречие со своим дальнейшим развитием на определенной стадии, когда возникала необходимость в революции, отбрасывающей старые формы и позволяющей появиться новым.

Как было показано выше, победа буржуазии была достигнута революционными средствами — факт, который сегодняшние защитники капитализма вспоминать, однако, не любят. И как объяснял Маркс, буржуазия исторически играла самую революционную роль:

Буржуазия не может существовать, не вызывая постоянно переворотов в орудиях производства, не революционизируя, следовательно, производственных отношений, а стало быть, и всей совокупности общественных отношений. Напротив, первым условием существования всех прежних промышленных классов было сохранение старого способа производства в неизменном виде. Беспрестанные перевороты в производстве, непрерывное потрясение всех общественных отношений, вечная неуверенность и движение отличают буржуазную эпоху от всех других. («Коммунистический манифест»)

При капитализме производительные силы испытали впечатляющее развитие, беспрецедентное в истории человечества. Несмотря на то, что капитализм является самой эксплуататорской и деспотичной системой, из всех когда-либо существовавших; несмотря на то, что, по словам Маркса, «Новорожденный капитал источает кровь и грязь из всех своих пор, с головы до пят», он, тем не менее, представлял собой колоссальный скачок вперед в развитии производительных сил и, следовательно, в увеличении нашей власти над природой.

В течение последних двух столетий развитие технологий и науки происходило гораздо более быстрыми темпами, чем за всю предыдущую историю. Кривая человеческого развития, бывшая практически плоской на протяжении большей части нашей истории, внезапно резко пошла вверх. Головокружительный прогресс технологий является предпосылкой окончательного освобождения человечества, искоренения бедности и неграмотности, невежества и болезней, предпосылкой господства человека над природой посредством сознательного экономического планирования. Открывается дорога для завоеваний не только на Земле, но и в космосе.

Упадок капитализма

Каждая эпоха несет в себе иллюзию, что она будет длиться вечно. Каждая общественная система полагает, что только она выражает собой единственно возможную форму существования людей; что ее институты, ее религия, ее мораль — это последние слова, которые должны быть сказаны. Племена каннибалов, египетские жрецы, Мария Антуанетта и Николай II — все они ревностно в это верили. И именно это и демонстрирует сегодня буржуазия и ее апологеты, когда они пытаются заверить нас, без какой-либо обоснованности, что система так называемого «свободного предпринимательства» является единственно возможной — как раз в тот момент, когда она начинает выказывать все признаки своего разложения.

Сегодняшняя капиталистическая система напоминает ученика чародея, вызвавшего к жизни силы, которые он не может удержать под контролем. Фундаментальным противоречием капиталистического общества является антагонизм между общественным характером производства и частным характером присвоения. Из этого центрального противоречия вырастает множество других. Данное противоречие выражает себя посредством периодических кризисов. Как объяснял Маркс:

Во время торговых кризисов каждый раз уничтожается значительная часть не только изготовленных продуктов, но даже созданных уже производительных сил. Во время кризисов разражается общественная эпидемия, которая всем предшествующим эпохам показалась бы нелепостью, — эпидемия перепроизводства. Общество оказывается вдруг отброшенным назад к состоянию внезапно наступившего варварства, как будто голод, всеобщая опустошительная война лишили его всех жизненных средств; кажется, что промышленность, торговля уничтожены, — и почему? Потому, что общество обладает слишком большой цивилизацией, имеет слишком много жизненных средств, располагает слишком большой промышленностью и торговлей. Производительные силы, находящиеся в его распоряжении, не служат более развитию буржуазных отношений собственности; напротив, они стали непомерно велики для этих отношений, буржуазные отношения задерживают их развитие; и когда производительные силы начинают преодолевать эти преграды, они приводят в расстройство все буржуазное общество, ставят под угрозу существование буржуазной собственности. Буржуазные отношения стали слишком узкими, чтобы вместить созданное ими богатство. Каким путем преодолевает буржуазия кризисы? С одной стороны, путем вынужденного уничтожения целой массы производительных сил, с другой стороны, путем завоевания новых рынков и более основательной эксплуатации старых. Чем же, следовательно? Тем, что она подготовляет более всесторонние и более сокрушительные кризисы и уменьшает средства противодействия им. («Коммунистический манифест»)

Все это точно описывает нынешнюю ситуацию. Ужасный парадокс заключается в том, что чем больше человечество развивает свой производительный потенциал, чем более впечатляющими оказываются достижения науки и техники, тем сильнее страдания, голод, гнет и нищета большинства населения мира. В мировом масштабе неизлечимая болезнь капитализма проявила себя в экономическом крахе 2008 года. Это стало началом крупнейшего кризиса за все 200 лет существования капитализма, и он далек от своего разрешения. Таково выражение тупика капитализма, что, в конечном счете, является результатом восстания производительных сил против смирительной рубашки частной собственности и национального государства.

Социализм или варварство

На протяжении тысячелетий культура являлась монополией привилегированного меньшинства, в то время как подавляющее большинство человечества было исключено из сферы знаний, науки, искусства и управления. Даже сейчас сохраняется подобная ситуация. Несмотря на все наши претензии, цивилизованны мы далеко не вполне. Мир, в котором мы живем, определенно не заслуживает этого звания. Это варварский мир, населенный людьми, которым еще предстоит преодолеть свое варварское прошлое. Для подавляющего большинства населения планеты не только в слаборазвитых странах, но также и в развитых капиталистических, жизнь остается жесткой и неумолимой борьбой за существование.

Маркс указывал, что перед человечеством стоят две возможности: социализм или варварство. Поэтому вопрос ставится самым категоричным образом: либо в предстоящий период рабочий класс возьмет в свои руки управление обществом, заменив дряхлую капиталистическую систему новым социальным порядком, основанным на гармоничном и рациональном планировании производительных сил и сознательном контроле мужчин и женщин над своей жизнью и судьбой, или же мы столкнемся с ужасающей картиной социального, экономического и культурного коллапса.

Кризис капитализма выражается не только в экономическом кризисе, угрожающем существованию рабочих мест и уровню жизни миллионов людей во всем мире. Он также угрожает самой основе цивилизованного существования, грозя отбросить человечество назад по всем фронтам. Если пролетариату, единственному подлинно революционному классу, не удастся свергнуть господство банков и монополий, будет создана почва для краха культуры, вплоть до возвращения к варварству.

Сознательность

Диалектика учит нас, что рано или поздно вещи превращаются в свои противоположности. Здесь можно провести параллели между геологией и нашим обществом. Тектонические плиты, двигающиеся с чрезвычайно медленной скоростью, компенсируют эту задержку жестокими землетрясениями, так и непоспевание сознания за ходом событий компенсируется внезапными переменами в психологии масс. Наиболее яркое проявление диалектики — это сам кризис капитализма. Диалектика мстит буржуазии, которая не поняла ничего, не дала никаких верных прогнозов и не была способна решить никаких проблем.

Крах Советского Союза породил настроение пессимизма и отчаяния среди рабочего класса. Защитники капитализма начали яростное контрнаступление против идей социализма и марксизма. Они сулили нам будущее, несущее мир, процветание и демократию, что будет якобы достигнуто благодаря чудесам свободного рынка. Два десятилетия прошли с того момента — совсем небольшой срок по меркам истории — и камня на камне не осталось от этих самоуспокоительных иллюзий.

Везде войны, безработица, нищета, голод. И повсюду возникает новый дух восстания, люди находятся в поисках идей, способных объяснить происходящее в мире. Старый, стабильный, мирный, процветающий капитализм мертв, а вместе с ним и старые мирные, гармоничные отношения между классами. Уготованное нам будущее будет будущим десятилетий жесткой экономии, безработицы и падения уровня жизни. Таков готовый рецепт повсеместного возрождения классовой борьбы.

Зародыш нового общества уже созревает в утробе старого. Элементы рабочей демократии уже существуют в форме рабочих организаций, фабричных комитетов, профсоюзов, кооперативов и т.д. В открывающемся периоде будет происходить борьба не на жизнь, а на смерть — борьба этих элементов за рождение нового общества и столь же яростное сопротивление со стороны старого порядка, желающего этому помешать.

Верно, что сознание масс сильно отстает от событий. Но ситуация с ним также изменится на противоположную. Великие события заставляют мужчин и женщин подвергать сомнениям свои старые убеждения и расчеты. Они будут вырваны из старого апатичного безразличия и их заставят взглянуть в лицо реальности. Мы уже можем видеть это в общих чертах на примере событий в Греции. В такие периоды сознание может меняться чрезвычайно быстро. Именно так и происходит во время революции.

Возникновение современного капитализма и его могильщика, рабочего класса, значительно прояснило то, что лежит в основе материалистической концепции истории. Наша задача не просто понять, но и довести до успешного завершения историческую борьбу классов посредством победы пролетариата и социалистического преобразования общества. В конце концов, капитализму не удалось «положить конец» истории. Задача марксистов — активно работать над тем, чтобы ускорить ниспровержение старой, дряхлой системы и способствовать рождению нового, лучшего мира.

От необходимости к свободе

Научный подход к истории, который дает нам исторический материализм, не вынуждает нас делать пессимистические выводы из ужасающих симптомов упадка, с которыми мы повсеместно сталкиваемся. Напротив, общая тенденция человеческой истории движется в направлении все большего развития нашего производственного и культурного потенциала.

Связь между развитием человеческой культуры и производительными силами была ясна уже великому гению античности Аристотелю, объяснявшему в своей «Метафизике», что «человек начинает философствовать, когда ему обеспечены средства для жизни», и добавлял, что причина, по которой в Египте были открыты астрономия и математика, заключается в том, что касте жрецов не приходилось работать. Это пример чисто материалистического понимания истории.

Великие достижения последних ста лет впервые создали ситуацию, когда все проблемы, стоящие перед человечеством, могут быть решены с легкостью. Возможность существования бесклассового общества уже присутствует в мировом масштабе. Что необходимо, так это осуществить рациональное и гармоничное планирование производительных сил, чтобы этот огромный, практически бесконечный потенциал мог быть реализован.

Освободившись от смирительной рубашки капитализма, существующий потенциал породит огромное число гениев: художников, писателей, композиторов, философов, ученых и архитекторов. Искусство, наука и культура расцветут как никогда раньше. Этот богатый, прекрасный и чудесный в своем разнообразии мир наконец станет подходящим местом для жизни человека.

В определенном смысле, социалистическое общество — это возврат к примитивному племенному коммунизму, но на значительно более высоком уровне развития производства. Прежде чем бесклассовое общество явится миру, все родимые пятна классового общества, неравенство и нужда в особенности, будут устранены. Было бы абсурдом говорить об упразднении классов там, где превалирует неравенство, нужда и борьба за отдельное существование. Это несло бы с собой смысловое противоречие. Социализм может возникнуть только на определенной ступени в эволюции человеческого общества, только на определенном уровне развития производительных сил.

На базе подлинной революции в производстве, будет возможно достигнуть такой уровень материального изобилия, что мужчинам и женщинам не придется волноваться о своих каждодневных потребностях. Исчезнут унизительные заботы и страхи, ежечасно наполняющие умы мужчин и женщин. Впервые освободившиеся человеческие существа станут хозяевами своей судьбы. Впервые они станут подлинно человечными. Только тогда начнется подлинная история человеческой расы.

На базе гармоничной плановой экономики, где невероятные производительные силы науки и технологии будут использованы для удовлетворения человеческих нужд, а не для прибылей немногих, культура достигнет новых, ранее невообразимых уровней развития. Римляне называли рабов «говорящими орудиями». Сегодня нам не нужно порабощать людей для работы. У нас уже есть технологии для создания роботов, способных не только играть в шахматы и выполнять элементарные задачи на конвейере, но и водить транспортные средства безопаснее человека и даже выполнять весьма сложные задачи.

При капитализме эти технологии угрожают лишить рабочих мест миллионы рабочих. Не только водители грузовиков и неквалифицированные рабочие, но также и бухгалтеры с программистами стоят под угрозой потери источника заработка. Миллионы будут выброшены на свалку, в то время как те, кто сохранит свои рабочие места будут работать дольше, чем раньше.

При плановой социалистической экономике, те же самые технологии будут использованы для сокращения рабочего дня. Мы сможем незамедлительно ввести тридцатичасовую рабочую неделю, за которой последует двадцатичетырехчасовая, десятичасовая или даже еще более короткая, одновременно увеличивая производство и расширяя богатство общества в гораздо большей степени, чем позволял капитализм.

Это ознаменует собой фундаментальную перемену в жизни человечества. Впервые мужчины и женщины будут освобождены от проклятия обременительного труда. Они будут свободны развиваться физически, умственно, и, добавим также, духовно. Мужчины и женщины смогут свободно поднять глаза к небесам и устремить свой взор к звездам.

Троцкий однажды написал: «Сколько Аристотелей пасут свиней  и сколько  свинопасов носят на голове корону!?». Классовое общество обедняет людей не только материально, но и психологически. Жизнь миллионов людей ограничена самыми узкими рамками. Их умственный кругозор ограничен в росте. Социализм высвободит весь их колоссальный потенциал, который растрачивается впустую капитализмом.

Верно, что люди имеют разные характеры и способности. Не каждый может быть Аристотелем, Бетховеном или Эйнштейном. Но у каждого есть потенциал делать великие дела в той или другой области, стать великим ученым, художником, музыкантом, танцором или футболистом. Коммунизм обеспечит все необходимые условия для развития в полной мере этих потенциалов.

Это будет величайшая революция всех времен. Она поднимет человеческую цивилизацию на новый, качественно превосходный уровень. Пользуясь словами Энгельса, скажем, что это станет прыжком из царства необходимости в царство подлинной свободы.

Алан Вудс

Лондон 8 июля, 2015 год

Капитализм находится в глубочайшем кризисе в своей истории. Этот экономический, социальный и политический кризис выражается в политических беспорядках и растущей классовой борьбе по всему миру. Хотя правящий класс и пытается похоронить марксизм, на самом деле он актуален как никогда. В данной статье Алан Вудс объясняет сущность марксизма и его роль в сегодняшнем мире.

В 1992 году Фрэнсис Фукуяма опубликовал книгу под названием «Конец истории и последний человек», которая мгновенно стала бестселлером. В нем он громко провозгласил смерть социализма, коммунизма и марксизма и окончательный триумф рыночной экономики и буржуазной демократии. Распад Советского Союза означал, что отныне возможна только одна система: капиталистическая рыночная экономика, и в этом смысле история закончилась.

Эта идея, казалось, была подтверждена очевидным успехом рыночной экономики, отмеченным последовавшими годами роста прибыли и практически непрерывного экономического подъема. Политики, крупнейшие банкиры и менеджеры с Уолл-стрит были убеждены, что наконец-то укротили циклическую природу капиталистического развития. Все было к лучшему в этом лучшем из всех капиталистических миров.

Но не так уж легко обмануть историю. С тех пор ее колесо повернулось на 180 градусов. Всего через шестнадцать лет после появления книги Фукуямы кризис 2008 года привел к тому, что все здание глобального капитализма оказалось на грани краха, ввергнув мир в самый глубокий кризис с 1930-х годов. И он все еще изо всех сил пытается выбраться из пропасти.

Каждое из самонадеянных предсказаний Фукуямы было опровергнуто последующими событиями. До краха 2008 года буржуазные экономисты утверждали, что якобы больше не будет никаких циклов подъема и спада, что этого явления в экономике больше не существует. Они разработали замечательную новую теорию, названную «гипотезой эффективного рынка», согласно которой нерегулируемый рынок сам разрешит все проблемы.

На самом деле, в этом нет ничего нового. Это просто повторение старой идеи, содержащейся в законе Сэя, о том, что в рыночной экономике спрос и предложение будут уравновешивать друг друга, что делает невозможным кризис перепроизводства. Маркс разбил эту бессмыслицу более века назад. На утверждение, что «рано или поздно» спонтанные рыночные силы все уладят, Джон Мейнард Кейнс выступил со знаменитым ответом: «В конце концов все мы умрем».

Сегодня камня на камне не осталось от старых иллюзий. Буржуазия и ее стратеги находятся в состоянии глубочайшего замешательства. В 1930-х годах Троцкий говорил, что буржуазия «катится к катастрофе с закрытыми глазами». Эти слова определенно применимы к нынешней ситуации. Они могли быть написаны вчера.

Становится все более очевидно, что капитализм исчерпал всякий прогрессивный потенциал. Вместо того, что бы развивать общество, науку и технологии, он все более затормаживает и подрывает их развитие. Сегодня уже никто не верит в то, что мы находимся на пороге экономического оздоровления. Производительные силы стагнируют, фабрики закрываются одна за другой, миллионы оказываются безработными.

Все это симптомы наглядно показывают, что развитие производительных сил в мировом масштабе вышло за узкие рамки частной собственности и национального государства. Это самая фундаментальная причина нынешнего кризиса, обнажившего банкротство капитализма в самом буквальном смысле этого слова.

Повсюду симптомы кризиса проявляются экономически, социально и политически. Огромная китайская экономика, которая сыграла важную роль в стимулировании мировой торговли и экономического роста, резко замедляется, в то время как в Японии наблюдается стагнация. Так называемые развивающиеся экономики в той или иной степени находятся в кризисе. США переживают социально-политический кризис, который не имеет аналогов в наше время.

По другую сторону Атлантики европейский капитализм находится в критическом состоянии. Бедственное положение Греции наглядно подтверждает болезненное состояние европейского капитализма. Не лучше ситуация в Испании и Португалии. Не сильно отстают от них Франция и Италия. После своего решения о выходе из ЕС Великобритания, которая раньше считалась одной из самых стабильных стран в Европе, вступила в нисходящую спираль экономического кризиса, падающего фунта и хронической политической нестабильности.

Буржуазные экономисты и политики, прежде всего реформисты, отчаянно ищут признаки возрождения, чтобы выйти из этого кризиса. Они смотрят на восстановление бизнес-цикла как на спасение. Нынешние лидеры рабочего класса, профсоюзные лидеры и социал-демократические политики считают, что этот кризис временный. Они думают, что все можно решить, внеся небольшие изменения в существующую систему, что все, что нужно — больше контроля и регулирования, и тогда мы можем вернуться к прежним условиям.

Но этот кризис не является обычным кризисом, он не временный. Это знаменует собой фундаментальный поворотный момент в процессе, когда капитализм зашел в исторический тупик. Лучшее, что можно ожидать —слабое восстановление, сопровождающееся высокой безработицей и длительным периодом жесткой экономии, сокращений и снижения уровня жизни.

Кризис буржуазной идеологии

Марксизм — это прежде всего философия и мировоззрение. В философских трудах Маркса и Энгельса мы находим не замкнутую философскую систему, но целый ряд блестящих открытий и указаний, которые, если бы они были вполне разработаны, обеспечили бы ценное дополнение к методологическому арсеналу науки.

Нигде кризис буржуазной идеологии не проявляется так ясно, как в области философии. На ранних этапах, когда буржуазия выступала за прогресс, она была способна породить великих мыслителей: Гоббса и Локка, Канта и Гегеля. Но в эпоху собственного старческого упадка буржуазия не способна создавать великие идеи. На самом деле она вообще не способна производить какие-либо новые идеи.

Поскольку современная буржуазия не способна на смелые обобщения, она отрицает само понятие идеологии. Вот почему постмодернисты говорят о «конце идеологии». Они отрицают концепцию прогресса просто потому, что при капитализме дальнейший прогресс уже невозможен. Маркс однажды написал: «Философия и изучение действительного мира относятся друг к другу, как онанизм и половая любовь». Современная буржуазная философия предпочитает первое последнему. Стремясь бороться с марксизмом, она отбросила философию к худшему периоду своего старого, изношенного и бесплодного прошлого.

Диалектический материализм — это динамичный взгляд на понимание природы, общества и мышления. Это далеко не устаревшая идея XIX века, это поразительно современный взгляд на природу и общество. Диалектика устраняет фиксированный, жесткий, безжизненный взгляд на вещи, которые были характерны для старой механистической школы классической физики. Он показывает, что при определенных обстоятельствах вещи могут превратиться в свою противоположность.

Диалектическое представление о том, что постепенное накопление небольших изменений в критической точке может превратиться в гигантский скачок, получило поразительное подтверждение в современной теории хаоса и ее производных. Теория хаоса положила конец тому узкому механическому редуктивному детерминизму, который доминировал в науке более ста лет. Уже в XIX веке марксистская диалектика была предвосхищением того, что теория хаоса выражает математически: взаимосвязь вещей, органическая природа отношений между различными сущностями и процессами.

Изучение фазовых переходов является одним из важнейших направлений современной физики. Существует бесконечное количество примеров одного и того же явления. Превращение количества в качество является универсальным законом. В своей книге «Прогноз» североамериканский ученый Марк Бьюкенен показывает это в таких разнообразных явлениях, как сердечные приступы, лавины, лесные пожары, рост и падение численности животных, биржевые кризисы, войны и даже изменения в моде и школах искусства. Еще более удивительно, что эти события могут быть выражены в виде математической формулы, известной как степенной закон.

Эти замечательные открытия были давно предвосхищены Марксом и Энгельсом, которые поставили диалектическую философию Гегеля на рациональную (то есть материалистическую) основу. В своей «Науке логики» (1813 г.) Гегель писал о том, в истории стало нормальным выводить великие события из множества малых причин. Это было задолго до того как появилось такое понятие как «эффект бабочки». Как и извержения вулканов и землетрясения, революции являются результатом медленного накопления противоречий в течение длительного периода. Процесс в конечном итоге достигает критической точки, в которой происходит внезапный скачок.

Исторический материализм

Всякая общественная система полагает, что она представляет собой единственно возможную форму человеческого существования, что ее учреждения, религия и мораль не имеют альтернативы. Именно в это верили и каннибалы, и жрецы Египта, и Мария-Антуанетта, и Николай II. Именно эту убежденность стремился продемонстрировать Фрэнсис Фукуяма, когда он без малейших оснований заверял нас, что так называемая система «свободного предпринимательства» является единственно возможной системой — именно тогда, когда она начинала приходить в упадок.

Так же, как Чарльз Дарвин показал, что виды не являются неизменными, что они обладают прошлым, настоящим и будущим, меняются и развиваются, так же Маркс и Энгельс показали, что данная существующая социальная система не является чем-то вечным. Аналогия между обществом и природой, конечно, лишь приблизительная. Но даже самый поверхностный анализ истории показывает, что рассмотрение его развития лишь как постепенного движения является необоснованным. Общество, как и природа, знает длительные периоды медленных и постепенных изменений, но и здесь постепенная линия прерывается взрывными событиями — войнами и революциями, в которых процесс изменений чрезвычайно ускоряется. Фактически именно эти события выступают главной движущей силой исторического развития.

Коренная причина революционных изменений заключается в том, что определенная социально-экономическая система достигла своих пределов и не может развивать производительные силы как раньше. Марксизм анализирует скрытые главные источники, которые лежат в основе развития человеческого общества от самых ранних племенных обществ до наших дней. Материалистическая концепция истории позволяет нам понимать историю не как ряд несвязанных и непредвиденных инцидентов, а скорее как часть четко понятного и взаимосвязанного процесса. Это ряд причин и следствий, которые охватывают политику, экономику и весь спектр общественного развития.

Связь между всеми этими явлениями представляет собой сложную диалектическую цепочку. Очень часто предпринимаются попытки дискредитировать марксизм, прибегая к карикатуре на его метод исторического анализа. Обычное искажение заключается в том, что Маркс и Энгельс якобы «сводили все к экономике». На этот очевидный абсурд много раз отвечали Маркс и Энгельс, как в следующем фрагменте письма Энгельса к Йозефу Блоху (1890 г.):

Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу.

Коммунистический манифест

Самая актуальная книга, которую можно прочитать сегодня, это «Коммунистический манифест», написанный в 1848 году. Правда, ту или иную деталь нужно было бы изменить, но во всех основах идеи «Коммунистического манифеста» так же актуальны сегодня, как и когда они были впервые выдвинуты. Большая часть книг, написанных полтора столетия назад, сегодня представляют чисто исторический интерес. Да и многим нашим современным «экспертам» было бы стыдно читать сегодня то, что они написали лишь вчера.

Что наиболее поразительно в «Манифесте», так это то, как он предвосхищает наиболее фундаментальные явления, которые в настоящее время занимают наше внимание в мировом масштабе. Давайте рассмотрим один пример. В то время, когда Маркс и Энгельс писали, мир крупных транснациональных компаний все еще был музыкой очень далекого будущего. Несмотря на это, они объяснили, как «свободное предпринимательство» и конкуренция неизбежно приведут к концентрации капитала и монополизации производительных сил.

Честно говоря, смешно читать заявления защитников «рынка» относительно якобы имеющей место ошибки Маркса в этом вопросе, когда на самом деле это был один из его самых ярких и точных прогнозов. Сегодня абсолютно бесспорным является тот факт, что процесс концентрации капитала, предвиденный Марксом, произошел, происходит и действительно достиг беспрецедентного уровня в течение последних нескольких десятилетий.

В течение десятилетий буржуазные социологи пытались опровергнуть эти утверждения и «доказать», что общество становилось все более равным и что, следовательно, классовая борьба была столь же устаревшей, как ручной станок и деревянный плуг. По их словам, рабочий класс исчез, а мы все были средним классом. Что касается концентрации капитала, то будущее было за малым бизнесом, за формулой «small is beautiful» («маленькое прекрасно»).

Как иронично звучат эти заявления сегодня! В настоящее время во всей мировой экономике доминирует не более 200 гигантских компаний, подавляющее большинство которых базируется в США. Процесс монополизации достиг беспрецедентных масштабов. Крупнейшие корпорации мира имеют богатство, которое намного превышает богатство многих национальных государств — яркая иллюстрация растущей мощи крупного бизнеса. Исследование, проведенное благотворительной организацией по борьбе с бедностью Global Justice Now, показало, что среднее число предприятий находящихся под контролем 100 ведущих экономических субъектов подскочило до 69 в 2015 году по сравнению с 63 в 2014 году.

Всего 147 корпораций, которые образуют «супер-объединение», контролируют 40% мирового богатства. Эти мегакорпорации являются настоящими правителями мировой экономики. 10 крупнейших корпораций — включая Walmart, Apple и Shell — зарабатывают больше денег, чем большинство стран мира вместе взятых. Стоимость топ-10 корпораций составила 285 трлн долларов, что превышает объем экономик 180 стран, включая Ирландию, Индонезию, Израиль, Колумбию, Грецию, Южную Африку, Ирак и Вьетнам.

Ленин указывал, что на империалистической (монополистической) стадии развития экономическая власть сосредоточена в руках крупных банков. Этот анализ полностью подтверждается нынешней ситуацией. В мировой экономике доминирует финансовый капитал. Швейцарский федеральный институт (SFI) в Цюрихе опубликовал исследование под названием «Сеть глобального корпоративного контроля», которое доказывает, что во всем мире работает небольшой консорциум корпораций — главным образом банков.

Вот список крупнейших банков: Barclays, Goldman Sachs, JPMorgan Chase & Co, Vanguard Group, UBS, Deutsche Bank, Bank of New York Mellon Corp, Morgan Stanley, Bank of America Corp, Société Générale. Спекулятивная деятельность этих мощных финансовых институтов, тесно связанных сложной сетью инвестиционных схем, деривативов и т. п., послужила катализатором глобального финансового краха. Джеймс Глаттфелдер, теоретик сложных систем в SFI, объясняет: «Фактически менее одного процента компаний смогли контролировать 40 процентов всей финансовой сети».

Концентрация капитала сопровождается постоянным ростом неравенства. Во всех странах доля прибыли в национальном доходе находится на рекордно высоком уровне, а доля заработной платы — на рекордно низком уровне. Глобальное неравенство растет, и теперь половина мирового богатства находится в руках всего 1% населения.

Подобно группе ненасытных людоедов, эти гигантские компании постоянно пожирают друг друга в слияниях и поглощениях, где миллиарды долларов тратятся в неистовой попытке увеличить размер и прибыльность крупных монополий. Эта лихорадочная деятельность свидетельствует не о реальном развитии производительных сил, а об обратном. За этим корпоративным каннибализмом неизбежно следуют разграбление активов, закрытие заводов и увольнение, то есть массовое и бессмысленное уничтожение средств производства и жертва тысяч рабочих мест на алтаре под названием Прибыль.

Проповедуя необходимость экономии, банкиры и капиталисты постоянно обогащаются, извлекая рекордные суммы прибавочной стоимости из рабочего класса. В США рабочие производят в среднем на треть больше, чем десять лет назад, однако реальная заработная плата в реальном выражении стагнирует или падает. Прибыли стремительно растут, и богатые становятся все богаче за счет рабочего класса.

Глобализация

Давайте возьмем другой, еще более яркий пример: глобализация. Сокрушительное доминирование на мировом рынке является наиболее важным проявлением нашей эпохи, и это должно быть недавним открытием. Фактически, глобализация была предсказана и объяснена Марксом и Энгельсом более 150 лет назад. В первом разделе «Манифеста коммунистической партии» мы читаем следующее:

Буржуазия путем эксплуатации всемирного рынка сделала производство и потребление всех стран космополитическим. К великому огорчению реакционеров она вырвала из-под ног промышленности национальную почву. Исконные национальные отрасли промышленности уничтожены и продолжают уничтожаться с каждым днем. Их вытесняют новые отрасли промышленности, введение которых становится вопросом жизни для всех цивилизованных наций, — отрасли, перерабатывающие уже не местное сырье, а сырье, привозимое из самых отдаленных областей земного шара, и вырабатывающие фабричные продукты, потребляемые не только внутри данной страны, но и во всех частях света. Вместо старых потребностей, удовлетворявшихся отечественными продуктами, возникают новые, для удовлетворения которых требуются продукты самых отдаленных стран и самых различных климатов. На смену старой местной и национальной замкнутости и существованию за счет продуктов собственного производства приходит всесторонняя связь и всесторонняя зависимость наций друг от друга. Это в равной мере относится как к материальному, так и к духовному производству. Плоды духовной деятельности отдельных наций становятся общим достоянием. Национальная односторонность и ограниченность становятся все более и более невозможными, и из множества национальных и местных литератур образуется одна всемирная литература.

Сегодня этот анализ был блестяще подтвержден. Тем не менее, когда был написан «Манифест», практически не было эмпирических данных, подтверждающих такую гипотезу. Единственной действительно развитой капиталистической экономикой была Англия. Растущие индустрии Франции и Германии (последняя даже не существовала как единое целое) были по-прежнему защищены высокими тарифными барьерами — факт, о котором сегодня удобно забыть, поскольку западные правительства и экономисты проводят строгие лекции для остального мира о том, что нужно открыть свою экономику.

Так называемая глобализация является выражением неизбежной тенденции капитализма выходить за узкие пределы национального рынка и развивать и интенсифицировать международное разделение труда. Это открывает великолепную перспективу будущего процветания и сотрудничества между всеми народами мира. Но при капитализме этот чудесный потенциал человеческого развития превращается в смирительную рубашку производства с целью получения прибыли. Отнюдь не улучшая перспективы экономического и социального развития, он становится готовым рецептом грабежа всей планеты в интересах гигантских корпораций. Далекий от уменьшения противоречий и уменьшения риска войн и конфликтов, он усилил их, вызывая одну войну за другой.

В глобальном масштабе результаты глобализированной «рыночной экономики» ужасают. По данным ООН, 1,2 миллиарда человек живут менее чем на два доллара в день. Из них восемь миллионов мужчин, женщин и детей умирают каждый год, потому что им не хватает денег, чтобы выжить. Все согласны с тем, что убийство шести миллионов человек во время нацистского Холокоста было ужасным преступлением против человечества, но здесь у нас есть молчаливый Холокост, который убивает восемь миллионов невинных людей каждый год, и никто не говорит об этом.

Рядом с самыми ужасными лишениями и человеческими страданиями соседствует оргия непристойных доходов и показного богатства. Согласно индексу Bloomberg Billionaires Index, самые богатые 30 человек в мире контролируют ошеломляющую часть мировой экономики: 1,23 триллиона долларов. Это больше, чем годовой ВВП Испании, Мексики или Турции.

Восемнадцать из этой группы — из США. Восемь самых богатых миллиардеров мира контролируют такое же богатство, как и самая бедная половина населения земного шара, что является наиболее ярким признаком постоянно растущей и опасной концентрации богатства. Благотворительная организация Oxfam, которая опубликовала данные, заявила, что кучка богачей во главе с основателем Microsoft Биллом Гейтсом держит «гротескное» состояние в 426 миллиардов долларов, что равно общему состоянию 3,6 миллиардов самых бедных людей в мире.

Помимо Гейтса в состав группы входят Амансио Ортега, основатель испанской модной сети Zara, и Уоррен Баффет, крупный инвестор и исполнительный директор Berkshire Hathaway.

Другие в списке — Карлос Слим Хелу, мексиканский телекоммуникационный магнат и владелец конгломерата Grupo Carso; Джефф Безос, основатель Amazon; Марк Цукерберг, основатель Facebook; Ларри Эллисон, исполнительный директор американской технологической фирмы Oracle; и Майкл Блумберг, бывший мэр Нью-Йорка и основатель и владелец службы новостей и финансовой информации Bloomberg.

За рациональное производственное планирование

Необходимость гармонизировать огромные ресурсы нашей планеты с помощью рационального планирования производства стала абсолютной необходимостью. Капиталистическая система — это анархическая система, основанная на жадности и постоянном поиске новых способов эксплуатировать и насиловать планету, чтобы увеличить богатство и власть немногих. Крупные корпорации продемонстрировали безрассудное пренебрежение к окружающей среде. В своем безумном поиске прибыли они уничтожили тропические леса, отравили моря, уничтожили множество видов растений и животных и загрязнили воздух, которым мы дышим, воду, которую мы пьем, и еду, которую мы едим. Продолжение капиталистической системы представляет собой смертельную угрозу планете, на которой мы живем, и самому будущему существованию человечества.

Объективно говоря, существуют все условия для решения каждой из стоящих перед нами проблем. Человечество держит в своих руках все необходимые технологические и научные средства для искоренения нищеты, болезней, безработицы, голода, бездомности и всех других зол, которые вызывают бесконечные страдания, войны и конфликты. Если это не сделано, то не потому, что это невозможно, а потому, что мы столкнулись с ограничениями экономической системы, основанной исключительно на прибыли.

Потребности человечества не входят в расчеты банкиров и капиталистов, которые правят планетой. Это центральный вопрос, ответ на который определит будущее человечества. Благотворительная организация Oxfam призывает к созданию новой экономической модели, чтобы обратить вспять неумолимую тенденцию к неравенству. Но нужно не возиться с изжившей себя системой, а свергнуть ее.

Историческая задача буржуазии — смести все барьеры, мешавшие развитию производительных сил при феодализме: местные налоги, валюты и тарифные барьеры, бесконечные пошлины, препятствующие свободному развитию торговли, местную ограниченность и идиотизм сельской жизни. Великим завоеванием буржуазии стало создание национального рынка и, на этой основе, национального государства в современном понимании этого слова.

Но развитие производительных сил при капитализме давно вышло за узкие пределы национального рынка, который теперь превратился в преграду для экономического развития, так же, как в прошлом ею была локальная ограниченность феодализма. Наступление глобализации является лишь выражением того факта, что национальное государство пережило свою полезность и стало препятствием на пути человеческого прогресса.

Двумя главными препятствиями на пути развития человечества являются: с одной стороны, частная собственность на средства производства и, с другой стороны, это устаревший остаток варварства, национальное государство. Историческая задача пролетариата — разрушить эти барьеры на пути развития цивилизации. Частная собственность будет заменена демократическим планированием производства. А национальное государство будет отправлено в отдельную комнату в музее исторических древностей.

Социалистическая революция сметет все национальные барьеры и освободит огромный потенциал для развития производительных сил, создав мировую социалистическую федерацию, которая будет планировать производство и гармонично объединять огромные ресурсы нашей планеты для удовлетворения потребностей всего человечества, а не жадности нескольких сверхбогатых паразитов.

Классовая борьба

Исторический материализм учит нас о том, что бытие определяет сознание. Идеалисты всегда настаивали что сознание — это двигатель прогресса человечества. Но даже самое поверхностное изучение истории показывает, что человеческое сознание склонно следовать за событиями. Далекое от революционности, оно изначально глубоко консервативно.

Большинству людей не нравится идея перемен и еще менее им симпатична идея насильственных методов изменения существующего положения. Они склонны держаться за знакомые идеи, знакомые учреждения, традиционную мораль, религию и ценности существующего общественного порядка. Но вещи диалектически переходят в собственную противоположность. Рано или поздно, сознание жестко приводится в соответствие с реальностью. Это и есть революция.

Марксизм показывает, что в конечном счете ключом ко всему общественному развитию является развитие производительных сил. До тех пор, пока общество движется вперед, то бишь пока оно способно развивать индустрию, сельское хозяйство, науку и технологии, значительное большинство людей продолжает рассматривать его как приемлемое. В таких условиях люди как правило не ставят под вопрос существующий порядок, его мораль и законы. Напротив, они рассматривают их как естественные и неизменные: словно восход и закат солнца.

Большие исторические события необходимы для того чтобы массы отбросили тяжкое бремя традиций, привычек и обычаев и восприняли новые идеи. Такова позиция материалистического понимания истории, блестяще выраженного Марксом во фразе «бытие определяет сознание». Великие события необходимы чтобы продемонстрировать шаткость старого порядка и убедить массы в необходимости опрокинуть его. Этот процесс не является автоматическим и требует времени.

Еще недавно казалось что классовая борьба в Европе стала делом далекого прошлого. Но теперь все накопленные противоречия выходят на поверхность, подготавливая путь повсеместному взрыву классовой борьбы. Всюду, включая США, разворачиваются бурные события. Резкие и внезапные изменения заведомо заложенны в такую ситуацию.

Когда Маркс и Энгельс написали «Манифест коммунистической партии», они были еще молодыми людьми, 29 и 27 лет соответственно. Они писали его в период темной реакции. Рабочий класс казался неподвижным. Сам «Манифест» писался в Брюсселе, куда они вынуждены бежать от политических преследований. И все же, только «Манифест» увидел свет в феврале 1848 года, на улицах Парижа уже разразилась революция и распространилась словно пожар по всей Европе в течение нескольких месяцев.

Мы вступаем в крайне тревожный период, который продлится несколько лет, аналогично периоду в Испании с 1930 по 1937 год. Будут поражения и неудачи, но в этих условиях массы будут учиться очень быстро. Конечно, мы не должны преувеличивать: мы все еще находимся на ранних этапах процесса радикализации. Но совершенно ясно, что мы являемся свидетелями начала изменения сознания масс. Все больше людей ставят под сомнение капитализм. Они открыты идеям марксизма также как и раньше. В предстоящий период за идеями, которые были имели хождение среди небольших групп революционеров, будут охотно следовать миллионы.

Поэтому мы можем ответить г-ну Фукуяме следующим образом: история не закончилась. На самом деле, она едва ли началась. Когда будущие поколения будут оглядываться назад на нашу нынешнюю «цивилизацию», они будут иметь примерно то же отношение к ней, что и мы к каннибализму. Приоритетным условием для достижения более высокого уровня человеческого развития является прекращение капиталистической анархии и создание рационального и демократического планирования производства, в котором мужчины и женщины могут взять свою жизнь и судьбу в свои руки.

«Это невозможно, это утопия!» — скажут нам самозваные «реалисты». Но что совершенно нереально, так это представить, что проблемы, стоящие перед человечеством, могут быть решены на основе нынешней системы, которая привела мир в его нынешнее плачевное состояние. Сказать, что человечество неспособно найти лучшую альтернативу закону джунглей, — значит возводить чудовищную клевету на человечество.

Используя колоссальный потенциал науки и техники, освободив их от оков частной собственности и национального государства, можно будет решить все проблемы, которые угнетают наш мир и угрожают ему разрушением. Настоящая человеческая история начнется только тогда, когда мужчины и женщины покончат с капиталистическим рабством и сделают первые шаги в направлении царства свободы.

Алан Вудс

16 июня 2017 года

Напруга від нарощування військових сил на українсько — російському кордоні зробила річне повернення на початку 2022,  хоча вона була нещодавно затьмарена подіями в Казахстані. Навіть до того як Казахстан витіснив брязкання шаблями на новинах, було мало ознак що хтось дійсно вірить що щось в масштабі війни трапиться. Люди в Україні і Росії втомилися від політичної ігри в покер з їхніми майбутніми. Тепер тільки велико — оплачені шилси з медіа розмовляють серйозно про війну.

Викрики про війну повертаються

Понад місяць, Вашингтон наполягав що повідомлення про скупчення російських військ на українському кордоні означають що Путін готується до вторгнення. У цьому випадку, було повідомлено що навколо 100,000 солдатів війська були введені до 200-400 кілометрів у середині російського кордону з Україною. Відтоді як було підписання Мінської -2 угоди, яка сигналізувала кінець найбільш гострого періоду у громадській війні за Донбас, погрози повторної ескалації випливають на поверхню приблизно щорічно.

Хоча це правда, що Росія маневрувала військами навколо українського кордону, є також багато причин чому повномасштабне вторгнення було би стратегічно катастрофічно з російської точки зору. Ще до російської анексії Криму, Росія вже мала військову базу на півострові, більшість населення якого є російським. Населення решти України більше ніж у 15 разів перевищує населення Криму. Хоча Росія була би спроможна вторгнуться в Україну з військової точки зору, це було би набагато важче протримати.

Для Путіна, брязкання шаблями на кордоні є зручно з точки зору підкріплення народної підтримки вдома, але фактичне вторгнення може швидко мати зворотній ефект. Ці маневри скоріше представляють російську тактику важелів у своїх переговорах з США— яку вони мали за останні 5 років. Із трьох сторін— Вашингтона, Москви і Києва — київський уряд має найменше слова з цих трьох. Хоча обстріли посилилися навколо Донбаських фронтових ліній, вторгнення є дуже мало ймовірне в цей час.

Транзит газу

У цьому випадку, ключовий елемент до конфлікту є питання транзиту російського газу до Західної Європи.  Нещодавно закінчений Північний Потік 2 трубопровід може доставити газ з російського балтійського узбережжя відразу до Німеччини.  У той час як Київ дотримується лінії, що він воює з Росією через питання сепаратизму на Донбасі, російський газ ніколи не припинявся транзитом через Україну на захід— навіть коли Україна вже почала купувати той самий російський газ через треті сторони з ЄС (за цінами ЄС!).  Впродовж останнє десятиліття, Росія намагалася обійти так звані «транзитні країни» Україну і Білорусії вживаючи трубопроводи Північного Потоку, із пониженням транзиту через Україну додаткових 25-ти процентів у 2021.

Російський газ— базуючись на якому була збудована в СРСР українська інфраструктура (переважно через домашнє опалення та промислове застосування)— був вживаний як інструмент російським імперіалізмом для нав’язування свого контролю над Києвом.  Уряд Києва досі залежить від платежів які отримує за трубопроводи які йдуть через Україну для значної частини свого доходу ($2 мільярди доларів США), яку вони бояться втратити.  Із його відданою позицією «НАТО замість Росії», було звернення уряду щоб вимагати сильніших санкцій США і ЄС проти Росії.  

Планова економіка СРСР встановила інфраструктуру яка дозволила ресурсам з Росії і Донбасу підключитися до обох української промисловості і загального населення.  Однак під капіталізмом сьогодні, поділ світу на конкуруючі національні держави означає що прибутки російських, українських та інтернаціональних  капіталістів є розміщені вище потреб довгострокового економічного розвитку і добробуту людей робітничого класу.  Українська олігархія розмістила українську економіку далі на милість імперіалістичних хижаків, що призвело до того що населення платить набагато більше за предмети першої необхідності як опалення.

Втрата довіри до Зеленського, від України до Вашингтона

Піднесення Зеленського і партії «Слуга Народу» було спочатку підтримане кланом Коломойського з основою у Дніпропетровську, чиї медіа- холдинги підтримували розважальну кар’єру Зеленського.  Коли стало зрозуміло з тих рівнів опитування майбутніх виборців в 2019 що він є на шляху бути обраним президентом, вплив державного департаменту США над Зеленським та його партією все зростав.  Це зашкодило попередній підтримці США Петра Порошенка та його адміністрації, корупція і хитка популярність якої зробила його менш життєздатним кандидатом щоб стабільно представляти інтереси капіталу США в Україні.

Коли Зеленський і партія «Слуга Народу» були обрані, вони користувалися підтримкою від Вашингтона.  Але інтереси останніх— які полягали в відкритті українського ринку до капіталу США— все більше конфліктували з вітчизняними інтересами клану Коломойського— які полягали у захисті їхньої долі награбованого.  Тим що він змістився ближче до Заходу, Зеленський запозичив націоналістичну політику Порошенка, зневажаючи на той факт що він виграв вибори на основі протистояння їм.  Постійно робилися заклики до правих націоналістів в армії та адміністрації, і громадянська війна на Донбасі була продовжена.  Хоча це здобуло йому деяких прихильників серед табору Порошенка, основним результатом було посіяти розчарування серед власних прихильників.  

Ми можемо побачити який міф була та ідея що партія «Слуга Народу» заповнить український парламент сторонніми людьми, що не заплямовані старими, корумпованими режимами.  На практиці переробка нових облич у точно ту саму систему яку вони повинні замінити, безглуздо.  Стимули капіталістичної демократії також означають, що серед цих «нових облич» будуть переважати недобросовісні соціальні альпіністи.  І це знайшло відображення саме в скандалах навколо уряду Зеленського, і особливо навколо самого президента.

Незважаючи на «застереження Росії» видане адміністрацією Байдена в 2021, були чіткі ознаки того, що підтримка Вашингтона уряду Зеленського слабшає.  У кінці, як і з Порошенко, некомпетентність і скандали навколо уряду означає що Вашингтон більше не бачить цей режим спроможним захищати свої інтереси в довгостроковій перспективі.  Це не випадково що корупція «Слуги Народу» стала поширеною темою для різних вашингтонських рупори. 

Регресом уряду Зеленського було вимагати санкції які є пов’язані до трубопроводу Північний Потік 2.  У тому що могло пройти за сцену з однієї зі своїх колишніх комедій, Зеленський є налаштований протистояти російській загрозі в Україні хоча наполягаючи щоб їхній газ тік через країну.  Хоча США не зацікавлені в північних трубопроводах, їхній союзник Німеччина зацікавлена.  Німецька економіка залежить від стабільного постачання російського газу, і незважаючи на її союз з США, рішуча частина німецького правлячого класу явно не підтримує таку ворожу лінію з Росією.  Навпаки, вони залежать від Росії щодо газу, та навіть отримують значні прибутки коли перепродують російський газ своїм сусідам.  Це було відображено у обох позиції уряду Меркель, і також позиції найбільшої партії в новому уряді, що є СПД.  Ця партія, яка звичайно схиляється більше до підтримки інтересів Вашингтона, нещодавно змінила свій скептицизм щодо Північного Потоку 2, хоча цей проект досі стикається з опозицією Зелених, які контролюють міністерство закордонних справ.

Партія «Слуга Народу» і Зеленський лідирують у опитуваннях попереду очікуваних виборів у 2024. Однак партія потрапила в скандал. Дмитро Разумков, бувша людина номер два Зеленського, очолив розкол кількох десятків народних депутатів. Бувші члени Партії Регіонів у опозиційному блоці регулярно проходять другими і третіми в опитуваннях. Вони представляють інтереси олігархії на півдні країни та Донбасі, яка взагалі виступає за тісніші економічні відносини з Росією. Враховуючи те, що іх попередні опорні пункти були сепаратистськими регіонами України (хоча вони, безперечно, втратили там довіру), це є ще одним стимулом для уряду Зеленського виступати проти будь-якої угоди про автономію та амністію, що призведе до повернення цих регіонів у лоно України.

Повернення класової боротьби до України

Період, що передував карантину COVID-19, ознаменувався посиленням класової боротьби в Україні, з демонстраціями, зокрема, щодо заробітної плати та проти підвищення плати за комунальні послуги. Хоча пандемія COVID-19 послабила цю боротьбу, є ознаки того, що вона повертається. Умови життя продовжують погіршуватися, а ціни на товари першої необхідності продовжують зростати. Хоча влада в Києві вітає героїзм протестувальників у Казахстані, ті самі умови, які призвели до цих протестів, існують вдома. Масовий український протестний рух за конкретні вимоги покращення умов життя був би величезним кроком уперед від вимог Євромайдану щодо укладення угод про вільну торгівлю з ЄС. Українським робітникам необхідно прорізати туман націоналізму та утвердити власну незалежну класову позицію.

Напряженность от наращивания военных сил на украинско-российской границе возрастает, на фоне событий в Казахстане. Но и до этого было мало причин считать, что кто-то верит масштабную войну. Люди в Украине и России устают от политического покера, в который играют с их будущим, и только хорошо оплачиваемые медийные подставные лица говорят о войне всерьез. С другой стороны, аппарат Зеленского предотвращает классовую борьбу, снижая доверие Вашингтона к его способности защищать их интересы.

Вопли войны возвращаются

Уже более месяца Вашингтон настаивает на том, что сообщения о сосредоточении российских войск на границе с Украиной означают, что Путин готовится к вторжению. На этот раз сообщалось, что около 100 000 военных, у границы России на расстоянии 200-400 км. (https://edition.cnn.com/2022/01/10/politics/us-russia-ukraine-meetings-geneva-intl/index.html) Угрозы реэскалации стали темой примерно раз в год с тех пор, как в 2015 году Минские соглашения ознаменовали окончание самых жарких периодов гражданской войны на Донбассе (https://www.marxist.com/re-escalation-in-donbas-fight-the-oligarchs-instead.htm).

Хотя Россия действительно маневрировала войсками вокруг границы с Украиной, есть много причин, по которым полномасштабное вторжение было бы катастрофическим со стратегической точки зрения. В Крыму уже была российская военная база, а русские составляют большинство населения. В остальной части Украины проживает более чем в 15 раз больше населения. Легко понять, насколько сложно оккупировать страну размером с Украину, не говоря уже о том, чтобы прорваться сквозь их довольно значительную армию и при этом избежать убийства западных военных советников, пополняющих ряды последней. Маневры последних 5 лет представляют собой переговоры между американским и российским империализмом, при этом киевское правительство имеет наименьшее влияние из трех. Хотя обстрелы вдоль линии фронта на Донбассе участились, вторжение в настоящее время маловероятно.

Транзит газа

Ключевым элементом конфликта на этот раз является вопрос о транзите российского газа в Западную Европу. Недавно завершенный газопровод «Северный поток — 2» может поставлять газ напрямую в Германию с российского побережья Балтийского моря. В то время как Киев сохраняет линию войны с Россией в отношении сепаратизма на Донбассе. Российский газ никогда не прекращал переход с Украины на Запад. И это несмотря на то, что Украина начала покупать тот же российский газ через третьих лиц из ЕС (по ценам ЕС). В течение последнего десятилетия Россия стремилась обойти «транзитные страны» Украины и Беларуси, используя трубопроводы Nordstream, при этом транзит через Украину в 2021 году сократится еще на 25% (https://www.reuters.com/markets/commodities/russian-gas-transit-via-ukraine-fell-25-2021-2022-01-04/).

Российский газ, на котором построена украинская инфраструктура, построенная в СССР (в основном для отопления жилых помещений и промышленности), использовался российским империализмом в качестве инструмента для установления своего контроля над Киевом. Киев по-прежнему зависит от значительной суммы государственных доходов (2 миллиарда долларов США в 2020 году) от сборов за строительство трубопроводов в Украине и беспокоится о ее потере. Из-за их твердой позиции «НАТО важнее России» они прибегают к более жестким санкциям со стороны США и ЕС против России.

Плановая экономика СССР была создана для того, чтобы ресурсы из России и Донбасса могли подключаться как к украинской промышленности, так и к населению в целом. Однако при сегодняшнем капитализме разделение мира на конкурирующие национальные государства означает, что прибыли российских, украинских и международных капиталистов ставятся выше потребностей долгосрочного экономического развития и благосостояния трудящихся. Украинская олигархия еще больше отдала украинскую экономику на милость империалистических хищников, в результате чего население стало платить гораздо больше за предметы первой необходимости, например, отопление.

Потеря доверия к Зеленскому со стороны Вашингтона и внутри страны

Подъем Зеленского и партии «Слуга народа» первоначально был поддержан днепропетровским кланом Коломойского, чьи медиахолдинги поддерживали развлекательную карьеру Зеленского. Поскольку было ясно, что Зеленский участвует в голосовании, чтобы быть избранным президентом в 2019 году, Госдепартамент США получил больше влияния на Зеленского и его партию. Это произошло в ущерб их прежней поддержке Петра Порошенко и его администрации, чья шаткая популярность и коррумпированность сделали его менее способным стабильно представлять интересы американского капитала в Украине.

Когда Зеленский и «Слуга народа» были избраны, они пользовались поддержкой Вашингтона, интересы которого в открытии украинского рынка для американского капитала все больше вступали в противоречие с внутренними интересами клана Коломойского в охране своей доли награбленного. Сместившись ближе к Западу, Зеленский принял националистическую политику Порошенко, несмотря на то, что он выиграл выборы, как раз благодаря критике такой политики. Продолжались заигрывания с правыми националистами в армии и администрации, продолжалась гражданская война на Донбассе. Хотя это и принесло ему некоторых сторонников в лагере Порошенко, главным результатом стало разочарование его собственных сторонников.

Здесь мы видим, что миф о том, что партия «Слуга народа» заполнила украинский парламент «аутсайдерами» предыдущих коррумпированных режимов, на практике ничего не значит, когда эти новые лица перерабатываются в ту же самую систему, в которой они должны быть. быть заменой. Стимулы капиталистической демократии также означают, что эти новые лица будут заполнены беспринципными социальными альпинистами. Это нашло отражение в скандалах вокруг правительства Зеленского, прежде всего вокруг самого президента. (https://www.occrp.org/en/the-pandora-papers/pandora-papers-reveal-offshore-holdings-of-ukrainian-president-and-his-inner-circle).

Несмотря на постоянные «предупреждения России» со стороны администрации Байдена в 2021 году, были явные признаки ослабления поддержки правительства Зеленского. В конце концов, как и в случае с Порошенко, некомпетентность и скандалы вокруг правительства означают, что Вашингтон не считает режим способным защищать свои интересы в долгосрочной перспективе. Неслучайно коррупция «Слуги народа» стала частой темой для различных вашингтонских рупоров (https://www.washingtonpost.com/opinions/global-opinions/ukraines-president-again-comes-under-us-pressure—this-time-for-good-reason/2021/03/12/5da8f148-828c-11eb-ac37-4383f7709abe_story.html).

Правительство Зеленского потребовало санкций в отношении газопровода «Северный поток — 2». В том, что могло бы сойти за сцену в одной из его бывших комедий, он полон решимости противостоять российской угрозе на Украине, но настаивает на том, чтобы их газ продолжал течь через страну. В то время как у США нет интереса к северным трубопроводам, интерес у их союзника Германии есть. Немецкая экономика зависит от постоянных поставок российского газа, и, несмотря на союз с США, решающая часть немецкого правящего класса явно не поддерживает столь враждебную линию с Россией, от которой они зависят в плане поставок газа, где у них есть выгодные инвестиции наряду с тем, что они получают значительную прибыль от перепродажи российского газа своим соседям. Это отразилось как на позиции консервативной коалиции, поддерживающей Меркель, так и на самой крупной партии в новом правительстве — СДПГ. Эта партия, которая обычно больше склоняется к интересам Вашингтона, недавно изменила свой скептицизм в отношении Norstream 2 (https://www.reuters.com/markets/commodities/german-spd-official-defends-pro-nord-stream-2-policy). -2022-01-08/), хотя проект по-прежнему сталкивается с противодействием зеленых, которые контролируют МИД.

Партия «Слуга народа» и Зеленский по-прежнему лидируют в опросах в преддверии ожидаемых выборов в 2024 году, но партия была омрачена скандалами. Бывшая правая рука Зеленского — Дмитрий Разумков возглавил раскол пары десятков депутатов парламента. Бывшие члены Партии регионов из Оппозиционного блока регулярно занимают второе и третье места в опросах. Они представляют интересы олигархии на юге страны и Донбассе, в целом выступая за более тесные экономические связи с Россией. Учитывая, что их прежними оплотом были сепаратистские регионы (хотя они, безусловно, потеряли там доверие), это дает правительству Зеленского дополнительный стимул выступать против любых соглашений об автономии и амнистии, которые вернут регионы в лоно Украины.

Возвращение классовой борьбы в Украине

Период, предшествовавший карантину из-за COVID, был отмечен усилением классовой борьбы, особенно демонстраций за заработную плату (https://www.opendemocracy.net/en/odr/why-miners-ukraines-longest- city-are-hold-underground-strike/) и против повышения тарифов на коммунальные услуги (https://112.international/ukraine-top-news/protests-incited-by-gas-price-hike-grip-ukraine-would-they-escalate-into-new-maidan-58051.html). Хотя пандемия COVID успокоила эту борьбу, есть признаки того, что она начинает возвращаться. Ухудшение условий жизни продолжается, а цены на предметы первой необходимости продолжают расти (https://thetimeshub.in/lesson-to-ukraine-protests-in-kazakhstan-began-with-gas). В то время как правительство в Киеве приветствует героизм протестующих в Казахстане, те же условия, которые привели к этим протестам, существуют дома. Массовый украинский протест против конкретных требований улучшения условий жизни стал бы огромным шагом вперед по сравнению с требованиями Евромайдана о соглашениях о свободной торговле с ЕС. Украинским рабочим необходимо пробиться сквозь туман национализма и отстаивать свою независимую классовую позицию.